Невидимка подошел, глядя в глаза. Одна рука легла Кевину на бедро. Вторая коснулась лопатки. После ужина они поднялись сразу в спальню. Невидимка даже не отправил его в душ, хотя протрезветь Кевину не мешало. Хотя бы немного. Когда прислуга убрала опустевшую бутылку, до Кевина дошло, что невидимка выпил лишь бокал, все остальное досталось ему. Что ж, утром ему наверняка предстоит пожалеть о своей ненасытности, но пока похмелье не начало раскалывать голову, Кевин наслаждался каждой минутой охватившей его эйфории. По-прежнему не отрывая взгляда, невидимка прижал его, очень близко к себе, и наклонил голову. Еще немного и они коснутся губами. Кевин отпрянул. Не из-за губ: чужой член уперся ему в бедро.
— Пройдет совсем немного времени, и тебя от него не оттянешь, — невидимка притянул его обратно. — И запомни. Нет ничего зазорного в том, чтобы любить удовольствие. Будь то паштет на завтрак, книги из школьной библиотеки или секс. Любой секс, Кевин.
Кевин протестующе поджал губы: еще этих прогнозов ему не хватало! Этот самый член ему втискивали в зад, заставляли глотать — но, кажется, этого мало? Потребовалось еще и промыть ему мозги, что без всего этого он и жить не сможет? Кевину стало и смешно, и оскорбительно одновременно: собрался трахать — делай это хотя бы молча, нечего лезть к нему в голову. Он не был психологом и уж тем более о любителях мальчиков не знал ровным счетом ничего, но, кажется — Кевин вдруг замер — он мог поквитаться. Невидимка избегал поцелуев. Тот единственный порыв со стороны Кевина не закончился ничем и, как сказал сам невидимка, застал его врасплох. Что ж, у него тоже имелся список табу, — начиная от плотской связи с мужиками и заканчивая сном голышом. Но если до его границ здесь нет никому дела, зачем ему считаться с чужими? Кевин решительно схватился за широкие плечи: не любишь лизаться? Что ж… дай мне несколько секунд, приятель, и это тебя будет не оттянуть. Кевин переместил ладонь на темный затылок и подался вперед.
Происходящее напомнило тот самый недопоцелуй, Кевин просто влип губами в замерший рот. Замерший? Это хорошо. Отлично даже — сделать этому человеку что-то такое, что явно в его планы не входит. Кевин не стал терять времени, очень уж хотелось продолжить. Он скользнул языком по парализованным губам, самым кончиком и только по контуру. Теплые, плотные. Кевин посасывал каждую по очереди. Остановившись на нижней, он облизал сразу обе и, пока невидимка его еще не оттолкнул, углубил поцелуй. Теперь по-настоящему. Протестуешь? Замечательно. Кевин сделал это нарочито грубо — девочек он целовал осторожнее, нежно и ласково. А с похитителями не церемонятся.
Невидимка позволил ему этот напор, но сам никак не отвечал. Кевин почувствовал слепой злой азарт: нет, чувак, ты не сможешь так долго. Ты не устоишь. Было ли ему противно целовать мужика? Сейчас Кевин об этом не думал. А если станет — достаточно представить, что рот не мужской, хоть и щетина, успевшая проступить к вечеру, легонько царапала подбородок. Ну и черт с ним, с этим человеком он уже занимался вещами гораздо более грязными… да и, в конце концов, ему нравилось целоваться! Додумать мысль Кевин не успел: аллилуйя, невидимка вышел из летаргического сна. Они тупо столкнулись языками, несколько раз зубами. Поцелуй очень отличался от тех, к каким Кевин привык. С девчонками было проще, они растекались лужицей и позволяли вести — сейчас так не получалось: невидимка пытался перехватить инициативу. Кевин стиснул пальцы в его волосах. Кого тот пытается засосать? Чемпиона школы по поцелуям? Да вот куда там. Обойдется. Свободной рукой Кевин скомкал на нем рубашку, чуть выше поясницы: вот теперь, детка, все только начинается, сейчас папочка тебе покажет мастер-класс.
