Смерть солнца начинается в полдень

“Pictures hanging in a hallway And the fragment of a song Half remembered names and faces, But to whom do they belong?” ♫ Elan Catrin Parry, Jon Cohen, Phil Da Costa - Windmills of Your Mind

Дни рождения наследного принца всегда праздновались в императорской столице с особым шиком. Шестой месяц по лунному календарю, разгар жаркого лета {[1] — день рождения Се Ляня в июле, а по лунному календарю это шестой месяц}, когда только к вечеру воздух переставал быть таким раскаленным и душным. В этот день на главной улице устраивались народные гуляния, и люди двигались таким плотным потоком, что было не протолкнуться. Сами небеса наполнялись запахом жженого пороха от бесконечных огней фейерверков, за цветной яркостью которых терялись холодные, как первый лед на озере, летние звезды. Нищий переулок, где находился дом Му Цина, примыкал к главной улице, так что не заметить такое громкое шествие было невозможно. Они с наследным принцем Сяньлэ были ровесниками, а потому Му Цин, сколько себя помнил, наблюдал за этим пышным праздником из темноты, видя лишь цветные пятна дорогих одежд и проблески чужих улыбок за спинами стражников. В памяти мало что сохранилось об отце. Почти совсем ничего. Однако одно из самых четких воспоминаний было связано именно с этим днем. Тогда он впервые, услышав снаружи песни, радостные голоса и крики торговцев, захотел узнать, что же там происходит. Мама в ответ на его просьбу только улыбнулась и подняла глаза на хмурого отца, что сидел у низкого столика в углу и латал свои сапоги. — Может, сходим посмотреть? — мягко, ненавязчиво предложила она, подхватив Му Цина на руки. Ее лицо в памяти было четким, ясным. Острый, чуть вздернутый маленький нос, глаза, тогда еще не потерявшие блеск, красиво изогнутые губы, за которыми Му Цин всегда пристально наблюдал, когда она говорила. Отец же казался затемненным пятном, сколько он ни рылся в воспоминаниях, пытаясь как можно детальнее его представить. Получалось хуже, чем больше он старался. — Не на что там смотреть, — отрезал отец, продолжая заниматься сапогом. — Не приучай его с малых лет хотеть того, чего у него никогда не будет. Мать вздохнула. Му Цин извернулся в ее руках, услышав громкие хлопки за мутными окнами. Сквозь них можно было увидеть лишь блеклые всполохи, что меняли свой цвет, озаряя темноту то золотым, то белым, подобно молниям в грозу. — Что там? — спросил он. — Празднование дня рождения сына императора, — ответила мама, ткнувшись теплым носом в его щеку. С улицы донеслись восторженные детские крики. Совсем рядом. — Я хочу посмотреть, — попросил Му Цин снова. — Гэгэ… — обратилась мама к отцу. Тот шумно вздохнул. Му Цин не видел его, продолжая вглядываться в окно, но слышал, как прошуршала ткань, хлопнула подошва сапога об деревянный пол, когда отец поднялся с места и всунул в него ногу. — Ладно, — сказал он. — Может, это послужит ему хорошим уроком. И они действительно вышли из дома. Му Цин был очень разочарован тем, что почти ничего не видел за спинами людей. Там, на широкой главной улице, происходило нечто важное и интересное, радостное. Там смеялись и ликовали. Однако ходу туда не было. Переулки тщательно охранялись, не допуская появления в толпе детей из нищих кварталов и воришек. Но все это Му Цин понял позже. Тогда же он не мог разобраться, почему отец с матерью остановились на большом расстоянии от места, где их узкая улочка врезалась в главную городскую. Вокруг стояли бедные семьи и другие дети. Какая-то девочка постарше Му Цина на пару лет помахала ему рукой, свесившись с плеча высокого мужчины, и многозначительно указала пальцем в небо. Это беззвучное «смотри» особенно врезалось в память и всплывало в ней долгие годы после. Им ничего не оставалось, кроме как наблюдать за небом, ожидая, когда в нем появятся праздничные огни фейерверков. Все, что они могли, это задирать головы до онемения в затылке, чтобы порадовать себя хотя бы этим. Их бедный квартал учил своих детей выживать раньше, чем те находили способы радоваться. А способ был простой — смотри