Белобрысая

— Ну, и я ему пригрозил, естественно. Но ты же знаешь Нюниуса. С какой стати он меня слушать станет? Уже рефлекторно рука тянется к карману зимней мантии, где покоилась пачка сигарет. Пальцы достают одну. Сириус зажимает её губами. Сохатый выдергивает ещё не заженную сигарету и щелчком пальцев выбрасывает за каменную стену, с огроменной высоты. Неугомонный морозный ветер уносит её ещё дальше. Они вдвоем сидят на открытой площадке между двумя башнями, на уже излюбленном месте. Пришлось применить согревающие чары, ведь каменный пол, на котором они сидели, уже почти что заледенел. Как-никак, близилось Рождество. — Охренел? — Тебе не кажется, что уже хватит? Третья подряд пошла. — Мог хотя бы не выкидывать. Они и так уже кончаются. Сохатый его проигнорировал. Пристрастие Сириуса к никотину никому из его друзей не было по душе. Но кто заставит его перестать? Даже у Джеймса не было такой власти над ним. Раз уж эту выкинули, достал следующую. Зажег и втянул необходимую дозу никотина, пьянящую отревоженный рассудок. Гриффиндорский шарф слишком перетягивал шею, и Сириус рассудил стянуть его к чертовой матери. Даже дышать как-то стало легче. И табачный дым скользил вниз, к легким, проворнее. Откинулся спиной к стене, запрокинув голову к зимнему небу и выдыхая в морозный воздух дым вперемешку с паром от горячего дыхания. — Напомни-ка, почему Бланк тебя так беспокоит? Тебе-то что, если Снейп её сдаст? — Если бы она сама спалилась, мне было бы плевать. Но она обычно осмотрительна. А в этот раз я её из колеи выбил. Разозлился, ляпнул какую-то хрень… — И чем это отличается от обычного тебя? — Обычно я так далеко не захожу. А тут затронул ту тему, которую вообще затрагивать нельзя. Категорически. — Сохатый посмотрел на него насмешливо. Мол, какая тема для Сириуса вдруг стала табу? — Смерть близких. Джеймс опешил, естественно. Не этого ожидал. Посмотрел на Сириуса пристально, через стекла в своих очках, вглядывался в его лицо, будто надеясь найти намек на то, что друг просто шутит. Хотел бы он просто шутить. — Ты кретин, Бродяга. — Я в курсе. Сделал глубокую затяжку, чувствуя, как губящий его дым щекочет глотку. Неторопливо выдохнул и объяснил: — Но она подстебнула меня насчет моей семьи. Понятное дело, что я вспылил. — Ну и ну, — как-то горько усмехается Джеймс, качая головой. — Вы друг друга стоите. Отлично. Сириус понимал, что Сохатый прав, и всё равно от этого сравнения у него злость взвильнулась в венах подобно отвратительной скользкой змее Не время злиться. Тем более на Джеймса. А на кого? На кого можно вылить всю эту желчь, в которой он уже захлебывался до потери пульса? — И что будешь делать? — спрашивает Джеймс через какое-то время тягостного молчания. Казалось, даже школа притаилась. Никаких звуков, не считая протяжных завываний ветра. — Ждать действий Снейпа. А дальше смотреть по ситуации. — Ты ненавидишь ждать. Все нервы себе истреплешь. Джеймс знает Сириуса, как себя самого. От, казалось бы, спасительного никотина в сигарете уже тошнота скапливалась где-то в груди. Скривившись и сделав ещё пару тяг, Сириус неторопливо потушил окурок о камень, наблюдая за тем, как гаснут искры. — А что ещё остается? — спрашивает он скорее у себя, чем у Джеймса, и поднимается на ноги. *** Неделя контрольных и проверочных. Совсем немного до праздника. У всех такое приторно-сладкое настроение, все ждут Рождества. А Алекс так всё достало, что сил уже никаких нет. Всё валится из рук, всё раздражает, всё бесит до дрожи. Почему она? Почему именно она влезает все время в какое-то болото, почти что на добровольной основе, не в силах вылезти потом из этой трясины, утягивающей её на дно? Конечно, она виновата сама. Всегда виновата сама. Сейчас не исключение, ведь если бы пару дней назад она не полезла в кошачьем обличье к нему и его девчонке, ничего бы не произошло. Блэк не прижал бы её к стене, что заставило её в итоге растеряться. У нее бы не вырвалась та глупость. И