Ever this day, be at my side, To light and guard, Rule and guide. Guardian Angel Prayer
Узел, последний, затянулся быстро и легко. — Расслабься, — произнес Брендон тихим спокойным голосом. Мгновением прежде привязанное к щиколотке запястье дрогнуло. Неторопливо, Гилберт погладил Кевина по ноге, вверх до колена, затем, остановившись, повел руку дальше. Мышцы под пальцами были твердыми и напряженными. — Ты послушался, — выдохнул он, исследуя горячую кожу на ощупь. — Встретил меня именно так, как я и хотел. Тебя не придется наказывать. Видимо, именно вчерашняя угроза получить инъекцию и оказалась той убеждающей, что дожидаться его в постели, смиренным и раздетым, Тайлер расценил как меньшее из зол. — Я рад, что мы все же пришли к компромиссу, — сказал Гилберт, впрочем, без особой радости в голосе. Перед тем, как достать из кармана веревки, он сообщил Тайлеру, что свяжет его сегодня иначе: руки к ногам. Парню стоило узнать об этом заранее, до того, как Брендон начнет, — избежать излишней нервозности. Но ему и самому не мешало уже, наконец, настроиться. Брендон поспешил себе напомнить: он пришел к телу, не более. Однако и не менее, — и потому предупредил еще и о другом, с порога: — Никаких пререканий. Ни одного возражения. Сегодня не самый приятный день. К Тайлеру был четвертый его визит, — не считая того дня, когда мальчишку притащили сюда в бессознательном состоянии, — но первый, когда Брендон по-настоящему пожалел: сколь же много у него сегодня крала темнота. Тайлер не проронил ни слова, — ни пока он разматывал веревки, ни пока его связывал, — просто согнул ноги в коленях и ждал, что последует дальше. Послушно и молча. Том в такой позе, беззащитный и покорный, разогревал кровь одним лишь своим видом. Увы, сейчас Брендон мог взывать только к образам из своей памяти. Брендон повесил пиджак на изножье, затем ослабил галстук и приступил к манжетам. Сегодня он хотел раздеться. Пуговицы на рубашке расстегнулись одна за другой. Обычно его избавлял от одежды Том, — обнажаясь перед ним первым, — и весь процесс превращался в череду невозможно бесстыдных ласк и действий. Да, что ни говори, Том умел развлекать мужчин. Расстегнутый ремень выскользнул из петель. Брендон сложил его вдвое, — движение было привычным, заученным и в эту минуту совершенно бессмысленным. Брендон напряженно выдохнул: не время. Пока еще нет. Он не знал, нравился ли Тому сам процесс, но тот всегда соглашался на порку, — с легкостью, с какой люди обычно говорят «да» вещам, самим собой разумеющимся. Помедлив, нехотя, он положил ремень на кровать, — тоже в изножье. Все то, чем он играл с Томом, с этим Тайлером понадобится еще не скоро. Или нет?.. На мальчишку произвели впечатление ведь вовсе не угрозы физической боли, и послушаться заставило его совсем другое… Догадка чиркнула по Брендону, будто спичкой из отсыревшего коробка, — разгораясь медленно и с опозданием. — В твоей семье практиковали телесные наказания? — спросил он. — Бывало, — раздалось короткое и почти сразу же: ждать ответ долго не пришлось. — Как часто? — Не каждый день. Не каждый день, значит. Едва ли так ответит тот, кто схлопотал от вовремя не унявшего гнев родителя всего-то пару раз за детство. Значит, он оказался прав: братья привыкли к ремню. Том охотно выполнял его капризы, но отвечать по-настоящему, телом, так и не научился. Не успел. Да, его тело возбуждалось от порки, — чередуя удары с ласками, Брендону удалось его приручить и вышколить до рефлексов, — но все равно происходившее отдавало притворством. Тем, какое сидит внутри, но которое не скроешь. Брендон был уверен, что со временем Том бы обнаружил в боли и ее сладость, — всего лишь вопрос его, Брендона, терпения. Последним он обладал в избытке, — он не был тем, кто, дорвавшись до тела, терзал его в замутненном похотью рассудке. Его влечение всегда оставалось под контролем, — Брендон владел собой в постели с тем же чистым разумом и расчетливостью, с какими вел бизнес. — Не надо, — вдруг произнес Тайлер. Тихонько и