Смерть солнца начинается в полдень

“I'm losing my mind Don't leave me behind We need a bit more time 'Cause I don't want the world to turn without you And I don't want the sun to burn without you” ♫ Ursine Vulpine, Annaca - Without You (Extended)

Сновидений не было, как и мыслей в голове. Уже очень долгое время — месяцы — Му Цин привык спать, не погружаясь в сон достаточно глубоко, чтобы не думать. Теперь же, проснувшись на заре, он не сразу осознал, почему внутри такая тишина, словно он умер и его больше ничего не тревожит. Рука Фэн Синя медленно сползла с талии, как снег с вершины горы, когда Му Цин сел на циновке и запустил пальцы в волосы, убирая их с лица. В комнату хижины робко заглядывал первый утренний свет — розовый, как бутоны зимней сливы. На столе стояла оплавленная почти до основания свеча с черным огарком фитиля в потеках воска. За стеной шуршали мелкие камушки под копытцами ослика, и это был единственный звук, нарушавший пронзительную, до звона в ушах полную тишину. Му Цин опустил взгляд на спящего Фэн Синя. Подушек у них не было, они даже не думали, чем их можно заменить. Его спутанные волосы скрывали часть лица и терялись на груди и спине под съехавшей с плеч развязанной рубахой. Пахло его теплой кожей. Сейчас Му Цин чувствовал этот запах не столько от Фэн Синя, сколько от себя самого и своей одежды. Один рукав, спущенный до локтя, собрался складками и не давал нормально шевелить рукой. Му Цин попытался натянуть его обратно, чтобы скрыть буквально кусающую сейчас тело наготу, и еле смог расправить непослушными пальцами скрученную ткань. Фэн Синь от его возни не проснулся, только потрогал пустую половину циновки перед собой и нахмурился во сне, но затих, когда уткнулся носом в лежавший у его лица черной лентой пояс Му Цина. Из комнаты родителей Се Ляня не доносилось ни звука. Царственная семья крепко спала и редко поднималась столь рано. Даже принц привык к осознанию, что ночью нужно отдыхать, так что не вставал на рассвете. Му Цин поднялся на ноги, запахнув одежду обеими руками вокруг талии, потому что отбирать свой пояс у Фэн Синя не рискнул. От движений отчетливо ощущалось, как стягивает кожу внизу живота, и Му Цин даже думать не хотел, по какой причине уснул этой ночью, не приведя себя в порядок. К лицу прилил такой жар, что закружилась голова. Горячие ладони и пальцы Фэн Синя, казалось, оставили на его коже отпечатки, которые жглись до сих пор призрачными следами прикосновений. Везде, по всему телу, даже там, где Му Цин в таком смысле и таким образом и сам до себя не дотрагивался. Он намеренно не прислушивался к своей духовной силе, даже не пытался. Ее внутри и не было. Ни единой капли. В энергетических каналах звенела, как эхо, только ци Фэн Синя. Все ощущалось хрупким, слабым и перевернутым. Му Цину было бы проще сейчас распутать клубок ниток, полный узлов, которыми поиграли маленькие дети, чем себя самого. Момент слабости был не вчера. Он случился здесь и сейчас, когда Му Цин вышел на улицу, собираясь умыться, и долго смотрел на ледяную с ночи воду в чане, не понимая, что вообще нужно делать. Запах Фэн Синя никуда не исчез — наоборот, на свежем утреннем воздухе стал еще более отчетливым, особенно от волос. Что он вообще может в таком состоянии, когда в голове — другой человек, который занимает там все пространство? На теле — призраками ладоней, пальцев и губ. Внутри, где был стойкий, плавкий металл, его ци, теперь — лишь отзвук чужой ауры. Столько лет Му Цин боролся за себя, чтобы просто… отдать это без остатка однажды ночью, когда ему показалось, что ничего не жалко ради того, кто обнимает его так, словно завтра всех трех миров не станет. Он очень мало любил за свою жизнь. Это чувство отнимало слишком много; Му Цин не умел просто носить его в себе, не отдаваясь ему, а потому не понимал, как другие растрачивают себя, любя всех и каждого. Или, может, они делали это как-то иначе, и этот способ был ему неведом. Больше всего он дорожил матерью. Ему была не безразлична Лю Чэнь, потому что он и не помнил себя без этой девчонки либо рядом, либо где-то неподалеку, даже если ее не было видно. Хотел защищать Юн-Юна. Не защитил. Чтил память об отце, хотя его лицо давно превратилось в размытое пятно и оставалось таким даже во снах. Глубоко уважал своего учителя, погибшего годы назад ради своих учеников. Был благодарен Се Ляню и не мог оставаться равнодушным к его боли, пусть чаще всего никак это не показывал. Но Фэн Синь — не то же самое. Это было другое чувство, для которого в голове не находилось слова. Им выжигало. До пепла. Му Цин был бессилен перед ужасом, что испытывал, осознавая все это. Еще чудовищнее было то, что какая-то часть него даже сейчас упивалась воспоминаниями об этой ночи. Внутри все натягивалось до звона, стоило воскресить в памяти стоны Фэн Синя и то, как он улыбался в поцелуй, говорил что попало и прижимал к себе. Му Цин уже не сумеет забыть, как может звучать собственное имя, которым тебя окликают всю жизнь: зло, напряженно, агрессивно, когда требуют, ругают, подозревают, издеваются, — если его произносят на ухо с благоговением, с каким даже к богам в храмах не обращаются. В руку ткнулось что-то мягкое, и Му Цин вздрогнул, больно ударившись бедром об чан с водой. Подошедший к нему ослик фыркнул и обиженно передернул ушами, когда он вырвал из его зубов рукав, который тот уже начал жевать. Животное просто проголодалось, но