у него бы не вырвалась ещё более жестокая глупость. А соответственно, Снейп, однокурсник со Слизерина, ничего бы и не узнал. Боже, какая нелепица. Вроде логичная последовательная цепочка событий, но кто мог знать, что всё приведет к этому? Она с этим Снейпом даже не общалась никогда. И, по правде, особо и не стремилась. Относилась к нему ровно — как к любому ровеснику. А теперь. Её секрет знает тот, кому не следовало бы. С другим человеком, знающим её секрет, она не желала разговаривать, а про Трис и говорить нечего. Уже столько раз обсуждалось, обдумывалось, что нет смысла повторяться. Такой идиотизм. В когтевранской ванной комнате девочек она осталась одна. Все уже разошлись по урокам, а Алекс только-только встала под горячие струи душа, приятно расслабляющие измотанное тело. Первый урок всё равно — заклинания. У Флитвика, который не просто учитель, а ещё и её декан. Вряд ли ей влетит, но даже если и так, то выкрутится. Не хотелось торопиться. Суетиться. Быть в этой вечной беготне. Хотелось отдаться приятному теплу воды, омывающей тело, и мыслям, что уже разрывают черепную коробку навязчивым роем. А конкретно — одной единственной мысли. Но самой громкой, самой оглушительной. Самой разрушающей. У неё нет друзей. Ни одного. И кто в этом виноват? Алекс сама оборвала все связи с Трис, её никто не заставлял. Но как она могла продолжать дружбу, когда так ощутимо чувствовала, что всё идет не так, как надо? Когда не чувствовала никакой отдачи? А больше не с кем. Не с кем общаться именно с той глубиной, с той близостью. Все слишком поверхностны, слишком не те. Струи почти обжигающей воды будто стали слишком тяжкой ношей, и она прислонилась к холодной стене плечом и виском, как к какому-то спасению, какой-то опоре. Глаза уже пекло слезами, которые взялись непонятно откуда. Алекс редко плачет. Последний раз — когда горевала по дедушке. Но это было давно, прошло уже достаточно месяцев, чтобы оправиться, похоронить в себе эти чувства, закрыть их плотными слоями и не выпускать. Теперь же Блэк одной неосторожной фразой вспорол всё то захороненное, выплескивая наружу всю едкую горькую скорбь. Она его не винила. Злилась на него безмерно, но умом понимала — виноват не он один. Ей самой следовало думать, что она говорит. Но менее болезненно от этого не становилось. Так она стояла долгое время, со слезами, которые смывал горячий напор воды, задыхаясь приглушенными всхлипами и думая о том, что ей теперь делать. А ей так отчаянно не нравилось нынешнее положение, что хотелось уже просто поддаться течению и сломаться, как тоненький прутик. Почему её ещё не сломало? Ей нужны люди, а у неё их нет. Ей нужна поддержка, а она сама ко всем повернулась спиной. И вынуждена тонуть в черноте одиночества, которое так ненавидела, и носить маску, скрывающую её настоящую, только чтобы её секрет не вскрыли. *** — Тебя не было на завтраке, но тебе, вот, пришла почта. Решила передать. — Ага. Спасибо, Трис. Алекс принимала посылку из рук бывшей подруги, уже заранее зная, что в свертке. Ведь вчера за завтраком разворачивала точно такой же. Вчера прилетела сова, причем случайно снеся её кубок с горячим шоколадом, и отдала небольшой сверток, в котором оказались сладости и короткое письмо: «Не хотел тебя задеть, просто вспылил. Поступил, как мудак, но и ты меня пойми. В общем, считаю себя виноватым и не знаю, что сделать, чтобы ты меня простила. Не думай, что сладостями я от тебя откупаюсь, но просто надеюсь, что это поднимет настроение» Мило, конечно, но учитывая масштабы катастрофы — Снейпа, если быть точнее, — то сладостей мало. Слишком мало. Просто песчинка. Она их даже не приняла. Подбросила посылку на парту Блэка перед их совместным уроком. Однокурсники подумали, что это ему от очередной тайной поклонницы, но он знал, что далеко нет, знал, что это лишь возвращение его неполучившегося извинения. Алекс уже даже было подумала, что он просто решил во второй раз попытать удачу с одной