глухо. — Не обесценивайте мое… все это… сейчас. — Я не собираюсь тебя бить, — ответил Брендон. — Не сегодня, во всяком случае. Мне совершенно незачем обесценивать, — повторил он за Тайлером; слово было подходящим и точным, — твое послушание и свое же обещание. Для тебя боль — пока лишь наказание. Что-то плохое и приносящее страдание. Или устрашение. Ты не один, кто так считает. Но верно это для тех, кто знаком только с одной из ее граней. А боль, Кевин, многогранна. Она как наслаждение. И то, и другое мало просто познать. Научиться их понимать — настоящее искусство. Но для искушенных ценителей, — хмыкнул Брендон. — Так что сегодня обойдемся ванилью. Для этой встречи он приготовил еще кое-что, не одни лишь веревки. Раздевшись до белья, он достал из пиджака небольшую бутылочку и опустился на кровать, устраиваясь перед раскрытым телом. Какая-то одежда, не удержавшись на металлической дуге изножья, с шорохом упала на пол. Одновременно раздался длинный прерывистый вздох. Брендон часто слышал похожие, — от Тома, — но этот звучал иначе. В нем не росло возбуждение, не притаилось ожидание неизбежного и неизвестного, — для каждой сессии Брендон придумывал что-то новое. Том заводился от предвкушения, но это тело его пока только боялось. Масло пролилось в ладонь и следом Брендону на бедро, — в темноте он не рассчитал количество. Крышка защелкнулась громко и резко, звук заставил Тайлера вздрогнуть. Отложив бутылку себе под ноги, Брендон снова его погладил, — по голени. Было немного непривычно почувствовать на ней волоски, — Том от них избавлялся, и его кожа везде была одинаково гладкой. Рука Брендона устремилась по стройной ноге к паху, там тоже были волосы, — их Брендон заметил еще вчера. Но сегодня у него была возможность изучить все внимательнее. Он пропустил их свозь пальцы: те не были ни жесткими, ни чрезмерно густыми, но, кажется, той длины, которую отмерила для них природа. Признаться, Брендон уже отвык от волос в мужском паху: шлюхи из эскортов тоже удаляли лишние, — но, в целом, ощущение ему пока что даже понравилось. По крайней мере, это было необычно. Шелковистая дорожка обрывалась у пупка, дальше напрягшийся от прикосновения живот был гладким и нежным. Брендон не стал тянуться до груди, менять позу не хотелось, тем более что масло в другой, свободной, ладони уже успело нагреться. Брендон приступил к массажу, прикасаясь к Тайлеру намеренно неторопливо и аккуратно, пока пальцы не начали вминаться в застывшие бедра легче, а паховые связки не перестали отвечать упрямым сопротивлением. Брендон добавил еще масла, — поймав себя на том, что и сам затаил дыхание. Чего он ожидал от следующей секунды? Возбужденный член в своей руке? Окрепший и набравший в тяжести, — со стекающей по головке смазкой? Наверное, да, — хоть обманчивое тело лишь вызволяло из памяти образы, прошлые, и дать новые не могло. «Это не Том», — стукнуло в виски, внезапно и остро, как приступ мигрени. Брендон мазнул ладонью по мягкому члену. Кажется, единственной части от Кевина Тайлера, что не превращалась в камень, стоило до нее лишь дотронуться. Этого следовало ожидать, но по Гилберту все равно ударило разочарованием. — Когда у тебя был последний секс? — У меня не было с мужчиной. — Это понятно. Когда с девушкой? — Летом. Кажется, в июле. — Ты не любишь секс? — услышанное озадачило: не слишком ли долгий перерыв для парня его возраста? — Люблю. С девчонками. Последнее слово выделялось намеренно и подчеркнуто. — Сейчас октябрь, — сказал Брендон. Повисла недолгая тишина, затем раздалось на выдохе: — К сожалению, не удалось никого похитить. — А ты, оказывается, острый на язык, — усмехнувшись в голос, Брендон увереннее сомкнул кисть на спящей плоти. Он двигал рукой, с ленивой неспешностью, как если бы сам процесс приносил ему удовольствие, и он всячески оттягивал бы финал. На самом же деле ожидая, когда хотя бы чуть-чуть покажется головка. Это случилось не сразу и не скоро, — ушло гораздо больше времени, чем вчера, — как будто Тайлер провалился