Смерть солнца начинается в полдень

♫ Andrew Lloyd Webber, "Jesus Christ Superstar" - Overture

И содрогнулись три мира. Новость о том, что Его Высочество наследный принц Се Лянь сразил призрака на мосту Инянь, накрыла столицу, а следом и пик Тайцан подобно сокрушительной волне. Это произошло в самом начале лета, в первый месяц зноя, когда солнце, едва успевая прятаться за горным хребтом на ночь, восставало вновь спустя лишь пару часов. Поговаривали, что призрак, пожиравший путников на мосту, даже не успел задать принцу три своих вопроса, как тот бросился на него с мечом и одолел. Слухи неслись отовсюду: уличные художники заваливали столицу свитками, изображавшими великую битву. Мэй Няньцин провел в храме Шэньу в одиночестве несколько долгих часов и спустился оттуда крайне взволнованным и одухотворенным. Встречать Его Высочество на пике Тайцан собрались все многочисленные монахи монастыря и даже слуги. Поднялся такой шум, что Му Цин, привыкший за эти месяцы к тишине, одиночеству и молчанию, устал от этой суеты задолго до того, как на главной тропе появились двое: Се Лянь в своих белых одеяниях и Фэн Синь. Толпа учеников заголосила еще громче. Поднимавшиеся к вратам юноши выглядели так же, как в тот день, когда покидали это место, чтобы проститься у подножия горы. Время словно стерли, выбросив за ненадобностью все те дни, что прошли с тех пор. — Ваше Высочество, с возвращением! — Приветствуем наследного принца Сяньлэ! — Слава великому принцу! Се Лянь улыбался и с теплом приветствовал всех собравшихся, а, когда к нему приблизился советник, поклонился ему и сказал: — Я вернулся. — Вести о твоих славных деяниях вернулись куда раньше тебя, — ответил ему Мэй Няньцин. Му Цин впервые видел его таким: с улыбкой на тонких губах и чистым ликованием во взгляде, будто во время медитации ему явился сам Владыка Шэньу, чтобы сообщить, что во всех трех мирах не сыщется такого талантливого человека, как его самый драгоценный ученик. А может быть, так оно и было. Фэн Синь рядом с принцем тоже улыбался. Светился, как золотой самородок в прозрачной воде под лучами солнца. С конца осени им так и не довелось встретиться. Последний раз Му Цин видел его мрачным и раздраженным, когда расставался с ним на улице Шэньу после усмирения призрака Чжан Е. Можно было сказать, что в тот день они разошлись в натянутых отношениях, однако Фэн Синь, поймав его взгляд в толпе, так и продолжил улыбаться, даже махнул рукой. Поздним вечером после шумного ужина они втроем оказались во дворце Сяньлэ. Это получилось как-то само собой, по привычке, что сложилась уже очень давно. Се Лянь лишь сказал: — Мне не терпится вам все рассказать! И вот они уже были в его спальне, которая пустовала столько времени. Му Цин зажег свечи и сам не заметил, как принялся делать то же, что и прежде: помогать Се Ляню готовиться ко сну после такого изнурительного дня. Дворец к прибытию принца готовили слуги: заменили простыни и покрывала, раскурили благовония, выдраили каждый угол. — Ты так и сказал? — спросил Фэн Синь, устроившись рядом с излюбленным сундуком. — Да, — ответил Се Лянь, поворачивая к нему голову. — Тело пребывает в страдании, но душа пребудет в блаженстве. Я действительно считаю именно так. Му Цин слушал этот рассказ по четвертому кругу, один из которых был за ужином. Он никогда не обращал внимания на слухи, но, чтобы не знать о подвиге принца на мосту Инянь и не выучить наизусть все, что он тогда произнес, нужно было оглохнуть, ослепнуть, а лучше — потерять все имеющиеся в теле чувства разом. Фраза, сказанная принцем монаху, что повстречался ему после сражения с призраком, наверняка уже достигла самых отдаленных провинций Сяньлэ. Фэн Синь хмурился, хотя