и той же посылкой, однако нет. Сладости были другие. А он целеустремленный. Естественно, прилагалась ещё одна записка. «Слушай, сколько раз я должен извиниться? Учитывая, что ты тоже не белая и пушистая, как бы иронично это ни звучало, я могу вовсе не извиняться, но ведь я все равно пытаюсь. Что поможет искупить вину? Если сладости не нравятся, могу книги отправить, или что там вас, когтевранцев, интересует» Что уж тут сказать. Самонадеянно. На следующей перемене она отыскала гриффиндорцев, но Блэка не нашла. Оно и к лучшему, потому что подходить к нему желания не было, смотреть на него было тошно, а унизительно прятать взгляд не было её привычкой. — Привет, — как-то слишком беззаботно обратилась она к Люпину, сидящему на лавке в коридоре, вынуждая поднять рассеянный взгляд от каких-то своих записей в тетради. — Тебе не трудно будет вернуть это своему дружку? И передать, что мне ничего от него не нужно. Чуть ли не с минуту он смотрел в непонимании на протянутый сверток, будто не сразу поняв, что от него хотят. И за это время Алекс успела подметить легкую бледность на измученном лице и появившиеся мешки под уставшими глазами. Должно быть, скоро полнолуние. Даже сердце за него как-то болезненно сжалось. Алекс никогда не отличалась искренним сочувствием к окружающим и сильной эмпатией, но в этот момент что-то непривычно ёкнуло. Каково вообще быть оборотнем в таком юном возрасте? — Прости, а зачем? Без проблем, конечно, но что-то случилось или как? Блэк ему ничего не рассказал? В конце концов, это и правильно. Такая мелочь, что даже смешно обговаривать её с кем-то. Мелочь и в то же время катастрофа. Для неё. — Не бери в голову, — говорит она, нервно поправляя галстук, хотя никогда не любила прилежный вид. — Просто скажи ему, что пусть прекращает свои игры. Может считать, что я его простила, если уж ему так хочется, но это не значит, что я хочу с ним разговаривать. Ладно? Нетрудно будет передать? — почти что на одном дыхании. Сделала вдох, наполняя легкие недостающим воздухом. Люпин сосредоточенно кивнул. Сунул сверток в свою слегка потрепанную тканевую сумку. — Нетрудно, конечно. Передам. — Спасибо, — выдыхает она с облегчением, будто он мог отказаться. Даже если бы и отказался, то что? Подбросила бы ему сама, да и всё. Нет, Люпин просто выбил её из колеи. Своим видом. Уже собиралась было пойти прочь, подальше отсюда, подальше от гриффиндорцев в целом, но вдруг остановилась. Вернулась назад. Люпин снова поднял на неё взгляд, вопросительно подняв брови. — Слушай, если тебе что-нибудь понадобится… Что угодно. Я постараюсь помочь. Не знаю, чем, но мало ли чем-то смогу. Вероятно, она застала врасплох его этим вопросом. Его и себя тоже. Опять непонятно самой, что она творит. Снова он словно заглючил, смотря на неё и даже не моргая толком. А затем просто улыбнулся, легонько помотав головой. — Ты очень добра, Алекс. Спасибо тебе. Очень добра. От одной только фразы вдруг почему-то захотелось разрыдаться, хотя это уже редкость. Это для неё несвойственно. Плакать чаще, чем в несколько месяцев? Абсурд. Алекс только и оставалось, что вместо этого просто кивнуть и натянуть откровенно искусственную улыбку, ведь на искреннюю попросту не хватило бы сил. И уйти после этого прочь. *** — Да ну тебя. Я вот считаю, магловские рок-группы — лучшее, что случалось с этим десятилетием, — говорит маглорожденный гриффиндорец своему другу. Бэзил его зовут, кажется. И говорил он с чистокровкой Эриком Дирборном. Неудивительно, что тому магловская музыка чужда. Эти два четверокурсника, наравне с некоторыми четверокурсниками-слизеринцами и пуффендуйцами, ещё не покинули класс Защиты от Темных искусств, а Сириус с Джеймсом вошли заранее, чтобы не тухнуть в коридорах. — Полностью поддерживаю, — соглашается Сириус, садясь поближе к обсуждающим музыку парням, на повернутый спинкой к парте стул. — Особенно Роллинги. Взять только их Paint it, Black. — Вот удивительно-то, почему тебе