Смерть солнца начинается в полдень

“You were standing there like an angry god Counting out my sins just to cross them off Saying that my tongue was too loud to trust” ♫ Echos - Saints

— Сколько раз я просил тебя не выходить из переулка в одиночестве? — говорил Му Цин, выметая из углов скопившуюся там пыль. — Меня нет рядом, я понимаю, но ты могла хотя бы дождаться, пока Лю Чэнь сможет проводить тебя? Мама покачала головой и уронила руку, которой ее подпирала, на низкий столик перед собой. — Ну хватит ругать меня! — сказала она, наблюдая за Му Цином, хотя видеть его четко точно не могла. — Ты становишься сварливым, как моя матушка. Му Цин пихнул метлу в угол и стянул с кровати покрывало, которое давно пора было выстирать. Присмотрелся к прорехе на краю, прикинул, получится ли снова ее залатать. — А бабушка тут при чем? — уже спокойнее спросил он. — При всем. Цин-эр… Ожидая, что она продолжит, Му Цин отложил покрывало на циновку и взялся за набитый соломой матрац. Вытащил торчавшие из углов посеревшие и измятые стебли. Мама молчала, так что он вскинул голову и посмотрел на нее. — Что? — Ты забыл, что я сама росла точно так же, как ты? — спросила она, постучав пальцем, на котором шишками вздулись суставы, по столу, что еще отца помнил. — Пусть я стала слаба глазами, это не значит, что я разучилась ходить, говорить и думать. — Мама. — Му Цин поправил матрац и, поднявшись, подошел ближе. — Я не это имел в виду. Она улыбнулась. — Знаю я, что ты имел в виду. Ты постоянно беспокоишься, без конца думаешь, считаешь, пытаешься предугадать жизнь наперед. Хватит, родной, никто не знает, что будет завтра. Му Цин сжал зубы и снова взялся за метлу. Полы в этом доме никогда не бывали до конца чистыми: пятна впитывались в дерево годами, оно рассыхалось или, наоборот, вбирало в себя влагу, подгнивало по линии стен, но нужно было хоть чем-то занять руки. Если не думать о том, что будет завтра, а еще лучше — послезавтра, можно закончить, как отец. Подвести свою жизнь к обрыву и рухнуть в него, так и не поняв, ради чего все это было. Оставить позади тех, для кого старался изменить порядок вещей, который давно врос в каждого второй натурой. Не это нужно менять, а себя. Становиться сильнее, учиться принимать решения, глядя вперед, а не ориентируясь лишь на собственные опыт и разум. Какой смысл скалить зубы, видя перед собой одни только чужие спины? Лишь оказавшись впереди, ты будешь иметь право выбирать. Только в этом случае тебе не посмеют снести голову — не дотянутся. Если не думать о том, что будет дальше, это самое «дальше» окажется для тебя смертельной ловушкой. Му Цин едва не угодил в подобную, когда нашел на дороге золотой листок. Шальная возможность перешагнуть через проблемы, решить все радикальным путем, одним махом, а не долгими трудами, так сильно дурманит разум. — Каждый раз, когда ты приходишь, я вижу глазами лишь твой силуэт. Тень, — сказала мама, явно постаравшись сделать голос более легким. — И даже от нее у меня кружится голова. Ты можешь хоть минуту посидеть спокойно? — К вечеру я должен вернуться в монастырь. Если буду сидеть, не успею постирать и просушить белье, — ответил Му Цин. Мама снова молчала. Он подошел и опустился перед ней на колени, сдвинув столик чуть в сторону. Она, будто только этого и ждала, притянула его к себе и заключила в объятия. Поцеловала в затылок, когда Му Цин низко опустил голову. В ухо неровно и быстро билось ее сердце. — От тебя очень вкусно пахнет, — сказала она. — Можжевельник? — Да, — тихо отозвался Му Цин. — Его очень много на склонах горы Тайцан. Тебе принести пару веток? — Не откажусь, — хмыкнула над головой мама, поправив заколку в его волосах. — Если, конечно, это позволено. — Позволено. За этими зарослями никто не следит. — А очень зря. — Она отпустила его, зная, что ему неудобно сидеть в такой позе. — Твоя бабушка делала великолепную смесь для курильницы именно из можжевельника. Когда она еще была жива, у нас в доме часто им пахло. — Я принесу, но будь осторожна. У