уголки его губ так и оставались приподнятыми. Что побудило принца сказать подобное? Победив призрака, Се Лянь посадил на берегу рядом с мостом цветущее дерево и рассыпал пригоршню земли, чтобы отдать ему почести. А после сказал странствующему монаху, которого заинтересовало, что он делает, о блаженстве души и страданиях тела. Му Цин с раннего детства видел людей, которые мучились от голода, болезней и жестокости. Думали ли они в тот момент о своей душе? Едва ли. Верили ли во что-то высшее, корчась на своих кроватях от колик в пустом желудке? Даже Лю Чэнь, которая любила жизнь и никогда не желала никому плохого, когда нарывали ее ожоги, и ее мать вскрывала их раз за разом, просила лишь о смерти. Сложно было не возненавидеть всю семью Ма в тот момент, как и помыслить о духовном блаженстве. Говорить о своих мыслях вслух Му Цин не стал. — Когда ты в последний раз тщательно расчесывал волосы? — спросил он, пытаясь распутать колтун у Се Ляня на затылке. Он был большой, и гребень цеплялся за него, как репей за собачью шерсть. Му Цин отложил его и принялся разбирать волос за волосом пальцами, хотя такое только состригать. Пришлось добавить сандалового масла. — Я их расчесываю! — ответил принц, вытянув перед собой отросшую прядь. Му Цин закатил глаза. Фэн Синь тихо усмехнулся и устроил голову на руке, облокотившись на сундук. — Хорошо, что ты вернулся, Ваше Высочество, — сказал он негромко. Се Лянь рассказывал о странствиях упоенно и самозабвенно. К моменту, когда Му Цину все же удалось разобрать спутанные узлы в его волосах, он принялся расспрашивать их самих о том времени, что отсутствовал. Фэн Синь только отмахивался, ругая молодых солдат, которых должен был тренировать. Вечер затянулся, так что Му Цин отправился в свою келью очень поздно и проснулся в самый темный час перед рассветом — от жуткого грохота. Создавалось ощущение, что на пик Тайцан поднялась процессия с праздничного столичного шествия во главе с музыкантами, бившими в барабаны. Сотрясалась земля, громыхал гром, снаружи раздавались крики, хотя люди вопили не от ужаса, а скорее от изумления. Му Цин оделся и вышел к галерее перед ученическими покоями. Темное небо озарял свет молний, и это мало походило на обычную грозу. Тонкие всполохи паучьей сетью разрезали ночь, затмевая звезды, и лишь полная луна оставалась холодной и недвижимой. — Что это такое? — восклицали ученики. — Что происходит? — Неужто кто-то прямо сейчас проходит через Небесную Кару?! — Му Цин! — Фэн Синь так быстро бежал, что чуть не сбил его с ног, врезавшись в него на полном ходу. — Это то, о чем я думаю? — спросил Му Цин. Фэн Синь как-то странно, нервно улыбнулся, пожал плечами и запрокинул голову, глядя на ярко освещенное небо. Грохот не умолкал, лишь становился громче. Казалось, гору Тайцан раскачивало шквалистым ветром легко, как одинокое дерево в чистом поле. Ученики вокруг, одетые кое-как, кто как успел, также глазели на это явление, не в силах оторвать глаз. — Обычно я плохо могу угадать, о чем ты думаешь, — наконец, сказал Фэн Синь, перекрикивая чужие возгласы и раскаты грома. — Его Высочество вознесся! Му Цин убрал волосы, которые бросал на лицо ветер, и только кивнул. Этот вечер с самого начала казался странным, пусть все и шло по привычному сценарию, как все то время, что Се Лянь обучался в монастыре Хуанцзи. Фэн Синь радовался, улыбался чаще и больше, чем обычно, потому что это было именно то, чего он хотел — чтобы с возвращением Его Высочества вернулись и те давно ушедшие дни. Но в эту же ночь наследный принц Сяньлэ вознесся на Небеса. Советник опасался, что это случится слишком рано, — так и произошло. Се Лянь всегда делал все так, как считал нужным. Даже в тех