Смерть солнца начинается в полдень

“And I will stay up through the night Let's be clear won't close my eyes And I know that I can survive I'll walk through fire to save my life” ♫ Written by Wolves - Elastic Heart (Rock Version)

Му Цин едва не упал, когда Фэн Синь уперся в него, как в стену, которую хотел сдвинуть с места всем своим весом. Се Лянь сделал круглые совиные глаза. Он каждый раз так удивлялся, когда они начинали сражаться, побросав оружие, словно впервые это видел. Для него схватка заканчивалась тогда, когда клинок противника оказывался на земле. Продолжать битву голыми руками совершенно не входило в его планы. — Сколько можно все критиковать? — бормотал Фэн Синь, выкручивая Му Цину руки и оставляя на запястьях красные оковы-полосы от пальцев. — Все тебе не нравится опять! — Фэн Синь, — несмело попробовал вмешаться Се Лянь. — А ты дерешься, как на улице! — выпалил Му Цин, вырываясь из хватки и подныривая под локоть Фэн Синя, тут же пихая его своим в поясницу. Такой удар мог сбить дыхание похуже, чем кулак — в солнечное сплетение. Смотря под каким углом прицелиться. — С тобой на одном языке говорю! — взревел Фэн Синь. Он резко обернулся — удар пришелся ему в бок вскользь — и хотел ударить Му Цина, как обычно, по скуле, но вдруг замешкался. Вспомнил, что Его Высочеству через два дня играть роль Воина, радующего Богов, на шествии. А Му Цину — выступать его противником. Не захотел портить лицо? Или забыл, что демону тоже полагается маска? Плотная, огромная, тяжелая, как целая отдельная голова. У Му Цина от нее создавалось ощущение, что, прыгни он в воду, пойдет ко дну вверх ногами; маска перевесит и утянет вниз за считанные мгновения — макушкой в речную мелкую гальку. Воспользовавшись чужим замешательством, Му Цин подался вперед, выставив ногу и делая подсечку. Фэн Синь клюнул носом воздух перед собой, но устоял, только поморщился от удара в голень. — Прекратите! — воскликнул Се Лянь. На этот раз это прозвучало тем самым тоном, который только и мог заставить их остановиться. Принц это знал и этим пользовался, когда окончательно выходил из себя в наблюдении за их стычками. — Вы совсем разучились общаться нормально! — посетовал Его Высочество, убирая меч в ножны одним выверенным движением. — Что с вами обоими стало? Му Цин откинул еще больше отросшие за год волосы за плечо. Стало неудобно закалывать их шпилькой, и он на тренировки забирал их в хвост черной лентой. Смахнул прядь, прилипшую в потасовке к губам. Фэн Синь бросил на него свирепый взгляд и стукнул землю пяткой сапога, словно она перед ним и провинилась. Се Лянь удрученно вздохнул и махнул рукой. — Полчаса стойте на месте и не разговаривайте друг с другом. Как всегда. Палочку зажигать? — Нет. Спасибо, Ваше Высочество, — отозвался Му Цин, скрестив руки на груди. Тридцать минут он и без палочки отсчитает. Нижняя рубаха липла к спине, и под нее заползал прохладный северный ветер. Холода Му Цин не боялся и мог и без применения ци простоять так до самого вечера, но ощущение все равно было неприятным. Руки так и продолжало колоть от мурашек, которые, к счастью, мешали заметить со стороны рукава. Запястья жгло чужим теплом — ровно по красным линиям, что Фэн Синь оставил на них своими пальцами. — Идея заставить людей подольше подождать Воина, радующего Богов, кстати, хорошая, — назидательным тоном сказал Се Лянь, посмотрев на Фэн Синя. — Му Цин тоже беспокоится, чтобы шествие прошло ярко и интересно. Не надо так реагировать. Фэн Синь фыркнул и покосился на Му Цина. — Конечно. Беспокоится он. А слова для этого можно было попроще выбрать? У Му Цина появилось огромное желание его снова пнуть, но он сдержался. Се Лянь задумчиво почесал двумя пальцами висок и оглядел обоих, а потом кивнул: вывод очередной какой-то сделал. Му Цин терпеть это в нем не мог. Смотрел принц порой так, словно знал все на свете наперед или умел читать между строк там, где даже написано ничего не было! — Я просто подумал, что, если у меня будет побольше времени в самом начале шествия, твое появление будет более эффектным, Ваше Высочество, — подавив раздражение, негромко сказал он. Фэн Синь рыкнул что-то неразборчивое, глядя себе под ноги. Се Лянь улыбнулся. — Я тоже так думаю! Ты молодец, Му Цин. А теперь стойте тут. И только попробуйте еще раз поругаться! Это походило на пытку — маленькими ледяными каплями по темечку. Фэн Синь в такие моменты всегда стоял, как караульный на посту, и смотрел вдаль, насколько позволяло место, в котором они переживали это наказание. Се Лянь его придумал не так давно — около двух месяцев назад, — и пользовался им теперь при каждом удобном случае. Думал, что таким образом сможет заставить их перестать пререкаться, но Му Цин знал, что — нет. Многое изменилось за прошедший год, и самым постоянным в нем стали их ссоры. Му Цин даже мог назвать точный день, когда это началось, потому что он врезался в память запахом осени, сквозняком по пустому залу для духовных практик и блеском лежавшей на полу чжаньмадао. Легкостью в голове и лопнувшей на пузырьки пустотой внутри, которые все устремились вверх под потолок и там же