Кевин целовался так, будто в последний раз. Как если бы кто-то сказал ему по секрету, что через пять минут в Землю влетит огромный астероид и разнесет все к чертям. Спина под ладонью напряглась. Очень скоро раздался едва слышный, короткий стон. Следом — сбившееся дыхание. Да-да, вот так, Кевину тоже нравилось, когда кончиком языка щекотали верхнее небо, невозможно же сдержаться…. Невидимка вздрогнул, и Кевин это повторил. Так-то.
Кевин зашипел. Внизу живота вдруг стало плотно и туго. Его штаны слезли на бедра, и теперь мягкое белье, единственная преграда, беспрепятственно позволяло тискать его за мошонку. С какой-то стороны, это было по-своему приятно — невидимка не сжимал слишком сильно, словно точно зная порог, за которым последует боль. Его рука скользнула Кевину по груди, сначала по свитеру, но быстро нырнула к коже, поглаживая ее голую у пупка и на ребрах. Свитер бесцеремонно пополз вверх. От выпитого Кевину было жарко, он вспотел под теплой одеждой. Воздух в комнате, немного прохладный, невидимой вуалью обволок кожу. Кевин поднял руки. Он сделал это еще до озвученной команды: хочешь трогать — трогай, в конце концов, он не собачка, чтобы постоянно ждать «повернись туда, сделай то, сделай это». Стянув свитер, невидимка снова его огладил, неспешно спереди и так же неторопливо сзади, явно получая удовольствие от этого процесса, затем ладонь исчезла. У Кевина сбилось дыхание, — под резинкой белья его словно ударило током, следом повело голову. Его слабое тело не пришлось даже возбуждать ртом — хватало рук. Алые пятна проступили у Кевина на шее и быстро по ней растеклись. Невидимка провел по ним пальцами и губами. Покрасневшая кожа стала горячее. Кевин легко мог рассмотреть свой стыд в отражении ночного окна, но он опустил глаза — к руке, что непрерывно трогала его в паху. Глаза закрылись сами собой. В какой-то момент он услышал сдавленный стон. Новый. Свой.
Прогнувшись в спине, Кевин потерял равновесие. Он схватился за невидимку крепче, — за спину и зачем-то за локоть, как если бы это его остановило и заставило прекратить шарить у него в трусах. Нет, он не прекратит. Да и хотел ли этого Кевин сейчас? Конечно, да. Но еще отчаяннее, еще постыднее он желал, чтобы нарастающий там жар стал еще жарче. Кевин зажмурился: греховные инстинкты побеждали его пьяную душу.
Они снова засосались — словно стремясь вылизать друг другу горло. Ноги оторвались от пола. Что-то сильное и мощное подхватило его под ягодицы, и Кевин крепко к нему прижался. Он даже не успел понять, что перемещается в пространстве, как спиной почувствовал матрас. Ладони, столь же горячие, как и его собственная кожа, вернулись на его тело. Кевин тихонько простонал. Оказывается, у него были чувствительные соски, и его соскам нравилось, чтобы их щипали. В голове пронеслась сумасшедшая мысль: когда-нибудь он обязательно попросит девушек делать так же. Девушек же можно просить о таком? Не посчитают же они его извращенцем?
Приспущенные штаны, вместе с бельем, сползли до колен. Не открывая глаз, Кевин шумно засопел: невидимка гладил его там, где росли волосы, но до возбужденного члена почему-то не дотрагивался. Каждое касание заставляло Кевина желать еще, желать большего — чтобы к его стволу притронулись сейчас же, хотя бы ненадолго, хотя бы случайно. Кевин задрожал.
