Она появится, как королева

Выжить любой ценой. С тех пор, как сбежала эта мерзкая псина, положение Беллы стало ещё хуже — запретили единственную весточку с воли, письма сестры, да и жалкие клочки газет перестали перепадать. И тогда заключëнные по-настоящему поняли: поодиночке они ничто. Чтобы выжить, не повредившись окончательно в уме, нужно было сплотиться. Первым до этого додумался Долохов: оказалось, если болтать с беднягой Рабастаном Лестрейнджем, который уже несколько лет лишь мычал да просился к матери, тот был способен на вполне осмысленные ответы. Про Беллу и говорить нечего — её хриплые речи о величии Тëмного Лорда разносились далеко по коридору. Там их подхватывал Август Руквуд, за ним вступал Родольфус, а его уже сменял Амикус Кэрроу. Порой Пожиратели вспоминали прошлое, травили байки об операциях — у Алекто обнаружился талант рассказчицы и, возможно, судебно-медицинского эксперта, очень уж подробно она расписывала увечья. Для охраны начались весëлые деньки, никакого Хэллоуина не надо: с тех пор, как часть дементоров покинула Азкабан, бедняги авроры патрулировали коридоры по несколько раз на дню. После таких «увеселений» (с воплями Беллы, рыданиями Алекто, обещаниями её брата всенепременно покарать тех, кто заточил его, когда Тëмный Лорд возвратится, бешеным хохотом Долохова, отборной руганью Руквуда и бросающимся на решëтку, грозя выломать оную, Яксли), служилые часами отогревались горячим чаем с несанкционированным огневиски. Кажется, будто среди слуг Неназываемого всколыхнулась новая волна безумия — и безумной же преданности. Надежду на побег у них отбирали дементоры — но мрачную уверенность в скором возвращении Лорда и понимание, что сбежать из Азкабана всё же возможно, вопреки всему, что говорилось ранее, отобрать не могли. *** — Да вы гляньте на неё: сразу видно, что Блэку не чужая, чëрная, как ворона! — неприязненно шептала своей подружке пухловатая гриффиндорка Браун. Лестрейндж сцепила зубы, испытывая безумное желание столкнуть пустоголовых подружек лбами, ещё раз и ещё, впечатывать лицами друг в друга, пока не завоют от боли… В Большом Зале и без того было шумно: третьекурсников впервые сводили в Хогсмид, после был праздничный пир в честь Хэллоуина, не все ученики, разгорячëнные весëлым деньком, успели успокоиться, как вдруг — новая напасть. Учеников, едва начавших готовиться ко сну, согнали в Большой Зал, директор что-то добродушно и пустовато объяснил, усыпал пол лиловыми спальными мешками и покинул зал. И Лестрейндж осталась один на один со стаей шакалов, окружающих её тесным кольцом, как в кошмарном сне. Шепотки. Быстрые, срывающиеся, прерывающиеся отчаянным шиканьем, стоило повернуть голову туда, где слышались фамилии «Блэк» и «Лестрейндж». Отвратительные, тупые, масляные взгляды, ненавидящие, испуганные. Блэк пытался проникнуть в гриффиндорскую гостиную. Блэк в замке. Блэк, который был на стороне Неназываемого, настолько верен своему страшному господину, что готов сбежать из самой охраняемой тюрьмы ради убийства ничтожного мальчишки, хотя Тëмный Лорд давно исчез… Эбигейл тянуло расхохотаться. Нервы были на пределе. Она внезапно поняла, как чувствует себя Поттер — ему-то тоже досталось сполна этих тупых взглядов, этих разговоров за спиной, только вот у Мальчика-со-шрамом были верные друзья, готовые утешить и прикрыть. Только вот Избранного никто не подозревал в пособничестве беглому преступнику. А её — ещё как. «Блэку не чужая.» Весь замок резко вспомнил, что она — лишь приëмыш в самой влиятельной семье Магической Британии, а на деле — ребëнок прославленных своей жестокостью осуждëнных Пожирателей. И, разумеется, она, Эбигейл Беллатрикс Лестрейндж, с радостью бы помогла кровожадному стороннику Тëмного Лорда… Глупость какая. Нелепость, бессмысленность, досужая выдумка сплетников, но вся лживость этих высказываний шла прахом: ложь, повторенная многократно, становится правдой. И от неуютного ощущения, знакомого с первого дня в Хогвартсе, в душе поднималась ярость. — Заткнись, — бросила Эбигейл кому-то, глядя сквозь сплетника пустыми невидящими глазами. Нельзя, нельзя так. Сама же укоряла брата за поведение, недостойное наследника древнего рода, а сейчас что? Не может поставить на место словами? — Да просто признай, что все слизеринцы с удовольствием