растворились. Тогда они с Фэн Синем сошлись в схватке без правил и порядков впервые, и с тех пор это случалось все чаще и чаще, пока не стало ежедневным ритуалом — хоть как-то, пусть и на словах. Первое время они скрывали это от Се Ляня, как что-то постыдное, а потом вдруг сцепились при нем из-за ерунды. Наследный принц в то утро только глаза успел открыть, а Му Цину уже хотелось запустить в Фэн Синя сундучком с его заколками и гребнями. Это раздражало. Мешало. Злило. Больше всего — тем, что эти словесные перепалки при удобном случае превращали их тренировки в ожесточенные бои до потери сил. Се Лянь сначала думал, что они таким образом просто оттачивают рукопашные приемы, но утренняя ссора из-за пустяка открыла ему глаза на правду. Принц и беседовал с ними, и уговаривал, и мирил, и даже пробовал разводить их по разным углам, чтобы не пересекались нигде, кроме обедов, но ничего не помогало. Тогда он стал заставлять их стоять рядом друг с другом прямо на том месте, где поругались, и молчать. Му Цин молчать любил. И тишину — тоже. Однако рядом с Фэн Синем первое скорее походило на ссору без слов, одними взглядами, а про второе можно было смело забывать: тот возился, злился, дышал, как конь, разве что землю сапогами не рыл. И сейчас он, как обычно, стоял с нахмуренными бровями, кусал губы, забывшись, и делал вид, что Му Цина здесь нет. Руки за спину завел, время от времени поводил плечами, вероятно, пытаясь отлепить рубаху от не успевшей остыть после тренировки кожи. Му Цин прикрыл глаза, сверяясь со своим внутренним ощущением времени, а оно всегда работало отменно. Прошло минут пять, а казалось — все двести. От Фэн Синя тянуло привычным жаром и совсем немного — запахом свежего пота. Предплечья снова мелко укололо волной мурашек. Му Цин сжал пальцы в кулаки, пытаясь не дать им поползти выше — к плечам и лопаткам. Не помогло — когда Му Цин снова поднял веки, Фэн Синь бросил на него короткий взгляд, и колкая волна обрушилась уже на спину, заменив на несколько долгих мгновений горный ветер. Глаза у него были уже не злые, скорее обиженные, как у Юн-Юна, когда Му Цин выбивал у него из руки меч с первого касания. Ему нужно было к шествию готовиться, а не думать о том, какой и почему у кого-то взгляд. Му Цин крепче стиснул зубы. Он умел ждать, умел терпеть, но стоять вот так без дела было утомительно и странно. Се Лянь правда считал, что это поможет? Как же он ошибался. У Фэн Синя на все был один-единственный довод — не разглядел он сразу, что Му Цин, оказывается, мнительный и обиженный на весь белый свет человек, который только и делает, что все критикует. Му Цин же полагал, что у него на это есть полное право. Он больше не собирался позволять другим загонять себя в тень просто потому, что многим не нравился. Трагедия, произошедшая из-за их стычки с Ли Шэном у источника больше года назад, дала ему понять одно — если не защищаться и не показывать себя из страха чего-то лишиться, в результате потеряешь даже больше, чем боялся потерять. Так что предложение, которое Се Лянь осторожно сделал ему через месяц после смерти Вэй Чжилуна — сыграть роль демона на праздничном шествии, — Му Цин принял сразу и заставлял себя воспринимать его как должное и заслуженное. Он так много тренировался, что к тому времени почти сравнялся в навыках ведения боя с другими монахами, и значило это, что еще немного — и он сможет их превзойти. И показать, наконец, на что способен. Пусть увидят, чего он добился. Ученики Хуанцзи, уличная толпа, императорская семья, сам наследный принц. И Фэн Синь, который на шествии будет следить за порядком. Пусть. * * * Из-за подготовки к празднику сбилась вся привычная рутина монастыря Хуанцзи. Советник как ответственный за это грандиозное событие носился по галереям так быстро, что нападавшие на дорожки листья разлетались в стороны. Он то и дело вызывал во Дворец Четырех Се Ляня, проверял, насколько он усвоил все необходимые ритуалы, и нервничал так, что пот катился с его блестящего лба холодным градом. Как-то Мэй Няньцин даже поднял Му Цина посреди ночи, прислав к нему Чжу Аня, который теперь являлся первым учеником и дежурил на почетном посту у Дворца Четырех. Му Цин пришел, как велено, и спокойно, без единой запинки назвал ему поэтапно всю последовательность шествия от своего появления на платформе до своей разыгранной на публику смерти. Только тогда советник успокоился и отпустил его спать. Спать Му Цин не пошел — до пробуждения Се Ляня оставалось полчаса, так что смысла в этом не было уже никакого. Все переживали и упивались предвкушением чего-то грандиозного. Му Цин старался не поддаваться общему настроению — ему в день праздника потребуется вся сосредоточенность и абсолютно холодная голова. Так что его только обрадовало поручение Се Ляня спуститься в столицу и купить сандаловых благовоний для ритуала. Мэй Няньцин от волнения забыл приказать слугам внести их в общие списки. Это было поводом немного переключиться и заодно навестить мать, которая не сможет присутствовать на шествии. Все это время Му Цин старался, как и всегда, появляться в родном переулке так часто, как выдавалось хотя