Белобрысая

Мир медленно катился куда-то в пропасть. С каждым чертовым днем. Ещё в начале года Сириус думал — куда хуже-то? Магический мир давно переступил порог войны, каждую неделю всё больше и больше жертв Пожирателей, замученных до смерти или сумасшествия. Наверное, после такого яркого описания ситуации его нынешние проблемы покажутся мелочью, но это была как адская вишенка на торте. Чтоб захлебнуться в эмоциях и с трудом давить в себе чувство напряжения и беспричинной агрессии каждый день. Он думал, что, когда доберется до истины, ему полегчает. Загадка разгадана, остается лишь приняться за следующую. Не тут-то было. Во-первых, он настолько стал одержимым желанием узнать правду, что теперь попросту не знал, как жил до этого. Весь его мирок вертелся вокруг какой-то белой кошки, как бы нелепо и унизительно это ни звучало. Не будь Сириус даже наедине с собой упрямо твердящим правду, он бы ни за что не признал, что действительно в какой-то степени, может, перегнул палку. В какой-то степени. То есть самую малость, а не как говорил Сохатый. Во-вторых, загадка все еще разгадана не полностью; неизвестно, какого черта ей это всё надо было, а потому Сириус попросту на подсознательном уровне не может взяться за какое-нибудь новое дело. За розыгрыши, или чем он там занимался до всей этой чуши с великой тайной белобрысой. И ведь даже узнать не может. Как он и размышлял в ту ночь, когда чуть не поссорился с Джеймсом, — узнать-то они узнают, но что делать дальше? Эта ходячая стервозная загадка не подпускает к себе близко, отмалчивается, не хочет говорить правду. А сыворотку правды ей в глотку не зальешь, хотя хотелось. Ещё и братец снова не подвел. Сириус думал, что после долгожданного побега у него не должно быть больше никаких проблем с семьей, но Рег раз за разом упорно доказывает обратное. Он же не может так просто принять факт побега старшего брата. Гребаный слизеринец. А в состоянии Сириуса сейчас одно только неосторожное слово Регулуса в его сторону, и всё. Вспыхивает моментально, кулаки сжимаются, мозг больше не контролирует тело. Вспоминая об этом сейчас, сидя на открытой продолговатой площадке западной башни и прислонившись спиной к зубчатой каменной стене, он коснулся кончиком языка ноющего краешка губ, где уже подсохла кровь. Ублюдок. Грела лишь мысль, что самому Регу досталось больше. Нечего открывать свой поганый рот, когда не просят. Может, хоть после этого наконец отвянет. Думал, хоть это поможет выплеснуть эмоции, но хрен там. Ничто уже не помогает. Только подумав об этом, Сириус опустил руку и пошарил по карманам сложенной мантии, на которой сидел; не на ледяном же камне сидеть ноябрьской ночью. Выудив сигареты, всегда помогающие хотя бы притупить это непонятное варево внутри него, он лениво щелкнул пальцами и поджег появившимся огоньком сигарету. Втянул заветный дым. И стоило ему наконец хоть немного расслабиться и затуманить мысли о войне, о Регулусе и о стервозной кошке, как один из этих трех ненавистных объектов появился в темноте башни. Будь у Сириуса силы, он бы даже дернулся, потому что, в общем-то, правда неожиданно. Прямо-таки легка на помине. — Какого черта ты тут делаешь? — Я староста, Блэк. Точно. Эта белобрысая ещё и староста же. Не самый лучший образец для младшекурсников, на самом-то деле. Удивительно, что Лунатик — тоже староста, уже как третий год, а каким-то образом не заметил, что одна из его «коллег» — буквально кошка. — Валила бы ты к чертям отсюда, — устало вздыхает он. Одно только её существование бесило до дрожи, до зуда в ладонях. Смотрел днем на её безмятежное лицо — будто ничего не случилось! — и с трудом гасил внутри себе требовательное и вопящее желание прижать снова эту девчонку к стене и вытрясти из неё всё, что она знает, всё, что утаивает сама. Удивительно, как он ещё сдержался. Сейчас же она буквально сама к нему в руки пришла. Спрашивай — не хочу. А на него такая апатия комом навалила и придавила своей тяжестью, что аж тошно, и от себя, и от этой странной холодной и тихой ночи, которая действовала на него поразительно успокаивающе. Или, может, это всё-таки недавняя потасовка с братцем поспособствовала? Хоть что-то да выплеснул. — Или, знаешь, я могу взять тебя за шкирку и выкинуть туда, за стену, — спокойно продолжает Сириус, сделав затяжку. Потому что Бланк так и не уходила. Застыла, как раздражающая статуя. — Сколько тут метров, полсотни? Будет интересно