в кому и растерял все заложенные в него природой рефлексы. Но когда отклик все же последовал, сердце Брендона забилось быстрее. Но не только в груди, в ладони тоже становилось горячее. Он знал, как отключить Тайлеру мозг, — чтобы тот перестал думать и сопротивляться. Умел измучить юношеское тело наслаждением и болью, когда единственное, что останется — дышать и чувствовать. Но это тело пока что не было к такому готово: оно могло испугаться его навсегда. Приласкав большим пальцем высунувшуюся головку, Брендон взялся за мошонку, прокатив по ладони аккуратные яички. Кисть заработала по стволу настойчивее. В чертовой темноте он не мог видеть лица, — и пусть даже для многого глаза и не нужны, — это раздражало. Зато он слышал, — как изменилось дыхание Тайлера, как постепенно стало глубже — успокаиваясь, затем снова ускорилось, и уже явно не от страха. Брендон не стал оттягивать момент, — все равно он был лишен всего того удовольствия, какое могло перед ним предстать, будь за окном светло. На миг он задумался, не завязать ли парню глаза, — хотя бы галстуком, — и включить свет, но вынужденно отбросил эту идею. Тайлер мог запаниковать, и его придется возбуждать заново. От перспективы почувствовать его опять вялый член Брендона покоробило. — Не зажимайся. Ощущения покажутся тебе странными, — предупредил он, — но до боли не дойдет. Благодаря маслу палец вошел в тугое отверстие быстро и легко. Внутри было горячо и узко; Брендон и не помнил в ком-то еще подобной тесноты. Кевин охнул и заелозил бедрами, инстинктивно пытаясь сняться, но Брендон лишь сжал его член, успев сгрести в ладонь и яйца. Нет, он не оставлял шанса сдвинуться. Тайлер пытался его вытолкнуть, — Брендон не мог не почувствовать его потуг, — за что и получил шлепок по бедру. — Успокойся, — шепнул он. — Это всего лишь палец. Всего лишь немного тебя поласкаю. Тебе понравится. Брендон подвигал им из стороны в сторону, вынул, мягко обвел нежный ободок колечка, — и снова скользнул внутрь, повторяя нехитрую последовательность действий. Обмякнуть члену под ладонью он не позволил. Хоть поначалу тот и утратил в твердости, но Брендон не оставлял его без внимания ни на секунду. А потом Тайлер снова задышал чаще и даже вскинул бедра к ласкающей руке. Движение было невольным, совсем неконтролируемым, и пока еще коротким и слабым, — Тайлер боролся с собственным телом, но все же проигрывал. Выиграть шансов не было, как ни старайся, — Брендон хорошо знал мужские тела, а конкретно это — и вовсе до каждого дюйма. Его палец все еще не погружался свободно, до этого было далеко, — но уже и без дикого сопротивления. И хотя Брендон давно привык к другим откликам, — ярким и четким, — эти, пока лишь первые, оказались не менее волнующими. И даже сбивающими с толку. Когда они встретились с Томом, тот уже был опытным любовником, но чтобы расслабить его изнутри — для этого требовалось больше усилий. Его брат оказался податливее. Мысли Брендона оборвались: Тайлер вдруг развел колени шире. Шумный выдох, длинный и прерывистый, разорвал тишину. Брендон надавил пальцем на гладкую стенку, — нащупывая чувствительное уплотнение. Кевин задрожал и, втянув воздух сквозь зубы, зашипел. Брендон ослабил давление. Мало кто из прежних любовников реагировал на столь примитивное действие так откровенно и сильно. Неискушенное тело Тайлера не знало таких ласк, не привыкло к ним и теперь выгибалось дугой, столь резкой и крутой, что ее очертания вырисовывались сквозь тьму. Брендона бросило в жар. Плоть вокруг его пальца сократилась, зажимая его жадными, тугими тисками, — словно желала и дальше удержать в себе его руку. Он ускорил кисть — у Тайлера на члене, пульсирующем теперь отчетливыми неровными толчками. Те стали чаще. Мгновением спустя, под скупой оборванный крик, в ладони Брендона стало мокро. Признаться, он не думал, что все закончится так скоро. Более того, он не думал, что все закончится оргазмом, — во всяком случае, в таком виде. Нет, что бы Тайлер ни думал о собственном теле, какую бы