Это, наконец, произошло, и даже не один раз. Но повторялось столь редко и лишь только когда Кевин сам вскидывал бедра, — он готов был в голос просить сделать так еще. С его тела уже исчезла последняя одежда, кажется, правый носок. Или левый — есть разница? И, кажется, на его оголенной коже не осталось ни дюйма, куда бы влажные губы не поставили свою жалящую печать. Или зубы — невидимка покусывал его шею, живот, снова грудь, вдавливая ему плечи в матрас, когда Кевин начинал слишком часто дергаться.
Кевина перевернуло лицом вниз, плотью он уперся в матрас. Он вжался в него и животом — так меньше ныло, но невидимка торопливо поставил его на локти и колени. Кевин уронил голову: он знал, что последует дальше, но отчего-то ему было все равно — в конце концов, они уже это делали. Он схватился за член: он набух так давно и так туго, что от первого же движения Кевин громко засопел.
— Нет, — его руку тут же вернули на место. — Позже.
Кевин стиснул зубы: а, может, он и хотел, чтобы все закончилось поскорее? Быстрее кончить и ни о чем не думать. Успеть отключиться, пока вина не пустит яд по венам. Так же может случиться снова? Правая кисть бессильно сомкнулась в кулак. Как же он устал от своего бесконечного стыда! К тому же, еще немного, и его член, не получив немедленной разрядки, треснет или вовсе отпадет.
Ануса коснулось мягкое и мокрое, частое дыхание осело в ложбинке влагой. Кевин упал грудью на простыни. У него снова полыхнули щеки, но он уже не обращал внимания на заволакивающий душу стыд: хватит. Ведь если на минуту позволить себе забыть, что там внутри и ничего не должно быть, то на самом деле это было… Кевин не знал, как назвать. В висках билось всего одно слово. Волшебно. Отросшая челка коснулась простыни. Кевин всхлипнул. О таком он точно не осмелится попросить девчонку, даже не осмелится думать, когда отсюда выберется. Но сейчас… сейчас он мог. Кевин расставил шире колени — язык входил в него все дальше и глубже. Или же он просто настолько этого хотел, что казалось, будто так происходит на самом деле. Рвано выдохнув, Кевин отдался тому, для чего много слов и не требовалось — лишь одно. Бомбически.
— Ложись, — позади сбоку вдруг прогнулся матрас. Кевин повернул голову. Невидимка, все еще одетый, указал на свои бедра. — Просто разреши мне это сделать, — добавил он, глядя Кевину в распахнувшиеся глаза.
Сердце Кевина пропустило удар. Черт, тот ведь говорил, что собирается его наказать. Почему же он не отнесся к этому всерьез и, расслабившись, принял за шутку? Сомкнутыми губами Кевин втянул воздух.
— За что? — прошептал он едва слышно. — Ремнем?
Невидимка покачал головой. Кевин так и не понял, что это значило: то ли не ремнем, то ли отвечать он просто не собирался.
Кевин поднялся на руках, но, видимо, приказ исполнялся слишком медленно — невидимка дернул его за локоть и затащил на себя. За сковавшим страхом, Кевин и не почувствовал, когда именно его яйца снова оказались в кулаке. Понял лишь тогда, когда дернулся всем телом — по спине прошлась ладонь и спустилась на ягодицы. Пока что ласково. Так гладила мама — после того, как дед излишне поусердствовал. Раздался шлепок. Происходящее напоминало то, что происходило с ним и Томом в родительском доме. Дед точно так же клал их себе на колени, каждого в порядке очереди, зависело от провинности. Пока наказывают одного, второй должен смотреть — такими были правила. Более виноватого наказывали вторым. Правда, дед бил не рукой — для них с Томом всегда был уготован ремень. Кевин скомкал пальцами простыню: а может, тот и сейчас был наготове? Дед ведь тоже начинал бить несильно, а потом… Второй шлепок пришелся на другую сторону. Кевин крупно вздрогнул: невидимка огладил его ударенную кожу. Под его ладонью та почесывалась и зудела.
— Знаешь, а ты забавный, когда выпьешь, — раздалось перед новым шлепком. — И даже милый.