посмотреть, приземлишься ли ты на лапы. И узнать, имеются ли у тебя девять жизней. Белобрысая только усмехнулась. А ведь он действительно мог бы, зря она его всерьез не воспринимает. Если прямо сейчас не уйдет, точно смог бы. — Ты со всеми девушками так флиртуешь? — Ты и так отлично знаешь, как я обычно флиртую с девушками, — натягивает на лицо нарочито-доброжелательную ухмылку, посмотрев ей прямо в глаза. — Или хочешь узнать поподробнее? — покачав головой и отведя взгляд, он втягивает дым, и на выдохе: — Катись отсюда. Конечно, это на неё не подействует. Конечно, сейчас она начнет какую-нибудь типичную мантру всех старост. «Я вообще-то могу с тебя баллы снять» «Ты не в гостиной после отбоя» «Курение на территории школы строго запрещено» Мозг уже даже начал неторопливо работать над каким-нибудь оригинальным способом в очередной раз послать её, далеко и надолго. — Второкурсница с моего факультета видела тебя. Какой-то парень сидит на площадке после отбоя, и всё в таком роде. Рассказала мне, так как я была ближе, чем учителя. Так всё-таки прогонять пришла? Пусть попробует. Интересно на это посмотреть. — Передай ей, что это не лучший способ ко мне подкатить. — Ей двенадцать, это во-первых. Во-вторых, у неё просто слишком развито чувство ответственности. Он терпеть таких не мог. Ну серьезно. Рем иногда пытался угомонить их с Сохатым, но всё же оставался больше на их стороне. Да и они друзья, в конце-то концов. А вот всяких зазнаек, которые вечно лезут не в свое дело, он на дух не переносил. И вот совпадение — каждый второй когтевранец был с этим самым скверным зазнавшимся характером. Особенно — младшекурсники, любящие повыпендриваться на старшеклассников со всеми этими школьными правилами. Сириус снова посмотрел на неё равнодушно, спрашивая одним взглядом: «Ну и что ты собираешься делать?». Послушала младшекурсницу, вот умница. Теперь как дотошная ответственная староста она должна снять баллы, доложить декану, отправить ученика в спальни. Ему так всё осточертело уже. За семь лет каких только старост не видел. Чем удивит она? А она удивила. Снова. Подошла ближе, села рядом с ним. К слову, прямо на расстеленную по полу его мантию, но это ожидаемо, учитывая, что каменная поверхность ледяная, а свою мантию она вряд ли снимет. Не ожидаемо, что она вообще сюда села. Рядом с ним. Ей кто-то разрешал? А ей нужно разрешение? Как же он не любил самому себе противоречить. А как ещё? Сперва он вопросительно посмотрел на неё, не смотрящую на него в ответ. Затем хмыкнул и наплевательски пожал плечами. Если будет помалкивать, пусть сидит. Главное, что мозг не стала промывать про недопустимые ночные вылазки. Любит же жизнь удивлять. Ещё совсем недавно он что угодно бы сделал, лишь бы эту девчонку где-нибудь наедине выцепить и задать все интересующие его вопросы. А теперь. Может, уже завтра он будет снова сходить с ума и желать узнать всё. Но сейчас он так устал и так хотел тишины, что действительно выкинет эту белобрысую, — которая, в общем-то, шатенка, но он не мог избавиться от уже прицепившейся привычки — за ограждение, если она хоть слово произнесет. — У тебя что-то случилось? Это прозвучало так неожиданно, что он сначала подумал, не слуховые ли это галлюцинации. Потому что, вдобавок к дикости этого вопроса, произнесла она это только минут через пять после того, как села рядом. Долгих, безмолвных минут — видимо, не могла наскрести смелости начать понятный только ей одной разговор. Он уже даже почти забыл о её существовании. А тут. Получи и распишись. Сириус усмехнулся, откинув голову назад. Покачал головой. Поверить не могу. — Мы тут в психологию играем? Тебе-то какое дело? — Может быть, пытаюсь загладить свою вину? Эта сволочь ему пощечину влепила в прошлый раз, когда он хотел выпытать у неё всю правду. Назвала мудаком и сказала, что расцарапает ему лицо. А теперь пришла сама, села рядом, и интересуется, что же у него на душе. — Как тебя может терзать вина, если у тебя, стервы, ни стыда ни совести? — не особо заинтересованно спрашивает он, стряхивая пепел прямо на каменный пол. — Кто бы говорил. Сириус цокнул языком и повернул голову, посмотрев на профиль этой когтевранки, чье поведение попросту не поддается никакому логическому объяснению. Она смотрела куда-то вперед, на мрачные окрестности Хогвартса, как ни в чем не бывало. — Какого черта ты не на Слизерине? — А должна быть? — Пф, — фыркнул он. — Ещё как. Или хотя бы на