тебя слишком часто болит голова. В следующий раз я постараюсь купить тебе лекарство. Мама длинно вздохнула и опустила взгляд. — Слышала в чайной, что люди обсуждают отъезд из столицы наследного принца. Ты видел его, когда он прибыл в монастырь? Му Цин сглотнул и поднялся на ноги, придвигая столик, чтобы она могла на него снова опереться. — Нет. Мне пора заниматься стиркой. — Ты и так тяжело работаешь. Если ты думаешь, что полуслепая я не заметила, что у тебя все руки в мозолях, ты плохо меня знаешь, Цин-эр, — проговорила она. — Оставь, я справлюсь сама. — Из-за пыли у тебя и болит голова, — отозвался Му Цин, забирая с циновки покрывало. — Схожу за водой. Выйдя за дверь, он на мгновение прижался к ней спиной, медленно втягивая носом горячий и сухой воздух. Кем ему нужно было стать, чтобы вытащить мать из этого места? Даже кельи слуг в монастыре показались бы господскими покоями, по сравнению с их домом. Если бы она регулярно ела свежую пищу, больше отдыхала, имела возможность дышать чистым воздухом, а не этой дорожной пылью со сладковатым запахом мусора, чувствовала бы себя куда лучше. Мать ведь еще молода. Му Цин видел женщин из богатых домов, зная, что они намного старше нее, но выглядели они здоровыми и бодрыми. Да, мама тоже всегда храбрилась и скрывала от него, как чувствует себя на самом деле, но он не глупый, к тому же все и без того видно. Му Цин сильнее сжал пальцами покрывало. Оба хороши. Он тоже мало что ей рассказывал, не желая беспокоить. В первые месяцы в монастыре было довольно трудно, но мать слышала лишь заверения в том, что ему очень повезло получить эту работу. Преследуя цель оберегать друг друга, они лишали себя близости, но это было меньшее из зол. Из старого дома напротив с прохудившейся и перелатанной по несколько раз крышей вышел пожилой мужчина. Заметив Му Цина, он кивнул и направился к выходу из переулка. Следом за ним выскочила Лю Чэнь. — Отец! — окликнула она. — Отец, подожди! — С ума сошла! — послышался из-за двери голос ее матери. На запястье девушки сомкнулись пальцы, хотя сама женщина так и не показалась снаружи. — Живо в дом! Лю Чэнь лишь на короткий миг встретилась глазами с Му Цином, но тут же опустила взгляд и скрылась за дверью, которая со скрипом затворилась. Отец девушки зарабатывал на жизнь продажей рухляди. Ее мать изготавливала посуду. Все это едва позволяло им сводить концы с концами. Посмотрев несколько мгновений на ее дом, Му Цин отвернулся и пошел за ведром, в которое скинул старое покрывало. Поднял взгляд на алтарь для почитания умерших предков, в котором из песка торчали, как пеньки, дотлевшие курительные палочки. Они были дешевые и плохо прогорали. Больше чадили, чем источали тонкий и приятно пахнущий дымок, как в храмах монастыря Хуанцзи. Возвращаясь домой, Му Цин всегда зажигал и устанавливал курительную палочку, чтобы почтить память отца. Он хотел сделать так и в этот раз, но что-то словно остановило его. Резко выдохнув, он подхватил ведро и пошел прочь со двора в другой конец переулка, а дальше — вниз к реке. Она была мелкой, вода там протекала мутная, с примесью глины, но делать было нечего. Это их реальность. И она не изменится, пока не изменятся они сами. * * * На гору Тайцан Му Цин вернулся уже к вечеру. Ноги гудели, голова была тяжелой, но разум оставался ясным. Проходя мимо места, где накануне ночью зарыл золотой листок, он лишь мельком взглянул на траву, под которой покоилось, как в могиле, золото, но почти ничего не почувствовал. Этого было слишком мало, чтобы сделать что-то действительно стоящее. В память так врезались слова отца о том, что не следует хотеть того, чего у тебя никогда не будет. Но разве тот сам не стремился к несбыточному, открыто высказывая свою позицию и устраивая мятежи? Словами ничего не добиться. Даже золотом — не всегда. Менять что-то способен лишь тот, к кому прислушиваются. Или тот, кто на практике, на деле показывает, что так будет правильнее. Пустословие приводит к краху. Растрачивание себя на попытки сломать то, что жило