случаях, когда от него мало что зависело. * * * — Хочу быть богатым! — Хочу, чтобы мой сын женился на деве Лань, а не на деве Ван! Почему она ему не нравится, мы так старались, чтобы он был благовоспитанным юношей и не упрямился! Прошу, вразумите его! — У меня такое ужасное красное пятно на щеке, а завтра я должна встретиться со своим возлюбленным! Никакая пудра не помогает его скрыть! Хочу, чтобы прямо сейчас оно исчезло! — Молюсь об удачном замужестве! — В моем доме завелись мыши, пусть они уйдут к соседям! Му Цин подавил вздох и заблокировал прием молитв. Нужно было хотя бы несколько минут тишины. Он и без того не любил бессмысленную болтовню, но верующие Его Высочества умудрялись довести его до головной боли быстрее, чем прогорала курительная палочка. Храмы наследного принца в мире смертных появлялись со скоростью, с какой лопаются и распускаются бутоны на сливовом дереве в погожий день. Царственная семья, не покладая рук, возводила все новые и новые статуи в честь единственного и горячо любимого сына. Имя Се Ляня и так звучало то тут, то там, еще когда он не был божеством, но раньше этого хотя бы не было слышно ежеминутно без остановки. Теперь же последователи приходили в его храмы, возжигали благовония, бухались на колени и начинали усердно молиться. Просили обо всем подряд: о замужестве или женитьбе, удачной дороге, урожае, исцелении, мести обидчикам, — да обо всем, что только могло прийти в голову. Очень быстро Се Лянь не выдержал такого потока молитв и приставил Фэн Синя и Му Цина разбирать их и сортировать, отделяя действительно важные просьбы от пустых и незначимых. С каждым днем молитв становилось все больше, а наследный принц, ныне Бог Войны, оставался один, а не множился в соответствии с числом прошений, чтобы на всех хватило. Фэн Синь, когда выпадала его очередь дежурить в храмах для приема молитв, каждый раз разражался такой гневной тирадой, что оборачивались, раскрыв рты, другие небесные чиновники. Тем не менее для Му Цина Небеса были способом не просто начать все заново, а стереть любые границы и вырваться, наконец, из оков осуждения и недоверия общества. Когда Се Лянь предложил ему последовать за ним и стать чиновником Нижних Небес, стало очевидно, что жизнь изменится еще сильнее, чем в день, когда удалось начать обучение в монастыре. Единственное препятствие заключалось в том, что на Небесах существовало строгое правило, которое действовало не только для самих небожителей, но для тех, кто был к ним приравнен, хотя сам еще не прошел через Небесную Кару. Запрещалось вмешиваться в жизнь смертных и оказывать им какую-либо помощь, кроме исполнения молитв. Для Фэн Синя не составило никакого труда принять это правило. Ему не о ком было заботиться, кроме Его Высочества. Однако для Му Цина оставить мир смертных позади означало бросить мать на произвол судьбы. Но решение нашлось само — прибыло в главный в Сяньлэ храм Его Высочества наследного принца в соломенной шляпе с криво заброшенной наверх вуалью. Конечно же, это была Лю Чэнь. За все это время она так и не научилась обращаться с дорогими нарядами, которые ей дарил Ма Хуань. Девушка исправно каждый месяц приходила молиться в один и тот же храм и никогда не преклоняла колени, как и просил через старейшин и настоятелей Се Лянь, которому не нравилась сама мысль о том, что кто-то будет стоять перед его статуями на коленях. Лю Чэнь зажигала благовония, мягко улыбалась и запрокидывала голову, не видя перед собой храмового свода, а будто глядя на сами Небеса. Эти молитвы стали тем, чего Му Цин искренне ждал. Фэн Синь дежурил в храмах по четным месяцам и всегда молча перебрасывал ему слова Лю Чэнь по сети духовного общения, никак не комментируя. Даже