бы несколько свободных часов, но случалось это все реже. Приближающийся праздник не оставлял никакой возможности вырваться. Проходя по главной улице столицы, он с горечью осознал, что не был дома почти целый месяц. Понимая, что может надолго пропасть, он оставлял матери все деньги, а пару раз даже просил отнести их Юн-Юна. Скоро и это станет невозможным — Мэй Няньцин собирался через неделю отправить мальчика в школу обучаться боевым навыкам солдата. Их совместные, пусть и редкие тренировки — единственное, что не изменилось. Но вскоре и они должны были уйти в прошлое. Му Цин с тяжелым сердцем свернул в переулок, решив купить благовония для ритуала на обратном пути. Сначала он хотел увидеть мать. На улице играли ребятишки. Самому старшему из них было восемь. Му Цин замедлил шаг, чтобы понаблюдать за их игрой. Старший мальчик размахивал палкой и держал у лица деревянную дощечку, криво разрисованную углем. В неровных линиях Му Цин узнал узор, похожий на тот, что украшал золотую маску наследного принца для шествия. И как только разузнали, как она выглядит? Разве что родители подсказали. — Умри, демон! — прокричал мальчик, пихая палку под руку второму, помладше. Тот схватился за грудь и повалился на землю, дергаясь и извиваясь, как маленький уж. Маски и даже ее подобия на нем не было, зато щеки и лоб покрывал густой слой сажи. Другие ребята заголосили, выражая радость и кланяясь великому воину, избавившему мир от зла. Через два дня Му Цин тоже будет «умирать», сраженный Се Лянем. И толпа станет ликовать и благодарить за это небеса. — Гэгэ! — закричала чумазая девчонка, которая повернулась и заметила его первой. — Гэгэ вернулся! Игра тут же оказалась забыта, к тому же подошла к своему логическому концу. «Демон» поднялся с пыльной дороги и бросился к Му Цину, едва не запутавшись на ходу в штанинах. Одежда была ему велика и висела, как простыня на палке. Му Цин поднял вверх раскрытые ладони, когда ребята подбежали к нему. — Ягод сегодня нет, я не успел ничего собрать, — сказал он. Перемазанный в саже «демон» потянулся к нему, едва не ухватив грязными руками за белый рукав. Му Цин вовремя увернулся и сунул ему в пальцы медную монету. Дети никогда не отпускали его, не получив свои подарки. Хорошо зная о том, на что похоже детство в этом месте, Му Цин нередко отдавал им небольшую часть денег. Это не могло ничего изменить, но он все равно это делал. Подняв глаза от взбудораженных его приходом ребятишек, Му Цин увидел отца Лю Чэнь. Мужчина смотрел на него странным и тяжелым взглядом. Едва Му Цин сделал шаг, пытаясь протиснуться между детьми и не перепачкаться при этом в угле, пыли и саже, он отвернулся и быстро скрылся за дверью дома. Это показалось подозрительным. Отец Лю Чэнь был молчаливым и немного мрачным, но всегда здоровался с Му Цином, а в хорошие дни перекидывался парой фраз. — Скучаю по сестренке, — сказала вдруг девочка, которая подбежала к Му Цину первой. — Я тоже, — кивнул старший мальчик. — Если бы ее только можно было навестить. — О чем вы? — спросил Му Цин. — Чэнь-цзе больше нет, — объяснил «демон». Му Цин успел только хватануть ртом воздух, который едва не встал в горле, как камень, когда старший, игравший Се Ляня, отвесил мелкому оплеуху. — Ты что несешь?! — воскликнул он, напомнив на мгновение тоном Фэн Синя. — Она просто здесь больше не живет! — Это я и имел в виду! — обиженно надул губы тот. Не живет? Но куда Лю Чэнь могла отсюда уйти? Тоже нашла какую-то работу? Она бы просто так не бросила ни свою семью, ни его мать. Не став расспрашивать детей, Му Цин быстрым шагом направился к дому. Мама за этот год совсем ослепла — видела, по ее словам, лишь смену яркого света и размытые тени, больше ничего. Ни нечетких лиц, ни расплывающихся силуэтов, как раньше. Но Му Цина она безошибочно узнавала по шагам еще до того, как он открывал дверь. Он едва успел войти внутрь, как мама обхватила его руками и прижалась щекой к его груди — за год Му Цин стал еще выше, так что теперь она доставала только до нее. — Наконец-то ты пришел, Цин-эр — легким тоном сказала она. Даже сейчас, когда его не было целый месяц, мама нисколько не обижалась и, как всегда, встречала его улыбкой и мягким голосом. Му Цин поцеловал ее в волосы, заметив почти белые пряди, что прятались в густой пепельной копне. Как у него, только чуть темнее. Мама отстранилась и тронула пальцами его подбородок, поводила ладонями по плечам. Эти простые жесты заменяли ей зрение. — Крепкий ты какой стал, — покачала головой она. — И волосы как отросли. Му Цин улыбнулся и вытащил из ее пальцев свою прядь. — У тебя все равно длиннее. — Хоть в чем-то я должна тебя превосходить, — усмехнулась мама и отошла к столу, медленно ведя ладонью по стене, чтобы не оступиться. Му Цин помог ей сесть и опустился напротив. Взял за сухие руки. Эта привычка появилась сразу, как она окончательно ослепла. — Мама, где Лю Чэнь? — спросил он. — Что случилось? — Ох, Цин-эр. — Лицо матери мгновенно изменилось. Дрогнули губы, померкла улыбка. — Тебя давно здесь не было. Внутри что-то неосязаемое стянулось в узел от чувства вины, но Му Цин силой воли подавил