пуританскую ерунду не взрастил у себя в разуме, оно не отвергало такой секс, не отвергало ласки и прикосновения. Его тело не плутало в дебрях моралей и добродетелей, оно умело и хотело получать наслаждение. Брендон удовлетворенно прикрыл глаза: все-таки замена была найдена, он все правильно сделал. Следом поднес руку, липковатую от спермы и масла, себе к губам. На вкус Кевин Тайлер был другим, это чувствовалось даже сквозь пряный аромат сандала. Он был свежее. Брендону вдруг пришло на ум сравнение, возможно, даже излишне романтизированное, но образ был ярким и правильным. Кевин походил на розу. Пока еще бутон, но готовый вот-вот раскрыться всем своим прекрасным естеством, — как на том самом розовом кусте, в шипах которого Брендон взял своего первого Себастьяна. Брендон замер, переводя дыхание, — слишком резко оно сбилось. Собственный член, окрепший в два однозначных толчка, уперся в резинку белья. Масло лежало рядом, — он ощущал бутылочку бедром. Брендон стиснул ее в пальцах. Сомнение, кольнувшее куда-то в грудь, растаяло, так и не набрав силу. Щелкнула крышка. Наверное он знал, где-то в глубине души, что прямо сейчас совершает ошибку, — Брендон уже чувствовал и ее горечь, и одновременную тянущую сладость. Он не мог устоять. Тело, в котором он так давно не был, лежало прямо перед ним, наконец-то, усмиренное и покорное. Привстав на колени, он сдернул рывком белье, оставив его где-то на бедрах. Масло он вылил сразу себе на член, торопливо смазывая ствол. В глазах сгустился туман. Подхватив Тайлера под колени, Брендон придвинулся ближе, сгибая его пополам. Поняв, что вот-вот произойдет, тот неистово забился, — насколько позволяли связанные руки и ноги. — Нет, нет! — закричал Тайлер. Брендон вдавил его плечи в матрас, нависая над ним на вытянутых руках. Тайлер закрутил головой, возможно, чтобы достать до него и укусить, но Брендон лишь вдавил его в простыни. Головка скользнула меж ягодиц. На миг замерев у входа, он толкнулся вперед, преодолевая первое сопротивление. Раздался новый крик — беспомощности и отчаяния, и так же резко оборвался, — Брендон зажал искривленный рот ладонью. — Все, — хрипло выдохнул он, — тише… тише… Больнее уже не будет. Кажется, Тайлер его не слышал, продолжая трепыхаться и причиняя тем самым лишнюю боль. Не только себе, им обоим. Брендон еще не взял его полностью, он был внутри лишь наполовину, давая тому время привыкнуть. Ощущения не казались приятными, Кевин сжимал его член с какой-то звериной, адской силой. На лбу Брендона проступил пот, — ему было слишком туго и слишком тесно. Когда сопротивление начало слабеть, а затем и вовсе стихло, Кевин обмяк и тихо, почти беззвучно всхлипнул. Брендон двинул бедрами, поначалу коротко и осторожно. Второй толчок вышел глубже: он делал это тело своим.***
По виску сбежала новая капля. В руках задрожали мышцы, но Кевин не обращал внимания ни на пот, ни на мышечную перегрузку, — хотя, казалось, еще один такой подход, и он просто плюхнется со всего размаху лицом в пол. Вот когда упадет, тогда и прекратит. Он хотел этого, — вымотать себя до изнурения, — лишь бы только не думать. Лишь бы только не чувствовать ничего, кроме болезненно горящих под кожей мышц. Кевин не был уверен, что это сработает, но какой у него, запертого в четырех стенах, вариант вытравить из себя это чувство — обреченности и отчаяния? Подойдет что угодно, главное, не дать себе опуститься на дно. От своей глупой надежды он уже излечился — хватило одной ночи. Закончив отжиматься, Кевин поднялся на ноги, — повторить подход приседаний. То, что произошло вчера, произошло против его воли, — об этом не стоит забывать ни на секунду. Потому как стоило только дать себе слабину, как его тут же накрывало чувством вины и собственной никчемности. Нет! Он не виноват, что его тело отреагировало на прикосновения. Он не провоцировал насильника. Никто не провоцирует. Да, его тело оказалось слишком уступчивым, — но это было всего лишь тело. Разумом Кевин никогда не желал кончать, когда ему дрочит