извели бы Гарри! — заверещала в ответ девчонка в — кто бы сомневался — красно-золотом галстуке. Гриффы — падальщики. От этого сравнения стало ещё смешнее, и Лестрейндж подавилась безумным истеричным хохотом. — Скалится, как… — и снова эти фразочки, эта беспощадная, жестокая грязь, это удушливое всеобщее безумие, на празднике которого так легко потерять голову самой. Холодные пальцы старшекурсника крепко сжали плечо. Ну да, Кас Уоррингтон, «коллега» по квиддичной команде. В прошлом году он же спрашивал, не Наследница ли Эбигейл, а тут решил вступиться. Не за неё, за факультет, и от этого ещё горше. Она же ничего не стоит, как можно было забыть. Старосты всё пытались загнать детей в спальные мешки, и Лестрейндж даже влезла в один такой — на «слизеринской» стороне, как всегда, дети подземелий кучкуются, будто в оппозицию всем остальным. И всё было бы хорошо, если бы Паркинсон не открыла свой рот… — Я одного понять не могу, Лестрейндж, — Панси помедлила, выдавливая ехидную усмешку. — Два месяца назад ты верещала, как резаная, когда боггарт превратился в Сириуса Блэка, а теперь помогаешь ему? Стоишь посреди зала, ржëшь, как лошадь… — Погоди, Панс, — прервала одноклассницу Дафна, поднимая руку в знак примирения. — Она же всё время была с нами — днëм в Хогсмиде, на пиру, в спальне… Милая, милая Дафна, разве под силу ей поставить на место словами главную выскочку и сплетницу Слизерина? — Не надо, Даф, — спокойно, будто и не стояла на пороге истерики, произнесла Эбигейл. — Я способна сама за себя ответить, хоть и не считаю клевету Паркинсон достойной внимания. — Так ты единственная, кто вообще может додуматься спеться с беглым выродком! — выплюнула Панси. — Ты здесь одна — Пожирательское отродье! Кровь стучала в висках, заставляя забыться. Гнев огнëм горел в груди, растекаясь ядом по венам. Под маской напускного равнодушия самообладание боролось с невыносимым желанием здесь и сейчас впиться обидчице в горло, рвать зубами, лишь бы стереть эту наглую ухмылочку с ненавистного лица. Вдох-выдох. Биение пульса. Мир сузился до этих простых ощущений, мозг лишь фиксировал, как иронично изогнулась бровь Паркинсон, и Лестрейндж осознала: неожиданно её рука с палочкой упëрлась в шею обидчице. — Один Секо — и ты у мадам Помфри, — будто чужим голосом уронила Эбигейл. — Извинись. Это не её слова. Она не может такого говорить! — Паркинсон! Что ты себе позволяешь? — знакомый голос кузена привëл девочку в чувство. — Что вы все тут устроили? — Она оскорбила меня, — отстранëнно, будто бы рассказчик чужой, не слишком интересной истории сообщила Эбигейл. Палочку она так и не отпустила, напротив — до тупой боли стиснула в ладони полированное дерево, едва не вдавливая кончик в шею побелевшей одноклассницы. — Назвала отродьем. На шум уже подошëл староста школы Уизли с таким важным видом, как будто его не приглядывать за школьниками оставили, а как минимум назначили правой рукой министра. Призвал всех к порядку? Да будто кому-то тут интересно мнение рыжего оборванца. Рыжего оборванца, у которого, в отличие от неё, есть нормальная семья, — больно кольнуло Лестрейндж. — Я Старший Староста, и я призываю вас всех немедленно разойтись по спальным мешкам! — Бу-бу-бу, йа стайший стаëста, — начал кривляться Драко. Эбигейл, наконец, отпустило, трясущимися руками она убрала палочку, даже не взглянув на Уизли, лишь скривилась: ей плевать. — Ой, какая послушная девочка! — принялась зубоскалить Панси. — Послушалась нашего мистера-Старшего-Старосту! Характера не хватает ответить? — Мать научила не тратить попусту своё время, разговаривать с тобой — всё равно, что вставать на четвереньки, пытаясь облаять собаку в ответ, — процедила сквозь зубы Лестрейндж. — Нет больше интереса находиться в этом змеюшнике. Эбигейл поднялась на ноги, принимаясь сворачивать спальник. — Да прекратите же вы спорить! По десять баллов с каждого! — негодовал Уизли. Лестрейндж презрительно посмотрела на него — ох уж этот талант смотреть сверху вниз, будучи ниже ростом, живя у Малфоев, и не такому научишься. — Уже закончили, Уизли. Или все рыжие настолько тупые? — Катись к черту, Уизли, — в тон ей вторил Драко. Свой спальник он отодвинул ногой подальше от девчачьих, не более того, но Эбигейл и не нужна была его компания. Её отчаянно