Кевин напряженно выдохнул. Забавный, значит, забавный. Милый так милый. Ему было плевать. Ему было слишком страшно, чтобы обращать внимание на чушь. Удары чередовались с мягкими прикосновениями. После каждого такого оно, ласкающее, казалось заботливее, но и новый шлепок чувствовался острее. Как острее ощущалось и то, что вторая ладонь делала у него между ног. Все это время, практически не переставая, невидимка гладил его мошонку, а когда сжимал головку, Кевин едва не вскрикивал от этих непонятных, противоречивых действий. И таких же противоречивых ощущений. Его плавящее возбуждение не просто не ушло, наоборот, лишь усиливалось, как нарастал и жар в тех местах, на которые приходились шлепки.
— Сколько было ударов?
— Десять? — число Кевин назвал наугад. От страха, напряжения и возбуждения его всего трясло — ему было не до точных цифр.
Невидимка хмыкнул:
— В следующий раз будешь считать. Иначе накажу. Ремнем.
Раздался щелчок. Прохладное и мокрое мазнуло меж ягодиц. Кевин поежился: гель будто вынули из морозилки. Скользкое, но на этот раз твердое легко вошло в него и теперь медленно двигалось то в глубину, то из стороны в сторону. Следующее погружение заполнило анус плотнее. Кевин замер. Наверное, это были пальцы, но он не был уверен. Он ведь совсем не знал, чего ждать от этого человека — что придет тому на ум. Его яйца снова перекатились в ладони, следом та уверенно взялась за его член. Невидимка что-то сказал, что он не разобрал, он слышал лишь голос. Внутри ненадолго стало пусто. Но зато когда он снова почувствовал на входе давление, следом пришла боль. Кевина прошило молнией. Он выгнулся, увиливая, отводя зад от втискивающейся в него боли, но получилось лишь беспомощно закусить губы, он не мог сдвинуться ни на дюйм. Пальцы внутри прокрутились. Кевин жалостливо всхлипнул.
— Дыши, мальчик. Ты сможешь их принять.
Нет, он не мог. Не мог! Кевин покрылся липкой испариной. Полыхнула ягодица. Кевин взвился и вскрикнул: «Не надо!», — но удар все равно повторился. Боль из заднего прохода устремилась в мышцы. Паника обрушилась на Кевина штормовой волной; он даже перестал чувствовать внутри себя растяжение. Он ведь так и знал, знал, что выпорют его до визгу.
— Тише, — заговорил невидимка. — Больше не буду. А это всего лишь три пальца. Я не собираюсь засовывать в тебя всю руку.
Его голос звучал негромко и успокаивающе, а потом эти самые три пальца сделали внутри что-то такое, отчего Кевина тряхнуло. Простонал он уже не от сплошного страдания, — узел, завязавшись в паху, затянулся и запульсировал.
— Когда-то у нас не получилось убедить твое тело их взять, а сейчас ты постанываешь от удовольствия, — невидимка надавил ему на шею. — И даже кричишь.
Кевин действительно закричал. Лежа с оттопыренной задницей, он все отчетливее чувствовал, как в ней орудуют пальцы, и это от них в нем натягивались какие-то невидимые нити. Он не понимал, как это работает, но его нутро требовало еще — надавить, потрогать, погладить. Там, от малейших шевелений, становилось так сладко…
— Надеюсь, хотя бы сейчас ты выслушаешь меня внимательно, — голос невидимки потек на кожу. Кевин заелозил бедрами, его потряхивало мелкой, непрерывной дрожью. — Я не дам твоему телу ничего того, что оно не сможет от меня принять.
Следом он сказал лечь на живот. Кевин сполз с его коленей. Ремень упал на простыню. Прямо перед его лицом. Исчезнувшие пальцы принесли и пустоту, и облегчение. Зашуршала одежда. Кевин выполнил еще один приказ: раздвинуть ягодицы, не двигаться и ждать, пока в него не войдут. Он спрятал пылающее лицо в подушку. Его отверстие было растянуто, оно сужалось, если только приложить усилия, но даже специально он не мог сомкнуть его до обычного состояния. Что если он таким и останется? С дырой вместо щели? Конечно, это случится не сегодня, но если такое будет происходить из раза в раз?
