What’s not to like?
Март 2016 Облокотившись на поручни, Кевин проводил взглядом крупную, размером с откормленного гуся, птицу. Та долго кружила рядом, над самой головой, и в какой-то момент резко спикировала к воде с тем противным звуком, каким пищат собачьи игрушки. Ухватив добычу, птица устремилась ввысь, а Кевин вернулся к созерцанию водной глади и бескрайней линии горизонта; в бухте море чувствовалось иначе. Клонящиеся к закату лучи уже не преломлялись в воде слепящими бликами, но алеющий солнечный шар все еще не позволял смотреть на небо без того, чтобы не спрятаться за собственную ладонь. Солнцезащитные очки Кевин бросил в шезлонге у бассейна, и чтобы вернуться за ними пришлось бы преодолеть половину палубы. Кевину было лень. Безмятежность поглощавшей его стихии вводила в гипнотическое состояние: Кевину не хотелось ничего, кроме как неподвижно пялиться вдаль до самой темноты. Перед отъездом он бросил в сумку начатую пачку сигарет, надеясь вымолить у Гилберта разрешение хотя бы на одну в день. Он научился уговаривать Гилберта ртом, — во всех смыслах, — но к куреву не тянуло, поэтому по утрам Кевин сосал Гилберту исключительно безвозмездно. Впрочем, и без сигарет это была стоящая сделка. Кевин и представить не мог, насколько ему все понравится: и само море, и белоснежная тридцатипятиметровая яхта с приготовленной для них каютой втрое больше тех, что остались пустовать, — иных пассажиров, кроме них с Гилбертом, не предполагалось. Разумеется, на яхте туда-сюда сновал шкипер, двое человек с кухни и уборщик каюты. Кевин видел всех четверых впервые, ни один не входил в штат прислуги Гилберта. На второй день он уже не замечал постороннего присутствия и, позабыв самым безответственным образом о флаконах кремов, какие Робер прислал ему в Лондон, напитывался припекающим солнцем, валялся на мягких диванах на открытой верхней палубе и, потягивая коктейли, отмокал в бассейне. Нырнуть в море Гилберт не дал, сказав, что вода еще холодна для купаний. Из-за солнца идеальная картинка, созданная Робером для окончательного сведения мистера Гилберта с ума, кое-где пошла неровными пятнами и в некоторых местах уже шелушилась: у Кевина обгорел нос и лоб, покраснели плечи. Однако если что мистера Гилберта и лишало рассудка, то точно не его вылощенная внешность — Кевин ручался за это собственной задницей, там член Гилберта бывал ежедневно. Миссис Олби, нанятая для Кевина педагог по этикету, полагала, что обаяние Кевина, — в придачу к столь чистому, будто с полотен, лицу, — таилось в его естественной непринужденности, резко выделявшей его из тех, с кем мистер Гилберт привык заключать дружеские отношения и вести дела. Природу их отношений Кевин не стал оспаривать, а в остальном, похоже, та оказалась и прозорливее Робера. Занятия начались за десять дней до путешествия, и Кевину пришлось пойти на хитрость, чтобы это случилось до поездки — Брендон высказался категорически против того, чтобы Кевин похоронил себя под лавиной заданий, какие от него потребует подготовить миссис Олби. Кевин, тогда еще не знавший, насколько Гилберт окажется прав, просто перестал подражать ему вслепую — начал есть и держаться за столом так, как это делали на Седжерс Роуд, причмокивая, жуя и отхлебывая с булькающими звуками и одновременно болтая: если Гилберт не понимал словами, он увидит потенциал Тайлеров в действии. Терпение Гилберта закончилось через полчаса — он не сказал Кевину ни слова, только лишь сообщил дни, по которым будут проходить его занятия. Меньше всего Кевин ожидал увидеть спустя два дня сушеную летучую мышь. На роль своего учителя он представлял кого-то ближе к средним летам и точно мужчину — джентльмена, за которым ему следует повторять, но Гилберт, похоже, решил его проучить, бросив в лапы доисторического дракона. Миссис Олби, — Кевин не знал ее первого имени, — прежде работала над Ив и отзывалась о ней как о невероятно чуткой девочке, хоть и временами капризной. Ну да, ну да, акулы тоже хрупкие и ранимые существа, разве нет? Разумеется, вслух Кевин этого не сказал и с напускным интересом продолжил слушать истории, как вместе с миссис Олби Ив превращалась в сдержанную леди, чем первая была невероятно горда. За Кевина она взялась рьяно и с той же