Белобрысая

Ей не спалось. Однокурсницы, включая Трис, мирно спали в своих постелях, под мягким и уютным укрытием синих замшевых балдахинов с бронзовой окантовкой. У неё сна не было ни в одном глазу. Как и за последние дни. Каждый раз приходилось заставлять себя лечь в кровать, заставлять себя закрыть глаза и предпринять попытку заснуть. Сейчас Алекс сидела на подоконнике, накинув серый тонкий плед себе на плечи и смотря на зимнюю ночь, через окно, на котором мороз с должным изяществом потрудился вывести выразительные узоры. А в голове одна мысль. Такая банальная уже, скучная, повторяющаяся неоднократно, но никак не угасающая. В какой момент её жизнь стала такой? Сплошная тоска, окутывающая ледяными щупальцами. И в то же время — вечное напряжение, вечная опаска и страх, не дающая жить в сладостной беззаботности, как и подобает подросткам. Жизнь явно шутила над ней. Нет, нельзя не признать, со слизеринцами общаться приятно. Она не врала в том разговоре, и в целом лгать ей никогда не было по душе. С ними правда интересно беседовать, и за эти дни она почерпнула много нового об искусстве, политике, а Северус научил её некоторым занимательным приемам в зельеварении. Друзьями их назвать сложно. Алекс не чувствовала какой-либо духовной близости, не привязывалась к ним, и они, очевидно, не привязывались тоже, ведь неизвестно, что вообще нужно умудриться сделать, чтобы стать настоящим другом слизеринца. Поэтому они просто пользовались взаимным расположением друг к другу, и на этом, в общем-то, всё. Это пополняло самый минимум потребностей Алекс в общении, смягчало унылое существование, но не избавляло от внутреннего горького одиночества. Чего-то ей попросту не хватало. Казалось бы, у неё почти всё есть. Какой прок снова ныть? Она только и делает, что ноет и ноет. Но, Мерлин, она не могла назвать этих людей своими людьми. В них была схожесть, и немалая, но не та, в которой она отчаянно нуждалась. Ей нужен был огонь в жизни. Хотя бы крохотный огонек. Что-нибудь, что разбавляло бы ежедневную повторяющуюся рутину, в которой не было ни намека на эмоции. Вот, чего ей не хватало. Эмоций, чувств, страсти. Ей нужен тот огонь, что спалил бы её дотла, а затем возродил, как птенца феникса. Это всё так пафосно и нелепо, должно быть, звучит. Но, черт возьми, она нуждалась в этом. Даже тот разговор в пустом классе был лучше. Он был наполнен ненавистью, взаимными обвинениями и раздражением, что буквально полыхали в наэлектризованном воздухе, но это было лучше. Лучше нынешнего положения. Она чувствовала себя живой, умеющей чувствовать. Слизеринцы же были холодны. Вежливы, приятны в общении, но холодны, как ледяная вода, и каждый разговор с ними, пусть и познавательный, безумно интересный, напоминал скорее купание в проруби. Никакого азарта. Авантюр. Приключений. Не то чтобы раньше её жизнь можно было назвать приключенческой, но, в целом, она хоть что-то делала. Не сидела на месте. Вляпывалась в неприятности. Вылезала из неприятностей. Смеялась с Трис над случившимся. А сейчас? Боги, как же ей скучно было сейчас. Прислонив голову к стене, она взглянула ещё раз на окрестности. До Рождества дня три, и зима соответствовала: снежная, не совсем ледяная, но и не теплая. До этого полдня шел снег, но сейчас уже прекратил, словно облака специально расступились, демонстрируя неспящим ученикам красоту полной луны. Полной луны. От этой мысли Алекс против воли вздрогнула, выпрямившись. Посильнее укуталась в плед, как будто холод просочился сквозь окно и обволок её плотным, студеным слоем. Значит, где-то там Люпин. И, возможно, его дружки. Алекс даже ни разу не видела Лунатика. Видела Мародеров в их анимагических обличиях, когда наблюдала за ними, но видела издалека. Люпина в облике оборотня она не видела вовсе. Хотела жизни? Эмоций? Вот и повод. Натянутый, глупый до невозможности. Но повод же. Тут же она слезла с подоконника, стянула с себя плед и кинула поверх заправленной кровати. Сделала уже несколько шагов к выходу, но вдруг остановилась. Да нет. Это неразумно. Зачем?.. Сама потом будет себя корить, что снова пошла на поводу у глупых, навязчивых идей. И