до тебя годами, — тоже. Хочешь что-то сломать — построй сначала рядом то, что будет очевидно лучше. Пройдя через главные ворота, Му Цин двинулся по каменной галерее. Взглянул на полупустой коридор с серыми, как гранит, колоннами, что уводили к ученическим залам. Будь у него больше времени на самосовершенствование, он бы стал лучше, чем другие ученики. Их разум свободен для новых знаний, и они могут получать их, спокойно слушая учителя и посещая занятия мастеров. Все выложено перед ними — остается только брать. Ему же уже для того, чтобы иметь право взять, требовалось приложить много усилий. Когда Му Цин вернулся в келью, понял, что не ошибся утром, предположив, что слуги займут себя привычными развлечениями. Соседняя дверь была приоткрыта, и, судя по разным голосам, что из-за нее доносились, набилось в маленькую душную комнату человек шесть. Были слышны подбадривающие крики и разочарованные стоны, а также стук кубиков по деревянному полу. Му Цин закатил глаза и хотел уже пройти к себе, как неожиданно все замолчали. Кто-то шикнул и пробормотал: — Идут! Тихо! Из-за двери высунулась встрепанная голова Ян Яо. Юноша прищурился, а потом цокнул языком, разглядев в темноте Му Цина. — Мы думали, это кто-то из старейшин. Напугал! Когда он не ответил, Ян Яо обернулся и сказал остальным: — Пронесло. Эй, Ли Шэн! Шэн-гэ, к тебе обращаюсь! — Юноша дернул ногой, пиная товарища, которого не было видно через щелку. — Ты говорил, с нами скучно, потому что ты уже изучил манеру игры каждого. Как насчет проверить удачу Му Цина? — Я не буду с вами играть, — произнес Му Цин, хотя на него Ян Яо даже не смотрел. Тот повернулся. Скрипнула дверь, на которой он висел, как древесный медведь. — И почему же? Снова скажешь, что азартные игры вредят развитию духовных сил или что там еще говорит учитель? Мы ж не монахи! — Неинтересно. — Отвали! — Ян Яо кто-то дернул со спины, и он ввалился в келью, как мешок с овощами. На его месте появилось раскрасневшееся от жары или, что хуже, но более вероятно, алкоголя, за который в монастыре могли лишить воды и пищи на три дня, лицо Ли Шэна. Больше, чем любимые ученики Мэй Няньцина — Чжу Ань и Цзинь Шань — Му Цина ненавидел только он. Му Цин был уверен, что тот и сам не знал, за что именно. Просто так. — А, выскочка, — сморщив нос, процедил Ли Шэн. — Старший Ван говорил, вчера вечером ты сам вызвался подносить наследному принцу чай. Что, решил устроиться к нему на службу? — Его Высочество распустил всех своих слуг, а я в тот момент оказался на кухне, — объяснил Му Цин. Пьяный от дешевого вина юноша презрительно фыркнул. Му Цин заметил, что позади него за дверью собрались остальные, чтобы принять участие в новом веселье, раз игра в кости за весь день так наскучила. — И что? Теперь ты тут самый уважаемый и главный? Смотришь свысока. С нами такой важной персоне не пристало водиться? — Шэн-гэ, тихо! — шикнул Ян Яо, пытаясь пробиться наружу или, наоборот, втащить Ли Шэна обратно в келью. — Сюда ж все сейчас сбегутся! — Так пускай сбегаются! — Хмельные люди порой становятся на удивление смелыми. — Пусть сюда придет сам Его Высочество. Мы быстро расскажем ему, из чьих рук он принимал чай. Ломило челюсти и сводило скулы. Му Цин даже не заметил, что все это время стоял, сжимая зубы до скрипа. Хотелось оттолкнуть от себя Ли Шэна, который, когда говорил, то и дело наклонялся вперед, обдавая его запахом спиртного и пота. Хрустело дерево под ногтями от того, как сильно Му Цин вцепился пальцами в дверь своей кельи. У этой песни всегда одни и те же слова. — Решил, что ты лучше нас? — продолжил Ли Шэн. — Не мой отец ходит перед предками изуродованный, как пес, которого переехала повозка на рынке. Всегда — это. Му Цин умел себя защищать. Конечно, умел. Он ведь рос на улице. У них не было оружия, они не знали боевых приемов, но дрались не за славу, победу или уважение — за жизнь. Однако здесь, в этом мире, это было неприменимо. Затей они сейчас драку, накажут всех, никто и разбираться в причинах не станет. Отбывать