его, пряча как можно дальше. Нельзя себе это позволять. Лучше этим он точно никому не сделает, только навредит. — Расскажи, — попросил он, пожимая ее слабые пальцы. — Лю Чэнь вышла замуж, — ответила мама, опустив голову, словно сообщала вовсе не радостную новость о помолвке молодой девушки. — За кого? — удивился Му Цин. — За Ма Хуаня. Голос матери стих почти до шепота, и она прикрыла незрячие глаза, словно не могла смотреть на Му Цина, даже не видя его. Му Цин от неожиданности отпустил ее руки. — Ма Хуаня? — переспросил он. — Сына торговца Ма? Это не укладывалось в голове ни в момент, когда Му Цин только услышал это имя от матери, ни позже, когда он уже покупал благовония для Се Ляня в лавке. У торговца Ма, из-за которого лицо Лю Чэнь оказалось изуродовано шрамами, было трое детей: два сына и дочь. Ма Хуань был старшим. Сейчас ему должно было быть двадцать один. Мама рассказала, что Лю Чэнь, узнав о готовящемся браке, сбежала из дома еще до зари. Нашли ее поздним вечером. И Му Цин удивился снова чуть ли не больше, чем от первой новости: девушку схватили на пике Тайцан! До заката еще оставалось время, так что Му Цин успевал вернуться в монастырь до темноты. Он стоял перед домом с табличкой «Ма» на воротах и не мог не вспоминать, как они всем переулком мстили отцу этой семьи за девчонку, которая не могла есть и пить из-за страшных ожогов, даже говорила с трудом. И теперь была замужем за его старшим сыном… Раньше Му Цина с таких дворов всегда гнали, потому что не ждали от нищего мальчишки ничего, кроме кражи или подлости. Он думал, что и сейчас перед ним просто захлопнут двери, но пожилая служанка впустила его без лишних вопросов. — Юный даочжан, — произнесла она. — Господин скоро подойдет. Му Цин оказался в просторном зале со светлыми ширмами вдоль одной стены. У резного окна стоял низкий столик, на который служанка через несколько минут поставила чайник и две пиалы. Слабо пахло горчащими травами, отгоняющими москитов. Убранство не было роскошным, да и слуг Му Цин больше не видел. Семья Ма не слыла богатой, но деньгами все же располагала. — Му Цин, — раздался за спиной немного хриплый голос. Повернувшись, он заметил среднего роста юношу в темно-синем ханьфу с забранными в высокий пучок волосами, который насквозь пронзала заколка из белого нефрита. В нем сложно было узнать круглолицего мальчишку, что порой помогал отцу в лавке. Когда семья сменила место, где торговала, Му Цин перестал часто их видеть, так что и Ма Хуаня не встречал уже очень давно. — Ма Хуань, — кивнул он. — Я знал, что ты придешь, — просто сказал тот. — А-Чэнь говорила, что хочет с тобой повидаться. То, как он назвал Лю Чэнь, неприятно резало слух. — И где она? — спросил Му Цин. Ма Хуань изогнул бровь. — В своей комнате, как и полагается замужней госпоже. Гостей в этом доме принимаю я. Спорить было бессмысленно. Му Цин и сам понимал, насколько неловко выглядело его здесь присутствие. Лишь статус ученика монастыря Хуанцзи, где все монахи принимали обет непорочности, давал возможность прийти в чужой дом, чтобы повидаться с женой хозяина. Мыслить о Лю Чэнь в такой роли получалось с трудом. Лицо Ма Хуаня вдруг смягчилось, и он указал рукой на столик, предлагая присесть. Му Цин опустился на расшитую серебряным узором подушку. Юноша сам разлил чай, попросив заглянувшую в зал служанку удалиться и не беспокоить их. — Не ожидал я, что ты станешь совершенствующимся, — сказал он. — Отец, когда услышал об этом, едва не лишился чувств от злости. Му Цин вновь удивился тому, как легко он говорил о таких вещах. — Я тоже не ожидал, что ты женишься на простолюдинке, — приняв правила игры, ответил он. — Зачем тебе это? Ма Хуань отпил чай и спокойно произнес: — Я люблю ее. Не успев себя остановить, Му Цин опустил взгляд. Вот так просто говорить в лицо совершенно постороннему человеку нечто подобное… Ма Хуань был не из робкого десятка, раз осмеливался прямо заявлять о своих чувствах. И Му Цин даже не об этом спрашивал. Браки слишком редко заключались по любви. Для такого союза это едва ли могло стать причиной. Ма Хуань сдержанно усмехнулся и придержал рукав, наливая себе еще чаю. — Я дам ей жизнь куда лучше, чем кто-либо другой. Рано или поздно она это поймет и примет. Сколько Му Цин помнил Лю Чэнь, никогда она не стремилась к лучшей жизни, какой ее представлял Ма Хуань. Свободолюбивая и смешливая девчонка из его детства смотрела на огни фейерверков и, в отличие от него самого, ни разу не мечтала стать их причиной. Ей было достаточно просто любоваться ими. Однако ее родители скорее всего рассуждали так же, как старший сын Ма. Какая девушка из их переулка отказалась бы от родства с семьей торговца? Вырваться из нищеты, зажить, наконец, нормально. К тому же такая, как Лю Чэнь. Изуродованная с малых лет. Семья просто продала ее, даже не подумав отказаться. В горле пересохло, и Му Цин отпил чай, хотя изначально не собирался этого делать. — Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Ма Хуань, глядя на него серьезно и внимательно, уже без тени той иронии, что делала его глаза темными и хитрыми. — Это не попытка искупить поступок моего