Гриффиндоре, раз уж тебе на месте не сидится. Хотя я бы тогда скорее сам удавился, будь ты гриффиндоркой. — Зажав сигарету губами, втягивает очередную порцию никотина. — Хоть убей, но не вижу я тебя когтевранкой. Сириус ведь даже зазнайкой её назвать не мог. На уроках особо не активничает, за нерушимые моральные устои уж точно не держится, и сейчас, вот, в гостиную даже не попыталась прогнать. Прямо-таки чудеса. Белобрысая — или как там её? Алексия Бланк? — только лишь снова усмехнулась. Хотя, вообще-то, сравнение со слизеринкой из его уст приравнивалось к оскорблению, если она ещё не поняла. — Как же однобоко ты смотришь на факультеты, это смешно. Когтевранцы для тебя — те, кто вечно с книжками сидят и дрожат, когда нужно с людьми контактировать? Я-то думала, ты вроде умный, — в последней фразе даже скользнули нотки разочарования. Вдохнув морозный воздух поглубже, она подтянула к себе ноги, обхватив колени руками. И принялась объяснять. — Мне нравятся знания. Просто я не теоретик, а скорее практик. Мне проще самой на своем опыте что-то узнать, экспериментировать, чем проводить часы за учебниками. — И поэтому, вместо того, чтобы просто что-то спросить, ты шпионила за нами хрен пойми сколько? — Отчасти. — Зашибись. Очень круто узнавать, что ты, пусть и отчасти, но был элементом какого-то эксперимента какой-то полубезумной когтевранки. Ещё одна затяжка. Глубокая, долгая затяжка, от которой дым пощекотал горло, спускаясь к легким. — Но, на самом деле, на курсе первом-втором я была прям «истинной» когтевранкой, — пожимает она плечами, продолжая. — Я всегда, в принципе, считала, что Шляпа распределяет учеников слишком рано. Люди, знаешь ли, меняются. Сириус даже не знал, как ответить. Меняются? Разве? Он за семь лет не изменился, разве что стал чуть более серьезным, с более серьезными проблемами. Но это называется взрослением. Лунатик, Сохатый и Хвост — тоже. Рег — тем более. Как был придурком, так и остался. Странно, что она ещё не попыталась огрызнуться. Послать его. Говорила спокойно; как с обычным малознакомым ровесником. Правда вина грызет? Сириус не поверит в эту чушь, даже если она повторит её под действием сыворотки правды. Может, заговаривает ему зубы? Зачем? Что ей снова от него надо? Мало секретов выпытала? — Можно попробовать? И осторожно протянула руку к сигарете, что тлела у него в руке и выпускала в ночное небо тоненькую струйку дыма. Вы поглядите. Всё больше и больше смелеет. Не найдя причин, почему нет — кроме как той, что ему просто хочется послать её куда подальше, — он помедлил несколько секунд, всё ещё пытаясь понять, что происходит, и просто протянул ей. — Ты никогда не пробовала? — спрашивает он зачем-то, когда Бланк рассматривает уже наполовину выкуренную сигарету. Она мотает головой. — Ну, удачи, — с иронией. Белобрысая с заметной опаской зажала сигарету губами и втянула дым, который, судя по всему, до легких так и не дошел, упрямо задержавшись в глотке. Ожидаемо закашлялась. Вот и не надо травиться хрен знает чем. Как бы сильно она его ни бесила, он не будет в восторге, если кто-нибудь будет травиться, как и он, этой дрянью. Сам подсел, но другим это ни к чему. Себя ему не жалко. Её тоже, на самом-то деле. Её не жаль ни в коем разе. Но всё равно ему не по себе. — Поздравляю с взрослением, — усмехается он, беря протянутую обратно сигарету. — В качестве благодарности за предоставленную возможность покурить: вскрой уже все карты. Эта беготня начинает надоедать. Не начинает. Конкретно уже надоела, но он почему-то рассудил не проявлять сейчас рядом с ней никакие эмоции. Словно на подсознательном уровне все еще опасался, что она лишь пытается что-то разузнать, и она вцепится в любое неосторожное слово, надумав себе что угодно, а потом составив целое досье на него. Белобрысая только поджала губы, слегка опустив голову, отчего темные волосы упали на лицо, коснувшись неярко выраженных скул. Понятно. Супер. — Ну тогда расскажи хоть, как ты умудрилась анимагом стать, — устало говорит он, снова откинувшись к зубчатой стене. Снова сигарета меж губ и на языке привкус горечи от табака. Как ни крути, её анимагия — всё ещё слишком необычное совпадение. Анимагов не так уж много, тем более анимагов-подростков. А тут, в одном поколении, да даже в одном классе почти. — Дедушка научил, — спокойно отвечает она, тоже откинувшись назад, отчего их плечи стали отделять лишь сантиметров десять. Ещё совсем недавно он