именно эта песня зашла, — язвит Сохатый, садясь рядом. Дирборн моментально опешил, что двое семикурсников, ещё и популярных — если уж говорить, потакая самолюбию Сириуса, — подсели к ним двоим. А вот Бэзил только наполнился энтузиазмом, глаза его заблестели, и он поддержал разговор: — Или, например, Led Zeppelin… — Именно. А про Битлов, Queen и AC/DC даже смысла говорить нет. Клянусь, это обязано стать классикой. — Опять вы про свой рок, — говорит Эванс, вошедшая в класс вскоре после них месте с Медоуз и Маккиннон. Положила рюкзак на парту и принялась доставать многочисленные конспекты. — О, ты как раз вовремя, — игнорирует её недовольство Сириус, старательно пытаясь проигнорировать и тот факт, что Сохатый рядом снова специально взъерошил волосы, как только увидел свою девушку. — Как раз хотел спросить. Как, живя в магловском мире, ты можешь не слушать хотя бы Битлов? Это преступление, Эванс. Преступление против всего святого. Эванс только усмехнулась, тряхнув своими волнистыми огненными волосами, а Бэзил продолжил о роке. Только вот Сириус, к удивлению, уже не слушал. Словно погрузился под воду, абстрагируясь от любых звуков. Это та тема, о которой он мог говорить сутками, но сейчас он против своей воли сосредоточился на одном единственном голосе, исходящем со стороны двери в класс. Этот голос, как бы нелепо ни было признавать, он мог бы распознать и среди несколько десятков голосов. За последние пару дней приноровился. — Ну, не знаю, — качает Белобрысая головой в ответ на что-то, проходя в класс. Мантия её застегнута на все пуговицы, хотя её вряд ли можно было назвать прилежной ученицей. Даже синий галстук затянут почти так же туго, как положено. В руках — учебники, прижаты к груди. Да она сама не своя. Особенно если учесть, с кем на пару она вошла в класс. Сириус даже подумал на секунду, что ему просто показалось. Эван Розье. Сволочь ещё та. Из компашки Снейпа. Пристальный, уже начавший пылать кипучей злостью взгляд мигом выловил из всего класса определенную парту, за которой сидел этот скрюченный, сальноволосый кретин. Именно к нему новоприбывшие и направлялись. Да вы шутите. — Если говорить о писателях в этой сфере, я бы предпочла того же Тримбла, но никак не Баррета Фэя, — продолжает она свою мысль, проходя вдоль ряда столов. — Да, Тримбл пишет просто и даже как-то банально, но он не пересекает черту объективности. Фэй слишком уж радикально настроен. — Не нравится радикальность? — хмыкает Розье, тоже выглядящий прилежно, аж до тошноты. Типичный прилизанный аристократ. — В ней ведь вся прелесть. Кулаки сжались как-то сами собой. Когда речь заходит о радикальности из уст слизеринца, не сложно догадаться, о чем эта змея думает в первую очередь. Какую именно позицию в войне займет после выпуска. К гадалке не ходи. — Когда речь заходит о теории и науке, следует придерживаться объективности, — ловко увиливает Белобрысая от ответа. — Знания следует давать в беспристрастной форме, а не через призму собственного видения. Розье хмыкает, мол, «ладно, тоже верно» и кладет свой рюкзак на парту неподалеку от Снейпа. Сама же Белобрысая садится прямо рядом с Нюниусом, кладет свои гребаные учебники на его гребаную парту и что-то у него спрашивает, но этот вопрос уже не долетает до слуха Сириуса. — Да вы издеваетесь, — вырывается у него шепотом, и он не успевает подумать, как ноги уже сами выпрямляются, поднимая его со стула. — Это не лучшая идея, — хватая его за локоть, негромко предупреждает Сохатый, который, очевидно, видел, куда так внимательно смотрел друг. — Скоро приду, — бросает он Джеймсу и тем четверокурсникам, хотя те и так уже неторопливо собирались идти на следующий их урок. Да, это определенно плохая идея, но кого это волнует? Его точно нет. Не волнует. Какие-то пара секунд, и он уже около стола со злополучной троицей. Троицей, частью которой ну никак не должна быть Белобрысая. Ни в коем разе. Даже в самом абсурдном, кошмарном сне. — Можно тебя на