стоило сказать ему спасибо за такое возвращение к реальности. Выдохнув, Му Цин умылся ледяной водой, и холод тоже немного отрезвил. Страсть и плотское удовольствие запрещали в Хуанцзи куда строже, чем вино, потому что после даже большого количества вина не будешь с ужасом понимать, что тебя больше не осталось. Лучше от этих мыслей точно быть не могло. Сбросив с себя оцепенение, Му Цин принялся приводить себя в порядок, потому что это первое, что стоило сделать в этой ситуации. На деле — еще ночью, но он не помнил, как уснул. Усталость и тревоги последних дней утянули в темноту и тишину, разбавленную чужим теплом, и сопротивляться этому было выше любых сил. Получив свои сушеные яблоки, ослик отстал и продолжил меланхолично щипать примятую траву у хижины. Вскоре проснулся Фэн Синь. Вылетел на порог неподпоясанный, зато с поясом Му Цина в руке, поморщился от ударившего ярким светом по глазам солнца, но опустил напряженные плечи, когда, наконец, нашел его взглядом. Му Цин как раз забирал волосы новой палочкой взамен сломанной. Когда он подошел, Фэн Синь протянул к нему руку, шагнул было в его сторону, и даже думать не хотелось, чем он хотел завершить этот жест. Му Цин увернулся и вытащил из его пальцев свой пояс. Стоило плотной ткани крепко обнять талию, стало почему-то легче. — Ты… — начал Фэн Синь, но Му Цин не дал ему договорить. — У нас кончилась еда. Нужно сходить в город купить что-нибудь. — Хорошо. Сейчас… сейчас схожу. — Оденься нормально. Пока Фэн Синь спросонья пытался понять, что значило в представлении Му Цина «нормально», и эта борьба мыслей четко читалась по его напряженному лицу, Му Цин взял ведра и направился уже изученной тропой за водой. За эти дни он так и не принял никакого решения относительно предложения небожителя Лао и не дал ему ответа. При всем желании Му Цин сейчас не мог связаться с кем бы то ни было по сети духовного общения, к тому же пока не знал, что именно сказать. Прошлой ночью он пытался обмануть себя надеждами, что они все-таки смогут заработать и каким-то образом устроиться. Как только это произойдет, Се Лянь не откажет ему в просьбе на время уйти, чтобы отыскать мать. Может, на этом и стоило остановиться. Духовные силы вернутся, когда найдется время на медитацию. Пусть Му Цин и позволил себе постыдный срыв, духовное ядро от этого не пострадало. Он его слабо, но чувствовал. Цельное, плотное, готовое к совершенствованию и восстановлению всего, что оказалось разрушено в нем самом. Вот только выбросить произошедшее из головы все еще оставалось непосильной задачей. И в таких сложностях всегда помогал труд. Простой, понятный, вбитый в память тела. К возвращению Фэн Синя Му Цин выстирал покрывала и уже заканчивал убираться в общей комнате. Фэн Синь положил на стол сверток с еще теплыми маньтоу и хмуро посмотрел на метлу в его руке. — Ты чего с утра пораньше? — А когда еще все это делать, ночью? — ровным тоном спросил Му Цин. — Пора будить Его Высочество. Нам нужно найти работу. Фэн Синь сделал к нему шаг. — Сейчас разбужу. Му Цин, посмотри на меня. Но Му Цин смотрел на горку сметенного мусора, в которую тот не глядя наступил. Фэн Синь проследил за его взглядом и попятился. — У нас времени нет. Поедим и пойдем в город. Фэн Синь длинно выдохнул. Му Цин так и не поднял на него глаза, но этого и не требовалось — было слышно, как тот поскреб пальцами затылок под забранными волосами, прежде чем подойти к двери комнаты, где ночевали принц и его родители, и постучать. — Ваше Высочество! Ты проснулся? — Проснулся! Пока Се Лянь одевался, Му Цин закончил подметать, вымыл руки и вытащил из свертка маньтоу. Есть не хотелось, но в этом не было ничего удивительного или нового. И в детстве, и в юности у него редко бывал аппетит, потому что он постоянно о чем-то беспокоился, так что приучил себя есть, когда выдается возможность, чтобы были силы. Не питаться — глупо, что бы ни происходило. Неизвестно, когда и чем они будут ужинать, если вообще будут, а потерять сознание во время тяжелой работы от голода — значит снова не получить денег. Фэн Синь забрал последние монеты и купил только маньтоу. У них еще оставалось немного риса, но стоило приберечь эти запасы на случай, если сегодня снова не удастся ничего раздобыть. Се Лянь вышел из комнаты и покачал головой, когда Фэн Синь протянул ему маньтоу. — Ваше Высочество, нужно есть. Нам сегодня работать, — сказал тот. Сколько уже можно ему об этом напоминать? Они не первый день скитаются по восточным городам, чтобы принц снова забыл о том, что уже не небожитель. Как долго он будет привыкать к другой жизни? На это уже просто не было времени! — Другой еды нет, — жестко сказал Му Цин. — Можешь дальше падать в голодные обмороки, она от этого не появится. Фэн Синь обернулся на него с таким лицом, словно он плюнул ему в затылок. — Ты как разговариваешь? — удивленно выдохнул он. Му Цин пожал плечами и отвернулся, доедая свою порцию. Стало понятно, что, если он не возьмет себя в руки, здесь это не сделает никто. Се Лянь напряженно кашлянул и тут же перевел тему: — Идем. Подыщем что-нибудь, сегодня нам обязательно повезет. Всенепременно, устало подумал Му Цин, но не стал ничего отвечать. Фэн Синь лип к нему взглядом, и от него опять ощущались недовольство и недоумение. И то, и другое сразу. Принц по привычке пытался сгладить между ними острые углы, но, благо, не требовал обмениваться чэнъюй, потому что на это тоже уже