Смерть солнца начинается в полдень

“I remember when this whole thing began No talk of God then, we called you a man! And believe me, my admiration for you hasn't died, But every word you say today Gets twisted 'round some other way. And they'll hurt you if they think you've lied” [1] ♫ Andrew Lloyd Webber, "Jesus Christ Superstar" - Heaven On Their Minds [1] Я помню, как все это начиналось, Никто не говорил о Боге — мы называли тебя человеком! И, поверь мне, я по-прежнему тобой восхищаюсь, Но сегодня каждое произнесенное тобой слово Переворачивают с ног на голову. И ты пострадаешь, когда они решат, что ты солгал (пер. с англ.)

В самый темный и безлунный ночной час снова пошел дождь. Это был уже не ливень стеной, как после битвы, — просто монотонный и медленный стук, как ленивая весенняя капель, только до горечи безрадостная. Му Цин сидел в палатке — довольно высоком шатре, где без труда можно было встать в полный рост, — перед тускло горевшей масляной лампой. Масло в ней почти закончилось, а, чтобы подлить новое, нужно было шевелиться, и делать этого не хотелось. В застывшем в одном положении теле утихомирилась ци. Даже она, как и сам Му Цин, не двигалась — лежала в энергетических каналах умаявшимся морем и неприятно давила жаром, словно ожог. Уснуть так и не вышло. Му Цин не стал долго пробовать, так что почти сразу сел перед низким столом и погрузился в размышления. Мысли не вязались, рассыпались, как песок под суховеем, и в голове разливалась обрывочная пустота. Вспомнился день, когда Юн-Юн пришел к нему в монастырскую келью под покровом ночи, заикающийся, весь в слезах, потому что решил, что, став учеником, Му Цин больше не будет с ним тренироваться. Тогда пришлось оставить мальчика у себя, чтобы хоть немного успокоился и поспал. Это был первый и последний раз за много лет, когда Му Цин, засыпая, чувствовал рядом с собой чье-то тепло. Он сам учил Юн-Юна не бояться в бою и тренировать выносливость. Кто мог предугадать, что все эти знания пригодятся ему на войне, где не найдется правых и виноватых, где окажутся размыты границы между «своими» и «чужими»? Му Цин медленно выдохнул, словно при медитации. Ци щелкнула внутри, как плохо закрепленный клинок на поясе. Будто зубами клацнула. После пытки наемника духовная сила походила на прогоревшую бумагу, сухую, скрипучую золу, которая взвивалась от малейшего дуновения ветра. Снаружи раздались тихие шаги, и Му Цин еще до того, как успел вслушаться в них, схватил лежавшую рядом чжаньмадао — пальцами поперек лезвия, скрытого ножнами. Звук дождя стал еще более отчетливым, когда под тяжелую ткань, скрывавшую вход, нырнул Фэн Синь. За ним следом вползли липкая темнота дождливой ночи и запах сырой земли. — Увидел у тебя свет, — пояснил Фэн Синь. — Сам почему не спишь? — Му Цин заставил себя разжать пальцы, которыми держал саблю. Нет, он не собирался отсечь Фэн Синю голову, просто тело снова зацепилось за одно положение и очень хотело в нем и остаться. — Ты отдал приказ отстранить от службы в своем отряде солдат младше семнадцати? — вопросом на вопрос ответил Фэн Синь. — Да, отдал. Так и думал, что об этом будут судачить на каждом углу. — Мне сказал постовой. — Или ты сам у него спросил, — устало произнес Му Цин. — Стал бы он лезть к тебе с разговорами после сражения. Голова была тяжелой, болели от напряжения глаза. Клонило в сон, но Му Цин знал, что все равно не уснет. Масло в лампе горело уже еле-еле, так что в палатку продолжала сочиться, как густая кровь, безлунная темнота. Нет ничего хуже безлунных ночей. В их беспроглядном мраке легко пропустить даже первые признаки зари. Фэн Синь вздохнул и, не спросив разрешения, подошел к столу, опустился с торца, а не напротив. Му Цин наблюдал за ним и молчал. — Его Высочество вернулся из Юнани, — хрипло проговорил Фэн Синь. — Он во дворце? — Нет. Здесь. Я только что от него. Му Цин собирался подняться, потому что возвращение Се Ляня означало, что ему нужно было помочь подготовиться ко сну, доложить всю информацию по новым молитвам, спросить, не хочет ли чаю, но Фэн Синь поймал его руку, прижав своей к столу. Дрогнуло крошечное пламя в лампе, словно испугалось этого жеста, хотя он вовсе не был резким. — Сиди. По молитвам я все рассказал, там не так много. Он очень устал и захотел побыть один. Наследный принц не так часто просил об одиночестве. — О сегодняшнем бое и наемниках ты тоже рассказал? — спросил Му Цин. — М, — утвердительно промычал Фэн