мужик, тем более еще и с пальцем в заднем проходе. Возможно, не скрывала бы того темнота, не наступил бы и оргазм — ни вчера, ни за день прежде. Ублюдку она только помогала, — спрятав то, что Кевин непременно должен был видеть: отвратительный уродливый порок. Проникновение расставило все по местам: он не хотел этого. Не мог хотеть. Если бы ублюдок засунул в него член раньше, от его стояка не осталось бы ни следа, Кевин был в этом уверен. В него будто впихнули то, что едва ли не разорвало его изнутри. Кроме распирающей боли и своей пульсирующей, судорожно сокращающейся задницы он не чувствовал ничего. И еще — тошнотворное омерзение. После, оставшись один, он долго вымывал себя изнутри, направляя в свою растраханную дырку струи душа и вычищая себя пальцем. Но избавиться от ощущения, как из него вытекает чужая сперма, скапливаясь на копчике, так и не вышло. Даже глубокой ночью Кевину все еще казалось, что та из него течет, хотя внутри было сухо, — он раз за разом проверял. В итоге он растревожил свой припухший анус настолько, что постоянно просыпался, — вход саднил и ныл. Казалось, внутри него что-то осталось, что-то постороннее, как будто невидимка забыл из него что-то вынуть. Когда боль, наконец, стихла, Кевин уже окончательно проснулся. В своей предрассветной мучительной бессоннице он пришел к сокрушившему выводу: в последние месяцы он слишком мало разговаривал с богом. Вот господь от него и отвернулся и наслал свою кару. Кевин не спрашивал: за что. Он ведь ее на самом деле заслужил: жизнь в Бруклине оторвала его от истин, — да и что он сделал, чтобы считать себя праведным? Он даже не пытался вернуть брата на должный путь, просто закрыл глаза и плыл по течению. Может, именно он, Кевин, и должен был затащить его к врачам — просьбами, обманом, да чем угодно. Что ж, теперь ему и самому придется пройти путь искупления. В двери щелкнул замок. Кевин не стал оборачиваться: наверняка верзила принес еду. Он успел присесть еще трижды, прежде чем до него дошло: он не слышал ни шагов, ни позвякивания посуды. Кто-то просто стоял в комнате и молча наблюдал. Кевин медленно обернулся. И хотя до заката было еще далеко, — кажется, гостей он знал. Кевин судорожно сглотнул. Невидимка перестал быть невидимым. На короткий миг Кевин замер, и лишь только затем развернулся к нему всем телом, дыша тяжело и ускоренно. Видеть этого человека воочию было странно, и даже сбивало с толку. Начиная с этой минуты, больше не существовало спрятанного во тьме фантома: перед ним стоял мужчина из плоти и крови. Его внимательные глаза, не слишком темные, — такого же цвета были у них с Томом, — смотрели глубоко и пристально, не то с насмешкой, не то больше с любопытством. Кевин не задавался целью представлять этого человека, ловить его очертания и додумывать детали, но все же он ожидал увидеть нечто совсем иное, чем видел сейчас. Он думал, что перед ним предстанет урод, обезображенный шрамами, ну или ожогами. Кому бы еще понадобилось похищать человека и трахать его в полной темноте? Но ни того ни другого Кевин не наблюдал. Перед ним стоял высокий мужчина, темноволосый, в темно-сером костюме в тонкую полоску. Он выглядел ухоженно и дорого. Он был старше Кевина, гораздо, лет на пятнадцать точно. И если бы Кевин не знал, что перед ним стоит психопат и насильник, он без сомнений назвал бы этого человека респектабельным. Он вполне мог быть юристом, банкиром или бизнесменом. Его внешность давала возможность быть даже медийным — такие вызывают в людях восхищение и притягивают публичное внимание. Уверенность и стиль, — современная версия Джона Кеннеди — младшего; они даже были похожи лицами. — Как ты, Кевин? — прозвучало низким, уже хорошо знакомым голосом. Кевин посмотрел на него в упор: едва ли его ответ требуется. — Думаю, перед моим отъездом нам есть о чем поговорить. Мне не хотелось бы после вчерашнего оставлять тебя надолго одного, но едва ли можно изменить график, — выдержав паузу, недолгую, тот продолжил. — С другой стороны, в сложившихся