не было времени. В городе они наткнулись на увлеченную толпу и решили посмотреть, ради чего все эти люди собрались на небольшой площади. Оказалось, их зазывали, обещая небывалое веселье, шуты и мастера боевых искусств. Об этом Му Цин и думал накануне. Чтобы устраивать представления, за которые можно было получить пожертвования, если прохожим зрелище придется по вкусу, не нужно наниматься к кому-то и объяснять, кто ты и откуда. Это шанс выбраться из ямы. — Если нет других вариантов, может, займемся представлениями? — предложил он. Взгляд Се Ляня немного прояснился, он явно задумался, но Фэн Синь не дал принцу ответить и вмешался: — Его Высочеству не пристало заниматься чем-то подобным! Ублажать чужие прихоти и смешить народ? Как ты себе это представляешь? В этот самый момент публика засмеялась над растянувшимся на земле шутом, который изобразил, что споткнулся и упал. Людям нравилось смотреть на чужую нелепость. Му Цин лишь коротко взглянул на бедолагу, над которым потешались, но ничего, кроме желания отвернуться, не испытал. Разве что злость. Бессильную, выматывающую еще хуже, чем таскание кирпичей. Ему казалось, что он их таскает круглосуточно — в борьбе с укоренившимися в головах Се Ляня и Фэн Синя идеалами, которые они ни за что не были готовы отпустить даже на пороге гибели от нищеты. Представления для них были чем-то неподобающим. Сложно поспорить — Его Высочество всю жизнь превозносили, а тут от него потребовалось бы кривляться перед толпой, чтобы заслужить пару медных монет. Му Цин вспомнил, как Лю Чэнь танцевала на главной улице, чтобы заработать. Несколько дней все шло хорошо, пока какой-то мужчина не сдернул с нее шаль. Увидев шрамы, люди начали бросать в нее чем попало, обзывать и унижать, недовольные тем, что столько времени смотрели на уродину. Ему самому тогда было одиннадцать, а ей едва исполнилось тринадцать. Она даже не плакала. Подобрала брошенное в нее надкушенное яблоко и ушла. Обсудить возможность устраивать представления до конца у них так и не вышло. Неожиданно все в спешке начали расходиться, а в другом конце улицы показались вооруженные солдаты. Люди торопились расступиться — никому не хотелось ввязываться в неприятности. По чужим разговорам стало понятно, что даже в этом отдаленном городке слышали о сбежавших членах царственной семьи, которых разыскивали воины Юнани. Неужели им снова придется уходить еще дальше, спасаясь от погони? Они провели здесь всего лишь несколько дней! Се Лянь предложил немедленно проведать Его Величество и госпожу Мин, когда до них долетели обрывки чужих слов о том, что в поселении видели кого-то подозрительного. Если принца и не узнали, люди готовы были сказать стражникам все, что те хотели услышать, пусть на самом деле ничего такого и не замечали. Пришлось второпях возвращаться к хижине. У Се Ляня побледнело лицо, и на нем проступили оставленные голодом и волнениями тени, когда он увидел поднимавшийся от их убежища дым. Му Цин тоже заподозрил худшее — что их обнаружили, а бывшего императора и его жену просто убили на месте. Они бежали со всех ног, чтобы, ворвавшись в комнату, обнаружить госпожу Мин, живую и здоровую, правда в пятнах сажи на одежде и руках. Выяснилось, что в отсутствие сына она решила сама попробовать приготовить что-то из остатков риса и растопила печь. В первый день это с трудом получилось даже у Фэн Синя, поскольку печь была старая и чадила, как охваченный пожаром хвойный лес. Они тогда еле прогрели хижину, чтобы не замерзнуть холодными ночами, но после приняли решение готовить пищу на костре, чтобы не привлекать к себе внимание таким количеством дыма. Супруга императора не знала об этой договоренности, а потому из лучших побуждений сама взялась за дело. Пришлось тушить огонь. После этого вся кухня была улита водой. Благо, Му Цин утром принес достаточно, потому что планировал забыть об этой обязанности хотя бы до завтрашнего дня. Фэн Синь стирал с лица пот и копоть, когда госпожа Мин с виноватым видом предложила им пообедать, раз уж пришлось вот так возвращаться. Се Лянь уже сообщил ей о том, что нужно снова собирать вещи, потому что в городе их ищут солдаты. — Мы не голодны, госпожа. — Фэн Синь раздул щеки, сдерживая кашель от попавшего в глотку и легкие дыма, но поклонился супруге императора. — Вы готовили для Его Высочества, пожалуйста, поешьте с ним. — Нет-нет, — запротестовала госпожа Мин. — Вам тоже нужно подкрепиться. Давайте пообедаем все вместе! Отказываться и дальше было бы невежливо. Аппетита у Му Цина так и не появилось, но не попробовать то, что приготовила своими руками сама мать Его Высочества, он не мог. К тому же еда есть еда. Утром он съел только одну маньтоу, а этого слишком мало, чтобы нормально себя чувствовать весь день и, кроме того, еще и работать. Пока госпожа Мин и Его Величество будут собираться, может, им все же удастся найти какой-нибудь способ получить немного денег. Му Цин много что пробовал за свою жизнь, питался объедками и помоями, ужинал скользким отваром из рисовой шелухи, но стряпня императорской супруги, которая впервые попыталась что-то приготовить, оказалась хуже всего этого. Если бы перед ним поставили задачу максимально испортить рис, пытаясь сделать из него блюдо, он бы проиграл госпоже Мин при любых стараниях. Глотать это было невозможно. Давился даже Фэн Синь, который вообще редко замечал, что и как ест, лишь бы тело на этом работало. Супруга