Синь. Ясно. Се Лянь станет переживать, что его не было на поле боя в момент, когда враг устроил засаду. Вряд ли его присутствие изменило бы исход сражения, они все равно победили, но, может, у солдат стало бы покрепче с боевым духом. В битве вид небожителя в белом, на одежде которого нет ни капельки крови, заставляет верить в то, что у всего этого есть какой-то по-настоящему великий смысл. Только сам Се Лянь лучше всех знал, что ничего великого в этом смысле и не могло быть. Фэн Синь тоже о чем-то крепко задумался, так и сидел, утопив ладонь Му Цина в тяжести теплых, шершавых от тетивы пальцев. Шевелиться снова не хотелось. Тело, подобно театральной кукле, стремилось замереть в одной позе и реагировало неохотно даже на то, что обычно вызывало куда больше рефлексов. Каждое движение провоцировало ци огрызаться изнутри зверем, в которого снова и снова тыкают копьем, не раня, а лишь царапая шкуру. Проще было сидеть и даже дышать с осторожностью. Дождь немного угомонился и уже не стучал, а еле слышно шуршал снаружи. Вскоре и этот звук стих. Му Цин не понимал, почему Фэн Синь не уходит к себе, ведь новость о прибытии принца он уже передал, оставаться было ни к чему. Он оторвал взгляд от почти погасшего огонька в лампе и перевел его на него. Фэн Синь сидел, чуть наклонив голову, и смотрел на его руку, которую теперь держал ладонью вверх. Му Цин даже не заметил, когда он ее перевернул. В таком свете отчетливо выделялся шрам, оставленный клинком при проверке на демоническую ауру. Сколько лет прошло, он не сходил. Даже раны, полученные в бою, заживали быстро и почти бесследно, благодаря ци, но только не эта позорная метка, от которой Му Цин сознательно не избавлялся. Фэн Синь погладил бледную ровную полосу пальцем. Му Цин наблюдал за его движениями, словно со стороны. Будто не к нему прикасались. — Кажется, что столько времени уже прошло, — произнес Фэн Синь глухо, чуть сильнее вжимая подушечку пальца в основание его ладони. — Мне жаль. Я про сегодня… — Я понял, — тихо отозвался Му Цин. — Это война. На ней умирают. Каждый должен быть готов к этому, становясь солдатом. Фэн Синь поднял на него взгляд. В его глазах читалось бессильное недоумение и плясало отражение огонька лампы. — Когда ты стал таким хладнокровным? Му Цин отвернулся. — Я таким и был всегда. — Не был. Хватит прикидываться, что тебе все равно. — А чего ты от меня ждешь? — Му Цин снова посмотрел на него, хотя так и не смог ни сделать голос громче, ни заставить хоть какие-то эмоции отражаться на лице. — Если я стану трястись над каждым человеком в отряде, я не воевать буду, а, как Се Лянь, бегать и пытаться прыгнуть под каждый занесенный над чужой головой меч. — Что ты говоришь такое? — выдохнул Фэн Синь, хотя руку не отпустил, наоборот, только крепче сжал. — Его Высочество пытается помочь. Разрывается и совсем не отдыхает, лишь бы люди не теряли надежду. Му Цин зажмурился и уронил голову в свободную ладонь, взлохматив спадавшие на лицо волосы. — Да в том-то и дело, — произнес он. — Ты не понимаешь, что, если он продолжит так делать, его самого не останется? И кто тогда даст эту надежду здесь? Люди уже верят в то, что они защищены. Одна крошечная искра, одно малейшее подозрение, что это не так, и все рухнет к такой-то матери… — Му Цин… — Что? — Му Цин поднял голову с руки. Фэн Синь слабо усмехнулся, хотя на его лице так и осталось серьезное выражение. — Никогда не слышал, чтобы ты выражался. — Это все, что тебя волнует? — Нет. — Фэн Синь пристально посмотрел на его правую руку, на которой подсыхала кровь из разбитых костяшек. — Хватит осуждать Его Высочество. Меня это бесит так, что не описать. — Зачем тогда ты спрашиваешь мое мнение? Надеешься услышать что-то другое? — Надеюсь, что когда-нибудь я спрошу, и тебе хватит такта его не высказать. Пожалуйста? Му Цин фыркнул. Фэн Синь вздохнул и уставился в другой конец шатра, где было особенно темно. Огонек в лампе то потухал, то разгорался еле-еле вновь. Левая рука по-прежнему оставалась в чужих пальцах. Фэн Синь задумчиво водил большим по костяшкам, то ныряя в ложбинки между ними, то останавливаясь подушечкой на выступающей части. Эта монотонность почему-то успокаивала. Ци переставала так обжигать нутро и вздыматься горячей золой. Ночь и такие разговоры обнажали чувства, которых Му Цин не хотел. Смерть Юн-Юна лишила его возможности держать оборону между рациональным восприятием всего происходящего и собственными эмоциями. Все