ненавидеть весь мир за свои же поступки. Как будто жизнь её ничему не учит. Какой-то вечный, незаканчивающийся круговорот, из которого она не может вылезти. Пора бы уже вылезать. Пока сохранились хоть какие-то остатки здравого смысла. Так что — да. Ложись спать, Алекс. Завтра уроки, завтра обычный день. Не тяни саму себя в зыбучее болото. Покачав головой, она вернулась к своей постели. Но не легла в неё, а села на корточки, открыла дверцу прикроватной тумбочки и принялась в ней копошиться, стараясь не разбудить однокурсниц. Листы пергамента, чернильница, гребень для волос, значок старосты. Да где эти чертовы… вот они. Достала уже знакомую, привычную колоду. Сердце вдруг заколыхалось испуганнее, как будто речь шла о чем-то безумно опасном, рискованном. Как будто от этого зависела её жизнь. Идея, конечно, была рискованной, но не настолько. Так что плевать. Справится. При условии, что карты ей ответят положительно, разумеется. Идти ли мне? — думала она, перемешивая те самые карты с мрачной «рубашкой». Казалось бы, всегда так скептично относилась к прорицаниям, а теперь гадание стало слишком весомой, практически неотъемлемой частью её жизни. Так что же ей покажут высшие силы? Алекс села на край кровати и разложила карты веером по мягкому покрывалу. Провела над рубашками карт ладонью и едва ощутимо почувствовала какое-то колебание во влажном воздухе над одной из карт. Достала именно её и повернула, рассматривая при неброском свете огней на канделябре, что стоял на тумбочке. Четверка мечей. Вы шутите. Алекс даже вздохнула устало и раздраженно, закрыв лицо рукой. Если ей не изменяет память, это значит «ситуация неопределенная, пусть вопрошающий решает сам». Отлично. Зачем ей тогда вообще карты? Нелепость. Ладно. Сам, так сам. В конце концов, один из знаменитых магловских художников — ей маглорожденная однокурсница рассказывала — говорил: «Я предпочту умереть от страсти, чем жить в скуке». Отличный девиз для жизни. Убрав карты, она ещё раз взглянула на закрытые шторами постели однокурсниц. Должно быть, спят. Значит, ей не влетит. И расспросов быть не должно. Даже не переодеваясь из пижамы, она просто накинула поверх неё школьную мантию и, сперва задув свечи, в одних только носках, без обуви, вышла из спальни. Всё равно одежда ей не пригодится. Миновав две лестницы, когтевранскую библиотеку и спальню, она наконец вышла в холодный коридор. И обратилась в кошку, в обличье, по которому уже успела соскучиться. Может, это и не было такой уж хорошей идеей. Зима не самая холодная, но холодная. Шерсть позволяла не замерзнуть, но подушечки лап и уши ощутимо почувствовали предрождественский мороз. Более того, лапы то и дело чуть ли не полностью проваливались в рассыпчатые сугробы, и всё время приходилось выискивать какие-нибудь тропинки, где снег уже прилично растоптан. Дурочка. Ну правда. Просто дурочка. И чего ей в теплой гостиной не сиделось? Эмоций ей захотелось, видите ли. Сам Запретный лес тоже не выглядел особо гостеприимным, но именно туда вели недавние следы — отпечатки лап трех животных. Луна в значительной степени освещала дорогу, придавала некой романтичной таинственности, но темнота меж скрюченных, словно от боли, деревьев леса казалась уже слишком таинственной. Слишком мрачной и отталкивающей. Кентавры, фестралы, пауки, тролли… и это только начало списка существ, обитающих в этом лесу. Но, по идее, не должны же они тронуть маленькую и безобидную кошку? Наивная. Главное отыскать этих четверых, где бы они ни были. Следы в лесу стали более неразборчивыми, да и в целом, когда она очутилась на запретной территории, почувствовала себя неизбежно оторванной от всего мира. И сразу страх прошелся по телу. Мерзкий, липкий, как грязь, страх. Храброй она никогда себя не считала. В обличии животных чувства становятся более простыми, приземленными. Больше нет невыносимого желания жить с огоньком, нет тревоги из-за своего секрета, нет безжалостных терзаний по поводу дружбы и одиночества. Сейчас она не стала бесчувственной, но сейчас у неё может быть только несколько особо ярких чувств. Страх, комфорт, привязанность, гнев, благодарность, печаль. И