Невидимка лег рядом и перевернул его на бок, к себе спиной. Теплые губы коснулись Кевина в плечо, невидимка что-то шепнул и подсунул руку ему под ребра. Головка надавила на вход и толкнулась, натягивая стенки. Кевин испуганно поджал ноги: он боялся проникновения. Он обернулся и зажмурился, встревоженно сведя брови. Невидимка подхватил его за ногу, и Кевин судорожно схватился за свое колено. Внутри все замерло. Погрузившись до конца, замерла и распирающая плоть, — Кевин больше не ощущал в себе движения. Боль, какой он так боялся, не пришла, скорее, это было тянущее натяжение и только на самом входе. Кевин распахнул глаза — невидимка наблюдал за его лицом.
— Все хорошо? — Кевин не ответил, просто моргнул. — Ты безумно сексуален, — невидимка двинул бедрами.
Когда он входил медленно, без толчков и рывков, Кевин жмурился и морщился — непрерывная амплитуда таранящих бедер выжимала из легких воздух. Выдох, длинный, короткий, переходил в стон. Кевин бессильно запрокинул голову. На стопе поджались пальцы — будто кто-то согнул их за Кевина, сам он не чувствовал своего тела. Его уносило в размеренный, четкий ритм чужого. Он принадлежал его темпу. Даже когда тот стихал, жар внутри продолжал пульсировать и тек на член — от ладони сверху. А он, насаженный на ствол, кусал губы, то и дело поскуливал, плотно-плотно прикрывая глаза, и всякий раз наталкивался на чужие, когда было особенно туго, особенно сладко. Те горели восторгом и азартом. Кевин стонал теперь непрерывно — не мог держать в себе эти порочные звуки. Не получалось.
Невидимка убрал его пальцы с покрасневшего колена и накрыл Кевину член его же ладонью. Лицо обдало огнем: он никогда не мастурбировал при посторонних. Он всегда делал это тайком, испытывая затем густой осадок вины и собственной неправильности, и тот волочился за ним многими днями. Сейчас ему было почти что плевать. Плевать, черт возьми. Он хотел этого удовольствия. Кевин задвигал рукой.
— Да… да, — вжавшись губами в его висок, невидимка ускорился, как будто наслаждение Кевина передавалось и ему. — Давай.
— Еще… еще! — вскрикнул Кевин. — Я сейчас!
Он не знал, о чем просит, он был на грани и не в себе. Вот-вот, еще чуть-чуть… почти… Кевин выгнулся. Свой крик, долгий и протяжный, он слышал со стороны. В обрушившемся шторме его трясло и болтало. Крик второго человека оборвался сдавленным рыком. После он замер, вминая пальцы Кевину в плечо.
***
Декабрь 2015
Кевин приблизился к окну. Источник шума обнаружился на подоконнике. От стекла натопленной комнаты шло тепло, и птицы то и дело прилетали погреться. Кевин уже подумывал о том, чтобы поставить им кормушку — какое-никакое развлечение. Новый гость выглядел забавно и немного несуразно. Так бывает, некоторые птицы ведут себя нелепо. Кевин улыбнулся: когда-то он тоже сделал нелепого голубя — из бумаги. У Тома получилось хорошо, а у него — без одного крыла. Кевин уже и не помнил, сколько им было лет, — точно не больше десяти, — да и кто мог научить их делать бумажные фигурки. Но кто-то же учил, и Том очень полюбил это занятие. Своего голубя он подарил Кевину — с двумя крыльями, как положено, и на каждом написал карандашом их имена. В ответ Кевин отдал ему своего. Вообще-то он хотел его выбросить, но брат сказал, что тоже хочет подарок. Куда впоследствии Том его дел, Кевин не знал: тот часто терял вещи. Свой же подарок Кевин бережно спрятал в коробку, куда складировал всякие-разные, чрезвычайно важные мелочи: вырванная журнальная страница с Бритни, сухая ветка, похожая на букву «К», календарь футбольного сезона, деревянный брелок с вырезанным пацификом. Перед отъездом в Нью-Йорк он выбросил всю коробку: нечего хранить хлам.