это смешалось и плохо подчинялось контролю. Он должен был взять себя в руки и не позволять в такой ответственный момент жалеть, сомневаться и давать чувствам взять верх, но выходило это пока только на словах. За Се Ляня было нестерпимо горько. Му Цин злился на него за все те решения, что он принимал, потому что они, какими бы благими намерениями ни были продиктованы, оказывались тупиковыми. Люди все чаще оправдывали любые свои действия его святым именем и надеялись, что под защитой божества им ничего не угрожает. Но наследный принц даже после вознесения не стал всесильным. Что будет, если обещание, что он дал толпе на улице столицы, окажется нарушено? Его возненавидят. Его обвинят во всем, к чему он даже не имел никакого отношения. На него повесят все смерти и все несчастья, как это уже случилось с жителями Юнани. Сначала утка, потом собака, следом обесчещенная девушка из знатной семьи, — и вот беженцы оказались выдворены из столицы, и вслед им кричали о преступлениях без расследования. Было неизвестно, действительно ли все это беззаконие вершили именно они и никто больше. Се Лянь Бог Войны, а не Воды, чтобы таскать дожди из одной части страны в другую. Его задача — молитвы, а не раздор между смертными, которым должен заниматься император. Народ привык прощать ошибки правителю, но никто не может и допустить мысль о том, что ошибиться способно божество. Его доброе сердце погубит его самого и к тому же утянет в яму всех, кто окажется рядом. Включая Фэн Синя, слепо преданного своему господину, и самого Му Цина. В глубине души его восхищала отвага Се Ляня и его готовность отринуть все ради помощи тем, кто страдает, ведь именно такому божеству и хотят поклоняться люди. Но кому он поможет, если сломается сам? Лишится сил. Потеряет все, чем дорожит. Готов ли он к этому? Му Цин точно знал, что сам он не готов никого и ничего терять. Он слишком долго бился за то, чтобы получить от судьбы больше, чем она уготовила ему изначально. У него было мало людей, ради которых он мог бы идти на жертвы. Одному из них он сегодня проткнул сердце собственными руками. Пальцы в ладони Фэн Синя дрогнули. Еле заметно, но тот почувствовал, стиснул крепче. Коротко взглянул на лицо. — Засыпаешь? Му Цин покачал головой. Стало совсем темно, но глаза привыкли из-за постепенно угасавшего света, так что они все равно друг друга видели. — А я бы вздремнул, — сказал Фэн Синь. — Иди к себе. — Лень. Сказав это, он устроил свободную руку на столе и рухнул на предплечье головой. Наручи он снял. Рукав задрался, и в его складки Фэн Синь теперь и упирался лбом, словно усталость все же перевесила и повалила его прямо так, на месте. Ладонь Му Цина он так и не выпустил. Со временем его пальцы перестали так сжимать ее, а дыхание выровнялось, но так и не превратилось в сопение, как когда-то, когда Фэн Синь мог заснуть у сундука во дворце Сяньлэ, пока Му Цин переодевал Се Ляня и расстилал для него постель. Сейчас он дышал тихо, почти неслышно, но точно спал. Му Цин еще немного посидел ровно, потом устроил голову на свободной руке, уперев в висок согнутые пальцы. Темнота заливала глаза, снаружи стояла тишина. Не было ни ветра, ни дождя. Не слышались разговоры солдат. Не стонали раненые. Палатки с ними находились далеко от лагеря командующих, но все равно их крики порой доносились, как эхо. Молчали мертвые. Шевельнув пальцами, Му Цин поймал на указательный прядь Фэн Синя, выпавшую тонким водопадом из пучка на его макушке. Даже не расплел. Наутро проснется с гудящей головой. Фэн Синь тяжело вздохнул во сне и лег на предплечье щекой, придвинув и прижав к себе ладонь Му Цина. По коже пробежалось тепло от его дыхания. Если бы была возможность прямо сейчас воспользоваться любым заклинанием, которое только способен вообразить разум, Му Цин выбрал бы то, что заставит утро остановиться и никогда не наступать. * * * — Фэн Синь! Му Цин! Быстрее приходите на улицу Шэньу! Му Цин приподнял голову. Виски ломило, но еще больше ныла шея. Ему показалось, или Се Лянь звал его по сети духовного общения? — Му Цин! Ты меня слышишь? Рядом кто-то охнул. Му Цин резко повернул голову и увидел Фэн Синя, растиравшего покрасневшую щеку. По его коже вилась паутина вмятин от складок рукава, на котором он спал. Му Цин собирался поднести пальцы к виску и ответить принцу, но понял, что не может пошевелить онемевшей левой рукой. Фэн Синь морщился. У него на лице было написано выражение страдания всех трех миров. При