пару слов? — почти рычит он, угрожающе нависнув над сидящей за партой Бланк и тщательно игнорируя концентрацию презрения, появившуюся в воздухе одновременно с его появлением. Снейп и Розье так и дышали этим своим змеиным ядом. — Кто-то что-то сказал? — усмехнулся Снейп, театрально осматриваясь. — Очень смешно, Нюниус. — Очень по-взрослому, Блэк, — надменно отвечает он в ответ на уже приевшееся прозвище. — Как насчет перестать называть Северуса Нюниусом, и тогда я, возможно, выйду поговорить? А вот такого предательства он не ожидал. Мало того, что она просто с ним не разговаривает из-за какой-то тупой брошенной им фразы. Так она ещё и сторону его врага приняла. Если бы она шастала только с Розье, он бы ещё мог понять. Но Нюниус. Нет. Нет. Кого он обманывает? Злость бы душила его так же сильно. Слизеринец он в любом случае слизеринец. — Ещё чего, — фыркает Сириус. С какой стати ему отвыкать от привычки, которая зарождалась и пускала свои корни годами? — Ну, тогда можешь возвращаться к дружкам, — усмехается Розье, собственнически садясь на край парты. — Пока Алексия сама этого не захочет, она с тобой никуда не пойдет. Алексия. Так режет слух, что он аж почти дернулся. Даже имени «Алекс» он мысленно противился, продолжая звать её просто Белобрысая или хотя бы Бланк. А тут. Как пафосно. Кем они себя возомнили? Защитнички? Её новые дружки? Челюсть сжалась, и губы искривились в гневе и отвращении. Если он хочет, он поговорит с этой Белобрысой. Даже если придется сперва врезать этим двум придуркам, а после вытащить из класса эту безмозглую женщину-кошку за шкирку. Оба слизеринца, кажется, уловили его настрой. Особенно Снейп, который презрительно сощурился, сверля его своими жалкими, черными глазами. Прожигали друг друга взглядом насквозь, ещё немного, и кто-нибудь из них точно задымится. Белобрысая не могла не почувствовать, как опасно наэлектризовался воздух. — Ладно, — раздраженно выдыхает она, будто делая одолжение. А после обращается к своей новой поганой компашке: — Я поговорю с ним недолго. Просто чтобы отвял. Снейп будто вынырнул из-под гипноза, резко повернув к ней голову и рассеянно заморгав. Посмотрел на неё с сомнением, опасением и подозрением — все три эмоции в одном флаконе его мерзких черных глазенок. Но та жестом показала, что всё нормально — как будто Сириус ей навредить может, черт её дери! — и поднялась из-за парты. Прежде чем выйти из класса, она окатила его такой порцией ледяной неприязни, что у него аж тошнота к горлу подкатила. Что на эту стерву нашло? Перенимает черты этих гребаных змей? У неё и так характер не из лучших, а теперь это просто ядерная смесь. Коснешься — взорвет к чертям. Уже в коридоре ему захотелось прижать её к стенке и вытрясти, что за цирк она опять умудрилась устроить, но та предпочла уйти подальше, в более уединенное место. Юркнула в один из пустых классов. Сириусу не оставалось ничего, кроме как пойти за ней, чувствуя, что нервы уже натянуты до опасного предела, и сейчас разговор будет явно не дружеским. Кулаки всё ещё были сжаты от безмолвной ярости, что он тщетно пытался загасить внутри себя, но та только больше нарастала. Ожидал, что придется постараться, чтобы вытряхнуть из неё хоть одно полноценное предложение, ведь та явно будет отмалчиваться. Как бы не так. Стоило ему просто войти и запереть дверь, как на него тут же обрушилось: — Боже, Блэк, какой же ты идиот! Он даже опешил. Первые несколько секунд. Просто злость притаилась на пару секунд, как злобное рычащее животное, а после снова впилось ему в грудную клетку гнилыми когтями. — Зашибись. Тебе взбрело в голову якшаться с этими падальщиками и встать на их сторону. И кто ещё из нас идиот, безмозглая ты истеричка? — Всё ещё ты! Её глаза пылали таким огнем, что казалось, будто она сожжет здесь все до тла одним лишь взглядом. Пусть и ниже него, вся такая прилежная на вид, в длинной мантии с гербом факультета и значком старосты, она в то же время выглядела