именно сейчас был один лишь страх. Перед темной, пугающей неизвестностью. Мир и так казался слишком большим. Опасно гигантским. Даже будучи человеком ей здесь было бы страшно, а сейчас она лишь маленькое, практически крохотное создание, не способное постоять за себя. По крайней мере убегать будет проще, если что-то всё же пойдет не так. Неожиданно раздался волчий вой. Разнесся по лесу, проворно проскальзывая сквозь скрюченные деревья и доходя до её чуткого слуха. У Алекс аж шерсть дыбом встала, и когти рефлекторно вцепились в рыхловатую землю. Казалось бы, она сама и ищет оборотня. Чего тогда ожидать? Но от этого звука стало настолько не по себе, что всё её маленькое хрупкое тело сжалось, а кошачий взгляд опасливо стал шарить по темным окрестностям, выискивая, нет ли никого рядом. Нет. Никого нет. Судорожно вздохнула, ненавидя себя за свою идею. И стоило ей вообще сюда тащиться? Двинулась дальше. Туда, откуда и протянулся вой. Бегом, ловко перепрыгивая массивные корни и кочки. Лишь бы это был нужный оборотень. А то черт знает, сколько их тут вообще. Уже даже не знала, сколько бежит и как долго. Не знала, в нужном ли вообще направлении. Остановилась на одной из полянок, которая была чуть более освещена из-за того, что словно расступившиеся по сторонам деревья пропускали хоть какой-то свет, и луна могла осветить пространство. Вибриссы улавливали какое-то движение неподалеку, но она никого не видела поблизости. И от этого было ещё паршивее. Неизвестно, есть ли кто-то рядом. Неизвестно, как они настроены по отношению к ней. Сидела бы сейчас в гостиной… эта мысль повторяется уже непонятно в который раз, но она была самой громкой и самой назойливой. Просто сумасшедшая. Эти идиоты хотя бы не в одиночку по лесу рыскают. А она? В кромешном одиночестве, ещё и в не самой грозной животной форме. Наверное, передохнуть сейчас было бы лучшим решением. Алекс не устала, но, ей казалось, стоило постоять на месте. Прислушаться, присмотреться. Чтобы понять, что делать дальше. Ведь она даже не понимала, как далеко она от замка. Найдет ли она выход обратно? Она даже Мародеров найти не могла. Здесь было больше всего следов, заметила она. Непонятно, чьи они, все они как-то смешались и перепутались. Слишком большое и слишком путаное скопление отметин на этом слое снега. Алекс подошла ближе и наклонила голову, чтобы получше разглядеть след от копыта. Это может быть как Сохатый, так и кентавр... или вовсе единорог. Из мыслей её выдернуло внезапное. Алекс только и успела, что почувствовать чье-то приближение и увидеть боковым зрением какое-то пятно, как её уже откинули на футов пять, не меньше. В воздухе она извернулась, и приземлилась на лапы, моментально пригнувшись и оскалившись. Глаза остановились четко на угрозе. Оборотень. Серый, громадный оборотень. Такой, какими их описывают в учебниках: с кисточкой на хвосте, морда немного короче, чем у обычного волка, лапы длинные, когтистые. Мозг ещё даже не успел подумать, что следует предпринять и стоит ли убегать, как в пространстве между ней и оборотнем появился черный пес, размером чуть ли не с медведя. Мордой он повернулся к оборотню, а спиной к Алекс, будто защищая. Блэк? Когда она видела его анимагическое обличье издалека, он казался не таким большим и грозным. Сейчас же, в сравнении с ней, он был просто гигантским. Одна его лапа и то больше её головы. Оборотень, однако, и не пытался ей навредить. Лишь заинтересованно её рассматривал, слегка наклонив голову вбок. Глаза сложно назвать человеческими, но и звериными тоже. Тем временем из леса, со стороны, откуда и выскочил Сириус, появился и другой зверь. Элегантный, благородный олень шел неспешно, в непонимании рассматривая представшую перед его человеческим взором картину. А на нём, если присмотреться, — крыса, кажущаяся просто пшиком в сравнении с этими внушительными животными. Оборотень — очевидно, Ремус — осторожно стал обходить Блэка, а тот, видимо не видя у друга желания рвать и метать, не стал тому препятствовать. Люпин, чей разум явно был далек от его привычного, подошел к Алекс, отчего та вся сжалась, но ничего не предприняла, наклонил голову