императора наблюдала за ними широко распахнутыми глазами и почти не моргала. Пришлось каким-то чудом впихнуть в себя несколько ложек, отчего мгновенно замутило. Будь в энергетических каналах ци, и она бы не спасла от отравления. По пути обратно в город Фэн Синь останавливался под каждым кустом, и его выворачивало наизнанку. Му Цин чувствовал себя не лучше; живот от съеденного сводило так, как никогда раньше даже от голода. Он долго держался, но его тоже начало тошнить — особенно от подбадриваний Се Ляня, который сначала забывал поесть, а теперь, наверное, научился переваривать даже отраву. Несмотря на жуткое недомогание, Му Цин готов был счесть этот день удачным, когда им все же подвернулось дело. Для расчистки участка перед строительством нанимали работяг, чтобы таскать землю. На такую работу шли только нищие и отчаявшиеся, но они сейчас такими и были, так что выбирать не приходилось. И часа не прошло, как они втроем оказались покрыты грязью с ног до головы. У Фэн Синя все еще болел живот, но он ворочал землю, как велено, только не переставал браниться и выдумывал про съеденную кашу всякие небылицы, называя ее демоном, что поселилась в его желудке. Се Лянь, казалось, ему искренне сочувствовал. — А ты как? — спросил принц Му Цина, неся на спине наполненную землей корзину. — Может, передохнешь? — Лучше сам передохни, пожалуйста. Ты сейчас весь перемажешься, мне это все потом стирать. От мыслей о том, что после того, как они закончат перекладывать на этом пустыре с места на место грязь, ему еще придется по возвращении снова идти через заросли за водой, потом отстирывать одежду, а после — опять пускаться в путь, тошнило с утроенной силой. Денег за работу обещали мало. Все же стоило попробовать еще раз уговорить Его Высочество и Фэн Синя на представления. Может, побарахтавшись в земле на солнцепеке, они поймут, что у них просто нет другого выхода. Несколько часов спустя, наниматель все же отпустил их отдохнуть. Солнце уже клонилось к закату. Принц с Фэн Синем растянулись на чистом участке земли. Му Цин сначала посидел, но в таком положении рези в животе, по-прежнему дававшие о себе знать, были совсем невыносимыми, так что пришлось тоже лечь. Фэн Синь повернул к нему голову. Все его лицо было в темных разводах от пота и земли. — Ты как? — спросил он. — Перестало мутить? — Немного. Фэн Синь криво улыбнулся. — Надо будет что-то придумать. Нельзя больше допускать госпожу Мин к печи. Как доберемся до другого места, попробую сам сварить рис. Вдруг у меня талант, о котором я даже не подозреваю. Му Цин почувствовал, как он тронул пальцами его руку, несмело погладил тыльную сторону ладони. Несмотря на слабость во всем теле и нежелание шевелиться, Му Цин стиснул кулак и прижал его к своему боку. Фэн Синь нахмурился. В этот момент мимо прошли несколько работяг. Они несли какое-то изваяние, покрытое тканью. Се Лянь тут же с интересом запрокинул голову. — Что за статуя? — Может, какое-то новое божество, — предположил Му Цин. Однако любопытство принца этот ответ не умерил. Се Лянь поднялся и пошел посмотреть. Фэн Синь напрягся и сел. Му Цин знал, о чем он подумал. Это все еще были земли их родного государства. Величие Его Высочества распространялось далеко за пределами столицы Сяньлэ, так что раньше люди и здесь выбрали бы для поклонения его, а не кого-то другого, но после случившегося народ потерял свою веру. Се Лянь постоянно изводил себя тем, что наблюдал за собственными горящими храмами. Неужели снова решил вспомнить о своем крахе и наступить на не успевшую даже начать заживать мозоль? Но все оказалось намного хуже. Зрелище лишало дара речи. Когда Фэн Синь и Му Цин тоже подошли к собравшимся, увидели, что изваяние все-таки принадлежало наследному принцу, но представляло собой вовсе не привычную величественную статую, каких когда-то были сотни по всей стране. Каменный истукан, в котором легко было узнать черты Се Ляня, стоял на коленях, а люди говорили о нем как о духе поветрия, призывая во имя избавления от недугов и бед пинать его и плевать на него. Фэн Синь, услышав эти непристойные речи, сжал руки в кулаки. Его лицо исказила гримаса. Му Цин еле успел схватить его за руку, заподозрив, что тот вот-вот затеет драку прямо посреди улицы, забыв и про то, что их ищут солдаты, и про то, что его господин уже давно не великий бог. — Стой! — прошептал он. — Сам наследный принц молчит, ты-то куда лезешь? Фэн Синь схватил его за пальцы, стиснул в своих. От него парило жаром и запахом свежего пота и грязи. Му Цин хотел высвободиться, но в этот момент один из мужчин, притащивших уродливую статую, воскликнул: — Да этот сосунок еще должен нам спасибо сказать! Каждый раз, когда мы будем пинать эту статую, ему будут добавляться добродетели! Довольный своей шуткой, он расхохотался, но смех его резко оборвался, когда Се Лянь, все это время спокойно стоявший в толпе, бросился на него с кулаками. Фэн Синь отпустил руку Му Цина и, как сорвавшаяся с цепи собака, понесся в толпу. Люди сзади напирали, так что и Му Цин вскоре оказался в самой гуще событий, где все били друг другу лица без разбора. Се Лянь колотил обидчиков так, словно видел в каждом Лан Ина и изводившего его демона в маске. Му Цин не собирался никого бить, потому что драка могла выйти им боком, но не мог не защищаться, когда самому прилетало по лицу то локтем, то чужим затылком. Губы уже были разбиты в кровь. Он пытался схватить Се Ляня