было непонятно, слушает он их сам или все же оставляет как нечто личное, то, что его никак не касается. Перед уходом Му Цин оставил девушке все заработанные деньги, чтобы она могла помогать его матери. Долгое время он опасался нарушать правило, так что являлся маме во сне. У нее были спокойные сны: чаще всего она видела времена, когда отец еще был жив. Встречаясь с ней вот так, Му Цин сперва чувствовал себя странно, но потом привык. Пока они беседовали, отец сидел у стола и чинил обувь или о чем-то напряженно думал, не обращая на них никакого внимания. Му Цин так и не видел четко его лицо, но сказать об этом матери не решался. На Небесах никого не волновало, чей он сын, лишь то, кому он служит. Великие небожители были заняты своими делами, но всегда отвечали вежливым кивком, если встречали на главной площади. Му Цин потер пальцами виски и возобновил прием молитв. Они хлынули на него, как перестоявшее теплое тесто из бочонка. — Хочу повышения по службе! — Хочу новую повозку! — Хочу, чтобы все юноши смотрели только на меня, а не на сестру! Почему ей досталась такая красота? — И все же мыши меня крайне достали! Почему у меня они есть, а у соседей нет? Закатив глаза, Му Цин продолжил сортировать прошения. В Сяньлэ все было спокойно, так что и молитвы у людей были несерьезными. Вместо того чтобы постараться и как-то изменить свою жизнь, народ предпочитал обивать пороги храмов и упрашивать божество обратить на них свой светлый взор. Он и представить не мог, как много в мире смертных людей, не готовых палец о палец ударить ради того, чтобы решить свои проблемы. Все они ждали чуда. Что проснутся и исцелятся от болезни, не приняв лекарственного отвара и не обратившись к врачевателям. Что влюбят в себя кого-то, не приложив никаких усилий. Что получат новую повозку или новую лошадь, даже не выйдя из собственного дома. Это утомляло и раздражало. — А-Цин… Услышав голос Лю Чэнь, Му Цин сел ровнее и вжал пальцы в висок, словно так мог лучше ее слышать, хотя это точно ни на что не влияло. Сегодня прошел ровно месяц с тех пор, как девушка последний раз посещала храм наследного принца. — Простите… Ваше Высочество, молюсь вам о добром здравии тетушки Цай Юань. Она чувствует себя хорошо, и я прошу, чтобы так и оставалось. Обычно Му Цин принимал молитвы в резиденции Се Ляня на Небесах. Это был драгоценный дворец с алыми стенами, золотыми узорами на колоннах и полами из чистейшего мрамора. Однако сейчас ему захотелось посмотреть на Лю Чэнь, поэтому он явился в храм и сел на пьедестал, на котором возвышалась статуя Его Высочества с мечом в одной руке и нежным цветком — в другой. Лю Чэнь, в отличие от остальных последователей, стояла в стороне и держала в руках исходящую ароматным дымом палочку. Смотрела она, как обычно, вверх, но не улыбалась. Му Цин внимательно наблюдал за ней. — Больше двух лет прошло с тех пор, как я вышла замуж за Ма Хуаня, — тише, чем до этого, произнесла девушка. — Уже начали ползти слухи. — Она опустила одну руку и тронула свой живот. — Его матушка не жаловала наш союз с самого начала, а теперь сетует на то, что у нас нет наследника. Но… Лицо Лю Чэнь залил румянец, который окрасил не только ее щеки, но даже шею. За все это время она ни разу ничего не рассказывала о себе, лишь иногда молилась о здоровье и успехах супруга. — Но он… Я все еще невинна, — наконец, произнесла она, краснея пуще прежнего. — А-Цин, я знаю, что ты слышишь это, и мне безумно стыдно за то, что я сейчас говорю. Но я так сильно запуталась. Ма Хуань считает, что, пока я не отвечу на его чувства в полной мере, он не может касаться меня как женщины. Я сама ни в чем не уверена. Не подрываю ли я его статус и его репутацию