обстоятельствах есть плюсы. У тебя будет достаточно времени прийти в себя и успокоиться. Итак, первое, что бы мне хотелось прояснить. У нас был незащищенный контакт. Я слежу за своим здоровьем. Тебе не о чем беспокоиться. Прикрыв глаза, Кевин сделал глубокий длинный вдох. Господи, его насильник не хочет, чтобы он переживал из-за отсутствия гандона. Да этот вопрос стоял в списке Кевина последним! Ему, черт возьми, есть много о чем другом беспокоиться! Его поимел мужик, и это будет происходить теперь всякий раз, когда тому захочется в него всунуть. Он похищен, заперт и вообще находится неизвестно где! Да, здоровье — важная вещь, но когда твоя жизнь в руках психа и извращенца, вопросы инфекций отходят на задний план сами собой! — Я уезжаю через несколько часов. Вероятно, мое отсутствие растянется на три недели. Как ты помнишь, я говорил, что большую часть времени буду далеко, — сообщил невидимка. Невидимка… Как называть его теперь, Кевин не знал. Впрочем, какая разница, черт возьми. Кевин скрипнул зубами: затянувшаяся пауза, новая, была более чем красноречивой. Не сложно понять, зачем этот человек здесь. Кевин неуверенно переступил с ноги на ногу, а затем резко взялся за край футболки и в одно движение стянул ее через голову. — Не будем оттягивать момент? — с вызовом бросил он, напоровшись на внимательный взгляд. Тот не выдавал теперь ни единой эмоции. — Я так понимаю, в блокноте записана сцена прощания? Давайте реализуем ее быстрее. Реакции не последовало. Невидимка не сдвинулся ни на дюйм, даже не шелохнулся и просто продолжал за ним наблюдать. — Секс между мужчинами всегда острый, но это может приносить обоюдное удовольствие, — медленно проговорил тот. — Отлично. Предлагаю поторопиться. Глядя своему насильнику в глаза, Кевин вылез из штанов, оставаясь в одном белье. Удивительно, но так он почувствовал себя менее голым и гораздо более уверенным, чем еще секунду назад в своей взмокшей от пота одежде. — Не думаю, что сейчас ты этого хочешь. Кевин не удержался от глухого и глупого смешка. Тот просто слетел с губ — кривой и нервный. — Не меньше, чем вчера. Не сомневайтесь. — Вчера я поспешил. Но теперь, как ты уже явно понял, от этого не умирают. А мне стоит взять в расчет, на будущее: господь сотворил тебя слишком соблазнительным. Кевин не знал, что именно его толкнуло на следующий шаг. Откуда в нем взялась эта смелость — зашагать вперед, сокращая между ними расстояние. Он не анализировал. Потому что если бы только начал — никогда бы не решился. Онемевший от ярости кулак устремился вверх, — Кевин вложив в замах все силы. Невидимка увернулся, — как будто готовился к тому, что ему вот-вот врежут. Удар пришелся по касательной, — подонка даже толком не задело, зато самого Кевина занесло куда-то вбок и резко дернуло назад. Плечо полыхнуло огнем. Кевин сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. Несколько долгих, чертовски долгих, секунд ему становилось только больнее, но затем пришло резкое облегчение. Вместе с ним — свобода. Кевина снова отбросило в сторону, и он едва не врезался в кровать. Он вскинул голову, выпрямляясь, и развернулся к ублюдку лицом. Наверное, это было первое в его жизни такое сопротивление, — то, что осознанно разорвало в Кевине путы беспомощности и страха. Впервые, — прекрасно зная о последствиях, — Кевин все равно действовал. Он не будет терпеть молча. Все это время они смотрели друг на друга, кажется, даже не моргая. Невидимка покачал головой: он принял какое-то решение. Что ж, он тоже принял. Он отдавал себе полный отчет: эту выходку ему не простят. Последствия начнутся и, возможно, прямо сейчас. Пусть. Кевин сглотнул и сжал челюсть, — чтобы только не застучали зубы. Он пройдет свой путь искупления, какой бы тот ни был для него уготован. Он попытался мысленно прочитать молитву, но вспомнил лишь обрывок: but deliver us from evil. ____________ В последнем предложении приведены слова из молитвы The Lord's Prayer, с натяжкой соответствует рус. «но избавь нас от лукавого».