за руку и вытащить из толпы, но получилось это далеко не сразу. К счастью, ленту с лица принца никому не удалось сорвать, иначе их могли раскрыть прямо здесь, когда вокруг столько людей. — Прекрати! — Му Цин, не дотянувшись до Се Ляня, схватил за руки Фэн Синя, который избивал какого-то несчастного. У того на лице уже живого места не осталось. — Да прекрати ты! — закричал он так, что едва не сорвал голос. Фэн Синь разжал пальцы, и мужчина рухнул на землю в пыль. — А как же твое нежелание убивать невинных, мать твою? — выплюнул Му Цин, чувствуя, как самого трясет от злости, вот только не на всех этих глупцов, решивших поглумиться над принцем, а на двоих конкретных идиотов, забывших, в каком они сейчас положении. — Да какие они невинные? Ты видел, что они сделали? — прорычал Фэн Синь. — Видел! И что с того?! Убить их за это? Это все те же обычные люди, о которых ты и Его Высочество так пеклись на войне! Эти слова услышал Се Лянь. Му Цин не знал и знать не хотел, что именно из сказанного им так на него подействовало, но принц прекратил драку, и они втроем начали выбираться из толпы. Разумеется, за устроенную потасовку им мало того, что ни монеты не заплатили, несмотря на целый день тяжелой работы на жаре, так еще и пригрозили расправой, если немедленно не уберутся из города. И так они остались ни с чем. Принц понуро брел впереди, пока они шли вдоль реки обратно к хижине. Фэн Синь молчал, кусая разбитые губы и слизывая с них кровь, которая тут же выступала снова. Му Цин чувствовал, что и на собственном лице уже вздуваются кровоподтеки. Ссадины нещадно щипало от пота. Изнутри его продолжала бить дрожь. От злости все мысли сбились в тяжелый липкий ком, который пульсировал в голове и отдавал болью в затылке. Это никогда не закончится. Какие уличные представления, если Фэн Синь и Се Лянь так реагируют на насмешки? Каким непроходимым глупцом был Му Цин, считая, что у них получится перестроить свое сознание под те условия, в которых они все теперь оказались? Разумом принц и его верный подданный все еще были высоко на Небесах, хотя по горло увязли в грязи, но просто не замечали этого, гордо задрав головы. Сколько они еще будут убегать и голодать, если эти двое не способны даже стерпеть и малейшей обиды ради того, чтобы получить деньги за целый день работы? Пока Му Цин остается здесь в ожидании этого светлого мига, его мать может умереть, потому что о ней некому позаботиться. Он не знает, где она. Не может даже связаться с небожителем Лао по сети духовного общения, чтобы выяснить, смог ли тот выполнить его просьбу и отыскать ее, потому что позволил себе остаться без духовной силы, когда она так нужна. Да, Му Цин помог излечиться Фэн Синю, и об этом он никогда не станет жалеть, но прошлая ночь была лишь проявлением слабости, и вот на это у него уже не находилось благородных причин. — Целый день работы, и вы устраиваете драку, из-за которой мы ничего не получили, — раздраженно произнес он. Фэн Синь огрызнулся: — Ты даже в такой момент думаешь о деньгах? Внутри что-то щелкнуло, а потом сошло лавиной, под которой оказалось погребено абсолютно все. — Вы не могли потерпеть?! — воскликнул Му Цин, окончательно сорвавшись. — Да, я думаю о деньгах, а вот вы — нет! На что мы будем есть? Нам сейчас отправляться в путь, а с собой взять нечего, не говоря уже о том, чтобы поужинать перед дорогой! И ты хочешь, чтобы я не думал об этом? — Не на твою статую эти ублюдки собрались наступать, вот ты и думаешь, что это можно было стерпеть! — не унимался Фэн Синь. — И не такое еще будет! На каждого станете бросаться? Если Его Высочество не научится терпеть подобное отношение и даже воспринимать его как норму, не видать жизни ни ему, ни нам! Молчавший все это время Се Лянь обернулся. — Хватит! Не ссорьтесь! Нам нужно забрать отца и матушку, не время затевать очередной спор. Фэн Синь послушно закрыл рот. Му Цин уже тоже не знал, что сказать. Его накрыло таким отчаянием, что он едва разбирал дорогу перед собой. Что ему теперь делать? Он уже предлагал Фэн Синю вернуться на Небеса, чтобы самим встать на ноги и потом помочь Его Высочеству, но тот и слышать не хотел о том, чтобы даже на какое-то время оставить своего господина. Се Лянь при всем своем добром и открытом сердце тоже вряд ли поймет этот поступок, даже если потратить целый день на бесконечные попытки оправдаться. К тому же Му Цин не мог быть до конца уверен в том, что все получится так, как он себе представлял. Небесным чиновникам запрещено помогать смертным в личных целях. Как он уже успел заметить, это правило можно было нарушить, если действовать осторожно и не попадаться. Нужно лишь выждать подходящий момент. Однако обещать что-то он бы не решился. Уже достаточно насмотрелся, чем заканчивается слепая надежда на то, что кто-то свыше придет и поможет тебе. Страх за мать, горькая злость и отчаяние сковали по рукам и ногам. Му Цин несколько раз споткнулся на ровной тропе, прежде чем остановился, сжав пальцы в кулаки. Так не может продолжаться. Это путь в никуда. Дорога прямиком в объятия смерти. Сколько еще ему нужно удариться головой об эту стену, чтобы, наконец, решиться? Се Лянь, заметив, что за ним идет только Фэн Синь, обернулся. — Му Цин? Му Цин поднял на него глаза. Лицо принца было перемазано грязью. Взгляд, не поменявший свой оттенок за все эти годы — все такой же теплый, как жидкий кленовый мед, — напомнил момент из далекого