в небо. Хотя бы это можно было делать без страха и упрека. Му Цин охнул, когда ночь озарили рыжие искры. Мама продолжала держать его на руках. Выходя из дома, она надела свою соломенную шляпу, которая полностью не скрывала длинные распущенные волосы. Они ловили блеск с неба и переливались оттенками праздничных всполохов. Отец стоял молча чуть поодаль. Его неподвижная фигура застыла в полумраке переулка и осталась в памяти последним воспоминанием, как и ответ на наивный, глупый вопрос, который Му Цин задал родителям, когда они вернулись домой: — А на свой день рождения я смогу погулять вместе со всеми? — Сможешь гулять, где хочешь. На твой день рождения будет тихо, — сказал отец. Тихо. Будет тихо. И было тихо. Му Цин этого не понимал. Как и попытки матери объяснить, что день рождения принца — праздник для всей страны, в то время как его собственный — праздник лишь для их маленькой семьи. Отец подзадоривал ее, говоря, что это была ее идея отвести сына посмотреть на шествие, так что пусть теперь справляется с вопросами сама. Он был человеком жестким и прямолинейным. Нередко грубым. К началу зимы его не стало. День рождения Му Цина почти совпадал с праздником Середины Осени {[2] — всегда плавающая дата из-за привязки к лунному календарю, выпадающая на вторую половину сентября или самое начало октября}, и тогда небо над городом снова расцветало ярким осенним полем, а улицы наполнялись вкусными запахами и смехом людей. Мама радовалась и улыбалась, но Му Цин уже очень хорошо осознавал: все это не имеет к нему абсолютно никакого отношения. Отец оказался прав: это послужило ему хорошим уроком. Несмотря на то что Му Цин его быстро усвоил, он продолжал и на последующие праздники Середины Осени выходить на улицу, стоя в отдалении от ликующей толпы, и воображать, что это — его день рождения. Всегда, хотя фестиваль не выпадал на настоящую дату, которую он не забывал, но хранил с тех пор исключительно в собственной голове. * * * — Подумать только, как Его Высочество мог быть таким невнимательным? — А сколько хлопот! Уже так поздно, а мы еще не приступали к заданиям учителя! — О чем он только думает? Как можно было забыть, что золотых листков с самого начала было сто семь, а не сто восемь? — У него столько драгоценностей, неудивительно, что он не помнит о подобных мелочах! Ученики расходились и даже не трудились скрывать свое негодование. Мэй Няньцин, объявив о том, что произошла путаница, досадная ошибка, удалился первым. Му Цин заметил, что он хотел рассерженно взмахнуть рукавами, выходя за дверь, но сдержался, лишь нервно сжав кулаки. Наследный принц, спокойно глядя на собравшихся, объяснил, что совсем позабыл о том, что потерял один золотой листок еще в императорском дворце, так что никакой кражи не было. Извинившись, он и сам вышел следом за советником. Едва это случилось, монахи буквально взорвались упреками. — Ветер в голове, — сказал Ян Яо, стоявший рядом с Му Цином в группе слуг. — Как хорошо, что обыск не успели начать. — Это точно, — поддержали его остальные. — Уборки было бы столько, что до зари бы провозились! Му Цин сглотнул, почувствовав, как сжалось пересохшее горло. В висках болезненно пульсировало. Одному ему было известно, что наследный принц не терял сто восьмой золотой листок во дворце, потому что он лежал в тайнике в его келье. Так зачем Его Высочество вдруг столь резко изменил показания, отозвав обыск? И что теперь ему делать? Был уже поздний вечер. Ученики, продолжая ворчать, разбились на группы и убрались выполнять задания и готовиться ко сну. Доверенные Мэй Няньцина вяло раздавали указания слугам, у которых еще была работа. Всех этот день оставил без сил, так что Му Цина даже не попросили снова смести пыль с каменных полов галерей, лишь велели проверить, готов ли вечерний травяной чай для Его Высочества. Выходя из главного зала с прямой спиной, несмотря на то что хотелось согнуться и сжать раскалывающуюся голову руками, Му Цин заметил у ворот слуг наследного принца и повозки. Их готовили к спуску, чтобы вернуть вещи обратно в императорский дворец. Сам