охотой, за малым не изгоняя из него разве что демонов. Кевин даже поинтересовался, а не практиковала ли она экзорцизм? — Экзорцизм? Если только обратный. Не слышали шутку? — старуха удивленно посмотрела на Кевина. — Это когда вы просите дьявола выгнать из мальчика священника, — невозмутимо пояснила она. Смысл дошел до Кевина не сразу, но когда он догнал… господи, да он в жизни ничего мерзостнее не слышал! Но сдерживать смех и пытаться не стал, — оказывается, летучая мышь была нравом еще хоть куда. И тем не менее, спросил: — Вы не верите в бога? — Насчет бога не уверена, но последнее, во что я уверую, это будет церковь, — пояснила она с той же сдержанностью. — Вы имеете в виду вашу англиканскую? — Мою, вашу, их, — она изящно махнула кистью руки. — Ни в чью. Кевину, разумеется, было что возразить, но он не стал действовать ей на нервы и умолк. За всей ярой строгостью, миссис Олби обращалась с ним уважительно и заслуживала такого же обращения в ответ. В конце концов, ее позвали не для того, чтобы вести теологические споры — для этого годился и Гилберт. Во всем остальном Кевин и вовсе не чувствовал себя стесненным. Занятия проходили живо и интересно: Кевин уже узнал про принципиальную разницу, где и как выпить чаю или кофе правильно. Если за обеденным столом, то не стоит отрывать блюдце от поверхности. Но если сесть за столик кофейный, блюдце нужно поднять вместе с чашкой. Сложнее оказалось не совать пальцы в ручку от чашки, с этим пришлось помучиться, но усилия того стоили: каждое усвоенное занятие взращивало в Кевине самую настоящую за себя гордость — Кевин Тайлер больше не реднек из Мэдисона. Кажется, хоть в чем-то он утрет нос Тому. А узнав про яхту, Том и вовсе лопнет от зависти. Впрочем, если бы можно было завидовать самому себе, Кевин уже треснул бы по швам от застлавшей его эйфории. То, чего он опасался, не случилось — он довольно быстро привык к легкой качке, научился управляться с гальюном и ничего не сломал в первый же день. Все шло как нельзя лучше. Даже Брендон, хмурившийся в Лондоне практически все время, хмуриться перестал и напоминал себя из Церматта. С таким Гилбертом Кевину было легко. Такой, казалось, не мог и подумать о том, что было озвучено в «Ритце». Кевин не показывал вида, но и выкинуть из головы его «я лишь успел подобрать тебя раньше других» не получалось. Наверняка не получалось и у Брендона — ни в Лондоне, ни тем более на отдыхе он не позволял себе подобных выпадов, но Кевину все равно казалось, что тему они так и не закрыли. У него не было даже сколь-нибудь внятных доказательств — Гилберт вел себя безупречно, ни одного обидного слова, — но он просто знал: Гилберта задевала природа их сделки, автором которой тот сам же и был. Увозя его из Мэдисона, Гилберт сказал, что упрямство чуть было не завело их обоих в тупик. Пока не завело, но если Гилберт вел так же и бизнес, его партнерам оставалось посочувствовать: какие маневры оставляет заведомо проигрышное положение? Нулевые. Какой вариант не выбери — ты лузер. Вот так и Кевин превратился в глазах Гилберта в шлюху: в продажную — когда принял предложение, и неблагодарную — если бы отказался. Может, если судить формально, не настолько Гилберт и был не прав, но он, Кевин, точно никого не обманывал и не унижал Брендона лживыми клятвами, да и едва ли тот ожидал от него слов любви на ночь. Не только деньги, конечно, держали Кевина рядом. Секс с Гилбертом оказался тоже острым крючком, и Кевин наделся на него всеми отверстиями. Его все меньше пугало то, что именно взбредет Гилберту в постели. Кевину даже начали нравиться шлепки по ягодицам — как только он перестал их бояться. Гилберт был прав, все это только обостряло удовольствие. Или, может, Гилберт просто выдрессировал его тело. Несколько вечеров подряд он укладывал Кевина себе на колени, стягивал с него белье и, всунув в него скользкий палец, шлепал ладонью с разной силой. Кевин при этом не должен был внутри напрягаться. Поначалу не получалось, мышцы сжимались то от испуга, то от неожиданной боли, но с какого-то раза ему все же удалось. Гораздо труднее далось сжимать палец Гилберта изнутри, но не напрягать при этом ягодицы. Тело послушалось лишь тогда, когда Гилберт всерьез пообещал его выпороть, и