Кевин всмотрелся в сумеречное небо. Что еще у него было от брата, кроме одного лица? Что осталось у них друг от друга после того, как тот уехал? Мать избавилась от всех вещей, даже не оставила ни одной фотокарточки. Еще недавно Кевин думал, что это к лучшему. Потому что еще недавно он был полным кретином. Как же старательно все они вычеркнули Томаса из своих жизней, а он так охотно принял участие в этом театре абсурда. Спать Кевин лег с тяжелым сердцем, и в следующие дни старался о брате не думать: тоска слишком настойчиво заволакивала душу, а отвлечься было нечем.
Однако чем больше он старался, тем хуже выходило. Начиная с декабря, Кевин снова оказался предоставлен сам себе и своему одиночеству. Никто не ограничивал его перемещений в пределах дома и аллей, никто не запирал его на ключ, но от скуки можно было сдохнуть. Верзила с ним по-прежнему не разговаривал, прислуга отвечала, но столь односложно и скупо, что Кевин уже и не пытался вести с ними бесед. Женщин оказалось в доме две, и ни одна из них не оказалась пригодной элементарно поболтать. С ним держались вежливо и учтиво, но старательно избегали любых контактов, помимо тех, что непосредственно касались вопросов его комфорта. От нечего делать Кевин постоянно читал, — еще три книги пополнили стопку завершенных. В перерывах он выходил на пробежки, занимался йогой, силовыми упражнениями и отоспался, кажется, на полжизни вперед, но ему катастрофически не хватало связи с миром внешним. За последние месяцы невидимка был единственным человеком, кто желал с ним общаться.
Разбуженный стуком в дверь, Кевин открыл глаза. Странно, уборку никогда не начинали, пока он не проснется. Верзила тоже к нему не заходил — за едой Кевин теперь спускался в столовую, и даже сам распоряжался, во сколько ему подать обед и ужин. Завтрак словно дожидался его пробуждения: как только Кевин появлялся в столовой, для него тут же подавали свежее и горячее.
— Войдите, — Кевин зевнул. Он снова спал в пижаме — так было привычнее, поэтому просто откинул одеяло и сел на кровать. Нарушителем сна оказался верзила.
— С тобой хотят поговорить, — сообщил он, протягивая Кевину телефон. Спросонья он чуть было не спросил «кто» — глупее вопроса не придумать. Кевин подавил новый зевок.
— Привет, — раздалось в ухо. — Как ты?
— Нормально.
— Чем занимаешься?
— Пока ничем. Ты меня разбудил.
— А вообще?
— Приступил ко второй стопке, — поделился Кевин, подразумевая тот сет книг, который невидимка оставил ему прямо перед своим отъездом. Кевин не стал разбирать их, расставляя по полке. Ему нравилось наблюдать, как первая стопка, уже прочитанного, становилась все выше, а вторая постепенно уменьшалась.
— Что на этот раз? — поинтересовался тот. — Снова первая попавшаяся?
— Практически. Та, что лежала верхней.
— Не помню, что там.
— Голландская живопись.
— Тебе интересно?
— Пойдет, — Кевин не сдержал зевок.
— Ты бегаешь?
— Бегаю.
— Хорошо, Кевин. Я рад, что время ты проводишь более или менее сносно. Я не хотел будить, но самому пора ложиться. Завтра много дел. Но я тебе перезвоню на днях.
— Стой, — на Кевина словно вылили ушат ледяной воды. — Ты… ты в Америке?
— Пока да, но скоро в Европу.
— Подожди, не отключайся! Ты в каком городе? — Кевин выдал скороговоркой.
— Эл.Эй.
— Надолго? — сердце едва не выпрыгнуло из груди.