скривился бы от мысли быть близко к этой шпионящей ненавистной девчонке. Но тихая темная ночь всё ещё не отпускала его, обволакивая странным, уже чуждым ему спокойствием. — Он тоже анимагом был. Может, ты видел в реестре. Его форма — дербник. Это вид семейства соколиных. — На какого-то сокола натыкался, да. Не думал, что вы родственники. Твоей фамилии в списке не было. Проверить список зарегистрированных анимагов было первостепенным пунктом в его исследовании. Потому что не зарегистрироваться — то же самое, что выписать себе один билет прямиком в Азкабан. Кто ещё стал бы так рисковать? На самом деле, безрассудных храбрецов полно, но не среди школьников же. Для Мародеров риск — синоним жизни. Нравится рисковать, иметь свои тайны, скрывать свою сущность от остальных и наслаждаться тем, что никто о них ничего не знает. Не знал. А та, что несправедливо узнала, теперь сидит рядом с ним и рассказывает о своей жизни. Причем он сам же и спросил. Как удивителен этот мир. — У меня фамилия мамина. А дедушка — по папиной линии. — Почему мамина? — спросил и снова затянулся табачным дымом. Даже сам не понимал, из вежливости он спрашивает или из интереса. Внутри ничто не откликалось при попытке разобраться в своих нынешних эмоциях. Да и когда он последний раз разговаривал с кем-то из вежливости? Сириус Блэк — из тех, кто говорит, что думает, и потом даже не извиняется, потому что правда есть правда. Её нужно уметь принимать в любом виде. — Отец в банке работал, а его фамилия была как-то связана с войной против гоблинов, я не помню точно. В общем, какие-то свои у него там заморочки. Может показаться глупостью, но гоблины — народ злопамятный, сам знаешь. Поэтому он взял фамилию моей мамы при свадьбе. Дед, к слову, не был против, так как у него ещё сын есть. То есть род не прерывается, и все такое. — Как все сложно. — Ага. Сделав последнюю затяжку, он потушил окурок о каменную поверхность и привычным щелчком отправил за ограждение. Маленькая белая точка тут же затерялась в глубокой темноте ночи. — А чего тебя самой в реестре нет? Неужто дедушка тебя не заставил? — Он умер раньше, чем я успела подать заявление. Эта фраза. Как ледяной водой окатили. Перевел на неё взгляд, всмотрелся в её лицо. Непроницаемое. Она казалась ему эмоциональной, вспыльчивой, как какая-то ядерная бомба, отравляющая все вокруг своим существованием. Но сейчас она то ли была действительно равнодушна, то ли мастерски сумела спрятать свои эмоции под маской. То ли просто уже свыклась с этой мыслью. Он даже не знал, что ответить. Посочувствовать? Принести соболезнования? Всё приняло неожиданный поворот. Он не был готов сидеть и успокаивать здесь девчонку, которая претила ему одним лишь своим видом. Да и она сама вряд ли хотела бы сейчас слышать слова сочувствия с его стороны. С тех пор, как он понял, кто она, все её взгляды по отношению к нему источали такую же сухую злобу, как и он по отношению к ней. — А потом… не знаю, что-то меня останавливало. Из принципа не стала подавать заявление. Знаешь, очередная авантюра. Посадят, не посадят. Вот веселье-то. Очевидно, не из-за духа авантюризма она решила не регистрироваться. Сириус не знал подробностей, но смерть могла сломать внутри неё что-то, поменять расстановку приоритетов. Смерть всегда ломает. Неминуемо и неотвратимо. — Что с ним случилось? От старости? — спрашивает он, когда затянувшееся молчание становится слишком болезненным, сдавливая виски. — Нет. Война. Черт бы её побрал, — она усмехается горькой усмешкой, и прикусывает губу. Несколько секунд лишь задумчиво заламывает тонкие пальцы, смотря в одну точку. — Дедушка не мог оставаться в стороне, хотя я пыталась… ну, знаешь, пыталась образумить его. Он же уже не юноша, чтобы подставлять себя под огонь. Не слушал. До последнего. Ещё один ощутимый удар по нему. Больная тема. Вздохнул, устало проводя прохладными пальцами по пылающему лицу. Война. Гребаные Пожиратели. Ему уже осточертело слышать о жертвах войны, о тех, кто погиб за попытку спасти этот мир, катящийся прямиком в пропасть. Но обычно, хотя бы, это лишь сухие факты. Цифры. Сколько погибло, сколько пропало, скольких запытали. А когда об очередной жертве говорит человек, которому погибший был близок, — это одно из худших издевательств над его уже истрепленными нервами. Надо бы тему поменять. Не потому что он бесчувственная сволочь, а потому что его слова все равно ей не помогут. А смысла в пустом