наказание — значит, лишать себя денег за день, а то и два, что придется пропустить из-за этого. Отвернувшись, Му Цин молча открыл дверь в свою келью, намереваясь войти внутрь. — Не смей ко мне спиной поворачиваться, когда я с тобой разговариваю! — гаркнул Ли Шэн. Запах пота стал еще отчетливее, когда шею сзади обхватила чужая рука. Почему-то Му Цин почувствовал сначала эту вонь, а не боль от прижатого предплечьем кадыка. Ян Яо снова попытался остановить Ли Шэна, но тому было уже все равно. Он был самым вспыльчивым из слуг, и ему всегда казалось, что его недостаточно уважают, хотя поводов к уважению не было никаких. Му Цин знал его семью. Его отец и правда не ходил перед предками изуродованным — потому что еще несколько лет назад окончательно лишился разума и шатался по городскому рынку, бормоча себе под нос что-то бессвязное. Потянуло назад. Му Цин дернул за чужой грязный рукав, не давая стащить себя с места. Ли Шэн только усилил хватку, но из нее легко было вырваться, зная, как. Удивительно, что он сам не мог это предугадать. Му Цин ударил его в ногу и, когда Ли Шэн от неожиданности сделал шаг назад, укусил его за руку, которой он его обхватывал. Еле сумел остановиться, чтобы не сжать зубы так, что кровь бы хлынула в рот. Ли Шэн вскрикнул и грязно выругался, но отпустил его. Воспользовавшись этим, Му Цин нырнул за дверь и закрыл ее, прижавшись к ней изнутри спиной. При желании ее легко можно было выломать, но даже с хмельной головой Ли Шэн понимал, что за такой проступок его могут сурово наказать. Снаружи слышалась брань. Угрозы. Му Цин же стоял в темноте, не вдумываясь в пустые слова и ощущая лишь тошноту от соленого привкуса пота во рту. В потасовке рукав Ли Шэна задрался, так что даже ткань не спасла от его пропитанной солью кожи. Сдавленное горло болело. Му Цин негромко прочистил его, пытаясь взглядом найти пиалу с водой. Обнаружив ее, торопливо выпил все, что в ней было. Отвратительный привкус притупился, но полностью не исчез. Глаза щипало, но не от слез и обиды — с подобным Му Цин уже очень давно научился справляться. Да и никогда в нем такое отношение не вызывало желания пожалеть себя и поплакать. Только злость. Сейчас же это было скорее омерзение. Тошнотворное, тяжелое, как запах гнили на задворках рынка, куда сваливали отходы после разделки туш. В груди сжималось от приступа кашля, но Му Цин сдерживался, понимая, что это будет слышно за стенкой, где сейчас шумно возились и переговаривались. Нет, такой радости он им не доставит. Он бы подумал, что все изменится. Эта мысль кому-то кажется утешительной. Но нет, ничего не изменится, пока он сам остается в том положении, в котором находится сейчас. Так что не стоит надеяться на что-то или кого-то, кроме себя. Му Цин сел на кровать и потер горло. Под кожей ощутимо болело. Повезет, если не останется синяков, потому что скрыть их нечем. Если бы он уже сформировал духовное ядро, можно было бы использовать духовные силы, чтобы убрать следы, но для этого он слишком мало занимался. Голоса за стеной постепенно стихали. Му Цин смотрел прямо перед собой в размытые ночные тени, зачем-то вновь и вновь пытаясь вспомнить лицо отца. Но оно так и оставалось темнотой. * * * Вопреки опасениям Му Цина, правила для слуг в монастыре Хуанцзи с прибытием наследного принца почти не изменились. Старшие только стали проводить утренние построения, чтобы дать указания, какие галереи нужно особенно хорошо вычистить, а в какие залы не стоит показываться до самого вечера. Все это, разумеется, было связано с расписанием Се Ляня, хотя, как Му Цин уже успел заметить в первые дни, тот мог неожиданно появиться в любом месте. Самой большой проблемой стало то, что Му Цину теперь не дозволялось подметать полы рядом с ученическими залами во время занятий. Неизвестно, чем это могло бы отвлечь наследного принца, но его заваливали любыми поручениями, лишь бы отослать подальше с пути царственной персоны. И пока у него не было идей, как получать хотя бы какие-то крупицы знаний, как раньше. За