прошлого, когда Му Цин, как и сейчас близкий к полному отчаянию, ожидал приговора советника за спрятанный под матрацем золотой листок, что выпал из повозки Его Высочества по дороге на пик Тайцан. Пик Тайцан вот уже несколько месяцев как пуст. Галереи завалены прелой листвой, которую некому убирать, и по ним уже не ходят ученики в белых одеяниях. — Ваше Высочество, я хочу сказать тебе кое-что, — проговорил Му Цин. Сердце билось так, что он сам себя не слышал, а вопрос Се Ляня «что?» сумел прочитать только по губам. Фэн Синь замер рядом с принцем, но Му Цин так и не смог заставить себя посмотреть на него. Череп как камнем крошило, будто кто-то задался целью растолочь его кости в муку. — Что у тебя случилось? — спросил Фэн Синь. — Я с тобой уже не спорю. — Я хочу уйти. Из зарослей тростника у воды вылетела белая цапля, рассыпав с длинных лап по поверхности реки крупные капли. Этот легкий звук прогремел, как удары града по мостовой. Фэн Синь, облизав окровавленные губы, сглотнул и сделал шаг к Му Цину, решив, что плохо расслышал. — Что? Что ты сказал? Му Цин еле заставил себя не попятиться и не отшатнуться. Он стоял с прямой спиной и смотрел на обоих, когда повторил: — Прошу Ваше Высочество позволить мне вас покинуть. Се Лянь не отвечал. По его виду можно было понять, что слов Му Цина он не осознал, будто с ним вдруг заговорили на другом наречии. — Покинуть? — проговорил Фэн Синь. У него был настолько потерянный вид, что какая-то по-прежнему слабая и никчемная часть Му Цина стала рваться вперед, уговаривая подойти и сказать, что его не так поняли. Опять — не так поняли. — Но что будет с Его Высочеством и его семьей, если ты уйдешь? И снова — что будет с Его Высочеством. Как будто Му Цин мог сделать хоть что-то, чтобы все уже, наконец, наладилось. Он ведь пробовал все это время! Но ничего не изменилось. Абсолютно ничего! «Все будет хорошо. Я все для этого сделаю». Му Цин с трудом сглотнул и с силой впился зубами в опухшую от удара кулаком в драке нижнюю губу, чтобы боль заставила исчезнуть слова и картинки прошлой ночи. — Простите меня. Я ничего не могу поделать, — сказал он. — Что это значит? — обескураженно спросил Фэн Синь. — Его Величество и госпожа Мин — родители Его Высочества. У меня тоже есть мать, которая не продержится без меня и нуждается в моей заботе. Пожалуйста, войдите в мое положение. Я не могу больше следовать за вами. У Фэн Синя дернулся кадык. — В этом причина? Ты ничего подобного раньше не говорил. — Одна из. Мы в тупике. И о том, как из него выбираться, у нас разные представления. Все это не закончится, и в этом тупике мы останемся еще на долгие годы, если ничего не предпринять. Поэтому здесь наши пути расходятся. Фэн Синь с неверием усмехнулся. — Ты меня вообще вчера слышал? — спросил он. — Я ведь… — Не вини меня, — сказал Му Цин. — Я просто говорю правду. Твой мир вертится вокруг Его Высочества, и тебя это устраивает. Я так не могу. Сколько бы я это ни объяснял, ты не можешь этого понять. Так какой смысл пытаться снова и снова? — Какой смысл? — свистящим шепотом произнес Фэн Синь. — Вот как ты теперь заговорил! А как же твой собственный долг? Ты забыл о нем? О долге Му Цин очень хорошо помнил и без постоянных попыток ткнуть его в это носом снова и снова. Они разные. Они слишком разные. Он был глупцом, слепым на оба глаза, выжившим из ума, если решил, что их с Фэн Синем физическая и духовная близость, пусть в ней и получалось забыть обо всех трех мирах, способна это исправить. С каждым биением от сердца словно отваливались куски, уродливыми кровавыми ошметками падая в живот. Се Лянь смотрел на него в упор, но потом все же произнес: — Я не люблю заставлять людей делать то, что они не хотят. Ты можешь идти. Му Цин уже ни слова не мог из себя выдавить. Что бы он ни сказал сейчас, это уже никто не услышит. Не поймет — тем более. Ком в горле давил так, что даже дышать не получалось. Однако от принятого решения он отступать не собирался. Все зашло слишком далеко. Пришла пора вспомнить, что такое оставаться верным себе даже под криками толпы, что требует твоей смерти. Насколько же это тяжелее, когда в ней ты видишь родные лица. А в том, что Фэн Синь и Се Лянь будут проклинать его за предательство, он уже не сомневался. Му Цин глубоко поклонился Его Высочеству, выпрямился и пошел в обратном направлении — в сгустившуюся ночную темноту. Вздрогнул, услышав шепот Фэн Синя: — Му Цин… Как иначе теперь звучало собственное имя, хотя голос Фэн Синя дрожал так же, как накануне от поцелуев и объятий. Теперь — от злости. Идти на самом деле было некуда. Му Цин хотел лишь убраться как можно дальше от людей, с которыми провел бок о бок годы, чтобы не поддаться слабости, которая снова раздирала его изнутри хуже стряпни госпожи Мин. Этого он не мог себе позволить. Справлялся со своими эмоциями раньше — справится и сейчас. Последнее время их стало слишком много, и это делало его уязвимым, мешало принимать необходимые решения. Болело разбитое лицо, кружилась от недавнего отравления и смятения голова. Му Цин какое-то время просто бесцельно бродил по пустым улицам окраин, дожидаясь момента, пока Се Лянь с Фэн Синем заберут родителей принца и покинут их убежище. У него не было вещей, которые он хотел бы забрать с собой, но оставить чжаньмадао он просто не мог. В какой-то момент в голове стало пусто, как в высохшем колодце. Сердце уже не билось так исступленно; у него тоже