Его Высочество стоял чуть поодаль и о чем-то разговаривал с тем юношей, Фэн Синем, с которым днем заблудился по пути во Дворец Четырех. У того было суровое и мрачное лицо. Он снова хмурился до глубокой складки меж бровей, заложив за спину руку со сжатыми в кулак пальцами. Волосы за день растрепались, и тонкие пряди у лица подрагивали, когда он что-то яростно говорил в ответ на тихие слова принца. Что все это значит? Му Цин совершенно не чувствовал радости от того, что ему удалось избежать наказания за проступок. Он не понимал, почему Его Высочество поступил подобным образом, и это пугало почти так же, как и то, что могли с ним сделать, всплыви на поверхность правда. Окажись виновником кто-то из монахов, его бы с позором изгнали из монастыря, и ни один учитель не согласился бы больше взять его в ученики. Со слугой бы даже не стали церемониться. В наказание за воровство вполне могли отрубить руку. Му Цин невольно скрестил руки на груди, обхватив левое предплечье пальцами. Отец лишился за свое преступление головы. И он, пообещав себе не повторять его ошибок, едва не расстался с рукой. С одной тоже можно было научиться работать, но как долго пришлось бы восстанавливаться? И как выживала бы мать все это время? Сжав зубы так, что заломило скулы, Му Цин отвернулся от главных ворот как раз в тот момент, когда наследный принц повернул голову. Его взгляд ощущался очень явно, оплетал, как паутина, жег спину, пока он шел по направлению к кухне. Сомнений и быть не могло — он обо всем догадался. В голове не укладывалось лишь то, почему он поступил подобным образом. Почему не настоял на том, чтобы келью Му Цина обыскали первой? Почему не захотел, чтобы его наказали? От мыслей об этом в ногах появлялась слабость, но Му Цин бы скорее пошел признаваться в содеянном самому Мэй Няньцину, чем позволил бы себе хоть как-то показать это. Его реакция на объявленный обыск выдала его с головой. Наследный принц, лишь взглянув на него, догадался обо всем. Это было беспечно, глупо, неправильно! Столько времени Му Цин посвятил тому, чтобы окружающие не могли ничего прочитать по нему, не имели возможности даже представить, о чем он думает, а тут появившийся драгоценный сын императора смог вот так легко рассмотреть его в толпе. Рассмотреть, безошибочно угадав в нем преступника. И совершенно не важно, было ли это намеренным преступлением. Не важно, что Му Цин к тому моменту так и не решил, что делать с находкой. Сам факт, что его вот так увидели насквозь, сводил с ума. В поздний час на кухне был лишь один человек, ответственный за приготовление чая. Только ему Мэй Няньцин доверял самые дорогие и редкие сорта, так что ничего удивительного, что именно ему были поручены заботы о наследном принце. — Узнай, когда слуги Его Высочества придут забрать его чай, — сказал пожилой слуга, без малейшей дрожи в руках выставляя поднос на стол и даже не взглянув на Му Цина. — Наследный принц распустил всех слуг, — сообщил Му Цин, постаравшись беззвучно прочистить горло. Разве что Фэн Синь явится на кухню, но он не выглядел как тот, кто подносит Его Высочеству чай или выполняет другие подобные поручения. Старик поднял на него бледные глаза. — В таком случае позови кого-нибудь, кто мог бы это сделать. Поторопись, мне пришлось заваривать новую порцию, дожидаясь вас. — Советник приказал, чтобы к чаю подали дыню, — сказал Му Цин. — Старший Ван передал это распоряжение, — кивнул слуга, размещая на подносе пиалу с белыми, ровно нарезанными ломтиками. — Я сам отнесу чай Его Высочеству. Старик выглядел так, словно сперва хотел возразить, но потом лишь махнул рукой и отвернулся, давая понять, что это не его дело. Если Му Цина накажут за то, что самовольно вызвался подносить чай наследному принцу, когда его, занятого черной работой, не допускали до таких поручений, с него все равно не спросят. Незаметно оправив одежду и разгладив рукава, Му Цин забрал поднос и вышел с кухни. Повозок и людей у главных ворот уже не было. Дворец Сяньлэ находился в тихом месте за кленовыми деревьями, что росли вдоль галереи. Утром это