спиной Его Высочества продолжали шептаться и ученики, и слуги, однако все чаще в их голосах сквозило уважение. Упреков по-прежнему было больше, чем хорошего, но некоторые уже отзывались о Се Ляне как о человеке способном и рассудительном. Му Цин почти не видел его самого, но пару раз замечал, как Фэн Синь стреляет в одиночестве из лука на тренировочном поле. Наследный принц порой посещал занятия без него, так что юноша находил себе на это время дело по душе. Судя по тому, какой радостью озарялось его лицо, когда он несколько раз подряд попадал в цель, это ему действительно нравилось. Но что было делать Му Цину? Он пропустил уже четыре дня теоретических занятий. Скорее всего ученики ушли далеко вперед, а у него не было никакой возможности ни прочитать что-то самому, ни попросить кого-то рассказать. Он шел по главной галерее, растирая одной рукой запястье другой после того, как несколько раз пришлось таскать воду на кухню, и думал о том, как еще он мог бы получать знания. Позволить себе книги было нельзя, взять на время — тоже. Никто из учеников не станет делиться с ним записями, хотя Му Цину подошли бы даже самые сжатые формулировки и косые черты. Мысль оборвалась на середине, когда навстречу из-за ряда колонн, уходивших влево к тропе на самый высокий пик Тайцан, вынырнул Мэй Няньцин. Он всегда ходил достаточно быстро, но сейчас несся так, словно вот-вот готов был перейти на бег. Полы белых одеяний и края широких рукавов с тонким серебристо-голубым узором по шву развевались за его спиной подобно простыне, которую изо всех сил полощут в чане. Следом, едва поспевая, шагал главный слуга монастыря, прислуживавший советнику лично. Занятие закончилось не так давно. Что-то пошло не так, раз учитель едва касался подошвами сапог пола, делая яростные шаги? Му Цин посторонился, пропуская обоих, и опустил голову. По лицу словно полоснуло чем-то острым, почти физически ощутимым. Коротко подняв глаза, он увидел, как яростно сверкнул взгляд Мэй Няньцина, когда он посмотрел на него, словно мечтал, чтобы Му Цина прямо сейчас засыпало камнями арочного свода галереи. — Сумасбродство! — произнес он с шипением, за секунду краснея еще больше. Советник резко затормозил, и слуга едва не врезался в его спину, но устоял, чуть не подавшись вперед и не ткнувшись носом между чужих лопаток. Внутри на мгновение похолодело от мысли, что Мэй Няньцин каким-то образом все же узнал о тайне их личного знакомства с наследным принцем Се Лянем, но в таком случае Му Цина скорее всего уже схватили бы и тащили в зал для наказаний, где либо высекли бы до полусмерти, либо сразу отрубили руку. — Это дитя просто не представляет, о чем просит! — процедил советник, ни к кому конкретно не обращаясь, а потом, взмахнув рукавами, продолжил идти, заложив руки за спину, как ястреб — крылья, собираясь броситься на добычу. Му Цин проводил его взглядом. Дойдя до конца арочного коридора, Мэй Няньцин резко обернулся, вновь посмотрев на него. В голове не было ни единой мысли, что могло так разозлить советника, ведь он даже не отдавал ему никаких указаний эти дни. Слуга что-то сказал ему, и они двинулись дальше, исчезая на спуске с каменной лестницы. Ответ нашелся уже вечером, когда Му Цина попросили явиться во Дворец Четырех. Это была закрытая территория для большей части слуг монастыря. У Мэй Няньцина были собственные доверенные лица, которые выполняли основные поручения от него и старейшин. Приказ прийти в главный зал дворца мог означать только одно — случилось что-то из ряда вон. Прибыв на место, Му Цин удивился еще больше, увидев в зале, помимо Мэй Няньцина, наследного принца. Се Лянь сидел перед учителем на коленях с идеально прямой спиной. Позади него чуть поодаль, преклонив колено, стоял Фэн Синь. У него было такое сложное и задумчивое лицо, словно он высчитывал что-то в уме. — Советник, — тихо произнес Му Цин, поклонившись. — Подойди, — велел Мэй Няньцин ледяным тоном. Сделав несколько шагов и остановившись на подобающем случаю расстоянии, Му Цин увидел