тем, что до сих пор не родила ему детей? Он хорошо ко мне относится, я ни в чем не нуждаюсь и благодарна ему за это, и все же чувствую себя виноватой в тех слухах, что о нас ходят. Последнюю фразу Лю Чэнь договорила очень быстро, словно не хотела, чтобы ее слова вообще кто-либо разобрал. Она установила курительную палочку на подставку и поклонилась статуе. На секунду Му Цину показалось, что она заметила его, скользнув взглядом по пьедесталу под изваянием, но, разумеется, этого не могло случиться — никто не имел возможности видеть небожителей или чиновников Нижних Небес, исключая особые случаи. Развернувшись, девушка скорым шагом направилась к дверям храма. Внутрь все прибывали и прибывали последователи. Какой-то мужчина задел Лю Чэнь плечом, но она не обратила на это внимания и поспешно выбежала на улицу. — Хочу, чтобы мой сын преуспевал в учебе! — Молюсь, чтобы мой супруг перестал пить вино! Му Цин поморщился и поторопился покинуть храм. Куда проще было принимать молитвы из дворца, не видя самих людей, что их произносили. Когда он вновь оказался в зале, понял, что не один. Фэн Синь слонялся из угла в угол, ругаясь себе под нос. — Вот избалованный говнюк! — уловил Му Цин окончание очередной тирады. — Что случилось? — спросил он. Фэн Синь вскинул голову, но только махнул рукой. — Опять Ци Жун! Его Высочество уже являлся ему во сне и просил вести себя благопристойно, но он снова устроил на улице беспорядки! Я только что оттуда! Мне больше делать нечего, кроме как прибирать за ним перевернутые лавки?! Му Цин пожал плечами. — Это тоже наша работа. Если кто-то ожидал, что с возрастом Ци Жун изменится, это было крайне наивно. Фэн Синь фыркнул. Он походил на черную тучу, снующую туда-сюда по небосводу. Став небесными чиновниками, они с Му Цином стали носить одинаковую черную форму. Фэн Синь в ней выглядел строго и статно, но ругался, как раньше, по-солдатски. — Есть что-нибудь новое? — спросил он. — Что-нибудь, кроме «хочу красиво выглядеть» и «хочу выйти замуж»? Не понимаю, почему у Его Высочества так много последователей среди девушек. У них только одно на уме! — Нового — ничего, — ответил Му Цин. — Наша задача разбирать любые молитвы. Хватит жаловаться. — У меня от них голова трещит. — Чем больше у Его Высочества последователей, тем он сильнее. Взглянув на него, Фэн Синь покачал головой. Му Цин вернулся к прослушиванию молитв. Их отношения стали настолько официальными, что некоторые небожители и небесные чиновники первое время даже сомневались, что они были знакомы в мире смертных. Все удивлялись, как Его Высочество выбрал себе в услужение таких разных и непримиримых людей. Фэн Синю, чтобы использовать духовную силу Се Ляня и помогать ему слушать и исполнять молитвы, пришлось с его поддержкой в кратчайшие сроки формировать духовное ядро для контроля ци. Он не был совершенствующимся и так и не стал им, но заклинания знал хорошо, как и свое дело. Многие небожители в шутку сетовали, что такой способный юноша оказался в услужении Его Высочества и не достался им. Вскоре после вознесения принца Му Цин стал слышать подобные высказывания и о себе. Даже Владыка Шэньу на одном из собраний, на которые Му Цин и Фэн Синь были обязаны сопровождать Се Ляня, вскользь отметил их успехи и таланты. Цзюнь У был спокойным и сдержанным человеком с приятным и вкрадчивым голосом. Фэн Синя постоянно раздражало то, что Му Цин старался на таких переговорах встать поближе к Небесному Императору, считая, что он пытается прыгнуть выше головы, но дело было не совсем в этом. Да, Му Цин хотел в будущем вознестись тоже — стать небожителем и получать собственные молитвы, а не разбирать чужие, но Цзюнь У интересовал его не только по этой