этом он и не думал расцеплять их крепко переплетенные пальцы. Казалось, даже не замечал, как плотно держал ладонь Му Цина в своей. — Ваше Высочество? — пробормотал он. Почему их никто не разбудил? Му Цин в жизни никогда не просыпался так поздно! Да он даже не знал, как выглядит его палатка изнутри при утреннем солнце, которое сейчас, судя по просвечивающим сквозь ткань лучам, поднялось достаточно высоко. Час Змеи {[2] — обозначение времени с 9 до 11 часов}, не раньше! Фэн Синь вдруг криво улыбнулся, сонно глядя на него. — У тебя вышивка на щеке отпечаталась. Му Цин недоуменно посмотрел на него, а потом отпрянул, когда Фэн Синь мазнул пальцами по его лицу. — Фэн Синь! — позвал снова Се Лянь по сети духовного общения. Оба вздрогнули. Му Цин поднялся на ноги из-за столика, за которым они и просидели половину ночи, и поднес покалывающую от онемения руку к виску. — Ваше Высочество, сейчас будем. — Жду! — Какого хрена… — пробормотал вдруг Фэн Синь. — Почему нас никто не разбудил? Да кто осмелится после вчерашнего, подумал Му Цин, хотя сам двумя минутами ранее задавался точно таким же вопросом. Он бросил на Фэн Синя взгляд и понял, наконец, о какой вышивке тот говорил — об узоре на собственной верхней рубахе. Он спал на его плече? — Идем, — сказал Фэн Синь. — У Его Высочества был взволнованный голос. Му Цин вытащил заколку из волос, чтобы собрать их заново, но делать это пришлось уже на ходу. Се Лянь дожидался их на главной улице в окружении нескольких людей. У него был озадаченный вид. Рядом толпились зеваки. Фэн Синь попытался прогнать их, чтобы не докучали принцу вопросами, но тот остановил его. — Не нужно. Все в порядке. — Что случилось? — спросил Му Цин, когда взволнованные жители все же отступили. Се Лянь серьезно посмотрел на него. — У некоторых людей появились странные отметины на теле… — Отметины? — недоуменно повторил Фэн Синь. — Ваше Высочество, какие еще отметины? — Они… похожи на лица. Очень похожи на лица. Появляются на самых разных частях тела: на щеке, на груди, ногах, кто знает, где еще. Чем больше Се Лянь говорил, тем сложнее было поверить в его слова, но принцу никогда не было свойственно лгать или даже приукрашивать. По его короткому рассказу стало ясно, что этим утром он встретил мужчину, которого сперва принял за нечисть, но его меч Хунцзин, показывавший истинный облик каждого существа, дал понять, что это обычный человек. Однако на его лице выросло еще одно лицо! Это выглядело до того жутко, что даже Се Лянь, рассказывая об этом, заметно нервничал. По его приказу, Фэн Синь и Му Цин донесли это известие до императора, и тот повелел немедленно опросить жителей, чтобы выяснить, у кого еще могла появиться эта болезнь. Теперь, помимо разгоревшейся войны, которая и без того давила на каждого в столице, появилась еще и эта напасть! Люди были донельзя взволнованы. К поздней ночи удалось обнаружить порядка двадцати человек с такими же симптомами: странными отметинами, от одного взгляда на которые становилось дурно, настолько они напоминали безобразные лица. К тому же стало ясно, что хворь заразна — все люди проживали на окраинах недалеко друг от друга. В основном это были женщины, юноши-подростки и старики, общавшиеся между собой. Эта новость немедленно подействовала на толпу зевак — все разбежались по домам и носа за дверь не высовывали. Было решено изолировать заболевших в Безмрачном лесу, где в ту же ночь разбили для них лагерь. Именно в этой земле Лан Ин похоронил своего мертвого сына, которого принес с собой в столицу в тот день, когда Се Лянь впервые услышал о засухе в Юнани. От могилы шел такой отвратительный запах, что все пришли в ужас. Даже разложившееся тело, зарытое в могилу, не сможет стать причиной такого смрада, чтобы люди чувствовали его на другой стороне леса! Земля под деревом вздулась, как нарыв. Фэн Синь решился раскопать могилу и вырыл из нее нечто распухшее и бесформенное. Выглядело и пахло это хуже, чем покрытый полуразложившимися трупами берег реки в Юнани. Зрелище было настолько отвратительным, что многих стало тошнить прямо на месте! Се Лянь приказал сжечь останки ребенка, и Фэн Синь сразу же принялся за дело. Именно в этот момент раздался сигнал гонга. На них снова напала армия мятежников. — Мать их, нашли время! — выругался Фэн Синь. Му Цин мрачно посмотрел на темное небо. — Именно, что нашли, — сказал он. — Момент подобран настолько идеально, что я ни за что не поверю в его случайность. — Останься