— Нет, еще пару дней и в Берлин.
У Кевина засосало под ложечкой: черт, только бы они не пересеклись с Томом, в случайном гей-клубе, например, — или мало ли где брат мог отвисать. Кевин ведь и не представлял, какой жизнью тот сейчас живет, равно как и до сих пор не мог понять, где и как невидимка мог повстречать его самого. Что будет, если он увидит Тома? Пройдет мимо? Едва ли. Кевин очень сомневался, что повсеместные фантазии на тему секса с близняшками распространяются исключительно на девушек. Что если невидимка решит украсть и брата и держать при себе сразу двоих?
Они разговаривали не больше пяти минут, затем невидимка попрощался, еще раз пообещав позвонить из Берлина. Оставшись снова в одиночестве, Кевин откинулся на подушки. Между ним и этим человеком простиралась пропасть, и Кевин был не в силах толком осмыслить ее масштаб. Дело было не только в деньгах, каждый из них обитал в своей, параллельной, реальности. Побывать на двух континентах за одну неделю — он с трудом представлял себе такую жизнь. Да и как он мог? Мальчишкой он безвылазно торчал в Баме. На этом месте Кевин снова возвращался к вопросу, ответ на который он так и не нашел: зачем человеку подобного сорта понадобился простой парень с юга? После ночи в праздник Благодарения Кевина не отпускали бесконечные «зачем». Зачем, например, понадобилось напичкать его наркотой? Та была очень хорошего качества — Кевин ведь даже не понял, что был под кайфом, и догадался лишь утром: похмелье не слишком-то походило на алкогольное. Его то бросало в безысходную тоску, то появлялось ничем не мотивированное, бурное желание что-то делать. К обеду все это прошло, но Кевин пришел к неприятному и довольно тревожному выводу. Практически то же самое он ощущал после Молли. К тому же, едва ли он мог в своем обычном сознании трахаться с такой одержимостью, с какой делал это вчера, — он даже с девушками не замечал за собой подобного.
— Что было в вине? — спросил он за столом, перелистывая в памяти ночные подробности. Он помнил все, будто кто-то заснял произошедшее на пленку и крутил ее у Кевина перед глазами по новому и новому кругу.
— Неважно, — невидимка отмахнулся.
— Я не хочу, чтобы ты делал так снова.
— Я и не собирался.
После обеда они пошли гулять. Невидимка провел его в зал — тот самый, бальный, что пустовал в особняке у центрального входа. Это было похоже на путешествие к великану, о котором Кевин так сильно мечтал в детстве. Помещение превосходило размерами весь родительский дом, и дело было не в обмане зрения из-за отсутствия мебели и голых стен. Хотя стены как раз-таки голыми не были. Черт, Кевин даже не знал, как называются все эти штуки в декоре. Лепнина? Фрески? Хотя фрески — это ведь о соборах, или нет? Впрочем, неважно. В этом зале они поцеловались. Точнее, так: это невидимка его поцеловал, жадно и глубоко, с явным намеком на продолжение вечером.
Покончив с ужином, уже в спальне, он его раздел, сразу догола, но вместо кровати подвел к высокому зеркалу.
— Что плохого в том, что тебя хотят? — спросил он Кевина на ухо. — Желают твое тело? Хотят доставить ему удовольствие?
Кевин промолчал. В целом, плохого ничего не было. Если бы не одно «но», перечеркивающее всю эту прозрачную логику: этого желал его похититель, распоряжающийся его телом будто собственным.
— Кевин, — вкрадчиво-спокойный шепот сел на щеку. — Разреши себе это.
После невидимка поставил его на колени, расстегнул на брюках ширинку и начал мастурбировать прямо перед его лицом. Даже не заставил отсасывать, просто водил влажной головкой по его щекам.