лицо Се Ляня. Принц казался совершенно спокойным, но его взгляд был решительным и серьезным. — Му Цин, — медленно произнес советник, двинув губами так, словно ему на язык попало что-то горькое. — Я задам тебе несколько вопросов. Требую отвечать сразу и прямо. Это понятно? — Да, советник, — ответил Му Цин с тяжелым сердцем, не зная, чего ожидать. Мэй Няньцин заложил руки за спину. — Ты умеешь писать? — Да. Странно, что его спросили об этом, ведь Му Цин был одним из тех слуг, кому дозволялось делать записи в хозяйственных списках именно по этой причине — он знал ханьцзы. И Мэй Няньцину это должно быть известно. Хотя, возможно, он просто не обращал внимания на такие мелочи, как то, кто и почему занимается подобными поручениями. Большинство слуг были безграмотными. — Кто стоял у истоков Школы Небесных Наставников? Вопрос был настолько неожиданным, что Му Цин сперва оторопел, но потом тихо отозвался: — Чжан Даолин. Советник прищурил глаза. Му Цин бросил взгляд на Се Ляня, на губах которого появилась легкая улыбка. — Смотри на меня, — потребовал Мэй Няньцин. По его лицу снова начала расползаться краска. На фоне бледных дорогих стен из мрамора это стало еще заметнее. — Простите, советник. — Как изначально называлась школа, которую основал Чжан Даолин? — «Пять Ковшей Риса». — Назови мне первое правило монастыря Хуанцзи. — Тело и дух едины. Держи разум в чистоте, тело — в непорочности. Не дозволяй себе низменных утех, ибо они отравляют плоть и затуманивают разум. Повисла тишина. Из-за того, что это произошло слишком резко, Му Цин услышал, как шумно выдохнул Фэн Синь, так и стоявший на одном колене позади него. Мэй Няньцин метнул на него суровый взгляд, но ничего не сказал и вновь посмотрел на Му Цина. — Процитируй наставление о трех основных добродетелях, — произнес он. Му Цин моргнул, опуская взгляд. Ровный и гладкий каменный пол рябил перед глазами. Он все больше не понимал, чего от него добиваются, задавая все эти вопросы. Его хотят наказать за то, что он слушал занятия учителя? — «Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое — это сострадание, второе — бережливость, а третье заключается в том, что я не стремлюсь быть первым под небом», — держа голос под контролем, чтобы звучал ровно, проговорил Му Цин. Боковым зрением он заметил, что Се Лянь повернул к нему голову, но не посмел посмотреть на него в ответ. Мэй Няньцин поджал губы. Выражение его лица было презрительным, словно Му Цин не слова Лао-цзы цитировал, а грязно бранился прямо перед ним. — Откуда у такого, как ты, эти знания? — спросил он. — Учитель, — подал голос Се Лянь. — Пусть он ответит. Му Цину ничего не оставалось, кроме как сказать правду. — Ханьцзы меня обучала моя мать. Правила монастыря Хуанцзи и некоторые другие наставления я услышал, когда начал здесь работать, и запомнил. — Запомнил? — переспросил Мэй Няньцин. — Да, советник. — В таком случае скажи: чтобы усмирить темную энергию, используя силы стихии, каким образом необходимо направить собственную ци и почему? Му Цин увидел, как шевельнулся Се Лянь, хотя до этого стоял, не двигаясь. — Я не знаю, советник, — честно ответил он. Мэй Няньцин удовлетворенно кивнул. — Что я говорил тебе, Ваше Высочество? — сказал он, повернувшись к Се Ляню. — Если у него и есть знания, они поверхностны. Из того, что ты предлагаешь, не выйдет ничего стоящего. — Учитель, я возражу, — твердо произнес наследный принц. — На этот вопрос не ответит большинство учеников. Он слишком сложный. — А ты знаешь ответ, Ваше Высочество? — Да. Но лишь потому, что у меня было время изучать это по книгам, что вы давали мне прочесть, пока я еще жил в императорском дворце. Мэй Няньцин надолго задумался, но потом обратился к своему слуге, что все это время стоял у дверей. — Приведи ко мне Чжу Аня. — Слушаюсь, — ответил тот. Чжу Ань считался одним из лучших учеников, и это было заслуженно. Несмотря на неуживчивый характер, этот юноша тянулся к знаниям и отличался на всех занятиях. Мэй Няньцин гордился им и планировал через