место освещали мягкие солнечные лучи, а днем, когда становилось особенно жарко, сюда наползала приятная прохладная тень. К сумеркам еще не примешался свет луны, который на горе Тайцан всегда был чистым, как серебро. Му Цин неспешно прошел по пустой галерее и свернул, спустившись по короткой каменной лестнице. Выдохнул, еле заставив себя сделать это спокойно, когда заметил наследного принца. Тот сидел снаружи, держа на коленях какие-то записи. Рядом еле слышно потрескивало в зажженной лампе масло. Му Цин передвигался бесшумно, но Его Высочество все равно поднял голову, почувствовав чужое присутствие. Его лицо не изменилось, когда он посмотрел на него, лишь глаза поймали отблеск от огня. Руки Му Цина были заняты подносом, но он все равно поклонился, как подобает, и не делал попыток приблизиться, пока ему не будет это позволено. — Ваше Высочество. — О, я и забыл, что еще не выпил сегодня чаю, — сказал наследный принц, и в его голосе отчетливо слышалась улыбка, хотя Му Цин не мог ее видеть, так и замерев в поклоне. — Пожалуйста, подойди. Му Цин послушался. Его Высочество зашуршал записями, собирая их в стопку. Один листок упал на землю, и Му Цин, наклонившись, подобрал его, хотя принц и сам потянулся следом, так что они едва не стукнулись лбами. Совершенно не ожидавший того, что такой холеный юноша из правящей семьи станет сам ломать спину, обронив что-то, Му Цин замер. Молчание нарушил мелодичный смех. — Извини, — покачал головой принц. — Не нужно было, ты и так держишь поднос. Спасибо. С этими словами он протянул руку и взял чашку, тут же поднося ее к губам. Пиала с дыней оказалась нетронутой, но ее некуда было поставить, так что Му Цин остался с подносом на месте. Наследный принц молчал, наслаждаясь чаем. В воздухе витали запахи горячего масла из лампы и дорогих благовоний от чужих волос и белой одежды. С новой силой разболелась голова. Му Цин прекрасно понимал, что человек напротив, так беспечно попивающий чай и делающий вид, что абсолютно ничего не произошло, знал о его тайне, которая сегодня чуть не стоила ему руки. И нужно было что-то сделать или сказать. Принц не выглядел так, словно ждет каких-то слов или жестов, но молчание давило, будто гора Тайцан перевернулась пиком вниз, прижав всем своим весом к земле. Этим утром Му Цин и подумать не мог, что окажется лицом к лицу с человеком, на празднование дней рождения которого собиралась вся столица с песнями и улыбками. А он годами смотрел на это из темноты грязного проулка, не имея права даже приблизиться. И вот он подает ему чай. Захотелось снова сжать руки, скрестить на груди, закрыться, но мешал злосчастный поднос, да и не подобало стоять перед царственной персоной в такой позе. — Ваше Высочество… — начал Му Цин, но принц вдруг вскинул голову, запрокинул ее, слегка распахнув губы. — Звезды. Я приезжал сюда в прошлом году примерно в это же время, и меня поразила красота неба в этом месте. Му Цин лишь слегка поднял взгляд, замечая знакомые созвездия. Мать знала большинство, хотя происходила из простой семьи, и некому было показать ей небесные карты. Бедняки передавали легенды и стихи из уст в уста, придумывая для звезд всякие сказки, чтобы лучше запоминалось. Му Цин помнил их все, включая различные вариации, которые перевирались и детьми, и взрослыми для большей красоты. — Мы, как Шан и Шэнь в кругу созвездий, — зачитал строчки принц, будто разговаривая сам с собой. — Но сегодняшний прекрасен вечер, — машинально закончил Му Цин. Его Высочество перевел на него взгляд, улыбнувшись. — Одно из моих любимых стихотворений. Оно тебе знакомо, как я вижу? Му Цин кивнул. Шан и Шэнь — созвездия, которые почти никогда не видны на небе одновременно. Он не понимал до конца, почему принцу пришли на ум именно эти строки: из-за того ли, что это и правда было его любимое стихотворение, или потому что вечер впрямь был прохладным и приятным после дневной жары, но сравнение было не в бровь, а в глаз. Принц снова отпил чай. — Как твое имя? — Му Цин. — Спасибо, что принес чай. Он очень вкусный. — Ваше Высочество, — пересилив