отца. А-Чэнь действительно редкая драгоценность, и такая женщина мне и нужна. Если тебе интересно, мои отец и матушка были против нашего союза. — Но ты все равно пошел на это? — Да. Матушка до сих пор пытается отмолить этот позор у предков. Вот только забыла, что младший брат моего прадеда женился на служанке, за что был изгнан из семьи. — Ма Хуань пожал плечами и уставился в окно. — Думаю, он прожил счастливую жизнь. Му Цин не знал, что ему ответить. В собственных размышлениях он никогда не затрагивал тему женитьбы. И не видел рядом с собой какую-либо женщину, даже если слишком задумывался о будущем, чтобы заглянуть так далеко. Теперь становилось понятно, что это просто невозможно. Семья Се Ляня подыскивала ему невесту. Фэн Синь рассказывал, что сопровождал принца на званые обеды, на которых присутствовали самые прекрасные девушки, дочери купцов и чиновников, и честно признавался в желании сбежать оттуда хоть через резной цветочный лепесток в оконном узоре. Однако наследный принц выбрал путь непорочности и самосовершенствования, даже будучи единственным сыном Его Величества. Не имел Му Цин никакого права приходить сюда и задавать вопросы. И даже обет его не оправдывал. Лю Чэнь больше не девчонка из его переулка. Она жена Ма Хуаня. Это действительно лучшая судьба, что могла ее ждать. Рано или поздно она с этим смирится. Всегда приходится с чем-то мириться, играя свою роль, когда у тебя нет выбора. — Я приношу свои извинения за вторжение, — произнес Му Цин, поднявшись и вежливо поклонившись хозяину дома. — Спасибо за чай. — Постой. — Ма Хуань спокойно потянулся к пиале и не продолжил, пока не сделал медленный глоток. Его губы на мгновение сжались в тонкую линию. — Я говорил, что люблю свою жену. Так что не могу не позволить ей повидаться с человеком, который так ей дорог, что она сбежала к нему на высокую гору, спасаясь от брака со мной. Му Цин потупился. По пути сюда он думал о том, почему Лю Чэнь поймали именно на пике Тайцан. Она сбежала из дома, и ей нужны были деньги, чтобы уехать и скрываться, так что она вспомнила о секрете, что знали только они двое? Какая еще причина могла привести ее туда? — Это вовсе не… — начал Му Цин, но Ма Хуань вдруг рассмеялся, поднимаясь на ноги. — Я знаю, — заверил он. — Хотя и плохо себе представляю, как вы, монахи, справляетесь с такими строгими запретами. Стало душно. Му Цин перевел взгляд на окно, пытаясь совладать с жаркой волной, что вот-вот готовилась залить его лицо краской. И была на то причина, о которой он даже думать себе не позволял. — Прости, если задел, — сказал Ма Хуань. — Я не знаю ваших правил. Наверняка у всего есть свои преимущества. Он вышел. Оставшись один, Му Цин приложил ладонь к горячему лбу — благо, руки у него всегда были холодными. Вскоре в комнате появилась Лю Чэнь. На ней была шляпа с вуалью, так что Му Цин не увидел ее лица, заметил только, как она заломила руки, на которых еще оставались темные следы загара и сухие мозоли от черной работы. Ма Хуань молча удалился. Едва за ним закрылась дверь, Лю Чэнь подняла вуаль и сделала шаг к Му Цину, но остановилась, словно запуталась в воздухе. Не было больше косы, заплетенной набок выцветшей лентой. Ее волосы уходили под шляпу густыми волнами, обнажая щеки и шею. Шрамы были тщательно покрыты светлой пудрой; ею от нее пахло даже на расстоянии. Такая стоила больше, чем все слои ткани, в которые она была замотана, как маленький шелкопряд. Ма Хуань действительно сожалел о том, что сделал его отец. — А-Цин, — произнесла Лю Чэнь. — Так хорошо, что ты пришел. Она стояла перед ним, хрупкая и белая, как фигурка из слоновой кости. Только руки выдавали в ней девчонку из их переулка. Словно сорняк, что всегда рос у дороги, вырвали с корнем, чтобы украсить богатый дом. Лю Чэнь будто застряла ровно посередине, и Му Цин не мог найти слов, чтобы нарушить молчание, хотя девушка всегда болтала с ним обо всем на свете, так что ему и не приходилось их искать. — Чэнь-цзе, ты приходила на пик Тайцан? — спросил он. — Чтобы… Лицо Лю Чэнь сделалось испуганным. Она помотала головой, и вуаль съехала с ее шляпы, но она снова поймала ее и откинула наверх. — Нет! Не… нет! Я не собиралась… — Девушка вдруг вздохнула и развела руками. — Я просто хотела с тобой попрощаться. Прости, если это доставило тебе хлопот. — Я не знал об этом, — честно признался Му Цин. — Тебя схватили раньше, чем ты дошла до главных ворот? — Нет. — Лю Чэнь покачала головой. — Меня не пустили. Му Цин нахмурился. — Почему? Монастырь был открыт для посещений простого люда. Да, женщины там были нечастыми гостями, но не существовало правила, что запрещало бы им приходить на пик Тайцан, чтобы, например, попросить помощи или защиты совершенствующихся. — Я знаю, что… Это было неловко, — сказала Лю Чэнь. — И глупо. Но я дала тебе обещание заботиться о тетушке. Так что должна была сказать… — О себе ты должна была в тот момент думать, — вздохнул Му Цин. Девушка пожала плечами и обхватила себя руками. — Все равно нам не удалось увидеться, а мне — сбежать. Так что хорошо, что получилось хотя бы встретиться сейчас. — Кто был в тот вечер на посту? Она