это подействовало, хотя на этот раз Кевин так и не поверил угрозе до конца. В общем, как проходил сам процесс, Кевин не рассказал бы даже на исповеди, но Гилберт пробуждал все больше в нем любопытства, на что еще способно его тело — и при этом Кевин не чувствовал ни капли вины! О таком священникам точно не говорят. Впрочем, не только со священниками, с Гилбертом о своем вдруг проснувшемся азарте Кевин тоже пока что помалкивал. Зато он отсмотрел с десяток порно-роликов — все о БДСМ. Что ж… увиденное останется в памяти навсегда… Странные костюмы, годные для любительского театра, и интерьеры пыточных, похожие на сдающиеся в прокат локации со съемок малобюджетных боевиков, — все выглядело наигранно, дурно и, если совсем начистоту, дерьмово. Кевина не испугало увиденное, просто в какой-то момент захотелось блевать. Один чувак полировал другому языком ботинки, второй слизывал сперму с пола, третьему ссали в лицо. Неужели Гилберта возбуждала подобная дрянь? Кевин уговаривал себя не паниковать раньше времени, в конце концов, с октября на него ни разу не помочились, а порно на то и порно — быстрый углевод для любителей дешевки. Но все же некоторые вопросы к Гилберту имелись. — Почему ты не дал мне стоп-слово? — Кевин спросил его в тот же день. Они уже приготовились ко сну и просто лежали в постели, болтая обо всем и ни о чем, и Кевин выгадал момент спросить в лоб. — Ты занялся самообразованием? В твоих источниках не значится, что придумать его должен не я? — спросил Гилберт насмешливо. — Или ты только дрочил под порно? Нет, в тот момент Кевин не почувствовал себя идиотом — Брендон бессовестно над ним подтрунивал, а значит, он имел полное право на любое упрямство. — Хорошо, — дотошно продолжил Кевин. — Почему ты не спросил, какое у меня стоп-слово? Брендон, я серьезно. — Если серьезно, — Гилберт взбил себе подушку и устроил голову в сгибе локтя. — Я не делаю с тобой ничего такого, чтобы меня контролировать. Контролировать? Кевин непонимающе свел брови. Кажется, он ни черта не усек из порно. На продолжении разговора он не настоял, и они продолжили обсуждать фильм, который вместе посмотрели после ужина. Кевин позволил теме угаснуть, но дал себе твердое обещание: если Гилберт захочет проделать хотя бы одну из тех мерзостей, что он увидел, он просто свалит. Некоторые пороги он не готов перешагивать ни за какие бенефиты. А к некоторым порогам его и не подпускали намеренно — в прямом смысле, как например, в квартиру в Нью-Йорке. Он узнал о ней случайно, и все-таки что ни говори, а от старомодных телефонов со шнурами в стенах одни только убытки — неужели недостаточно мобильника? Но к странностям Гилбертов стоит относиться «как есть» — хорошо хотя бы в лондонском доме обнаружился телевизор. Впрочем, с имеющимся небольшим кинотеатром, дом мог стать достойным пристанищем и в зомби-апокалипсис, уверенно занимая в составленном Кевином рейтинге недвижимости Гилберта второе место, — самолет все же оставался фаворитом. Но сейчас не о самолете. Кевин хорошо запомнил тот день, хотя помимо аномально теплой для начала марта погоды и трех часов свалившегося лишнего времени, тот ничем не отличался от предыдущих. Из-за скакавшего давления миссис Олби отменила занятие, и Кевин без спешки поплавал в бассейне, прогрелся в сауне, предварительно прокачав себя на тренажерах, и посмотрел пару серий сериала. Ланч он попросил подать в патио, ему не хотелось упускать редкое в Лондоне солнце. Прихватив с кровати одеяло, Кевин разместился в плетеном кресле, ожидая, пока ему вынесут кофе. Как и Цюрихе, его никто не держал взаперти, он вполне был свободен в перемещениях, но даже без обязательного сопровождения гулять в одиночестве Кевину быстро надоедало, пусть это и были прогулки по Лондону. Припрятанная пачка сигарет легла на стол. Он не знал, догадывается ли Брендон о том, что привычка курить никуда не ушла, и тот просто делает вид, что ничего не знает, либо же стратегия не курить за три часа до его возвращения работала. Три сигареты за двумя чашками кофе, да и то, по рабочим дням Гилберта, — Кевину этого хватало. Ему не хотелось бросать, его успокаивал процесс, он нуждался в мелких монотонных действиях: это помогало унять тревожные мысли, те посещали его