желание взять поднос в другую руку, потому что левая устала держать его на весу, произнес Му Цин снова. — Ты хочешь поговорить со мной о чем-то? — спросил принц, глядя на него ясными темными глазами, в которых вновь от света лампы тонул медовый оттенок. И тебе лучше всех известно, о чем, подумал Му Цин, но вслух сказал лишь: — Это я нашел золотой листок в траве на дороге, когда отправился днем за водой. — Стиснув зубы, Му Цин опустился на одно колено, позаботившись о том, чтобы не звякнула и не сдвинулась ни на цунь пиала на подносе. — Я не знал, что с ним делать, а потому спрятал и не успел ничего придумать, пока Его Высочество не объявил о поиске. — Я видел тебя утром, — проигнорировав его слова, ответил принц. — Ты подметал полы рядом с ученическими залами. Ты давно работаешь при монастыре Хуанцзи? — Полгода, Ваше Высочество. — А где твоя семья? — Моя мать живет в столице. — А отец? Му Цин смотрел перед собой на примятую траву у чужих ног, чувствуя, как мысли, у которых вдруг словно выросли огромные черные крылья, бьются в голове до боли в висках. К щекам против воли прилил жар. — Ох, — воскликнул наследный принц, хотя пауза не была слишком долгой. — Не отвечай. Я задаю слишком личные вопросы. — Моего отца казнили, когда я был еще ребенком, — бросив последние силы на то, чтобы голос звучал ровно, ответил Му Цин. — Моя мать растила меня одна, и сейчас у нее нет никого, кто мог бы позаботиться о ней, кроме меня. И я всем обязан Его Высочеству за то, что сегодня не лишился этой возможности. Какое-то время принц молчал, но потом тихо произнес: — Му Цин, поднимись. Ничего не оставалось, кроме как послушаться. Изнутри Му Цина раздирали противоречия одно другого мрачнее, но у него даже не было сил до конца их осмыслить. — Что в прошлом, то в прошлом. Уверен, ты больше не сделаешь ничего подобного, — продолжил принц, когда он снова выпрямился перед ним. — Этого больше не повторится. — В таком случае забудем об этом, — легким тоном сказал Его Высочество. — Я долго ждал прибытия в монастырь Хуанцзи и очень рад, что мой первый день здесь не омрачен наказаниями. Му Цин поверить не мог в то, что слышал. — Благодарю, Ваше Высочество, — произнес он. — Если позволите, я прямо сейчас схожу к кельям слуг и верну то, что вам принадлежит. — В этом нет нужды. — Принц продолжал смотреть на него с легкой улыбкой. — Раз уж я объявил, что листков сто семь, пусть так и остается. Если я отправлю золотой листок обратно во дворец, снова возникнет вопрос, откуда он взялся у меня здесь. Лучше так не рисковать. Му Цин был не в том положении, чтобы спорить с ним, теперь еще больше не имея представления, что таилось в этой голове, но подобного допустить не мог. — Я сделал ошибку и хотел бы ее исправить. Позвольте мне это сделать. — Поступи с ним так, как сочтешь нужным. Его нашел ты, так что тебе принимать это решение. Зная, что очень легко и быстро краснеет от эмоций, Му Цин старался ровнее и глубже дышать, чтобы ничего не отразилось на его лице. Воздух царапал сухое горло. Он чувствовал себя неуютно, неловко и грязно. От подноса сладко пахло дыней, и даже этот приятный запах ощущался липким и слишком навязчивым. — Ваше Высочество, позвольте попросить вас… чтобы это осталось между нами. — Обещаю, — кивнул принц. — Я никому ничего не расскажу, можешь быть спокоен. Му Цин хотел поблагодарить его снова, но в этот момент двери распахнулись, и от порога быстрым шагом к ним направился юноша, который сопровождал Его Высочество днем. — Ваше Высочество! — окликнул он. — Ты собираешься ложиться спать? Завтра рано вставать! — А, я совсем позабыл о времени, — рассмеялся принц. — Фэн Синь, ты поможешь мне? Фэн Синь бросил взгляд на Му Цина, потом опустил глаза на поднос в его руке. Его лицо в отблеске горящей лампы казалось еще более смуглым, чем в свете солнца. — А чего ради ты распустил всех слуг? Я не умею обращаться… со всеми твоими застежками и шпильками, — проворчал он, но потом вздохнул и развел руками. — Попробую… Что с тобой делать? Принц с улыбкой допил чай и вернул чашку на поднос, поднимаясь