сочувствии нет. — А родители? Им все равно, зарегистрировалась ты или нет? Её пробрало на ещё одну невеселую усмешку. Нервы уже сдают. — Папа умер лет пять назад, ещё до того, как дед меня научил. Да черт возьми. Она попросту издевается. Эта Бланк. Как может он теперь ненавидеть её, эту белобрысую, когда она сидит и как ни в чем не бывало делится с ним таким? Личным и так неправильно эмоциональным. Они друг другу никто. Как ему реагировать? — Войны на тот момент ещё не было, — констатирует Сириус, не имея ни малейшего желания произносить вслух очевидный вопрос о причине. — Не было. Он от болезни. Знаешь такую редкую сейчас уже инфекцию, как Огненная лихорадка Элфрика? У гоблинов на неё иммунитет, у людей — нет. А кто только в банк не приходит… кто-то заразил. Папа и ещё несколько волшебников слегли в Мунго, и только двое выжили. Из семерых. Как ты понимаешь, мой отец не один из тех счастливчиков. Замолчав на несколько секунд, чтобы, видимо, дать самой себе и своим эмоциям передышку, она лишь водила пальцем невесомо по своей юбке, выводя невидимый бессмысленный узор. Или, может, она ждала, чтобы он что-то сказал. Если так, она может не ждать. У него во рту так сухо от этой темы, что с радостью вылил бы себе в глотку огневиски, ничем не запивая и не перебивая вкус. — А мама, по классике жанра, через пару лет вышла замуж, и там, сам понимаешь, ей было уже не до дочери-подростка. Прислонившись затылком к каменной поверхности, чтобы остудить мозг, в котором шевелилось варево из разных несформулированных мыслей, он запрокинул голову и уставился на звездное небо. Звезды сегодня удивительно яркие. Почти ни облака, хотя ещё днем шел снег. Редкий, непродолжительный — всё-таки первый в этом году, да и растаял быстро, — но все же шел. А сейчас от того свинцового одеяла на небе ни следа. Странная ночь. — Почему ты так спокойно делишься таким? Со мной, тем более. — Я твои скелеты в шкафу знаю, вот и ты теперь что-то обо мне знаешь. Считай, квиты. Квиты… он уже успел будто бы забыть. Условно. Конечно, он не мог забыть о том, что эта девчонка творила последние недели, но ощущения сейчас были другие. Не чувствовал той ненависти, той злобы. Будто это не она с ним рядом сидит, не та белобрысая, за которой он наблюдал в попытке понять. Просто какая-то девчонка, решившая ему выговориться. Некоторое время они просидели в тишине. Может, всего минуту, может — десять. Время имело свойство растягиваться, как резина, и пролетать мгновением без какой-либо логической последовательности. — Как ты понял, что это я? — нарушает она первая затянувшуюся тишину. Не то чтобы молчание напрягало. Сидеть с ней рядом было нормально. Не паршиво, не приятно, а просто нормально. Поглощенный трясиной мыслей, он даже особо не обращал на неё внимание, пока она сама не перетягивала это внимание на себя. — Долгая история. Заколебешься слушать. — Не заколебусь. Сириус даже не знал, что и делать. Всё ещё чувствовал некоторую апатию, нежелание делать хоть что-либо. Слушатель из него в таком случае вышел неплохим, но вот рассказывать что-то самому — лень. Просто лень. Но, может, ей и стоит послушать. В конце концов, это на неё он убил драгоценные часы своей жизни и достаточно нервов. Пусть знает, как это происходило и сколько длилось. И он рассказал. Начал с того, как создавал длинные, неразборчивые списки возможных кандидатур, подходящих по самым разным признакам. — И я была в этом возможном списке? Была. Так ей и ответил, что была, но разве что где-то в самом конце. И он не воспринимал этот вариант серьезно, потому что она особо не подходила. Только по возрасту — всё же он рассудил, что анимагом стать подросток может лет с пятнадцати. Если младше, то силенок может не хватить. А Бланк как раз семнадцать. Это был единственный подходящий признак. Ведь она не блондинка, не слизеринка, ещё и в имени, на первый взгляд, нет ни намека на белую кошачью форму. Незаинтересованная абсолютно. Ходит, с подружками болтает. Обычная скучная когтевранка. А потом к исследованию присоединилась Эванс. Она предположила, что, может, стоит посмотреть на фамилии с точки зрения латыни. Это лишь добавило несколько пунктов в уже сложившийся список, но проблему не решило. Зато навело на мысль Лунатика. Который решил проверить другие языки. И вуаля. Алексия Бланк. — Ты знала, что твоя фамилия с французского — «белая»? — Естественно. Ну, и что там дальше? По одной лишь фамилии