ежедневно. Со встречи с Дугласом Андерсоном прошло одиннадцать дней, но он так и не получил никаких новостей о Томе. Точнее, он и не надеялся, что человека можно найти за неделю, но есть для него хоть что-то? С другой стороны, никто и не обещал присылать ему ежедневные отчеты. — Мы точно найдем его? — он уже спросил вчера Гилберта. — Люди не исчезают бесследно, — произнес тот. — Иногда требуется больше времени. Не переживай. Уверенность в голосе Гилберта, вероятна, была заразна: Кевин немного успокоился. Что касалось Андерсона, он так и не смог разобраться, какое впечатление тот на него произвел. Рядом с этим человеком Кевину было будто бы холодно. От него хотелось отгородиться и не вести никаких бесед. Кевин даже сидеть спокойно не мог в его присутствии — именно этот человек и устроил его похищение, это его руками Гилберт претворил свое намерение в жизнь. Если с самим Гилбертом было все более или менее понятно, то люди, способные на преступление по чужому приказу, Кевина пугали и отталкивали. Он вновь чувствовал всю свою уязвимость: что бы случилось, если бы он не согласился улететь с Гилбертом из Мэдисона, гадать не стоило. Вместе с ланчем Кевину принесли в патио и трубку от домашнего телефона. — Вас просит ответить мисс Гилберт, — обратилась к нему женщина, чье имя он никак не мог запомнить. Кажется, Карен. — Меня? — удивился Кевин, вынимая сигарету из упаковки, от прислуги он не прятался по углам. — Привет, Кевин. Рада тебя слышать, — донеслось из трубки прежде, чем он даже успел поднести ее к уху. — Привет. Как дела? — спросил он, добавив голосу бодрости. — Да, нормально. Прости, что беспокою, подскажешь, когда Брендон будет дома? Когда лучше ему позвонить? — После восьми, но не всегда. После девяти точно застанешь. Передать, что ты звонила? — Не надо. Он все равно забудет, — хихикнула Ив. — Сама позвоню. — Ладно. — Как прошла поездка в Нью-Йорк? У камина все еще стоит африканская статуя? Ребенком она меня пугала, но в остальном от квартиры я была без ума. — Что? — переспросил Кевин растеряно. — Оу… — Ив замялась. — Забудь. Американцы бывают чрезмерными снобами, слишком зацеплены на родословной, но соседей не выбирают. Забей, в общем. Кевин ответил очередное «ладно» и, только повесив трубку, догадался, как сильно сглупил, все вопросы лавандовая сука могла узнать и у секретаря, но вот унизить его — вот что было целью: не в каждый свой дом Гилберт приводит кого попало. Забей, Кевин. То, что родовитые американцы действительно снобы, не секрет ни для кого, да Кевин и не собирался становиться причиной пересудов, тем более, что в «Ритце» он отлично провел время. Но настроение все же испортилось. Он не стал передавать Брендону весь разговор, за ужином сказал только, что его разыскивала племянница, но Ив и в этом его опередила. Брендон знал и о ее звонке, и о том, что было сказано. — Ив поставила тебя в неудобное положение. Она переживает, что, упомянув квартиру в том чертовом доме, ненамеренно тебя обидела. — Брось, все нормально, — отмахнулся Кевин. — Просто ты не хотел видеть ничего африканского. Я сразу понял. Гилберт всмотрелся в его лицо. Кевин отвел глаза, заняв себя накладыванием салата в тарелку. — Мне, правда, пофиг. Вообще плевать. Ситуация не стоит внимания, — повторил он в духе миссис Олби, но с присущими себе улыбкой и легкостью. Возможно, именно в ту секунду Брендон решил расплатиться с ним за длинный язык племянницы, но, возможно, случившееся через несколько дней и не имело к Ив никакого отношения. В ночь с пятницы на субботу Кевин лег в постель в одиннадцать и в одиночестве: Гилберт присутствовал на каком-то благотворительном событии. К концу недели осадок от разговора с Ив растворился окончательно — нет, ну самом деле, чего он так зациклился? У Кевина вполне получалось наслаждаться гостеприимством того дома, где его присутствие не было способно оскорбить соседей. Он уснул быстро, в голову даже не лезли мысли о Томе, — в конце концов, он Гилберту нравился, а Гилберт знал прекрасно, кого, как он выразился, подобрал. Казалось, он только-только закрыл глаза, как на тумбочке тихонько щелкнула лампа. Кевин зажмурился и перевернулся на бок: Гилберт не обидится, не услышав «привет». Проснуться все же пришлось. Кевин