и аккуратно ткнул её носом, будто знакомясь. Мерлин. Ей это снится всё или что. Хотелось рефлекторно зашипеть, полоснуть по любопытной морде когтями, но она из последних сил сдержалась. Он не угроза. Не угроза. Не угроза, — повторяла она мысленно, пытаясь убедить саму себя и ощущая, как болезненно напряжены её маленькие, но гибкие и сильные мышцы. Если что-то пойдет не так — тут же рванет в сторону. Но пока всё, вроде, в порядке. Чтобы показать, что она друг, она сама, немного опасливо и настороженно, подошла к Лунатику ближе и легонько коснулась его лапы, сначала телом, затем — проворным хвостом. Волку явно понравилась дружеская нежность, и он ткнул незнакомую кошку носом ещё раз. Блэку это затянувшееся «знакомство», судя по всему, стало надоедать, поэтому он своей массивной черной лапой отодвинул Алекс от друга, что не составило никакого труда: как перышко подвинуть. Она казалась совсем невесомой, в сравнении с окружающими её животными, если не считать крысу. Блэк слегка наклонил свою могучую, практически медвежью голову, чтобы ей было проще заглянуть ему в глаза. А в бездонных черных глазах читалась лишь одна эмоция: какого черта ты вообще здесь забыла. Это было так непривычно. Чуждо. Алекс впервые контактировала с анимагами в животном обличии. Очевидно, общаться, как с людьми, у них не выйдет, но при этом она интуитивно чувствовала, что от нее хотели или что пытались сказать. Фыркнув, она гордо приподняла мордочку, мол: гуляю. Разве нельзя? Ей казалось, что собаки не умеют закатывать глаза, но Блэк явно только что это сделал. Подняв свою громадную лапу, коснулся её головы, опуская ей таким образом морду. Будто говоря, доиграешься, но не угрожающе, а как-то по-дружески что ли. По-дружески. Она явно бредит. Отойдя от неё, Блэк подошел к Поттеру, что наблюдал в отдалении. Несколько секунд они словно переговаривались без слов, одними лишь взглядами. Сохатый как-то устало покачал головой, отчего сидящему на его шее Петтигрю стало не совсем удобно, и тот переполз на спину. В итоге Блэк, без какого-либо предупреждения или прощания, просто пошел вглубь леса, скрываясь меж сухими, голыми деревьями. В скором времени его даже перестало быть видно в темноте леса. Люпин — за ним. Ну и что делать ей? Увидела оборотня? Увидела. Видимо, можно и в замок возвращаться. Но это было бы так глупо. Так не хотелось. Совершенно. Алекс почувствовала себя в этот момент разочарованным ребенком, которого отказались взять с собой на прогулку взрослые. Поттер гордо прошел мимо неё, даже не смотря на неё. А вот Петтигрю на его спине не сводил с неё взгляд до последнего, будто она, как настоящая кошка, может в любой момент броситься на грызуна и перегрызть ему глотку. У животных чувства упрощены, но на душе вдруг стало так слякотно и тоскливо — будто крохотный узел завязался в грудной клетке, маленький, но тугой и мерзкий. Возвращаться сейчас в замок… зачем она терпела холод? Страх? Темноту? Так неправильно и унизительно. На окраине поляны Поттер остановился. Повернул голову с изящными рогами к Алекс, оглядываясь через плечо. Смотрел на неё человеческим взором несколько секунд и неожиданно кивнул в сторону деревьев, туда, где уже не видно было другую половину их компашки. У неё внутри что-то оборвалось. Сладостной, теплой волной прошлась по телу радость, всё ещё граничащая с неуверенностью. Может, он всего лишь шутит. Они же любят людей разыгрывать, порой слишком жестоко. Плевать. Если выглядит, как приглашение, она это приглашение примет. А потому она коротко кивнула и тут же подорвалась с места, рассекая воздух в быстром, легком беге. Догнать шедших прогулочным шагом Блэка и Люпина не составило труда, поэтому совсем скоро она уже шла рядом с черным псом, легонько виляя своим белым хвостом. И так началась эта странная, ночная прогулка. Её шествие по лесу до этого можно было назвать скорее опасливым блужданием, непонятным преследованием неизвестной цели. Сейчас же она чувствовала себя настолько комфортно, насколько вообще возможно. Даже как-то забылось на время, что они с Блэком терпеть друг друга не могут. Забылось, что он считает её мерзкой манипуляторшей, а