тошнило, и сейчас она лучше бы спряталась в самый тëмный угол в одиночестве, вот только раздражающий староста свалит подальше. Тем удивительнее показалось Лестрейндж услышать в спину холодное, надменное высказывание брата: — Паркинсон, если ты не извинишься перед моей сестрой — станешь изгоем всего факультета, тебе понятно? О, теперь-то Панси наверняка понятно. Этот коротконогий мопсик заискивал перед Драко ещё с первого курса. Только вот память у неё больно коротка, пытаясь из глупой детской ревности задеть девочку, с которой Малфой общался больше, Паркинсон постоянно забывала, что Эбигейл Драко приходится как минимум кузиной. Лестрейндж всë ещё слегка трясло, когда она вползала в свой спальный мешок при неверном свете созвездий на потолке Большого Зала — стоило Перси успокоить слизеринцев, он погасил свечи. Шелест голосов раздражал её, то тут, то там вновь принимались выдвигать догадки одна невероятнее другой, как Блэк проник в замок, совсем близко в ответ умничала заучка-Грейнджер, вызывая нестерпимое желание встать во весь рост и закричать: да замолчите вы все! Все до единого! Уснуть девочка так и не смогла. Постоянная болтовня, выговоры болтающим ученикам, то и дело заглядывающие преподаватели заставляли только-только задремавшую Эбигейл проснуться, и так до бесконечности. Хотелось домой, где у неё была отдельная спальня, ну, или хотя бы в подземелья, под изумрудно-зелëный, шитый серебром полог, лишь бы подальше от этой невыносимой оравы. Ещё и глубокой ночью явились Дамблдор и профессор Снейп. Если до появления декана Лестрейндж не вслушивалась в бормотание директора, то хлопок двери и низкий голос зельевара заставили её навострить уши. — Едва ли Блэк проник в замок без посторонней помощи! Если бы не это… Кхм… Создание… — совсем тихо произнëс профессор, и сердце Эбигейл оборвалось. Ей не верил собственный декан, и какая уже разница, что Дамблдор осадил его? *** Как и ожидалось, следующие несколько дней только и разговоров было, что о Блэке. Лестрейндж не слишком внимательно вслушивалась, предпочитая нырять в свои мысли и пропадать на тренировках по квиддичу, которые подарили ей немало неприятных минут. Флинт был не в восторге от девчонки-охотницы, хоть и на «Молнии». Недовольство своë он выразил ещё в сентябре: — Значит, девка в команде, — мрачно посмотрел на Лестрейндж Маркус. Эбигейл ощерила зубы. — А давно ли в квиддич членом играют? — огрызнулась девочка, гордо выпрямляясь. Боул и Уоррингтон за её спиной хохотнули, поддерживая. Приходилось, сцепив зубы да стянув до боли волосы, чтобы не мешались, упорно доказывать, что в команде Эбигейл самое место. Если Драко мог себе позволить отказываться от тренировок, прикрываясь больной рукой, то Лестрейндж никто не собирался делать поблажек: в начале ноября должен был состояться матч с гриффиндорцами. Благо, в последний момент Флинт, оценив погодные условия, отказался от игры, сославшись на травму ловца. Проходя мимо гриффиндорцев, Эбигейл слышала злой шепоток — дескать, не болит у Малфоя рука, просто капитан недоволен проливным дождëм, да не до конца натаскал новую охотницу. Лестрейндж, по сути, было плевать: на факультете её никто не донимал, даже Панси извинилась на следующее же за Хэллоуином утро — дескать, перенервничала, вот и всё. Эбигейл сухо кивнула, да и всё: веры Паркинсон не было, но пусть себе выслуживается перед Драко, как цирковая болонка. По крайней мере, до тех пор, пока сама Эбигейл рядом с братом, ей никто из слизеринцев и слова не скажет, а до остальных ей дела не было. На удивление, перемен в отношении профессора Снейпа Лестрейндж не заметила — может, он и не о ней вовсе говорил в ночь на Хэллоуин? По крайней мере, когда зельевар подменял профессора Люпина на Защите от Тëмных Искусств, Снейп весьма благосклонно выслушал ответ Эбигейл касаемо отличий оборотня от волка, даже начислил баллы Слизерину (не забыв снять изрядное количество с Гриффиндора). Наблюдая с Астрономической башни за восходящей сквозь мутные тучи полной луной (дул пронизывающий ветер, но идти в гостиную, где Панси снова принялась за своё воркование над «больной» рукой Малфоя, не хотелось, созерцать эту сцену раболепного поклонения было выше сил Лестрейндж), Эбигейл подумала: достаточно иронично проходить оборотней в день полнолуния.