растерянно поднес запястье к лицу. Часы, оказавшиеся почему-то на его руке, показывали чуть больше двух. Туго соображая, что ему делать и чего Гилберт от него ждет, а еще что бы это все значило, Кевин сфокусировал на нем плывущий спросонья взгляд. Рука бессильно упала на одеяло, спать хотелось чертовски. — В последние дни мне не удается уделять тебе много времени, — произнес Гилберт. — Я хотел дождаться утра, но… — мысль он не окончил и только задержал на Кевине долгий молчаливый взгляд. В полусвете его глаза выглядели темными и непривычно пустыми. — Ты напился, — констатировал Кевин. От Гилберта крепко разило алкоголем. — Так и есть… Признаться, это было невыносимо скучное событие. Стоило послушать тебя и остаться дома. Я скучал по тебе весь вечер. Кевин всмотрелся в циферблат. Прежде он видел Patek Philippe только в рекламе, но никогда вживую — красиво даже в тусклом свете светильника. Кевин зевнул, не озаботившись прикрыть рот ладонью. — У тебя отвратительные манеры, — Гилберт улыбнулся и снова поймал его руку, мягко удерживая на весу. — Тебе не нравится? — Это неожиданно. Какой-то повод? Гилберт покачал головой. — Всего лишь часы. Да, Кевин заметил: часы, — что было бы плюс-минус равнозначно космическому кораблю. — Прошу тебя, Кевин, ты вгоняешь меня в стыд, — Гилберт вжался губами в его запястье, чуть выше ремешка. — Выходит, я недостаточно о тебе забочусь, раз даже такая мелочь ввергает тебя в ступор? — Меня всегда что-нибудь в тебе ввергает в ступор, — Кевин хмыкнул. — А часы классные. Мне правда приятно. В ту секунду Кевин сказал то, что следовало, чему учила миссис Олби, но с наступившим днем невинная ложь обернулась в правду. Ему на самом деле понравился подарок Гилберта. Часы не старили его, а тяжесть на запястье не мешала. Секундная стрелка небесно-голубого цвета на темном циферблате завораживала: Кевин то и дело ловил себя на том, что наблюдает за полными оборотами. Белое золото внешне напоминало сталь и не смотрелось вульгарно или чрезмерно напыщенно: часы предназначались на каждый день. Прежде Кевин довольно слабо представлял, зачем, если давно изобрели мобильник. Но теперь, он, кажется, понял цену не побрякушки — цену того особого удовольствия, когда смотришь на свою руку и понимаешь, что на твоей левой руке кто-то застегнул годовой доход среднего американского домовладения с двумя детьми и оплаченными сверху страховками. Кевин редко получал подарки, и уж тем более среди ночи, и никогда без повода, все всегда крутилось вокруг Дня благодарения и Рождества, и даже крестик от Гилберта обнаружился под елкой. От подарка «просто так» Кевин улыбался все утро, просто не мог себя заставить перестать. В стельку пьяный Гилберт сопроводил подарок еще и минетом и даже не потребовал ублажить себя в ответ — что из этого могло не нравиться? От прошептанных на ухо пошлостей Кевина бросило в жар даже за завтраком. Расправившись с кофе и выпечкой, он сам утянул Гилберта в спальню. Сам стянул с него штаны и уселся на его член. Забавно, как легко он мог обходиться без Гилберта и без всего того, что к Гилберту прилагалось, — чего уж там, в Мэдисоне он даже о нем не вспоминал. Но Гилберт был чертовски хорош, когда сам этого хотел, и на отдыхе это проступало особенно ярко.***
— Не простудись, — шепнул Гилберт в самую кожу. За плеском воды Кевин не услышал его шагов, зато почувствовал на шее отпечаток горячих губ. — У меня на тебя определенные планы. Мягкая флисовая ткань опустилась Кевину на плечи. Оборачиваться он не стал, но дал себя обнять, опираясь теперь не на поручни, а прислонившись спиной к груди Гилберта. Хлопковый свитер отлично годился для температур дневных, но для вечернего влажного воздуха был, пожалуй, тонковат — принесенный Гилбертом плед пришелся кстати. Гилберт устроил подбородок у него на плече. — Почему у тебя есть самолет, но нет своей яхты? — спросил Кевин. — Самолетом, вероятно, быстрее добираться. — Мне кажется, тебе стоит обзавестись собственной шхуной. Это ведь катамаран, правильно? А самая большая — шхуна? — возможно, он неправильно понял со слов шкипера, говорившем по-английски с сильнейшим акцентом, да еще и вперемешку с итальянскими словечками, но Брендон точно должен знать. — Давно ты