она его — инфантильным мудаком. Забылось, что с Поттером она не общается вовсе, и тот явно не особо к ней расположен. Забылось, что Люпин, единственный, с кем она могла бы более-менее поладить, сейчас вовсе далек от человеческого отношения. Всё равно. Ей всё равно. Сперва Блэк вел себя, по обыкновению, надменно. Держался гордо, бросал на неё настороженные взгляды. Но затем как-то, на удивление, расслабился. Будто забыл о её присутствии и вернулся к тому состоянию, в котором, очевидно, пребывал в большинстве случаев, когда они гуляют вчетвером. В какой-то момент они с Джеймсом даже стали дурачиться, по-дружески толкая друг друга в сугробы, но всегда были настороже и становились мгновенно серьезными, если Лунатик — такой грозный и такой изможденный одновременно — мог случайно поскользнуться на заледенелых тропинках. Они вдвоем в таких случаях сразу обступали его с двух боков и помогали подняться, ведь насколько ни были когтисты лапы, животным на льду трудно. В такие моменты у Алекс судорожно сердце сжималось, она вздрагивала и с напряжением наблюдала за тем, как разъезжаются его длинные лапы, и исхудавшему, волчьему телу никак не удается подняться. И тихонько с облегчением выдыхала, когда его друзья помогали ему. Бродяга и Сохатый каждый раз разряжали обстановку. В один момент они вовсе решили попробовать поиграть в снежки лапами, что было заведомо неудачной, но зато весьма веселой затеей. Алекс оставалось наблюдать за ними, идти рядом с Хвостом и мысленно забавляться этой картине, не в силах смеяться по-человечески. Со временем она даже приноровилась понимать их взгляды, жесты и мимику, что позволяло распознавать, о чем они бессловесно переговариваются друг с другом. Ближе к утру она стала хотя бы приблизительно понимать, где они находятся: какими-то странными окольными путями они дошли до Хогсмида, причем Мародеры шли так уверенно, явно зная все окрестности, а она и понятия не имела, какой еще есть путь до деревушки, не считая общепризнанного. Лунатик, пусть и был здесь, очевидно, неоднократно, всё равно часто заинтересованно оглядывался, забегал слегка вперед, и тогда его догонял либо Бродяга, либо Сохатый, чтобы не выпускать из виду. Петтигрю отвечал скорее за то, чтобы следить, нет ли кого поблизости — неважно, людей или фантастических зверей. Любой чужак мог стать проблемой. Алекс не чувствовала себя среди них чужой. На удивление — не чувствовала. Может, животным это чувство вовсе чуждо, а может, атмосфера была слишком располагающая, что даже ей было легко проводить время с ними. Иногда Бродяга даже слегка замедлялся, идя с ней наравне. Иногда дурачился с ней. Его любимое — толкать её лапой, несильно, но этого ей было достаточно, чтобы либо против воли перевернуться на спину, либо вовсе отпрыгнуть на пару футов. В ответ она одаривала его ударами лапой по морде, если получалось дотянуться, а это получалось далеко не всегда и выглядело со стороны забавно. Ударяла она без когтей, естественно, больно ему явно не было, но хоть какая-то попытка ответить ему тем же. Когда рассвет красным заревом растекся по небу, они, к удивлению Алекс, не поспешили к замку, а направились ко всем известной Визжащей Хижине. Лунатик, бок о бок с Джеймсом, ускорился, чтобы вскоре скрыться в этом дощатом, дряхлом помещении. Рога Сохатого, казалось, не должны были пролезть сквозь не особо большого размера отверстие между досками, но тот, видимо, уже приноровился. Алекс же осталась стоять в футах десяти от дома в вязкой нерешительности. Это их убежище? Может ли она идти туда? Может ли она, та, кто следила за ними, вечно ссорилась с одним из них, осквернять своим присутствием их личное пространство, их единственное убежище? Она же не часть их. Как бы хорошо ей этой ночью ни было, было бы наивно полагать, что она стала частью их компашки. Наверное, следует уже возвращаться в замок, возвращаться в одинокую и жестокую реальность, после этой странной и безмятежной сказки, так ведь? Ответ ей дал Блэк. Подтолкнул её лапой к Хижине, опасливо оглядываясь, чтобы никто из деревенских не заметил скопище странных зверей. Дважды её просить не надо, поэтому