здесь и разберись со всем, — приказал ему Се Лянь. — Фэн Синь, идем, отбросим их от стен. Му Цин нахмурился, но не стал протестовать. Если принцу хотелось принять участие в битве, пусть так и сделает. Неизвестно, стал ли Фэн Синь рассказывать ему все подробности того, что произошло вчера. Он еще раз прожег подпаленную Фэн Синем землю, чтобы не осталось ни следа от отвратительного содержимого, вырытого из могилы. На душе было настолько тяжело, что хоть садись и хватайся за голову, но Му Цин приказал себе действовать. Зарыв пепел обратно в яму, он направился к лагерю. Нужно было успокоить людей, которые и так места себе не находили от страха. Плач девушек стало слышно за несколько чжанов от палаток, установленных, чтобы дать заболевшим ночлег. Стражники, которых приставили следить за порядком, выглядели подавленными и тихо переговаривались между собой: — Вот напасть… Что же может вызвать такую страшную болезнь? — А если это смертельно? — Да тихо ты! Услышат, станут рыдать пуще прежнего! Женщины и без того были убиты горем. Какая красавица спокойно отнесется к тому, что на ее щеке, шее или груди — да где угодно на теле — вырастет чужое лицо? Отвратительное, сморщенное лицо, на которое страшно даже посмотреть! Му Цин встретил повозки с водой, провизией и бинтами для пострадавших, оповестил людей о том, куда нужно подходить, чтобы получить еду и помощь. Никто не спал. Прятались в палатках, жгли костры, сидели, закрыв лица и глотая слезы, но не спали. Слушая плач и стоны, Му Цин не мог не думать о том, что это не болезнь, а проклятье, слишком жутко выглядело тело сына Лан Ина, вырытое из могилы. У Се Ляня и Фэн Синя были точно такие же мысли. Оставалось выяснить, заболел ли кто-то на стороне Юнани. Если нет, это будет значить лишь одно — Лан Ин, похоронив в Безмрачном лесу своего сына, вызвал проклятье, которое только начало действовать. И никто не мог знать, к чему оно может привести, смертельна ли эта неизвестная болезнь и можно ли вообще от нее хоть как-то избавиться. Слишком четко продуманным все это выглядело, ведь армия Юнани никогда не нападала так часто, но именно сегодня решила совершить еще один набег под покровом ночи. — Я не имею представления, что это за ужас, — шепнул лекарь, присланный императором, таким тоном, с каким мог бы сообщить, что всех этих людей к утру вовсе не станет. — Можно попробовать оздоравливающие отвары, но едва ли им станет от них легче. Му Цин только кивнул и велел ему возвращаться в столицу. Люди находили для себя единственное утешение, за которое отчаянно цеплялись: с ними снизошедшее с Небес божество, их наследный принц, он на их стороне, поэтому ничего страшного не случится: ни поражения в войне, ни смерти от неизвестной болезни. От этих разговоров у Му Цина еще больше тяжелело на сердце. Вновь просыпалась бессильная злость. Се Лянь Бог Войны! Он не может, никак не может сделать так, чтобы и сражение прошло без потерь, и все выздоровели по одному его слову! Однако народ был уверен в обратном, и он сделал бы ситуацию только хуже, начни это им объяснять. Никто в Безмрачном лесу, в военном лагере и за стенами столицы, на поле битвы, не полагался на себя и собственные силы. Все ждали лишь благословения и милости Се Ляня, уповали только на него. Небеса затмили их разум. Именно поэтому, когда, спустя несколько дней, они втроем сидели у костра и напряженно обсуждали сложившуюся ситуацию, Му Цин не смог сдержаться и зло усмехнулся, услышав, как Фэн Синь на вопрос Се Ляня, почему от болезни страдают лишь простые люди, но не солдаты, ответил: — Возможно, мятежники Юнани решили, что даже уничтожение армии не принесет им победу, ведь им точно не выиграть войну, пока ты здесь. Так что они наслали болезнь именно на обычных людей. Услышав его смешок, Фэн Синь, нервный, измотанный нескончаемыми битвами и отсутствием решения, разгорелся мгновенно, как сухая трава от искры. — И чего ты смеешься? — Ничего. — Му Цин покачал головой. — Твои слова очень разумны, даже спорить не буду. И ты туда же, подумал он. Повесить все, совершенно все на одного-единственного человека, забыв напрочь о том, что он человек. Вознесшийся, бессмертный, но человек! Се Лянь сидел и сам размышлял о том, что ему делать, у него не было ответов абсолютно на все вопросы, а именно этого и ждали от него окружающие. Теперь и Фэн Синь говорил о том, что победа в войне предрешена одним только его здесь присутствием! Злость заволокла все