с места. — С этими одеяниями нет никакой возни. Все то, что я носил во дворце, я отправил обратно вместе с другими вещами. Фэн Синь усмехнулся и махнул рукой, зазывая его внутрь. — Идем. Уже очень поздно. Кивнув поклонившемуся снова Му Цину, принц Се Лянь последовал за юношей. Лишь когда двери за ними закрылись, Му Цин позволил себе выдохнуть и отступить в тень, не поворачиваясь ко дворцу спиной. Заметив, что Его Высочество забыл потушить лампу, он сделал это за него, после уходя прочь и не оглядываясь. Рука онемела от неудобного положения, но Му Цин так и шел до самой галереи, не перехватывая поднос в другую. От напряжения болела каждая натянутая в теле мышца. Больше всего хотелось пойти и смыть с себя все, что произошло в этот день. Желательно — вместе с кожей. Чужие слова будто проникли в каждую клеточку, напоминая Му Цину его место, о котором он и так никогда не забывал. Как хорошо совершать благородные поступки, когда, что бы ты ни выбрал, казнь или милость, другие скажут, что ты поступил правильно. Никто и слова не посмеет вставить против. Се Лянь мог унизить его, растоптать, наказать, но решил пойти совсем иным путем — проявить такую доброту, от которой ломило и выкручивало кости. Будь они на равных, этого никогда бы не произошло. Му Цин, найдя на дороге золотой листок и не опасаясь наказания даже за сам этот факт, мог спокойно подойти к принцу и вернуть ему драгоценную игрушку. Не нуждайся они с матерью так в деньгах, ему было бы куда проще держать в голове только чистые и благородные мысли. Благородство Се Ляня же не сдерживали ни нищета, ни страхи, ни домыслы. То, что для других борьба духа, для него лишь мимолетный взмах руки. Оставь себе мое золото и делай с ним, что хочешь. Му Цин ничего не хотел с ним делать. Даже оттягивал, как мог, момент, когда предстояло вернуться в келью, потому что это значило, что придется все же принимать это решение. Его мутило от унижения. Чужая доброта будто легла на кожу слоем грязи, а чуткий теплый взгляд по-прежнему лип к рукам и лицу, как перепачканные медом ладони, которыми тебя трогают снова и снова. Теперь о наследном принце будут болтать, что он устроил такую суматоху, забыв, что давно потерял листок во дворце. Как будто ему мало было сплетен за спиной и без этого! Зачем он так поступил? Почему встал на защиту Му Цина? И что теперь делать с этим неоплатным долгом, который тяготил хуже чужого золота в рукаве? Му Цин ожидал и надеялся, что на кухне никого не будет, когда он зайдет, чтобы оставить там поднос, но сразу увидел Юн-Юна. Тот в полумраке чем-то шуршал и громко втянул носом воздух, испугавшись, когда услышал его шаги. — Гэгэ, это ты… — Что ты делаешь здесь так поздно? — спросил Му Цин, разместив поднос на столе. Мальчик опустил глаза и, поколебавшись, протянул вперед ручку с чем-то круглым. Подойдя поближе, так как темнота мешала рассмотреть предмет, Му Цин увидел в его пальцах маленький персик. — Ты сегодня не ужинал? — догадался он. — Не успел, — пробормотал Юн-Юн, убирая обе руки за спину, словно ему было стыдно, что он прокрался на кухню посреди ночи в поисках фруктов. Му Цин знал, как он любит персики, но все плоды с горы Тайцан доставались ученикам или свозились вниз в столицу в богатые дома. Мальчик, несмотря на выдавшуюся возможность стащить с кухни фрукт повкуснее, чем те, что Му Цин порой собирал для него с земли в саду, все равно выбрал самый маленький и невзрачный. — Иди спать. Юн-Юн посмотрел на него. — Тебя тоже не было на ужине, гэгэ. — Откуда ты знаешь? — Видел, как ты убирался в это время у ворот. — Мальчик покосился на поднос, что Му Цин оставил на столе, и округлил глаза. — Принцу Се Ляню не понравилась дыня? Он совсем ничего не съел. — Значит, не захотел. — Но она же такая вкусная. Жаль, что он не попробовал. Му Цин тоже за весь день так и не нашел времени поесть. В животе было пусто, но от вида и запаха еды мутило. Особенно — от белых ломтиков дыни в пиале. Юн-Юн вздохнул и вдруг протянул ему персик. — Возьми, гэгэ. — Я не хочу. Ешь сам. — Но ты ведь тоже голоден. Давай разделим. Му