разгадал? — Не-а. Но дальше всё стало как-то проще. Конечно, выясненное происхождение фамилии не отменяло факта, что было ещё слишком много разных кандидатур. Оставалось только понаблюдать за каждой хоть немного и постепенно вычеркивать фамилии тех, кто совсем не вел себя по-шпионски. То есть либо слишком незаинтересованных, либо, наоборот, слишком заинтересованных; другими словами тех, кто просто втрескался, и всё, без всяких там интриг. К концу остались только две незачеркнутые фамилии. Бланк и ещё одна девчонка, шестикурсница с Гриффиндора, более-менее подходящая по фамилии и по подозрительности. Но, как выяснилось, та тут ни при чем, и Сириус не зря сделал свою ставку на причастность именно Бланк. — Ты вечно оглядывалась, как будто выискивала кого-то в толпе. А когда я или Сохатый обращали на тебя хоть какое-то внимание, упорно делала вид, что тебе плевать. Хорошая стратегия, конечно, но она тебе не очень-то помогла, когда я оставил записку. По взгляду в тот момент все стало очевидно. — Так и знала, что всё дело в записке. Сириус усмехнулся. Выпрямил некогда согнутые в коленях ноги, слегка потягиваясь — мышцы уже затекли от долгого нахождения в одном положении. Ещё и ночь продолжала щедро одаривать осенней прохладой, пощипывая лицо и руки и проворно проскальзывая под одежду. Отгоняя холод, он чуть повел плечами и взглянул на Бланк. — Теперь снова твой черед. — Нет. Я уже говорила: не расскажу. Надо же. Сразу поняла, к чему он. Думал, спросит, о чем. А ему придется отвечать, что, вот, раз уж он чем-то своим поделился, пришел снова её черед делиться своими секретами. Конкретнее — какого черта ей вообще было нужно. На этот раз раздражение ущипнуло его за кожу вместо прохлады. Но холодный воздух, проникнувший в легкие, тут же угомонил и потушил начавшую моментально разрастаться пламенем злость. В конце концов, он планировал не выдавать ей своих эмоций. Пусть останется непроницаемым лицом. И даже сам удивился, как спокойно смог спросить: — Что у тебя там за интриги? Почему не можешь просто рассказать? — Да потому что это не только мой секрет. Был бы мой — рассказала бы. Наверное. — Только не говори, что в меня влюбилась какая-нибудь твоя подружка и попросила… — с насмешкой начинает он, жестикулируя одной рукой, и вдруг замер. Осознал. Посмотрел ей прямо в глаза, в которых отчетливо читался ответ, а её многозначительное молчание ещё ярче подчеркивало полноту картины. Сириус только выдохнул, словно сдуваясь. — Жуть. Могла бы сразу сказать. Белобрысая так и не ответила. Молча смотрела на звездное небо, немного запрокинув голову, отчего её недлинные волосы, треплемые слабым ветерком, коснулись где-то области ключиц. — И как много эта твоя подружка знает обо мне? — Всякую мелочь. Всё то, что она могла бы и сама узнать, будь она посмелее, ведь болтать ты любишь сильно. — То есть ты не растре?.. — Нет, — отрезала раньше, чем он даже закончил слово. Значит, не растрепала. Почему-то сохранила всё то, что знает сама. Конечно, всё равно паршивым оставался тот факт, что она сама знает многое, чего не следовало бы, но она хотя бы не сплетница, распространяющая по школе слухи со скоростью света. Он бы себе не простил, если бы секрет о Лунатике узнала половина школы. Теоретически, его вины в этом не было бы, но он мог бы быть внимательнее с самого начала. Предотвратить. — Спасибо. Бланк усмехнулась. Кивнула. И посмотрела вдруг на него. Так внимательно и пронзительно, что у него аж меж ребер что-то неприятно екнуло острым уколом. Ему казалось, что уже ни что не откликнется там. Внутри. Всё выжгла беспредельная ярость. Остался-таки какой-то прах, способный отозваться на долгий, глубокий взгляд. Её взгляд. — Я не могу знать, что тебя беспокоит. И если я тому виной, то… — запнулась, прикрыв глаза на секунду. Будто набиралась сил сказать. — То мне правда жаль. Я не хотела никому портить жизнь, я просто не подумала о чувствах других. Как обычно… Мерлин, я паршивый человек. На последних словах выдохнула, слегка ссутулившись и пряча лицо в ладонях. Сириус слегка нахмурился, вглядевшись. Вроде не плачет. Что на неё нашло? Когда тебе в лицо кто-то говорит, что он паршивый человек, надо бы отреагировать. Согласиться или, наоборот, успокоить. И Сириус совершенно не знал, что делать, ведь до этой ночи действительно был уверен, что если эта белобрысая — не самый паршивый человек в школе, то явно один из паршивейших. После Нюниуса, конечно. Даже