Мать сказала, чтобы он не сравнивал себя с Томом. Почему? Разве сам он был чище? Не был. Но в одном она оказалась совершенно права: ему действительно не стоит равнять себя с братом, — в тот вечер Кевин понял, что он гораздо, гораздо хуже. Том сорвался в Эл.Эй. вместе с каким-то чуваком. И хоть Кевин не мог этого осознать, похоже, что у них были друг к другу чувства. В любом случае, это была не хитрость, не выгода и не стремление выторговать телом безопасность. Том никогда бы не согласился стать шлюхой, а вот о себе Кевин не мог теперь так сказать: именно этим он и занимался — он выторговывал. И, кажется, даже начал как-то привыкать к подобному положению вещей. Ему было плевать на то, как чужая сперма стекала по щекам, он с равнодушием облизал ее с пальцев, и даже теплый, терпковатый вкус мужского семени не вызвал в нем отвращения, какое должен был.
— Как Эл.Эй.? — спросил Кевин в их второй телефонный разговор. Тот состоялся спустя три дня после первого и, к счастью, не ранним утром — после обеда. Всю ночь Кевин ворочался и не мог найти себе места: для шлюхи у него была слишком говорливая совесть.
— Да как обычно.
— Наверное, красивый город, — предположил Кевин.
— Наверное?
— Я там не был.
— Ты же американец.
— Не часто путешествующий.
— Не нравится менять места?
— Может и нравится, кто знает. Просто не представилось возможности. Знаешь, так бывает, — хмыкнул Кевин, — живешь в стране, а ничего не видишь. Вот взять хотя бы Великобританию.
— Все впереди, — заверил невидимка. — Если ты сам этого захочешь.
Эта беседа длилась дольше. Вместе они обсудили прочитанные Кевином книги, и на какое-то время разговор увлек настолько, что он даже забыл о присутствии верзилы за спиной. Когда настало время телефон вернуть, Кевин натолкнулся на его любопытные глаза.
— Что ты на меня так уставился? — бросил он. — Ревнуешь?
— Не упусти шанс.
— Это какой же?
— Сменить обстановку.
Что ж, совет был хорошим — не поспоришь.
Спустя неделю в столовой появилась елка — с красными шарами и золотыми тканевыми бантиками. Значит, Рождество совсем скоро. Невидимка больше не звонил и, видимо, приезжать сюда до праздника не намеревался. Кевин думал, что его заставят позвонить маме, но и этого не случилось. Было ли это к лучшему, он не знал. Снова лгать о работе не вышло бы, и в ее глазах он снова предстал бы обыкновенным предателем, но он хотя бы услышал бы ее голос. Вакуум, в котором он оказался, переносился с каждым днем все труднее. Кевин чувствовал себя так, словно его выбросило из жизни, а миру было совершенно плевать на его исчезновение. Даже в доме никому не было дела, чем он занимался днями напролет. Впрочем, и самому Кевину не было до себя уже никакого дела. Если поначалу он старался придерживаться хоть какого-то графика, то с каждым днем в этом намерении все отчетливее виделась глубокая бессмысленность, и Кевин попросту забил. К тому же, у него начались проблемы со сном — глаза смыкались все чаще с рассветом.
О том, что Рождество наступило, он понял по ярко упакованной коробке под елкой. Конверт «Кевину» под нарядно-желтой лентой он распечатал прямо в столовой.
Я лишил тебя привычных вещей. Но что-то я могу и вернуть.
P.S. Приеду послезавтра.
На обороте карточки было написано еще два слова. Кевин перечитал их трижды. Он не знал, что почувствовал в этот момент. Удивление? Любопытство? Сотни вопросов «зачем»? Нет, ничего из этого. Просто невидимка обрел имя. Брендон Гилберт.
Содержимое коробки Кевин посмотрел уже после завтрака, у себя в спальне. В подарок на Рождество он получил крестик и Библию. Красивые вещи, дорогие. Каждый из предметов был упакован отдельно, и кто-то очень постарался над оформлением. Кевин взглянул себе в ладонь. Распятие из светлого металла сверкнуло благородным серым отливом. Помедлив, он убрал все это в ящик. Он не был больше достоин этих вещей.