необычайно грозной. Как рассерженная кошка, готовая расцарапать лицо в любую секунду. И это он её разозлил? Он? — Отлично! Так может объяснишь, что у тебя на уме, мисс гениальность? — спрашивает он, разведя руки в стороны, отчего длинные и неудобные рукава мантии ощутимо колыхнулись. — И не надо снова затирать, что я мыслю стереотипами, — скривился он в отвращении. — Любого спроси, тебе кто угодно скажет, кто именно после школы Пожирателями становится. Да всем известно, как слизеринцев к темной магии влечет, тем более этих двоих придурков! Ты страх потеряла, или что? Спокойная жизнь наскучила, и ты решила огоньку поддать? Белобрысая ещё несколько секунд испепеляла его своим взглядом, а после попросту усмехнулась. Откинула назад мешающиеся темные волосы и скрестила руки на груди. — Всё сказал? Сперва Сириус хотел выпалить, что да, но вовремя прикусил язык. Нет. Не всё. Далеко не всё. Пусть знает. Ей нужно знать, хотя он уже поражался, как ему хватало терпения забивать себе голову такой тупостью. Если она так его ненавидит, прекрасно! Почему он должен её спасать, почему должен тратить нервы? Покачал головой. Всё-таки скажет. — Ты в курсе, что Снейп в любой момент может твой хвостатый секрет вскрыть? Он видел тебя, тем вечером, — признается, и даже как-то легче, что ли. Как камень с плеч. Тяжелый, отвратительный камень, придавливающий его к земле, или скорее даже к грязи. — А я видел его мерзкое лицо. Он растреплет при первой же возможности, поверь мне наслово. Я его знаю лучше тебя и знаю, что он за человек. С гнильцой, Белобрысая. Это же, черт тебя дери, очевидно! А ты ему в друзья записалась, защищаешь! Хочешь познакомиться с дементорами? Жить надоело? Пока он говорил, она только и делала, что мерила шагами небольшое свободное пространство класса. С теми же скрещенными руками на груди и тем же пронзительным взглядом. Он ждал от неё другого. Выпалил всё на одном дыхании и ожидал явного удивления. А получил? Какого хрена она ухмыльнулась сейчас? — Я в курсе. Нет, не может она быть в курсе. Блефует, просто чтобы наивной дурочкой не показаться. А внутри какой-то омерзительный червяк сомнения уже ощутимо копошился, говоря об обратном. Слишком у неё невозмутимое лицо для человека, который просто блефует. Сириус даже дар речи потерял. Думал, что такое никогда не случится, но сейчас он не нашелся, что сказать. Мыслей было столько, что ни одна не желала образовываться в слова, чтобы в итоге задать обычный, короткий вопрос. Поэтому Белобрысая ответила сама. — Он меня в тот же вечер отыскал и рассказал, что всё видел. — Бред, — усмехается он. Эта усмешка. Как защитная реакция. — Этот придурок стоял с таким видом, будто уже в красках представляет, как запросто разрушится твоя жизнь. Только чтобы через тебя насолить мне. — В этом и суть, умник. Тебе насолить. Он терпеть не может тебя и все твое окружение. Но в тот вечер он видел, как ты меня бесишь. Видел, что друзьями нас назвать язык не повернется. У него нет надобности всё рассказывать обо мне. Достаточно, чтобы ты сам думал, что он способен это сделать. Такие простые слова, а обдумывал он их долго. Будто пытался понять, хотя понимать тут нечего. Никакого двойного дна, тут всё на поверхности. На поверхности тот факт, что он изъел себе все нервы и в край задымил от этого легкие никотином просто так. За-ши-би-сь. Показалось, что даже комната покачнулась, хотя это унизительно, учитывая, насколько никчемна была ситуация. Такая банальная и жалкая, а ударила по нему неподъемной кувалдой. С чего он вообще должен был о ней переживать? Сириус подошел к ближайшей парте. Втянул носом воздух, уперевшись в плоскую поверхность руками. Отчаянно пытался успокоиться. — Ты не могла мне сразу сказать? — звучало, будто не у нее он спрашивает. Слишком уж тихо. А дальше. Дальше уже громче, злее: — Да меня чуть совесть не разъела! Я думал, что тебе жизнь испоганил. — Отлично. Значит, мы выяснили, что совесть у тебя хотя бы