нахмурилась, вспоминая, и память ее не подвела — Лю Чэнь умела выделять нужную информацию и хранить ее надежно и долго. — Монахи не назвались, но потом пришел еще один, и он сказал мне свое имя. Чжу Ань. — Чжу Ань? — Да. Я точно запомнила. Ты как-то упоминал его в нашем разговоре. Он был очень недоволен моим появлением. И отказался тебя позвать. Очень на него похоже, подумал Му Цин. Чжу Ань избегал его. Если раньше они с Цзинь Шанем упивались колкими замечаниями и оскорблениями, теперь оба обходили Му Цина по большой дуге. После сражения с духом крови и смерти Вэй Чжилуна он не находил в себе желания разбираться в причинах их поведения. Нравился он им или нет — это уже не имело значения. Лю Чэнь обернулась на дверь и тише, чем до этого, проговорила: — А-Цин… Я не знаю, как мне быть… Му Цин опустил взгляд, разрывая зрительный контакт. — Смириться. В твоем положении сейчас больше плюсов, чем минусов. Ты теперь замужняя госпожа. И этот брак действительно идет на пользу твоей семье и твоему будущему. Лю Чэнь тихо выдохнула. Она будто стала меньше, и непроизнесенные слова превратились в этот выдох. Му Цин не хотел, чтобы она уговаривала его помочь ей сбежать. Отказаться будет слишком тяжело, и после ей ничем не удастся смыть этот позор. Он мог дать ей немного денег, но что она станет делать, когда они закончатся? Что ждало ее теперь за пределами этого дома? Она окажется опозорена. И должна это понимать. Судьба таких, как они, изначально не обещала простой и счастливой жизни. Лю Чэнь это знала не хуже него. Но от этого все равно было тошно. — Я не брошу тетушку, — сказала девушка после долгого молчания. — Ма Хуань не собирается увозить меня из города, так что я продолжу навещать и ее, и свою семью. Будь спокоен, А-Цин. Му Цин все же посмотрел на нее. Лю Чэнь глядела в пол, и вуаль снова наползала сверху, угрожая скрыть ее глаза и осунувшийся овал лица. Захотелось вывести ее на улицу, чтобы поговорить, как они всегда это делали — стоя под открытым небом. Чтобы смотрела наверх, голову задирала, открывая рот, как маленькая, даже в темную беззвездную ночь. Но как это будет выглядеть со стороны? Му Цин и так ходил по грани приличий, заявляясь в этот дом без приглашения и беседуя с ней наедине. Ма Хуань их не беспокоил, но Лю Чэнь вскоре сама простилась с ним, пообещав прийти на улицу Шэньу в праздник, и вышла в коридор. Служанка проводила до ворот. Только оказавшись за ними, Му Цин смог вдохнуть нормально. Сказанные девушке жестокие слова душили, но так лучше. В ее же интересах не надеяться на шансы, которых у нее никогда не будет. Она найдет способ стать счастливой или хотя бы принять собственную участь. Но разве он сам принимал свою? * * * Ночь решительно обрушила на Му Цина все, о чем он отказывался думать днем и перед сном, расплетая волосы задумчивого Се Ляня, у которого странным блеском горели глаза. Опять появятся у него какие-то идеи, и от них все будут накрывать рты руками от смеси страха и восторга. Сны Му Цин видел нечасто, потому что очень выматывался, так что обычно просто крепко засыпал на те недолгие часы, что себе позволял. Однако, если сновидения все же приходили, они были яркими и настолько реальными, что приносили с собой абсолютно все ощущения: запахи, оттенки, тепло, холод, чувства. И вот именно последнее никак не удавалось сдерживать. Если наяву Му Цин справлялся с этим без проблем, держа под контролем и разум, и тело, в ночных видениях ему ничто не подчинялось. Только и оставалось, что смотреть и вырываться из лап дурмана, а проснувшись, умываться холодной водой и обтирать ледяными руками шею и горящую изнутри грудь. Фэн Синь снился не в первый раз. Более того, то, что снилось, произошло однажды на самом деле, так что это были скорее воспоминания — те, которые Му Цин изо всех сил пытался забыть. Они распробовали сражения как способ вываливать друг на друга эмоциональный груз в тот самый первый раз, когда схлестнулись в зале для духовных практик. Му Цин не знал, от каких давящих чувств таким образом избавлялся Фэн Синь, да и знать не хотел. Они не ссорились изначально, просто могли периодически сражаться без оружия. Иногда даже бросали его просто так, не дождавшись окончания нормальной тренировки, словно хотели поскорее добраться до момента, в который вырубались все правила и запреты. Может, Фэн Синь тоже в чем-то себя сдерживал. Может, на него давило постоянное чувство ответственности, когда ничто не должно тебя больше интересовать, кроме одной-единственной персоны под твоей защитой. Му Цин об этом не думал. Старался не думать. Но потом они начали ссориться. Часто и много. Сцеплялись по любому поводу, потому что Фэн Синю то тон его не нравился, то взгляд, то подобранное слово. Му Цин учил себя проявлять внешнее безразличие ко всему на свете, чтобы не показывать слабостей, и каждый раз спотыкался именно на вопросах Фэн Синя. И у этого тоже была точка отсчета. Когда однажды в очередной драке Фэн Синь или сам проигрывал, или все же Му Цина повалил — почему-то этот момент смазался в памяти в спутанный набор картинок и ощущений. Му Цин вырывался, а Фэн Синь вдруг замер