вообще ходил под парусом? Смотри, как много ты упускаешь, — Кевин махнул рукой вдаль. — Больше пятнадцати лет назад. Накинутый плед сполз с одного плеча, но Кевин не стал поправлять. В объятиях Гилберта он быстро согрелся. — Мне всегда казалось, что миллиардеры вроде тебя должны тратить деньги на наркотики, дорогие тачки и яхты. На телок. Ну или, как в твоем случае, на парней, — зачем-то уточнил Кевин. — Еще можно упарываться по альпинизму или отшельничеству в пустыне. Знаешь, я читал разные истории. Некоторые живут в мусорных жбанах, чтобы словить свой драйв. Тусоваться, в общем, по полной. Ладно, хотя бы жилища у тебя что надо. Но в остальном ты будто отшельник. Трудоголик. Тебе надо расслабляться. — Я расслабляюсь тобой. — Я расслабляюсь тобой, — передразнил Кевин. Не слишком-то правдоподобно звучало. — Как прошел звонок? Надеюсь, тебе не испортили круиз, — Кевин выгнул шею и, наконец, обернулся. Он не знал ни одной детали, но догадался бы и младенец, насколько важен для Гилберта звонок, раз даже в открытом море он продолжал заниматься делами. В Церматте такого не наблюдалось. — Не испортили. Но я был бы рад пожертвовать любым отпуском, лишь бы эта история уже подошла к финалу, — Гилберт поморщился. — Не принимай на свой счет, — добавил он, смягчив улыбкой. — Долгая история? — Весьма. — Дольше, чем ты не выходил в море? — Ее начал не я. Но заканчивать приходится мне. — Знаешь… я кое-что читал в газетах… И кажется, я понимаю, о чем речь, — осторожно произнес Кевин. Он не совал нос в дела Гилберта прежде, и не знал, какая реакция может последовать. Но Гилберт будто бы даже не был ни на толику удивлен. — Ты читал обо мне в газетах? — поинтересовался он. — Когда же? — В Мэдисоне. Раз за борт выбрасывать его пока, очевидно, не собирались, Кевин ответил честно. — Зачем? — спросил Гилберт. — Не знаю. Наверное, стало любопытно узнать о тебе больше. — И зачем же? — В Мэдисоне вообще помираешь от скуки. — И что же ты вычитал? — спросил Гилберт, но снова без особого участия, и Кевину даже на миг показалось, будто бы Гилберт давно знает про его интерес к своей персоне, а значит, в курсе и контакта с Гонвером. А может, тот просто досконально знал — до строчки, что именно попадает в прессу, а у него просто разыгралась фантазия. — Всего несколько статей, — размыто ответил Кевин. — Ты давно ведешь бизнес в азиатской стране. В Америке тоже давно, но мы недавно оттуда, поэтому все вопросы ты бы решил еще там. А европейская часть твоего бизнеса едва ли вызывает в тебе желание пожертвовать отпуском, лишь бы только с ней распрощаться. Ладно, извини, я лезу не в свое дело, — добавил он поспешно. — Не стоит, — качнул головой Гилберт. — В этом есть и моя вина. Больше никаких деловых звонков до прибытия на виллу. Там ты спокойно найдешь себе занятие на несколько часов. Кевину оставалось только поверить на слово. Виллу Кевин еще не видел, туда отправилась пока только часть их вещей. Как только они приземлились, то отправились прямиком в круиз. — Пойдем, Кевин, нам готовы подать ужин. Лично я готов съесть слона. Ты, должно быть, тоже успел проголодаться, а разговор, на самом деле, стоило завершить скорее. Спасибо, что меня дождался. Да не за что, Брендон. Признаться, Кевину и в голову не пришло есть без него, но переговоры действительно можно было бы и сократить. Хотя бы из вежливости, что ли. Ужин подали на верхнюю палубу. Гилберт много шутил, и Кевин много смеялся, надрывая до боли живот, — давно он так не хохотал. Вечер был чертовски хорош, до того идеален, что Кевину вдруг стало не по себе: за эти мерцающие звезды, мягкий плеск волн и даже съеденного лосося придется уплатить двойную цену. Он давно вынес урок: чем радостнее было вчера, тем горше станет завтра. Но, покинув Мэдисон в этот раз, он почему-то перестал бояться радоваться. Почему-то он не боялся больше веселиться и наслаждаться жизнью, позабыв до этого вечера о тех детских страхах. — Последний кусок лосося был лишним, — Кевин откинулся на спинку дивана, отгоняя тревоги прочь. — Неужели мне удалось тебя накормить? — хмыкнул Гилберт. Морской воздух, похоже, превращал Кевина в самое прожорливое существо в мире. Они еще долго говорили, разлегшись под пледами на шезлонгах, и только