перед глазами сейчас, размытыми очертаниями воспоминаний, — её пылающие злобой глаза, её голос, твердящий, что расцарапает ему лицо. Его пальцы невольно коснулись трех красных полос разной длины на его тыльной стороне ладони. — А если причина не я, тогда просто скажу, что боль, знаешь, она проходит, — упрямо продолжает она свою речь, набравшись сил. Но тише. И голос дрогнул. Он заглянул ей в глаза, опасаясь увидеть отблеск от слёз, но, к счастью, не увидел. Она, к счастью, не плачет. — Рано или поздно. У тебя крутые друзья, проводи время с ними, а не сиди тут в одиночестве. Так и в меланхолию не трудно впасть. А потом уже не выберешься, потонешь. Бланк говорила настолько очевидные, даже банальные вещи, что он запросто в любой другой ситуации рассмеялся бы, подколол, свел бы все в шутку. Потому что такие разговоры ему не нравятся. Быть может, с Сохатым. Наедине. И с бутылкой огневиски. Не с ней. И не сейчас. Вся эта ситуация ему совершенно не нравилась, всё его существо противилось происходящему. Нужно просто съязвить и перевести все в непринужденное русло. Быть собой. Вести себя, как обычно. Привычно задиристый, веселый Бродяга. Без всей этой эмоциональной тоски. Когда он наскреб хоть какие-то мысли, что можно сказать, как пошутить, она неожиданно уткнулась ему в плечо. Уткнулась лицом ему в рубашку, в подобии какого-то непривычного, странного объятия. Почти невесомого, но он не мог не чувствовать. Как кошка. Уже банально и тупо, ко всему приплетать её анимагическую форму, но сейчас это всё, о чем он мог подумать. Единственная ассоциация. Как кошки любят подойти и уткнуться человеку мордой, показывая свою привязанность и нежность, так и она сейчас, отчего-то искренняя, хотела что-то ему передать. Какое-то тепло. Только зачем? Зачем она это делает? Зачем рушит какую-то нерушимую стену между ними, которой все равно суждено будет построиться снова по истечению этой странной ночи, заставившей их двоих открыть душу? Это совсем не похоже на ту Бланк, которую он успел узнать. Это не она. А отпрянуть у него сил не хватило. Оттолкнуть. Нагрубить и сказать, что ему тошно от этой приторной чуши. Не хватило. Не смог. Просто сидел, замерев и даже не дышав, пока она сама не отстранилась. — Ты же в курсе, что завтра ты уже снова будешь меня бесить? — спрашивает она, ни разу не смутившись. Думал, что она покраснеет или ещё что-нибудь, но ей, видимо, не впервой творить первое, что придет в голову. Значит, не он один понимает, что это только этой ночью всё перевернулось с ног на голову. — Это будет взаимно, — усмехается он, словно ожив и перестав быть неподвижной статуей. — Отлично. Взглянув напоследок на звездное небо, где сверкающие звезды уже успели стать ему друзьями, пока он сидел в одиночестве и не обрел новую временную компанию, Сириус поднялся на ноги и протянул руку, помогая встать. Бланк сначала растерялась, смотря на его ладонь, как на нечто странное, но всё же схватилась за неё и поднялась следом. Рука её была холодная, как будто покрытая льдом, в то время как у него самого кожа была лишь чуть прохладной, и этот контраст было сложно не заметить. — Не расцарапаешь мне лицо за то, что тебя тронул? Или если ты первая начала, не считается? — ухмыляется он, забирая мантию с пола и слегка встряхивая. — Завтра посмотрим. На её лице воцарилось прежнее беззаботное спокойствие. Ни тени тех эмоций, что были ещё пару минут. Ни тени серьезности. Больше никакого «я паршивый человек» и никакого «я вижу, что тебе больно». И прекрасно. Им надо было идти в одну сторону. Проходы на обе башни — и гриффиндорскую, и когтевранскую — были в одной стороне, и это было непривычно. Если бы она продолжала попытки всковырнуть его душу и увидеть, что польется из неё, он бы, наверное, придушил её голыми руками. И без того знает достаточно. Шли они молча. Как просто хорошие знакомые. Да они вынести друг друга не могут. Поразительная ночь. Просто поразительная. — Ты бы пореже после отбоя сюда приходил. А то однажды попадусь не я, а какой-нибудь другой принципиальный и строгий староста. — Как будто я боюсь каких-то старост, — отвечает с наплевательским смешком. — Ой-ой, какие мы смелые. Баллы-то никто терять не хочет. Бери с собой тогда хотя бы мантию своего дружка. Последняя фраза заставила его даже остановиться, и Бланк остановилась рядом с ним по инерции. С секунду он смотрел на нее с непониманием, слегка нахмурив брови. Затем