внутри по щелчку пальцев. — Ты опять? — пробормотал Фэн Синь. — Я ведь тебя просил… Спорить с ним было бесполезно. — Хватит ругаться! И все же почему не заболели солдаты? — продолжал Се Лянь. — Ведь они тоже очень много времени проводят друг с другом, вместе спят и едят. Тех, у кого обнаружился недуг, было уже больше сотни, но солдаты в их числе почти не встречались. — Выходит, что даже в одинаковых условиях болезнь может распространяться, а может — нет, — поворошив угли в костре, сказал Му Цин. — Значит, дело в разнице между людьми. Принц кивнул. — Именно. — Может, дело в физической слабости? — предположил Фэн Синь. — Если болеют в основном женщины, дети и некрепкие мужчины… А, хотя нет. Он сам успел додуматься, что первый заболевший, которого они увидели подле Се Ляня на улице Шэньу, был как раз сильным и здоровым мужчиной. Значит, разгадка вовсе не в этом. Се Лянь отдал приказ собрать всех солдат, которые контактировали с заболевшими, чтобы он мог их опросить. Это заняло почти весь день, потому что таких было более трех сотен, а разговаривал принц с каждым наедине, чтобы сохранить все в тайне. После он стал еще мрачнее, сказав лишь, что ему удалось точно выяснить, что это проклятье, более того — понять, как именно оно работает. Выспросить все более подробно не удалось, поскольку Его Высочество сразу же отбыл к советнику на пик Тайцан. Было и еще кое-что, кроме сражений с армией Юнани, стонов и воя больных, лишивших прежней безмятежности Безмрачный лес, бессильной злости на обстоятельства и попыток докопаться до истины, что не давало Му Цину смыкать по ночам глаз. Его мать. Поветрие ликов — а именно так назвали в столице внезапно появившийся недуг — распространялось с огромной скоростью среди простого народа. Заболевали старики, женщины и дети. Мама никогда не имела никакого отношения к армии или войне и была слаба здоровьем. У Му Цина кровь стыла в жилах, когда он думал о том, что однажды придет в их дом и обнаружит на ее коже эти ужасные сморщенные лица. Что тогда он будет делать? В груди все обрывалось, стоило лишь представить, как мать окажется среди этих несчастных, которые ютились в палатках в лесу и рыдали над своей горькой судьбой. Некоторые девушки не выдерживали этого кошмара и кончали жизнь самоубийством. У зараженных оставалась лишь одна надежда, за которую они держались, — наследный принц, ведь он точно найдет выход! Только Му Цин знал, что выхода пока нет. И, судя по мрачному, подавленному настроению Се Ляня, с которым он отправился на пик Тайцан к советнику, то, что он выяснил, не сулило ничего хорошего. Найди он способ снять проклятье, точно не стал бы медлить и обращаться к старейшинам. А может, принц решил поговорить с самим Владыкой Шэньу? В ожидании Его Высочества Фэн Синь отправился на городскую стену. Му Цин же пошел в родной переулок, чтобы навестить мать. — Цин-эр, я хорошо себя чувствую, не переживай так, — повторила она то же, что говорила ему последние дни по несколько раз за то время, что он находился подле нее. — Я ведь почти не выхожу на улицу. Делаю все так, как ты сказал. Ну хватит же… Мама вытащила руку, которую Му Цин внимательно разглядывал, из его пальцев и одернула рукав. Ему пришлось просить мать Лю Чэнь, так и жившую по соседству, осмотреть ее, потому что она не могла сделать это сама, а девушка давно не приходила. Жители столицы порой не сразу понимали, что заболели, потому что лица не проявлялись сразу, а поначалу походили на маленькие впадинки, которые слишком сложно было заметить. Слепым людям — вообще невозможно. Му Цин вздохнул и потер ладонью лицо. Мама поднялась из-за стола и взяла из старой глиняной пиалы один персик из тех, что он принес и раз десять помыл, прежде чем отдавать ей. — Поешь, — сказала она, нащупав стол и усаживаясь обратно. — У тебя лицо осунулось. — Откуда ты знаешь? — устало спросил Му Цин. Мама демонстративно показала ему свободную руку, раскрыв ладонь. — Это заменяет мне зрение, — напомнила она. — Я дотронулась до твоей щеки и чуть не порезалась об скулу. Каменный весь. Цин-эр, прошу тебя, перестань так себя изводить. Му Цин только покачал головой, глядя на персик, что она положила перед ним на стол. — Как себя чувствуют эти несчастные? — спросила мама. — Хоть что-нибудь помогает? Что говорят лекари? — Ничего, — честно ответил Му Цин. — Никто не знает, чем это лечить. Его Высочество что-то выяснил, но мы не успели поговорить, прежде чем он ушел к советнику. — Его