кончились на это силы. Му Цин не чувствовал ни рук, ни ног, когда пробрался поздней безлунной ночью к покинутой хижине и вошел внутрь. В комнате царил беспорядок. Собирались в спешке, как попало. Му Цин всегда аккуратно укладывал все в повозку и перебирал скинутые Фэн Синем комом поверх оружия покрывала, чтобы не вываливались на дорогу на кочках, но теперь делать это было некому. Его сабля лежала у стены. Му Цин присел на корточки, понял, что ноги не держат, и опустился на пол. Провел пальцем по царапине на дереве, оставленной узорами ножен. Так и думал, что Фэн Синь будет психовать и бросаться вещами. Госпожа Мин, наверное, была в ужасе, когда услышала лязг металла. Сабле на такое обращение абсолютно все равно, на ней и следа не осталось, а вот нервы добросердечной матушки Се Ляня мог бы и пожалеть. Му Цин взял чжаньмадао, положил на колени, сжав обеими руками через ножны. Наклонил голову, снова вскинул. Какое положение ни прими, внутри не успокаивалось. Ему следовало медитировать, чтобы восстанавливать гармонию ци, потому что теперь на это было время, но и тело, и разум сопротивлялись любым попыткам это сделать. Хрипло выдохнув, Му Цин сложился почти пополам, стиснув саблю в пальцах так, что заныли ладони. Вспомнил, как впервые получил ее из рук помощника мастера Вэя. Тогда в нем тоже ничего не осталось, лишь выжженное поле, но он смог оправиться. Даже потеряв человека, единственного во всем монастыре Хуанцзи относившегося к нему с теплотой и пониманием по умолчанию. Того, кто видел в нем за всей этой оболочкой и доброту, и силу, и справедливость. И способность любить. Руки вдруг закололо, будто на них попадали мелкие брызги ледяной воды. Му Цин поднял голову. Чжаньмадао оставалась неподвижной, но потяжелела, налившись силой, которая теперь мягко омывала прохладой предплечья. Почувствовав смятение владельца, сабля ответила единственным, чем могла, — чистой, острогранной, воинственной ци. Му Цин закрыл глаза, покачнувшись вперед. Волосы съехали с плеча, мягко легли в сгиб шеи. От них все еще слабо пахло Фэн Синем. Если он хотел выжить сам, найти мать и снова стать собой, нужно было вспомнить, каково это — собирать себя по частям. Он уже не раз это делал. Это — лишь еще один. * * * Только к вечеру шестого дня Му Цин добрался до провинции, которая располагалась к юго-востоку от столицы. За предоставленные сведения о местонахождении его матери и других беженцев небожитель Лао, стоило хоть немного восстановить силы и связаться с ним, потребовал четкий ответ на свое предложение. Му Цин дал ему согласие вернуться к служению на Нижних Небесах, попросив несколько дней на то, чтобы провести их с близкими. Бога Войны не волновало то, что он еще не успел укрепить свою ци настолько, чтобы сразу приниматься за обязанности небесного чиновника. — За кого ты меня принимаешь, Му Цин? — хохотнул он. — У меня достаточно последователей, так что поделиться с тобой духовной силой не составит никакого труда. Надеюсь, ты распорядишься ею с умом, чтобы помочь мне в важных делах. Му Цин даже не стал спрашивать, что за важные дела. Ему уже было все равно. Работа есть работа, будь то таскание кирпичей, расчесывание чьих-то волос или охота на злого духа на погосте. Все, чего ему хотелось, это отыскать мать и Лю Чэнь. Небожитель Лао сказал, не забыв обмолвиться о том, сколько трудов ему стоило это выяснить, что первые беженцы Сяньлэ нашли приют при храме одного из Богов Литературы на юго-востоке. Путь туда оказался непростым, потому что с Его Высочеством они бежали слишком далеко, и пришлось возвращаться. По дороге Му Цин узнал, что столица теперь перенесена на запад в Юнань. Лан Ин провозгласил себя императором, и народ охотно принял нового правителя, осмелившегося бросить вызов самим Небесам и выигравшего эту битву. На самом деле простым людям действительно не было дела до того, кто восседал во главе стола, если на нем было достаточно яств. Жизнь продолжалась. Мир смертных, как муравейник, на который наступили сапогом и пошли дальше, латал дыры и возвращался к привычной рутине. В отдаленных городках поветрие ликов вообще считали вымыслом, но духом этого недуга, которым в народе прозвали Се Ляня, охотно пугали непослушных детей. Храм Бога Литературы располагался на окраине. Неподалеку простиралось спокойное, тихое озеро. Беженцы, по словам небожителя Лао, следили за садом, убирали храм и жилище настоятеля, готовили еду и принимали от верующих подношения. Работы было много, так что всем женщинам нашлось дело. Мужчины же нанимались на стройки или к фермерам — ухаживать за скотом, пилить дрова и возделывать поля за еду. Привыкшие жить в бедности люди многого и не требовали. Их никто не разыскивал. Никому не было до них никакого дела. Они просто нашли себе пристанище и принялись трудиться, точно зная, что им нужно для того, чтобы выжить и прокормить своих детей. Настоятель храма — пожилой мужчина с благородной, почти белой сединой — подсказал Му Цину, где найти женщин. Вечером они обычно занимались готовкой и выносили мусор или кормили цветных толстопузых карпов, которых в озере было не счесть. Первой Му Цин отыскал Лю Чэнь. Девушка не видела его, набирая воду в ручье. У ее ног стояли два деревянных ведра. Она была одета, как раньше, в хлопковое платье, посеревшее от постоянных стирок, и знакомо собирала волосы, как до замужества, — набок, подхватывая простой лентой у шеи. — Чэнь-цзе? — окликнул