причине. С раннего детства он без труда разгадывал людей. Большинство из них мечтало лишь о богатстве, славе и процветании. Женщины — в этом Фэн Синь был прав — о красоте и удачном замужестве. Статус определял роль в обществе. Увесистый кошелек — степень уважения со стороны других. Однако Цзюнь У, казалось, безмерно скучал от этих простых истин, а временами создавалось ощущение, что и вовсе их отрицал. Он достиг той самой вершины, с которой уже некуда было подниматься. Владыка Шэньу возглавлял пантеон богов и был первым лицом небесной столицы, при этом выглядел так, словно все это не имело для него совершенно никакого значения. Он души не чаял в Се Ляне и часто вызывал его на личные разговоры, на которых никто больше не имел права присутствовать. О чем бы ни шли эти их беседы, идеи Его Высочества так и оставались возвышенными. Первое время после вознесения он стремился помочь абсолютно всем, выполнял даже самые бредовые молитвы, но потом, с их с Фэн Синем помощью, перестал разменивать свою духовную силу по пустякам. Они нередко спорили о том, на какие молитвы отвечать, а на какие — нет. Фэн Синь всегда отбирал для Се Ляня прошения о воинской славе и исцелении. Му Цин же нередко давал принцу слушать и самые простые просьбы, которые были произнесены с особой искренностью. Люди, которые умоляли об урожае или удачно сданных экзаменах, чтобы получить работу, вызывали в нем куда больше сочувствия, чем те, кто требовал еще и еще, хотя и так имел достаточно. Драться и сражаться с Фэн Синем они перестали. На Небесах, даже в ролях чиновников, это было неприемлемо. Однако спорить продолжали, даже еще более ожесточенно, чем прежде. Му Цин, согласившись сопровождать Се Ляня после его вознесения, выбрал единственный возможный вариант из всех: взять свои эмоции под такой контроль, чтобы никто не мог даже заподозрить в нем смятение. Он и раньше не давал себе права отпускать свои чувства, но теперь опасался даже малейшего их проявления. Слабость была недопустима при обучении в монастыре, хотя порой такие моменты все же случались. Небеса же упрочили любые запреты в десятки тысяч раз. Фэн Синь воспринял это как окончательный барьер между ними. Стену, которую никто не смог бы преодолеть. Сначала Его Высочество не обращал на перемены в их отношениях никакого внимания. Когда они приходили к нему с докладом, выслушивал обоих и принимал решение сам. Однако потом так устал от их споров, что придумал для них в качестве нового наказания игру в чэнъюй, поняв, что прежние правила с молчанием не действуют. Так Фэн Синь и Му Цин после каждого визита к Его Высочеству по полчаса обменивались устойчивыми выражениями, пока не забывали причину ссоры. Му Цин не забывал, просто не считал нужным что-то доказывать. Действовало ли это так же на Фэн Синя, он не знал. Небеса были способом начать все заново. Фэн Синь этого не понимал, и это непонимание стало намного глубже, чем то, что стояло между ними с самого первого дня. Фэн Синь еще какое-то время поворчал, меряя шагами роскошный зал, но потом удалился ругаться где-то за его пределами. Му Цин мысленно вернулся к тому, что услышал от Лю Чэнь. Его обеспокоила молитва девушки. Радовало, что с матерью все в порядке, но слова о том, что Ма Хуань не притрагивается к своей супруге, вызвали неприятный осадок. Каково было ей оставаться женой лишь только по статусу? Лю Чэнь была своенравной с самого детства. Ее любовь к свободе стояла выше стремлений к безбедной жизни и тому счастью, которого жаждало большинство людей. Она всегда хотела чего-то большего, но даже Му Цин не мог понять ее до конца. Ей не хотелось быть частью праздника или его причиной — Лю Чэнь нравилась сама жизнь как она есть. Рассказав