Превосходительство что-нибудь придумает. — Мама! — Получилось слишком громко. Мама вздрогнула и нахмурилась. Му Цин прикусил губу, а потом заговорил тише: — Прости. Ты права. Что-нибудь решится. Во всяком случае от этой болезни пока никто не умирал. Это просто… выглядит жутко. — Представляю. Впервые за все эти годы я рада, что ослепла. В маленькой комнате повисла тишина. Му Цин смотрел на лежанку, на которой раньше спал, пока не отправился работать в монастырь. Матрац им заменяла солома, накрытая старым покрывалом. Теперь ничего этого не было. Мама хранила на этом месте швейные принадлежности, которыми уже давно не могла пользоваться. — Цин-эр, произошло что-то еще? — мягко спросила она, когда молчание между ними затянулось. Му Цин взял со стола персик, погладил мягкие рыжие бока. Вспомнил, как собирал их для Юн-Юна в монастырском саду. Мальчик больше всего любил именно эти фрукты и всегда лез к нему в рукава, стоило прийти на кухню ранним утром. — Ничего, — ответил он. — Не волнуйся. Мама вздохнула и придвинулась ближе к нему. Му Цин опустил руки на колени, и она накрыла их ладонью. — Когда тебя еще не было на свете, твой отец так мне отвечал. «Ничего». Отворачивался к стене и молчал, хотя всю ночь не спал. Ты можешь мне не рассказывать, если не хочешь, но, с твоего позволения, верить в твое «ничего» я не буду. — Она забрала из его руки персик и отложила на стол. — Иди сюда. Му Цин дал ей себя обнять и позволил себе закрыть глаза, вдыхая запах ее одежды. Мама перебрала пальцами волосы у его виска, поцеловала несколько раз в голову. — Знал бы ты, как мне жаль, что на тебя столько всего свалилось. Порой я представляю, как сложилась бы твоя жизнь, если бы мы с отцом могли дать тебе больше, — сказала она. — Вы достаточно мне дали. — Настолько меньше, чем ты заслуживаешь, что мне горько об этом думать. Но ты всего добиваешься сам. Я уже даже не пытаюсь за тобой поспеть. Однако это не значит, что ты один. Мне так хочется хоть как-то облегчить твой путь, Цин-эр, и это бессилие для меня — самое печальное. Смотреть, как самые родные люди взваливают на себя огромное бремя, а ты не в силах никак им помочь, — что может быть тяжелее этого? Она говорила об отце. Он тоже когда-то, как и теперь — Му Цин, ускользал от нее. Все, что мать слышала — это бесконечные хлопки двери, которые означали, что она снова осталась совершенно одна. Когда отец ушел навсегда, с ней рядом был сын. Но что она испытала, когда он поднялся на Небеса следом за Се Лянем? Гордость, по ее словам, но ведь это обрекло ее на одиночество. В темноте. Отец оставил ее с грузом вины за то, что она не смогла вымолить для него нормальную казнь. Даже за достойную смерть нужно было заплатить. Вскоре после этого почти в пятнадцать ушел и Му Цин. Почему, чтобы выжить, им нужно было снова и снова прощаться? — Прости, мама, — произнес Му Цин. Мать погладила его по плечу, прижала к себе еще крепче. — Никогда не проси у меня прощения. Ты лучшее, что только могло со мной произойти. И хватит переживать за все на свете. Есть вещи, которые ты никак не можешь изменить, Цин-эр. Она протянула руку к столу. Кончика носа коснулся сладко пахнущий персик. — Поешь, или я тебя укушу. Му Цин усмехнулся от этой резкой смены темы. — Ты же сказала, что я каменный, как ты собралась меня кусать? — Ты меня плохо знаешь, родной. Думаешь, в кого ты такой? Лучше меня не злить. * * * Несмотря на внезапно появившуюся в столице Сяньлэ болезнь, Фэн Синь все равно сдержал слово, данное Му Цину в день смерти Юн-Юна. Се Лянь уже не успевал проливать дожди в Юнани, так что оставался в городе, обеспечивая его защиту в их отсутствие. Это дало им возможность разбить армию наемников и перекрыть им пути в Сяньлэ. У пещеры Гуйлинь вдоль северной границы усилили охрану, чтобы обрубить канал, по которому мятежники получали помощь из Куанхэ. Однако, несмотря на это, войско Лан Ина уже было достаточно сильным и обученным, чтобы продолжать набеги и выходить из битв без особых потерь. Граница между проигравшими и выигравшими стиралась. Порой солдаты возвращались с поля боя, не понимая, точно ли они победили, ведь убитых хватало с обеих сторон. Дожидаясь возвращения принца с пика Тайцан, Му Цин поздним вечером поднялся на городскую стену. Когда он шел сюда через лагерь, видел свет в палатке Фэн Синя, но заходить к нему не стал. Если бы случилось что-то серьезное, тот сам бы его разыскал. Нервы были натянуты у обоих, а Фэн Синь