Цин отвернулся. Мама так постоянно делала, когда он был маленьким и отказывался ужинать без нее, а еды было слишком мало на них двоих. Говорила, давай разделим, но никогда не доедала свою порцию, уверяя, что наелась. Или врала, что пообедала, пока Му Цин был на улице, хотя вся посуда стояла ровно на тех же местах, как когда он уходил, нетронутая. — Доешь дыню, если захочешь, — сказал он. — Все равно никто не будет проверять, ел ли ее наследный принц. Юн-Юн что-то ответил, но Му Цин не услышал его слов из-за пульсации в голове. Он вышел на свежий воздух и несколько раз глубоко вдохнул, чтобы прогнать это ощущение, будто виски кто-то сжал цепкими пальцами, желая проломить. Он твердым шагом направился в свою келью, по привычке повторяя про себя выдержки из книг, что зачитывал учитель на занятиях. Это всегда помогало сосредоточиться. В душной темной комнате, не зажигая свечу, Му Цин вытащил из-под матраца злосчастный листок золота и сунул его в рукав. Потрогал, не вынимая, мешочек с монетами, что пересчитывал в этот день так же, на ощупь, и без того зная, сколько их там. Прости, мама. Прости, думал Му Цин, выходя снова на темную тихую улицу. Над низинами уже начали прорисовываться клубы холодной дымки. Земля остывала, забывая о тепле солнечных лучей под покровом ночи. «Не приучай его с малых лет хотеть того, чего у него никогда не будет». Слова отца, далекие, как эхо, всплыли в голове, пока Му Цин выходил на главную дорогу, ведущую вниз с горы, не через главные ворота, около которых дежурили постовые, а через узкую тропу, поросшую по краям пахучим можжевельником. Дойдя до того места, где и нашел выпавшую с повозки драгоценность, он остановился и прислушался к ночи. Она ответила мягкой, глубокой тишиной. Лишь в отдалении было слышно, как журчит внизу в стороне вода в источнике. Му Цин отошел от края дороги и присел, осторожно подобрав полы одежд, чтобы не касались влажной от росы травы. Вынув золотой листок из рукава, он положил его рядом и впился пальцами в холодную землю. Вырыв углубление, он столкнул туда блеснувший в ясном свете молодого месяца листок и тут же присыпал сверху, прижав ладонью рыхлую почву так, что заломило запястье. Все у них с матерью будет. Но только не так. Пусть эта драгоценность лежит здесь до тех пор, пока действительно не будет иного выхода. И Му Цин тут же дал себе немое обещание, что такого никогда не произойдет. Он все для этого сделает. Будет трудиться еще усерднее, зная, что есть запасной путь, которым он сейчас не готов воспользоваться. Грабить богачей, чтобы выжить? В этом Му Цин никогда не видел ничего зазорного, хотя сам ни разу подобного не делал. Однако, если бы нужда довела до такого, не гнушался бы и этим. Но золотой листок, что покоился сейчас в земле, перестал быть находкой, когда наследный принц отказался принять его назад. Когда смотрел так, словно все-все понимает и знает. Что ему знать о жизни Му Цина, его мыслях, его намерениях и стремлениях? Что может знать солнце о луне? Что могут знать друг о друге созвездия Шан и Шэнь, если им не суждено сиять на ночном небе одновременно? Пока Му Цин может работать и приносить домой деньги, фрукты и воду, он сам обеспечит мать всем необходимым. Если же что-то случится, он будет знать, что здесь есть золото, которое поможет ей выжить даже без его помощи. Му Цин отнял руку от сырой земли и поднялся на ноги. Не бывать этому. Пусть остается праздником, за которым ты можешь наблюдать только из-за спины стражи, что опасается, что богачи испачкают об твои грязные руки дорогие одеяния. Это делает сильнее. Взглянув на безоблачное звездное небо с серпом луны, Му Цин нырнул под низкие ветви кленов и спустился к источнику. Тщательно вымыл руки ледяной водой, подняв рукава и вычистив грязь из-под ногтей. Обтер лицо влажными ладонями. От скатывающихся за ворот капель по телу прошла дрожь. Когда Му Цин вытащил из волос деревянную заколку, голове сразу стало легче. Тонкие пряди прилипли к влажным щекам. Мерно шумела вода, срываясь серебром с небольших каменистых порожков. Внутри становилось тихо.