год сделать его старшим учеником. Пока они ждали его появления, Мэй Няньцин молчал. Му Цин все еще не понимал, почему ему устроили эту проверку. Что именно наследный принц предложил советнику, что это привело его в такую ярость? В висках пульсировало от напряжения. Наконец, двери вновь открылись, и в зал вошел Чжу Ань. Увидев Му Цина, он удивленно распахнул глаза, но быстро взял себя в руки и поклонился советнику. — Приветствую учителя. — Чжу Ань, — кивнул Мэй Няньцин. — Я позвал тебя, чтобы попросить ответить на один вопрос. — Я готов, учитель. — Чтобы усмирить темную энергию, используя силы стихии, каким образом необходимо направить собственную ци и почему? — повторил советник то, о чем ранее спрашивал Му Цина. Му Цин стоял, выпрямив спину и глядя на него, но все равно заметил, как Чжу Ань задумчиво нахмурился. Какое-то время он молчал, но потом медленно произнес: — Простите, учитель. На занятиях мы еще не затрагивали правила работы с энергиями стихий. Я знаю лишь, что для усмирения лучше всего использовать огонь. — Верно, — сказал Мэй Няньцин. — Как именно? Чжу Ань выдохнул тихое: — Это мне не известно. Советник сжал руки в кулаки. Было видно, что он едва сдерживает злость. Он махнул рукавом. — Ты свободен. Чжу Ань снова поклонился. Му Цин почувствовал на себе его взгляд, но, разумеется, при Мэй Няньцине тот не смел ничего сказать и молча ушел. На лице Се Ляня читалась улыбка, хотя она даже не касалась уголков его губ. Тишина в зале давила так, что стук сердца в груди казался оглушающим. Наконец, советник, справившись с эмоциями, сухо спросил: — Ты бы хотел постигать дао и совершенствовать тело и дух? Му Цин сначала поверить не мог, что вопрос адресован именно ему, но взгляд Мэй Няньцина был направлен на него, а не на Се Ляня, который уже и так встал на путь совершенствования, или Фэн Синя. После стычки с Ли Шэном у него все еще немного хрипел голос, так что приходилось напрягать горло, чтобы это было незаметно. — Да, советник. Мэй Няньцин сделал шаг к Му Цину и неожиданно приложил ладонь к центру его груди. Му Цин судорожно сглотнул, едва удержавшись от желания отступить или закрыться. Со вбитыми в тело реакциями на прикосновения нужно было срочно что-то делать. Не оставалось никаких сомнений, что советник очень хорошо слышал, как колотится его сердце. — Уровень духовных сил слабый, — убрав руку, сказал он. — Учитель, — вновь вмешался Се Лянь. — Слушаю, Ваше Высочество. — Му Цин с раннего утра и до позднего вечера занят тем, что выполняет поручения. Если бы у него было больше времени на тренировки, уровень его духовных сил был бы куда выше. Именно поэтому я бы хотел, чтобы с него сняли все обязанности. Это будет справедливо. Лицо Мэй Няньцина вытянулось. — Справедливо? — Да, учитель. — Тебе еще многому предстоит научиться, Ваше Высочество. Надеюсь лишь, что, когда наступит время тебе покинуть эти стены, ты изменишь свои взгляды и поймешь, что ошибся. Каждый должен знать свое место. Се Лянь мягко улыбнулся. — Я готов прислушиваться ко всем наставлениям учителя и благодарен за них. Но сейчас я уверен, что не ошибаюсь. Му Цин стоял на месте, не шевелясь, при этом мысли в голове клубились, как раскаленный пар над кипящим котлом. В происходящее не просто сложно было поверить — все это походило на сон. Однако это явно был не он, потому что еще никогда реальность не казалась более пронзительной и бьющей в глаза, чем сейчас. Он не верил, что все может просто взять и измениться. Или все же он добился этого, меняя себя? — Вы все свободны, — сказал Мэй Няньцин, помассировав висок, на котором вздулась толстая вена. — Утром я соберу учеников и объявлю о своем решении. Му Цин не осмелился спросить, как он сможет узнать об этом решении. Поклонившись, он развернулся, чтобы уйти. Фэн Синь в этот момент поднимался на ноги. Их взгляды встретились на несколько коротких мгновений, и Му Цину показалось, что в чужих удивленных глазах мелькнуло то, что он никогда не видел в ком-либо еще, когда на него смотрели. Уважение.