есть. — Несмешно, — выпрямляется, делает шаг к ней. Бланк дернулась, едва заметно, но назад не попятилась. — Какого черта, Белобрысая? — цедит он сквозь зубы. — Почему ты просто не подошла и не сказала? — Ты тоже не спешил мне рассказать. Почему-то я узнала обо всем от Северуса, а не от тебя. И не надо говорить, якобы он тебя опередил! Ты не знал, что я в курсе обо всем. Ладно. Ладно. В этом он виноват. Попросту не знал, как подойти. Как рассказать. Слать те дурацкие сладости было и то проще, чем просто подойти и сказать "эй, а ты в курсе, что твой секрет знает слизеринец, так что ты можешь уже завтра оказаться в Визенгамоте?". Нелепо до ужаса. Не то чтобы ему не хватило духу. Нет. Он не из трусливых. Но что-то просто не дало. Просто не успел ещё. Настраивался-настраивался, и тут вуаля, на третий день обстоятельства повернули в совершенно другую сторону. Пока он за эти миллисекунды обдумывал ситуацию, в голову ударило проклятьем осознание. Мгновенно. А какого черта она, всё-таки, шастает с этими двумя змеенышами? Со Снейпом? Их не могла сплотить неприязнь к Сириусу. Вряд ли всё так просто. Сириус подошел ещё ближе. Белобрысая уже не дернулась, но явно напряглась. Приподняла подбородок гордо. А Сириус прищурился. — Ты специально к нему в друзья набиваешься, чтобы задобрить? — Почти. Охренеть. Нет, правда. Какого черта вообще. Хитро. Очень. Но как-то… — Слишком уж по-слизерински это, тебе так не кажется? Белобрысая наконец отшатнулась. Опустила взгляд, аккуратно поправляя рукава мантии. А ведь она не из тех, кто боится смотреть ему в глаза. — Они правда интересные собеседники, если хочешь знать. Так что да, ты действительно мыслишь стереотипами. Каким бы злом тебе слизеринцы ни казались, их разговоры не только о пытках и коварных планах. Самое время, чтобы поязвить. Наилучшее. — И что ты собираешься делать, когда выпустишься? — вздыхает Сириус, сам отходя назад. Яд так и сочился с его языка, пока он спрашивал. — Примешь сторону Пожирателей, лишь бы он твой секрет не выдал? Каждому придется принять сторону, ты знаешь это. И быть за обе у тебя не удастся. — Естественно, знаю, — бросает она небрежно, показывая, что это очевидно. — И понимаю, что он может сдать меня Министерству сразу же, как я приму решение. Но после школы я планирую вступить в ряды Ордена Феникса и отловить столько Пожирателей, что у Министерства рука не поднимется меня отослать в Азкабан даже на недолгий срок. Сириус усмехнулся. Покачал головой, будто ушам не веря. В ней всё больше и больше слизеринского, чем ему казалось на первый взгляд. Аж тошно стало. Тошнота так и роилась в глотке. — То есть ты только для этого в Орден пойдешь? Чтобы быть полезной, и тогда тебя не посадят? Её глаза снова вспыхнули, и губы презрительно скривились. — Следи за своим языком. Я бы в любом случае пошла. Но теперь, благодаря тебе, приходится ещё и выкручиваться. — Ты сама могла быть осмотрительнее. — А ты мог бы не давить мне на больное. — Ты первая начала. — Мы что, в детском саду? Да, конечно, давай поспорим, кто из нас начал первый и кто в итоге виноват. Что-то ему подсказывает, что это будет бесконечный спор. Если она такая же упертая, как он, — а он уверен, что да, — то победителя не будет. Будут спорить, пока не отсохнут языки. — Не боишься, что из-за общения с этими придурками тебя затянут Темные искусства? Уверена, что не поддашься искушению? — А ты как думаешь? — Думаю, что это вероятно. — Тогда ты совсем меня не знаешь. И правда. С чего он взял, что знает её? С чего она взяла, что знает его? Они друг другу никто. С самого начала были никем, и если бы не её дебильные игры со шпионажем, он бы даже её имени не вспомнил сейчас. А в итоге что? Просто посмотрите на них. Стоят в пустом пыльном кабинете и пытаются убить друг друга одними только взглядами. Рука его потянулась к собственному горлу и стянула и без того едва затянутый галстук, висевший свободно. Душит. Непонятно что, но что-то душит. Он