и вовсе бесился на каждое неосторожно сказанное слово и бросался на любого, кто позволял себе двусмысленное высказывание в сторону Се Ляня. А таких высказываний было много. Особенно в Безмрачном лесу. Му Цин уже несколько раз слышал, как дежурившие там стражники сетовали на то, что война не обходится без потерь, а болезнь только распространяется. Почему прославленный небожитель ничего не предпринимает? Разумеется, они не высказывали это в открытую, только обсуждали между собой, забывая, какой хороший у совершенствующихся слух. Из-за стены дул свежий ветер. Он уже не приносил запаха гниющих тел, потому что даже армия Юнани стала забирать погибших, а не оставлять лежать на земле. Му Цин напряженно вглядывался в темноту, в любой момент готовый к неожиданной атаке или шальной стреле со стороны горбатого склона, но ночь была спокойной. Он услышал шаги на каменной лестнице и обернулся. На стену поднялся глава охраны. — Генерал, простите, что осмеливаюсь беспокоить в такой час, но вас ожидают внизу. — Кто? Мужчина помялся. — Молодая особа. Я требовал, чтобы она ушла, но она… — Я спущусь, — перебил его Му Цин. — Это все. — Слушаюсь. Он удалился. Му Цин подождал, пока он спустится и вернется на свой пост, и только тогда поспешил вниз. Лишь одна женщина осмелилась бы прийти в военный гарнизон под покровом ночи и настаивать на встрече с ним. Один раз им так и не довелось встретиться, когда она искала его, и Му Цин не хотел допускать, чтобы это произошло снова. Лю Чэнь стояла в темноте, кутаясь в бледно-голубую накидку, расшитую серебряными узорами. Привычной шляпы с вуалью на ней не было. Прическа выглядела так, словно она наспех собрала волосы и выбежала за порог, что прощалось бы нищенке из грязного переулка, но только не супруге богатого торговца. — Чэнь-цзе, — окликнул ее Му Цин. Девушка вздрогнула и торопливо приблизилась к нему, едва не врезавшись в его грудь. Лишь когда она подошла, Му Цин заметил, что она перепугана до смерти и дрожит с головы до ног. — А-Цин, наконец-то ты пришел. — Что случилось? — Эта болезнь… — проговорила Лю Чэнь, глядя на него широко распахнутыми глазами. На ее коже дрожали тревожные отсветы факелов. — Поветрие ликов. У Его Высочества получилось излечить хоть кого-нибудь? Му Цин окинул быстрым взглядом ее перепуганное лицо, шею с бугристыми шрамами и кисти подрагивающих рук, но уродливых отметин не увидел. — Нет. Пока нет. Ты заболела? — Никого не излечили? — прошептала Лю Чэнь. Даже в полумраке было заметно, как побледнели еще сильнее ее щеки. — Но… Как же исцеляющая ци? И Его Высочество ведь спустился с самих Небес, чтобы помочь, почему он ничего не делает? Она тоже ждала чуда, которого просто не могло быть. Так наивно, так глупо ждала. — Небеса! Чэнь-цзе! — воскликнул Му Цин. — Это не так просто, как ты думаешь! Скажи толком, что произошло? Девушка прижала руки к губам и помотала головой. Из ее глаз потекли слезы. Ее словно подменили. В самые мрачные и тяжелые времена их жизни, а они случались большую ее часть, Лю Чэнь держалась и верила в лучшее. Сейчас же она выглядела совершенно отчаявшейся и не думала, что говорит. Му Цин отвел взгляд, когда она судорожно всхлипнула. — Чэнь-цзе, ты же знаешь, что я не умею успокаивать людей и не выношу слезы. Она точно знала. Как-то в детстве Му Цин бросил в нее вишней, когда она начала реветь. Попал прямо в лоб. Хорошей ягодой даже мальчишкой Му Цин не позволил бы себе кидаться, так что эта была подпорченной, из-за чего даже от слабого удара лопнула и оставила на лице Лю Чэнь алый след. Та принялась рыдать так, что из домов выбежали их матери. Мать Лю Чэнь стояла в недоумении, зато мама Му Цина хохотала так, что из ее тогда еще ярких глаз от смеха катились крупные слезы. Лю Чэнь вытерла ладонью щеки и посмотрела на него. — Помоги, А-Цин. Ты ведь совершенствующийся. Должен же быть способ. Му Цин сглотнул. Ци не могла исцелить поветрие ликов. И даже божественный свет, наполнявший духовную силу Се Ляня, не делал из нее лекарство. Точно так же, как энергия Му Цина не способна была спасти Юн-Юна, когда тот лежал на поле боя, разрубленный почти напополам. — Ты заболела? — повторил он свой вопрос. Лю Чэнь обернулась через плечо, посмотрев куда-то в темноту. Му Цин проследил за ее взглядом, но никого, кроме пары солдат, шедших по своим делам, не увидел. Девушка снова повернулась к нему и тут же опустила глаза. Покачала головой. — Не я… — ответила она еле слышно. — Ма Хуань.