она тут же перешла на бег и пролезла между двумя досками в это пыльное, ещё более темное помещение. Тут же огляделась. Обои изодраны, мебель поломана и исцарапана. Воздух спертый, затхлый. Едва стоящий на шатающихся ножках стол заставлен книгами и письменными принадлежностями — возможно, здесь Мародеры и придумывали свою карту. Лунатик уже вскарабкался на невысокую кровать, постельное белье на которой было грязным и изорванным. Словно испугавшись чего-то, он в напряжении и тревоге свернулся клубком, что было необычной картиной — казалось бы, такой большой, опасный на вид оборотень, способный испугать даже сильного волшебника, свернулся, как домашний, перепуганный щенок. И снова Алекс почувствовала ноющую тягость в грудной клетке. Так редко она испытывала к людям искреннее, неподдельное сочувствие, но сейчас внутри всё так и сжималось в изнурительной муке за другого. Особенно, когда он вдруг негромко, болезненно заскулил. В этот же момент Блэк пихнул её носом куда-то по направлению к двери из комнаты. Алекс сначала не поняла, что от нее требуется, но когда он пихнул её ещё раз, сильнее, она всё же поспешила к выходу, быстро перебирая маленькими лапами, и покинула комнату. Дом, как это было видно ещё снаружи, был двухэтажным и имел явно не одну комнату. Наверх вела лестница, ступени которой казались ветхими и ненадежными. Свет, которого и без того было мало на улице — чернота ночи ещё далеко не до конца покинула небо — сюда не доходил вовсе из-за заколоченных окон и дверей. Призраков здесь, кажется, нет. Что теперь кажется попросту очевидным. Это не призраки выли всегда. Это Люпин. Как она раньше не догадалась? Подниматься наверх или нет, она решить не могла. Рассудила сидеть здесь, в мрачном коридоре и молча ожидать, что будет дальше. Но Блэк вышел вслед за ней. Его когти негромко стучали по деревянному полу, но они никак не могли заглушить очередной скулеж со стороны комнаты. Теперь он был более протяжный, громкий. Напоминающий приглушенный вопль о боли. Блэк подтолкнул Алекс ещё дальше и, когда они оказались в другой комнате, все такой же темной, но уже менее изодранной, мгновенно обратился. За эту ночь она уже даже отвыкла от его человеческого вида. Отвыкла, что он — не громадный черный пес, а обычный парень, со средней длины волосами, что даже после ночной прогулки по лесу не потеряли своей небрежной элегантности, надменным и одновременно насмешливым взглядом и острыми чертами лица. Ещё более непривычным было обратиться в человека самой. Такое случалось часто, если она пробудет в облике кошки несколько часов. Уже привыкла и к хвосту, и к вибриссам, и к когтям. Обращаться в человека глупо, ведь одета она явно не по-зимнему, а кошачья шерсть хоть как-то спасала. Но стоять перед ним, высоким человеком, крохотной кошкой, желания было ещё меньше. — Не будем смущать Лунатика твоим присутствием, — объясняет Блэк тихо, прикрывая скрипучую дверь. — К нам он привык, но не думаю, что он обрадуется, если это увидит кто-то ещё. Алекс понимающе кивнула, поплотнее закутываясь в мантию, которую в спальне набросила поверх не самой теплой пижамы. В гостиной быть в таком одеянии — более, чем нормально. В каком-то старом домишке, обдуваемом всевозможными ветрами на холме и не имеющем никакого отопления — катастрофически не нормально. Блэк окинул её изучающим, скептическим взглядом. Особенно его взгляд задержался на её ногах без обуви. Носки тонкие, а пол кажется практически ледяным. Сам он стоял в куртке и брюках. — Одеться потеплее в голову не пришло? — Не думала, что обращусь вне замка, — небрежно объясняет она и, не желая акцентировать на своем виде внимание, переводит тему: — Ну, и что вы делаете дальше обычно? Я о Люпине. Блэк слегка отодвинул рукав своей куртки и взглянул на часы. Сперва Алекс подумала, что он решил проигнорировать её вопрос таким образом, но он всё же ответил: — Скоро придет Мадам Помфри. Заберет его в лазарет. Мы и сами могли бы отнести, но ей не надо знать, что мы вне спален после отбоя, ещё и шастаем с оборотнем. — Но вы могли бы сказать, что приходите только в тот момент, когда он уже обратился, — предлагает