когда поднялся ветер, Гилберт предложил спуститься в каюту. Кевин, мечтавший последние полчаса согреться в постели под толстым одеялом, принял идею с радостью, но ему не хотелось прерывать разговор первым. Посмотреть на Америку глазами такого человека, как Брендон Гилберт? Слишком интересно, чтобы перебивать — Кевин не решился разрушить момент. О себе он почти не рассказывал, его Америка разительно отличалась, и не в его пользу. Пьянство отца? Болезнь бабки? Невежество матери? Про деда не то что говорить, и вспоминать не хотелось. Можно было бы рассказать про Нью-Йорк, но Нью-Йорк закончился его похищением, и тема была слишком скользкой, чтобы не оступиться. К тому же, та часть жизни казалась теперь Кевину чем-то столь далеким, что больше походило на сон, нежели на реальность. Поиски работы, квартира с приятелем на двоих, идиотские редакционные задания от Кларка, — если по какой-то причине Брендон пока его не считал полным придурком, то только разве что чудом. Говорить про Тома не поворачивался язык, — Кевин устал от тех тревог и стыда за собственные ошибки, что всякий раз терзали его душу, стоило о брате только подумать. Насладиться горячим душем как следует не позволила чувствительная кожа, опаленная в первый же день, и весь процесс занял у Кевина не более трех минут, — Гилберту осталось лишь подождать, пока он побреется. Крем для бритья, станок, помазок. Последний Кевин из ящика-то ни разу не доставал — проще и быстрее размазывать пену руками. Кевин не смог бы внятно объяснить, как это пришло ему в голову. Он не придумывал нарочно и даже не пытался угадать, понравится ли идея Брендону, да и как вообще решился на столь странную просьбу, но, видимо, на этой яхте точно не отводилось место стыду. Кевин направился к двери, разделявшей душевую от спального места. — Брендон, — позвал он, стоя на пороге с намыленным лицом. — Могу я тебя попросить об одолжении? Брендон, успевший сменить одежду на халат, стоял у стеклянной стены и смотрел на море. По ночам внизу включали подсветку, и бирюзовые лучи проекторов по периметру освещали иссиня-черную воду, видно было даже из каюты. Брендон обернулся на голос. — Не мог бы ты мне помочь с этим? — Кевин продемонстрировал в зажатый в руке станок. — И… с этим тоже… Вымазанную в пене ладонь Кевин опустил вниз по животу, но так, чтобы не касаться кожи и вытереть пальцы только о паховые волосы, еще влажные после душа. Гилберт проследил взглядом за его рукой молча и с тем же выражением, с каким только что наблюдал за ночными водами — всего лишь любопытство. Кевин переступил с ноги на ногу. Господи, сколь нелепо он, должно быть, выглядел! Если Гилберт высмеет его прямо сейчас — и поделом! — Ладно… — протянул Кевин, чувствуя себя абсолютным кретином. С чего он взял, что это вообще сексуально и что Гилберту захочется брить ему яйца? Но каюта была небольшой, и Гилберту хватило и трех шагов преодолеть расстояние от стеклянной стены до него. Не произнося ни слова, он увлек Кевина в сторону кровати. Сдвинул одеяло в сторону, к изголовью, и разделся, расстелив халат поверх простыней. Когда Кевин лег, он сел с ногами на кровать рядом. Его член пока еще свисал и касался розоватой кожицей бедра — Кевин не отрывал от него взгляда: глупо все это или все же нет? Там, где не было пены, — на шее, скользнули пальцы. Затем Гилберт забрал станок. От скулы вниз, вокруг губ, высушенных солью и ветром, по проросшей за сутки линии усов и снова по подбородку к щеке, лезвие сняло слой пены. Налипшую на бритву, Гилберт бесцеремонно вытер ее об Кевина — о лобок, и наклонился к его лицу ниже. Металлические полоски соприкоснулись с кожей, снова невесомо и снова легко, и если бы с щек не исчезала пена, можно было б решить, что Гилберт лишь имитирует процесс, как дети, примеряющие ролевые модели взрослых. Но нет, Гилберт не имитировал, напротив, его рука знала очень точно, что делает. Брить чужое лицо Кевин ни за что бы не решился, а вот Гилберт делал это далеко не в первый раз — это чувствовалось. Кто еще лежал перед ним таким же голым, подставив физиономию лезвиям? Гилберт внимательно осмотрел его щеку, и только в конце, когда лезвие дошло до подбородка, их глаза встретились. Кевин сглотнул. — Ты делал так много