дошло. Мантия-невидимка. Выдохнул, покачав головой. Он никогда не привыкнет, что какая-то рандомная девчонка с его параллели знает то, чего не следовало бы знать вовсе. — Как много ты вообще знаешь? — Много. — Что именно? Сам не успел понять, как тон чуть не соскользнул на командирский, а он знал, что её это бесит. По прошлой стычке знал. И она сама тоже не упустила этой твердой нотки в его голосе, но, видимо, рассудила, что лучше обойтись без конфликтов. Просто вздохнула, сгибая руку в локте и слегка растопыривая покрасневшие от холода пальцы. — Ну, считаем, — устало говорит она и с каждым пунктом загибает по пальцу: — Карта Мародеров, мантия-невидимка, ваши анимагические формы, ваш волчий секрет, ваши прозвища, чуть ли не всю историю взаимоотношений Поттера и Эванс, ведь Поттер трещал о ней без умолку, — закончив перечислять, она продемонстрировала шесть загнутых пальцев. — И, понятное дело, всякую мелочь о тебе, как я уже сказала ранее. Особенно о твоих довольно мерзких похождениях по девочкам. Ты тот ещё мудак, я тебе скажу. Сириус только усмехнулся. Она не первая, кто пытается его упрекнуть в этом, была ещё Эванс, но если даже на её нотации ему было до лампочки, то с чего бы он стал слушать какую-то едва ли знакомую однокурсницу? — Не моя вина, что они все западают на мое природное обаяние. — Но ты мог бы не пользоваться этим. — А ты могла бы не читать нотации тем, кому на это плевать. Чуть не сорвалось «кому на тебя плевать», но вовремя одумался и перефразировал в более мягкую форму. Потому что уже чересчур. Быть может, завтра или в любой другой день он бы без зазрения совести ей это ляпнул, но не сегодня, не сейчас, почти сразу после того, как она выговорилась ему о смерти отца и дедушки и о наплевательском отношении со стороны её матери. — Можем хоть этой ночью не ссориться? — раздражённо вздыхает она, словно прочитав его мысли, когда они продолжили свой путь по темным коридорам замка. Их шаги эхом ударялись о стены и приглушенно разлетались по сторонам, но ничьего внимания, кажется, это не привлекло. И в этот момент Сириус вдруг задумался, как это выглядит. Конечно, и до этого было странно осознавать тот факт, что они наедине просидели какое-то время на открытой площадке под звездами, но сейчас, когда они ещё и возвращались в башни вместе, одни, никак не получалось отмахнуться от назойливых мыслей, что это похоже на какое-то своеобразное свидание. А каково было бы встречаться с этой стервозной девчонкой? Провстречаться, например, неделю или месяц, хотя месяц для него был бы уже слишком долгим сроком. Бланк, в общем-то, симпатичная. Не мог сказать, что это его вкус, но он никогда особо и не полагался на определенные предпочтения во внешности. Ещё и вроде умная, решительная, уверенная в себе. И сразу вспомнился тот странный момент, когда она уткнулась ему в плечо. Такая хрупкая, мягкая. В тот момент он увидел в ней не ту, кого ненавидел, а обычную девушку, со своими недостатками и попытками их изменить. При воспоминании об этом снова что-то заворочалось в груди, отчего отвращение подкатило к горлу. Это же Бланк. Её характер — сущий ад. Ему и так в жизни эмоций по горло хватает, а тут ещё и эти мысли, мысли об отношениях. Конечно, он о каждой девчонке в школе может так поразмышлять — а что если бы он встречался с ней? — но тут другой случай. Будь у нее характер, как этой ночью — всё ещё колкий, но не стервозный, — он бы, может, даже подумал об этом серьезнее. Однако нет. Всё же такие отношения ещё больше истрепали бы ему нервы. Забавно, что она даже и представить не может, что сейчас происходит в его голове. А он понятия не имеет, что происходит у неё. Зачем она выговорилась? Почему ведет себя иначе? О чем думала, когда обняла его? Или что это вообще было. Очередная долбанная загадка. Наконец, они дошли до поворота к когтевранской башне. Бланк сделала шаг вперед и развернулась, к нему лицом. Чтобы попрощаться? Ситуация всё ещё дикая до ужаса. До этого они прощались либо гневными взглядами, либо разными способами послать друг друга к чертям. — Спокойной ночи, Бродяга. Сириус усмехнулся. Из её уст эта фраза резанула слух. — Спокойной ночи, Белобрысая. Бланк улыбнулась, кивнув, и повернулась к нему спиной, неспешно отправляясь по коридору ко входу в нужное крыло. Звук её шагов всё ещё эхом кружил по коридорам, негромко отдаваясь в черепной коробке. И всё-таки странная девчонка. Странная, раздражающая и удивительная.