бы закурил, уже в который раз за последние недели, но пачки сигарет под рукой не было. Осталась в спальне. — На твоем месте, я бы правда прекратила звать Северуса Нюниусом, — неожиданно произносит она, словно забыла, будто они не друзья. Забыла, кто они такие и что вообще происходит. Сириуса это даже в какой-то степени повеселило. — С чего это вдруг? — Он чрезвычайно умен. А умные люди бывают злопамятны. Смотри, как бы тебе это не аукнулось в будущем. — Спасибо за заботу, но я привык к риску. А вот и они. Наплевательские нотки в его тоне. Как он скучал по ним. Уже даже злость поутихла, освобождая место привычной непринужденности. Слава Мерлину. Не всё потеряно. Ещё не сошел с ума в крайность. — Я тоже, но когда речь идет о войне, этот риск не оправдан, — говорит она так высокомерно и надменно, что он бы даже раздражился, но раздражения не было. — Переживаешь за меня? Фраза несерьезна, и это очевидно, но его всё же напрягло, когда она усмехнулась в ответ. Было в этой усмешке что-то, что ему не нравилось. Что опять у неё на уме? Она снова поправила форму. Будто уже нервное. — Нет, но ты вот за меня, видимо, переживаешь. Почему тебя беспокоит, что я общаюсь с Эваном и Северусом? — интересуется так спокойно и, казалось бы, безразлично. Даже подняла наконец свой взгляд, пронзительно смотря ему в глаза. Вопросительно изогнула одну бровь. — Какое тебе вообще дело до меня? Сириусу только и оставалось, что закатить глаза. Придурочная. Ей совсем там скучно стало со своими змеенышами? Принялась сказки сочинять? — Может, ты ревнуешь? — продолжает она, и у неё даже уголок губ приподнялся в насмешливой ухмылке. — Или скажешь, что это солидарность? — Да, Белобрысая, очень смешно. Обхохочешься. Когда с её губ сорвался очередной смешок, ему захотелось уже просто взять и уйти. Заколебали эти спектакли. И в то же время интересно, что ещё она скажет. Что ещё напридумывает. Как дуэль. Без палочек. Вооружены одними лишь словами. И теми же убийственными взглядами. — Ты просто выпендрежник, Блэк. Я это всегда понимала, но сейчас вижу это отчетливее. Ты предсказуем, агрессивен, импульсивен, непостоянен… — покачала головой, окидывая его изучающим взглядом. — Что в тебе находят девочки? Ходячее клише. — Что ж, ты так же агрессивна, как и я, только вдобавок ты злобная, хитрая маленькая стерва, пытающаяся манипулировать людьми. — Когда она удивленно приподняла брови, его самого пробило на ухмылку. — Хочешь сказать, это не так? Как ещё назвать твою дружбу со слизеринцами? — Я уже говорила. С ними интересно дискуссировать. — Да, но это не главная причина, и именно в этом заключается твоя суть. Ты что угодно сделаешь, лишь бы вывернуться. И кто из нас хуже? Одновременно с этим вопросом, почему-то разом оглушившим их обоих, по коридору раскатисто пролетел звон колоколов, предупреждая, что они заговорились и пора уже на урок. Ну же, ответь. Ответь на этот простой вопрос. И разойдемся на урок с чувством завершенности. Белобрысая лишь хмыкнула и неторопливо направилась к двери, не желая, видимо, ставить какую-либо точку. Просто проигнорировала его вопрос, его утверждение. Не стала думать. Или, может, думала, но не нашла силы озвучить. А он хотел бы. Хотел бы услышать её мнение на этот счет. Неужели она считает себя лучше? Как она вообще смотрит на весь этот гребаный мир? Ему бы хоть на день забраться ей в голову, но он не настолько подл, чтобы искать способы для этого. Даже когда её фигура уже покинула класс, исчезла в коридорах, он всё ещё стоял, провожая её невидящим взглядом. Понимал, что урок начался, но никак не мог сдвинуться с места. Обдумывал произошедшее. Этот разговор. В какой момент они снова повернули не туда? То общаются, почти как друзья, то проклинают друг друга всевозможными способами. Это даже не похоже на пресловутые американские горки маглов. Это просто огромный жуткий лабиринт, с бесчисленным количеством поворотов и тупиков. И они оба никак не могут найти выход.