она очевидный вариант, а зубы уже начинают беззвучно постукивать от холода. Её почти трясло. Она слышала, что на холоде наоборот нужно расслабиться, но она ничего не могла поделать, холод пробирался под кожу неприятной судорогой, напрягая мышцы почти до предела, а руки обнимали плечи в тщетной попытке согреться. Пальцы уже начинали потихоньку краснеть. — Не прокатит. Иногда обращение может задержаться или начаться наоборот раньше. В общем, она сразу начнет тираду о том, что это всё равно слишком опасно. Она же не знает, что мы анимаги. И не должна знать, понятно? — спрашивает он с вызовом в серых глазах, и Алекс, пусть и испытывала желание спорить с ним по абсолютно любому поводу, просто кивнула. За стеной снова раздался протяжный вопль боли, теперь уже более похожий на человеческий. Грохот. Что-то сломалось, кажется. Алекс дернулась, тут же переведя взгляд на дверь, словно что-то увидит сквозь неё. Блэк и бровью не повел, спокойно стоял, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Привык. Когда Алекс в очередной раз судорожно сжалась, поведя плечами, он снова взглянул на неё и её дрожащее тело, которое она тщетно пыталась как можно больше закутать в мантию. — Я бы предложил тебе куртку, но не хочу, чтобы ты посчитала меня джентльменом. — Можешь не переживать, не посчитаю. Блэк усмехнулся, отведя взгляд. Алекс поймала себя на странной мысли, что в какой-то степени даже скучала по их перепалкам. — На самом деле, в этом просто нет смысла, — серьезнеет он. — Что даст куртка, если у тебя даже обуви нет? Обратись-ка ты лучше обратно в кошку и дуй в замок. Довольно разумное решение. Алекс ещё раз в нерешительности взглянула в сторону стены, откуда доносились болезненные человеческие стоны. — Вы тут справитесь? — Нет, что ты. Годами справлялись, а сейчас без помощи какой-то белобрысой точно облажаемся. Иди давай. Даже открыл ей дверь, будто намекая, что она уже слишком задерживается в их компании. Да, и вправду настоящий джентльмен. — У лестницы есть отверстие, — говорит он прежде, чем она успевает визуализировать свою кошачью форму. — Это потайной лаз. Так будет быстрее до замка, выйдешь у Гремучей Ивы. — А, теперь понятно, — усмехается она, когда он заговаривает об Иве. Зубы её начинают стучать сильнее, отчего говорить неудобно. Пальцы уже болят от холода. — Я-то думаю, почему ты о потайных ходах своих делишься? Теперь я понимаю. Хочешь, чтобы меня Ива прибила. — Заманчивая идея, конечно, но вряд ли Ива тебя почувствует, ты же совсем крошечная, — в его голосе читается привычная насмешка. Алекс возводит глаза к потолку. — Но если трусишь, то там есть корень, рядом с выходом. Нажмешь, и Ива застынет ненадолго. Поняла? Алекс кивнула, перебирая в голове полученную информацию. Дыра около лестницы, потайной лаз, корень у Ивы. Запомнила. — А теперь вали. — Спасибо. Блэк не понял, за что она его поблагодарила. Нахмурил брови, непонимающе качнув головой. Да что уж там, сама Алекс не до конца понимала. Просто чувствовала, что стоит. Хоть за что-то. Они ведь могли оставить её там, в лесу. В жутком, тоскливом одиночестве. Но они взяли её с собой, хотя она им далеко не своя. Очевидно же, что, как бы она сама ни чувствовала, для них она остается чужой. Прежде чем Блэк успевает хоть что-то спросить или отреагировать, Алекс закрывает глаза, чтобы лучше сосредоточиться, представляет своё уже привычное обличие и уменьшается в размерах, покрываясь белой шерстью. В тот же миг она прекращает испытывать жуткий, безжалостный холод, и мир снова стал для неё огромен, особенно этот Блэк, что стоял у двери и наблюдал за её перевоплощением. Перебирая лапами по скрипучему полу, она направилась к выходу, но перед тем, как покинуть комнату, скользнула по черным брюкам Блэка своим белоснежным хвостом. То ли чтобы он потом замучился отчищать шерсть от формы, то ли чтобы ещё раз напоследок передать свою искреннюю благодарность. А после — прошлась по коридору, стараясь не прислушиваться к звукам мучения Люпина, залезла в дыру около лестницы и покинула этот дом с тоскливой мыслью, что этой странной удивительной ночи вряд ли суждено повториться ещё хоть раз.