о своих тяготах в храме, она даже ничего не попросила, просто ушла. Даже если бы захотел, Му Цин не мог исполнить такую молитву. Закончив разбирать прошения, он принял решение явиться Лю Чэнь во сне, чтобы поговорить с ней. К его удивлению, снился девушке их нищий переулок с покосившимися домами и прохудившимися крышами. Она стояла под хлипким навесом, глядя на дверь родительской хижины. На ее лице читалось замешательство, словно она не могла решиться войти. — Чэнь-цзе? — позвал Му Цин. Лю Чэнь обернулась и широко распахнула глаза, увидев его. — А-Цин! Это правда ты? Му Цин кивнул. — Сегодня ты приходила в храм. Я хотел поговорить с тобой. Девушка снова залилась румянцем и низко опустила голову. — Не думала, что мы свидимся вот так. Это был момент слабости. Прости, что отвлекла тебя и Его Высочество по сущему пустяку. — Поверь, люди и не о таком молятся. Лю Чэнь коротко усмехнулась, но так и не подняла взгляд. — Я даже не знала, о чем именно молиться, — ответила она. — Скорее мне просто хотелось выговориться. Ма Хуань очень хороший человек и совсем не похож на своего отца. Его семья ненавидит меня, но ни разу ни одно недоброе слово не достигало моих ушей. Порой мне кажется, что он меня слишком бережет. Му Цин вздохнул. — Твой вопрос ведь был совсем не об этом. — А-Цин, о таких вещах сложно говорить с кем бы то ни было. Особенно с тобой. Лю Чэнь никогда не лезла за словом в карман, но сейчас очень сильно смущалась и прятала лицо. Му Цин это понимал, но ждал, пока она соберется с мыслями и продолжит, но сказала она совсем не то, на что он рассчитывал. — Все так сильно изменилось. Мог ли ты подумать, что я стану частью семьи Ма, а ты окажешься на Небесах? — Ты несчастна? — спросил Му Цин. — Нет, — быстро покачала головой девушка, все же посмотрев ему в глаза. — Вовсе нет. Сначала я думала, что это замужество станет для меня тюрьмой, но это не так. Не мне жаловаться на свою судьбу. И я очень рада за тебя. Каким ты стал и чего добился. Все это лишь твои заслуги, твой упорный труд и твои старания. Говорят, главное проклятье — это жить в эпоху перемен. Но ты доказал мне своим примером, что, если прилагать усилия, перемены будут лишь к лучшему. Перемен действительно произошло очень много. Они не могли не пугать и не заставлять вести себя осторожнее. Больше молчать и слушать. Подмечать детали. Стараться соответствовать чужим ожиданиям и выполнять свою новую роль так хорошо, как только возможно. Фэн Синь обвинял Му Цина в чрезмерной расчетливости. Его место было и оставалось рядом с Се Лянем, и он не замечал, как оно менялось. Для него не существовало разницы: императорский дворец, монастырь, скитания по всем трем мирам или Небеса. Му Цин же не мог позволить себе настолько слепо за кем-то следовать, забывая прикрывать собственную спину. Лю Чэнь радовалась за него, и он тоже считал, что ее судьба сложилась лучше, чем могла бы. И они не раскрывали друг другу, чего все это на самом деле стоило. — Спасибо, что заботишься о матери, — перевел тему Му Цин. — Мне это в радость, — улыбнулась Лю Чэнь. — Она скучает по тебе и очень гордится. Мы даже не удивимся, когда услышим о твоем вознесении. — Всему свое время, — ответил Му Цин. — Ты скучаешь по прежней жизни? Лю Чэнь пожала плечами и улыбнулась. — Все это в прошлом. Нужно уметь говорить «прощай», если хочешь двигаться дальше, верно? Эти слова еще долго звучали в голове уже после того, как Му Цин покинул ее и вернулся на Небеса. Лю Чэнь смиренно принимала то, что прошлое утекало сквозь пальцы, оставляя ей лишь воспоминания и вопросы, могла ли она поступить по-другому. Перед замужеством она пыталась сбежать, даже добралась до пика Тайцан, но в ту ночь они так и не