и взял его за бока, стиснув прямо под ребрами с обеих сторон. Му Цин ненавидел прикосновения, особенно к корпусу, и всегда реагировал на них одинаково: вздрагивал, уворачивался, дергался в сторону или терпел, сжав зубы, если это все было нельзя. И в тот раз ожидал от своего тела того же, но оно лишь напряглось, закаменело, будто под действием какого-то заклятья. У Фэн Синя было загнанное дыхание человека, который до этого скакал по тренировочному полю с мечом не один час. Му Цин же не дышал вовсе — воздух колыхался где-то внутри, словно чужие руки смяли его в комок и так удерживали. От Фэн Синя пахло разогретой влажной кожей. Му Цин видел над собой чужие темные глаза, блестящие, страшные почти. Так смотрят люди, которые раздумывают, стоит ли совершать что-то безумное. Прыгать с огромной высоты, например, или нет. На грудь будто камень положили и хорошенько придавили. Ничего подобного Му Цин не испытывал, когда Ли Шэн опрокинул его в ледяную воду и наваливался сверху, когда Се Лянь его случайно ронял на тренировках и сам этого пугался, руку подавал, и Му Цин от его помощи всегда отказывался. Фэн Синь же просто держал его за талию; его смуглые пальцы липли к белой рубахе и жгли через тонкую ткань. Темное на белом, как отпечаток. И хотелось почему-то лечь на землю и так и оставить эту тяжесть на себе, словно было в ней что-то особенное и хорошее, защищающее и удерживающее, правильное и понятное. Не был Фэн Синь понятным. Му Цин не хотел в нем копаться, понимать его не хотел и скрытых смыслов никогда не искал. Единственной целью этого юноши было служение своему господину, и так и должно было оставаться. Зачем же он Му Цина собой закрывал тогда на кухне от демона, хотя понятия не имел, правильно ли поступает? Му Цин и не думал, что в тот день в нем появился еще один рефлекс, который сломить будет еще сложнее, чем однозначную реакцию на любые прикосновения. Замереть и не дышать, едва эти ладони вот так касаются — просто накрывают сверху, чуть сдавливают, кутая нестерпимым теплом. Му Цин тогда очнулся вовремя, вывернулся, кажется, губы Фэн Синю локтем разбил, и было это не в драке и не в сражении — просто так, оттого и обидно. И горело еще долго по талии невидимыми объятьями, и немело в пояснице, и голова не думала, сколько Му Цин ни старался. Даже Се Лянь вечером заметил, что у него слишком нездоровый румянец. Перетрудился? И не удавалось вспомнить, что же Му Цин ему тогда ответил. Фэн Синь ходил мрачной тенью вдоль стены, а потом и вовсе ушел к себе раньше, чем обычно. С тех пор покоя лишился не только наследный принц, который просыпался все чаще под их споры, но и сам Му Цин — в своих снах. Он распахнул глаза и охнул от боли в пальцах. С такой силой вцепился в матрац, что их начало ломить и выкручивать. Му Цин с трудом разжал их и накрыл дрожащей ладонью лицо. По пояснице словно углем раскаленным провели, а к животу — бок разогретой жаровни приложили. Губы саднило, потому что он во сне терзал их зубами, и теперь от тяжелого дыхания они подсыхали стягивающей коркой. Ощущения чужих прикосновений долго не исчезали. Му Цин чувствовал запах Фэн Синя, будто тот все еще стоял рядом с ним, отбывая наказание молчанием от Его Высочества. Для Му Цина этот запах был все равно, что удушье. Будто невидимая рука брала за горло и сдавливала — до тумана перед глазами. Вода для умывания в келье нагрелась и стала неприятно теплой. Му Цин все равно обтер влажными руками лицо, переоделся, забрал волосы в хвост и вышел за дверь без особой цели. Снаружи было прохладно и тихо — все в монастыре еще спали, даже до пробуждения слуг еще оставался как минимум час. Ложиться спать больше не хотелось, так что Му Цин направился во дворец Сяньлэ, чтобы подготовить одежду для Се Ляня. Принц обычно спал довольно крепко и не просыпался, пока Му Цин его не будил. Уличные лампы уже не горели; к ним лип туман. Во дворце пахло сандаловыми благовониями, от которых немного прояснилось в голове. Му Цин тихо, не заходя в спальню Се Ляня, достал одежду, разложил на сундуке пояса, проверяя, не поставил ли принц на них пятен за прошедшие дни. Дверь тихо отворилась и так же тихо закрылась. Му Цин обернулся. Фэн Синь немного удивленно смотрел на него из сумеречных теней приближающегося утра. — Не спится? — спросил он шепотом. — Вроде того, — ответил Му Цин, возвращаясь к своему занятию. Днем Фэн Синь своими придирками и вопросами его бесил и раздражал, так что он забывал про все и просто злился на него. Однако ночью или на рассвете им лучше было не пересекаться вовсе. Фэн Синь без дневного света впадал в странное меланхоличное настроение: говорил тише, почти не донимал, даже тон у него менялся, сглаживался, делая слова будто… тщательно подобранными. Создавалось ощущение, что Фэн Синь старался ночью не ругаться с Му Цином. Но стоило подняться солнцу… — Это… — Фэн Синь запнулся. Му Цин услышал шуршание его волос — он всегда затылок трогал, скреб ногтями, когда напряженно формулировал мысли. — В общем, извини за вчера. Вроде как я был не прав. Твое предложение по поводу шествия и правда неплохое. — Вроде как? — переспросил Му