раз, да? — Кевин отвел его руку от лица. Он сам подался к Гилберту навстречу, но в самую последнюю секунду замер — не станут же они целоваться с мыльной пеной во рту? К черту! Станут! Но Гилберт удержал за голову. Однако и Кевин обтереть губы не успел: на языке растеклось мыльным привкусом. Очень скоро они смыли его слюной. Гилберт оторвался от него первым, с шальной улыбкой на мокрых губах. Его глаза горели, а член давно окреп. Он поднялся с кровати — забрать из душевого отсека тюбик с пеной и сухое полотенце, и вернувшись, не медлил ни секунды: согнул Кевину ногу в колене и отвел в сторону, раскрывая перед собой его пах с тем же пониманием дела, с каким пастор открывает Библию для мессы. — Не шевелись. Доверься мне, — услышал Кевин. Кевин уже убедился, сколь аккуратен был Гилберт с его лицом, но все равно зажмурился. Сердце зашлось в бешеном ритме. Он слышал дыхание Гилберта, оно тоже стало обрывочным. Оставалось надеяться, что из-за его возбуждения на мошонку не придется клеить пластырь. В нарастающем волнении Кевин закусил губу. Гилберт осторожно взял его член в ладонь, укрывая от лезвия. Лобку стало щекотно. Кевин решился открыть глаза и опустил взгляд туда, где орудовала чужая рука — полоска голой кожи вызывающе проглядывала среди волос. Спустя несколько секунд она стала шире. — Такая нежная, — Гилберт коснулся пальцами оголенного участка. Затем склонился и припал губами, пачкая подбородок. Кажется, он еще просто не наелся своей порции пены. Член Кевина уперся ему в ладонь. Гилберт, не обращая на это внимания, продолжил бритье. Когда на лобке не осталось ни одного волоска, член Кевина, вкусив свободы, прилип к животу, влажный от пота с ладони Гилберта и от своей смазки. Гилберт еще не успел поднести станок к мошонке, как Кевин весь внутренне сжался — благо в нем не было пальцев, и Гилберт об этом не узнает. Выпорет ведь однажды, напомнил себе Кевин, усмиряя дыхание: оно сорвалось. От опасного прикосновения яйца поджались сами собой, и Кевин нервно рассмеялся. Черт, какой же он все-таки ссыкун! Ощущение ведь было всего лишь щекотным и, скорее, приятным, но сама мысль, что по его яйцам работают бритвой, держала Кевина в таком напряжении, что за малым не задрожали колени. К счастью, это длилось недолго — Гилберт управился в два счета. Что, он и яйца кому-то брил? Об этом, разумеется, Кевин спрашивать не стал — не успел. Гилберт взял его руку в свою и выдавил смазку ему на пальцы. Затем направил их Кевину ко входу. — Сделай так, чтобы он, — Гилберт указал глазами на свой тяжелый, оттопыренный ствол, — поместился туда сразу. Рот Кевина давно привык принимать — на разную глубину, но Кевин был так сосредоточен подготовкой своей тугой дырки, что дважды закашлялся. Гилберт, практически сидя на его груди, гладил его горло, давая передышку. Наверное, ему уже хотелось кончить — или хотя бы начать как следует. Судорожно вздрагивая, с заглушенными стонами, он держал Кевина за щеки, скользя головкой по подставленному языку. Это не было стонами — короткие мычания, застрявшие где-то на полпути, где-то в горле. Кевин тоже постанывал, — внутри него, в той самой точке, что привычно отзывалась мужскому члену, отзывалось сейчас его пальцам. Там горело и плавилось — кипело, ощущения были столь сильны, столь смешаны, что Кевин и не мог бы сказать, чем все это станет в следующую секунду — болью или удовольствием, удовольствием или болью. Кевин взялся за свой член свободной рукой, — пока Гилберт не видел, — но тут же выдал себя, всхлипнув и закатывая глаза. Гилберт обернулся. — Пять шлепков, — озвучил он заслуженное наказание. — Нет, ты провинился серьезно. Восемь. Втиснув палец в его анус, — поверх пальцев Кевина, — и убедившись, что его ждут, Гилберт поставил Кевина на колени, к себе спиной. Шлепки были смачными и громкими, но, распаленное тело Кевина не чувствовало боли. Он был готов попросить и еще. И уже трахнуть его как следует. Когда Гилберт толкнулся первый раз, из горла Кевина вырвался переливчатый стон. Он оборвался хрипом — что из этого могло не нравиться? Кевин спрятал лицо в подушку — похоже, он будет орать до сорванных связок. Наконец-то в нем двигался так сладко распирающий член, а пошлепать, и правда, можно было и больше.