встретились. Му Цин еще тогда, навещая ее в доме семьи Ма, решил, что это к лучшему. Не было смысла сомневаться в этом теперь. Он же был рад избавиться от своего прошлого. Это то, чего он на самом деле хотел. На Небесах к нему действительно относились так, словно его жизнь началась с момента, как он ступил в небесную столицу. Не статус при рождении, не казнь отца за мятеж определяли то, кем это являлся. Никого это больше не интересовало. Небожителям, как и смертным, было свойственно такое же стремление к богатству и процветанию, только вместо денег были добродетели, а вместо процветания — количество последователей. Все также стремились захватывать территории, упрочивали свою власть и козыряли длинными титулами, выдумывая все новые и новые звания. «Высочеств» и «Величеств» было столько, что впору было запутаться. Все мирское безвозвратно осталось позади. Чувства, сомнения, всплески духовной силы, когда она раскаляла энергетические каналы добела. Му Цин окончательно отринул все это, стараясь стать достойным новой жизни, которая обрушилась на него так же внезапно, как те перемены, что произошли после появления Его Высочества в монастыре Хуанцзи. Однако он не мог не вспоминать слова, сказанные ему мастером Вэем незадолго до его гибели. «Все повторимо. Даже бессмертие как вершина совершенствования не является абсолютным. Когда-нибудь, если тебе придется вновь столкнуться с жизнью, что ты оставил в прошлом, ты окажешься перед тяжелым выбором. Боюсь, тебе будет сложно это принять». Допускал ли Му Цин ошибку, вновь стирая самого себя и все, что пережил в прошлом? Тогда казалось, что нет. Что партию против боли, предубеждений и лишений ему все же удалось выиграть — окончательно и бесповоротно. * * * Судьба сделала свой смертоносный ход, который перевернул абсолютно все, когда со дня вознесения Его Высочества прошло ровно три года. Это время совпало с открытием восьмитысячного по счету его храма в Сяньлэ. В тот день в столице появился человек из отдаленного города Юнань — Лан Ин. Его имя тогда ничего не значило. Это был просто еще один последователь божества, проделавший огромный путь, чтобы преклонить колени и произнести молитву в главном храме наследного принца. Му Цин тогда был занят разбором прошений, так что увидел мужчину лишь тогда, когда Фэн Синь вызвал его по приказу Се Ляня через сеть духовного общения, бросив, что это срочно. Лан Ин искал встречи с императором и рассказывал о страшной засухе в Юнани, из-за которой люди умирали от голода и болезней. Никто не слышал об этом. Ни одна их молитва не достигла Небес, потому что бедняков не пускали в храмы без подношений. Фэн Синь и Му Цин просто не получали известий об этом несчастье. — Ваше Высочество, что ты собираешься делать? — настороженно спросил Му Цин, когда Се Лянь, пребывая в крайне дурном настроении, выслушал его доклад об этом. — Ступайте и разузнайте все о засухе в Юнани, — приказал принц. — Я наведаюсь к советнику. Не может быть, чтобы в столице ничего не слышали об этом бедствии. Му Цин еще раз взглянул на мужчину, что только что похоронил своего мертвого сына, которого таскал с собой в мешке, в земле под деревом. Он выглядел как человек, потерявший абсолютно все. Как тот, кому больше нечего бояться и опасаться, потому что самое страшное, что могло произойти, уже случилось. Именно такими бывают люди, чье тело, пребывая в страдании, заставляет их забыть о душе, что должна, вопреки всему, пребывать в блаженстве. — Пойдем, — мрачно позвал Фэн Синь. За все это время они получили сотни тысяч молитв, но не слышали тех, кто действительно нуждался в помощи. Му Цину не нужно было напоминать, на что способны те, кто не дожидается ответа на свои мольбы.