Цин, забыв, что хотел сделать и просто глядя на разложенные на сундуке пояса. — Не прав, — выдавил Фэн Синь. — Его Высочество тебя в этом убедил? — Опять ты начинаешь? — в шепот теперь добавились присвистывающие и шипящие нотки, с какими воздух выходит из влажных дров в костре. — Я ничего не начинаю, — ответил Му Цин, все же выбрав пояс и поворачиваясь снова. Ему нужно было пройти на улицу, чтобы принести воды для умывания принца, но на пути, как утес у моря, стоял Фэн Синь. Вспомнился сон. Незримая рука уже потянулась к горлу, готовясь его обхватить и сжать. Пара шагов — и Му Цин уловит чужой запах, который не оставлял никаких шансов сохранить нормальную способность дышать. Память подкинула беззлобные шутки Ма Хуаня по поводу монашеского обета. Му Цин встряхнул головой, делая вид, что убирает мешающие волосы. — Вечно тебе кажется, что я тебя в чем-то обвиняю или подозреваю, — сказал Фэн Синь, не убравшись с дороги, даже когда он все же подошел ближе. — А это не так? — спросил Му Цин. — Тебе не дает покоя то, что у меня на все есть собственное мнение. И я не считаю нужным принимать чужое, если оно глупое или наивное, чье бы оно ни было. — Границы должны быть и у этого, — выдохнул Фэн Синь. Угроза в его голосе не слышалась. Он правда, искренне, серьезно считал, что есть люди, которые знают и умеют больше него по умолчанию, а потому не ошибаются. Му Цина это в нем раздражало до красных точек перед глазами. Даже Его Высочество может ошибаться и принимать неверные решения. И если смолчат они, люди его ближнего круга, кто вообще тогда осмелится сказать правду и хотя бы попытаться исправить положение? Му Цин хотел протиснуться мимо него к двери. Задержав дыхание, прижав к себе пояс, чтобы сердце не выпрыгивало. В обычные дни с этим легче было справляться, но только не сейчас, когда колкое онемение после сна еще не сползло с поясницы, и мысли путались, и краска бросалась к щекам. Фэн Синь вдруг повернулся и взял его за локти. Обеими руками, преградив путь, как плотина. Му Цин резко вдохнул. Голову повело мгновенно, и разлилось внутри теплой талой водой — окатило ребра, сосчитало горячими каплями каждый позвонок. — Я задолбался с тобой ругаться, — честно сказал Фэн Синь. — Говори ты нормально, если тебе что-то не нравится. Тренироваться — одно, но мы же спорим по любой херне. Его Высочество беспокоится. — Не цепляйся ко мне — не будет беспокоиться, — ответил Му Цин почти шепотом; голос пропал. — Ты же цепляешься ко всему. — Пропусти меня. Му Цин попытался пойти дальше, но Фэн Синь как стоял, так и продолжал стоять. Прошлый день был тяжелым, но и этот начинался не лучше. Завтра в это же время Му Цину уже нужно будет начинать приготовления к празднику: самому одеться и Се Ляня нарядить. Он три вечера потратил только на то, чтобы изучить каждую деталь костюма Воина, радующего Богов. Перепутаешь хоть одну ленту или бусину — уже дурное предзнаменование. И ронять ничего нельзя, тоже плохой знак. А у него руки трясутся. — Ну что? — спросил Фэн Синь. — Может, постараешься убрать свою мнительность? Все в прошлом. Никто тебя больше ни в чем не обвиняет. И я тоже не буду, следи только за языком и тоном. — А нельзя меня просто не обвинять? Фэн Синь убрал одну руку, чтобы потереть пальцами лоб, но не ту, которая преграждала Му Цину путь к двери. — Да не то я имел в виду! — с досадой сказал он. Му Цин понимал, что он имеет в виду, но у него все ребра внутри сомкнулись в одну точку от ощущения, что его просто прижимают к стенке, пытаясь вытащить из него обещание, которое он даже обдумать не может. Фэн Синь просил убрать мнительность, но не мнительность Му Цина была причиной того, что он при всем монастыре себе руку вспарывал, чтобы доказать, что не желал никому ничего дурного. Фэн Синь им троим в тот день жизни спас, но ему не понять его ход мыслей никогда. Каждое его слово не ставили под сомнение почти все то время, что он себя помнил. И фразочки про мнительность задевали больше, чем Му Цин позволял себе показывать. Руку Фэн Синь вернул на место. Пальцы легли на согнутый локоть, обняли, как дно пиалы с чаем. И чай перевернулся — раскаленным потоком по предплечью. — Отпусти меня, — потребовал Му Цин уже тверже. Фэн Синь моргнул, будто не сразу понял, о чем он говорит. Опустил руки вдоль тела. — Ты растаешь, что ли, если тебя за плечо взять? — спросил он скорее недоуменно, чем зло. Му Цин закатил глаза и только приоткрыл дверь, как со стороны спальни послышался сонный голос: — Вы что, опять ругаетесь? — Ваше Высочество, — повернулся к выглядывающему в зал Се Ляню Фэн Синь. — Ты почему опять ходишь босиком? — Не знаю, где мои сапоги, — беспечно ответил принц. — Му Цин, что-то случилось? Твое лицо… — Ничего не случилось! — сразу отозвался Му Цин. — Я сейчас принесу твою одежду. Ваше Высочество, пожалуйста, подожди немного, — добавил он тише. Уже выйдя за дверь, он услышал голоса Се Ляня и Фэн Синя. Принц спросил: — Что ты опять ему сказал? — Я?! Ваше Высочество, ничего я ему не говорил! У него характер стал хуже, чем у императорской наложницы! Му Цин закрыл глаза, комкая в пальцах пояс. Императорской наложницы?