Му Цин, не решившись подойти к ней близко, чтобы не испугать. Плеснула вода, когда в руках Лю Чэнь накренилось ведро, и часть вылилась через край. Девушка поспешно отставила его и обернулась. — А-Цин… Прошел не один месяц. Ее живот уже невозможно было прятать под свободным платьем, и он выпирал, как бок паровой булочки. Лю Чэнь прижала ладони к губам и покачала головой. Му Цин подошел ближе. — Что с тобой случилось? — произнесла девушка, заметив зажившие, но еще не полностью исчезнувшие ссадины на его лице. — Как ты нашел нас? — Просто нашел, — ответил Му Цин. — Я обещал. Лю Чэнь улыбнулась, прикусив губу. Она помнила, что он терпеть не может, когда она плачет, так что держалась, как умела, хотя глаза у нее предательски блестели. Опустив голову, она шагнула вперед и уткнулась носом ему в плечо, потому что нормально обняться мешал живот. — Я так рада… С тобой все хорошо. Слава Небесам. Да, подумал Му Цин, положив ладонь на ее затылок, слава. Если бы небожитель Лао не сообщил ему, где они, на поиски ушло бы намного больше времени. И за это он был благодарен, пусть и снова пришлось наступить себе на горло и согласиться на любые условия. — Нужно скорее найти тетушку! — опомнилась Лю Чэнь, вновь посмотрев на него. — Она так ждала тебя! При упоминании матери дернулось сердце. Му Цин смог только кивнуть в ответ. Пережитое горе не украсило Лю Чэнь — у нее было осунувшееся лицо; побледневшие глаза без слов говорили о бессонных ночах в слезах, но она все равно улыбалась. Улыбка стала другой, но все же это была улыбка. Му Цин помог ей набрать воды, и они вместе вернулись к храму. Не дойдя до крыльца, Лю Чэнь, шедшая впереди, остановилась. Му Цин проследил за ее взглядом и увидел на ступенях свою мать. Она сидела, на ощупь разбирая палочки благовоний, отделяя полностью прогоревшие от тех, что можно было зажечь еще раз. Даже с расстояния Му Цин увидел, как она похудела и сколько еще горестных морщин прибавилось в чертах ее лица. Не в силах больше стоять в стороне, Му Цин опустил на землю ведра, поднялся к ней и осторожно взял ее руки в свои. Мама выронила курительную палочку и судорожно схватила его за пальцы. — Это ты… Цин-эр? — Я, мама. Она выдохнула и подалась вперед, но Му Цин удержал ее на месте, сам встав на колени на ступеньку ниже, и обнял ее ноги, вжавшись лицом в ее платье. Мама обхватила его обеими руками, притянула ближе к себе. — Родной. Ты нашел нас. Я знала… Я знала, что ты придешь. Я так тебя ждала, — шептала она, целуя его в затылок. Внутри снова все рассыпалось от облегчения и горечи. Му Цин позволил себе так надолго оставить ее с одной лишь призрачной надеждой, что найдет, вернется и не бросит. И матери этого было достаточно, чтобы ждать и каждый день прислушиваться к поступи чужих людей, мечтая уловить звук его шагов. — Прости. Умоляю, прости меня, — не выдержал Му Цин. — Меня так долго не было. — Прекрати. — Мама тихо всхлипнула, целуя его снова и цепляясь слабыми пальцами за его рукава. — Не оправдывайся передо мной ни за что. Ты здесь, и я знала, что ты сдержишь свое слово, как и всегда. Она была такая хрупкая, худенькая, что Му Цин внутренне вздрагивал, чувствуя ее прикосновения и отчаянные объятия, которые, несмотря ни на что, все равно оставались теплыми и родными. Он не позволял себе скучать по ней так, как на самом деле хотел и как она заслуживала. Но только не теперь, когда нашел ее, спустя столько времени. — Его Высочество где-то неподалеку? Он надолго отпустил тебя к нам? — спросила мама. — С ним все хорошо? Не знаю, подумал Му Цин. Фэн Синь не даст Се Ляня в обиду и всегда защитит, но он не имел представления, как далеко они ушли, где находились и что делали. Просто не мог сейчас об этом думать. Он не умел разрываться между двумя сторонами, как наследный принц, делая хорошо и там, и там. Все его решения в жизни — это неминуемый отказ от одного во имя другого. Еще ни разу не получилось иначе, как бы Му Цин этого ни хотел. Они считают, что он бросил их в самый трудный момент, чтобы спастись самому. Не выдержал свалившихся на них тягот, хотя понятия не имели о тяготах, с которыми Му Цин жил годы до встречи с ними обоими. И даже после. Фэн Синь, должно быть, возненавидел его. Мама так и не дождалась ответов на вопросы и не задавала новых. Только тихо сказала: — Я так люблю тебя, Цин-эр. Му Цин старался дышать ровно и не давал ей касаться своего лица, чтобы она не заметила слезы, которые он не мог больше сдерживать. Сейчас перед еще сильнее постаревшей матерью, которую он не видел так долго, не зная даже, жива ли она, он снова чувствовал себя не мужчиной, воевавшим на поле боя с огромной саблей длиной больше его роста, а ребенком, лишившимся всего, кроме нее одной. Как в день, когда его отца казнили на городской площади. Словно поняв, о чем он думает, мама обняла его крепче. — Все хорошо. Я с тобой. Что бы ни случилось, все обязательно наладится. Му Цин уже слышал эти слова. От человека, который сейчас был далеко и считал его предателем. Человека, запах которого не исчезал, сколько ни вымывай волосы в ледяной воде рек и ручьев. Он мерещился повсюду, словно преследующий Му Цина призрак, как и отголосок его ци, навсегда оставившей отпечаток изнутри, под ребрами. И с этим тоже нужно было научиться жить и двигаться вперед. А пока Му Цин обнимал мать, стоя перед ней на коленях, и ждал, пока сможет хоть что-то сказать, не заплакав в ее руках в голос.