Белобрысая

Январь решил компенсировать недостаток снега в начале декабря и в своем собственном начале высыпать целые великанские ведра. Ходить было трудно, и кто-то даже прочищал себе дорогу согревающими заклинаниями. Всё такое ярко-белое, что аж в глазах рябит — а из-за физического состояния это ударяет ему по глазам ещё болезненнее. Похмелье не прошло бесследно. В какой-то момент он подумал, что если бы сейчас где-нибудь в этом белом безумии пробежала Белобрысая в своем обличье — он бы даже не заметил. Усмехнувшись, он выпустил дым от сигареты в морозный воздух, и было даже не понять, действительно дым ли это или пар от горячего дыхания. Как он снова пришел к такой неразберихе? Всё же относительно просто было. А потом появились эти нелепые чувства. До конца он даже не был уверен, то ли это. Нужно ли ему это. Возможно, это просто желание получить недостижимое. Запретный плод сладок, а Бланк сама не дается ему в руки. Джеймс прав — раньше заполучить девчонку не составляло труда. А теперь появился интерес, азарт. Может, в этом всё дело? Может, если когда он добьется её, все эти якобы чувства пропадут? Тогда он будет ещё большим мудаком. Ведь столько слов ей наговорил — что может быть ей опорой, что она может ему доверять… а всё окажется херней, и она останется снова разбитой. Ей и так паршиво, он не должен сделать ей ещё хуже. Снежок, брошенный в него, заставил отвлечься от этих вязких мыслей. Холод ударил прямо по затылку и остался на черных прядях снегом. — Ну и где твоя хваленая реакция, Бродяга? — смеется Сохатый, появляясь в поле его зрения. На его собственной голове шапка, а очки он заколдовал на то чтобы снег не оставался на стекле и не мешал видеть. — У меня, по-твоему, глаза на затылке есть? — раздражается Сириус, отряхивая затылок, и нащупав под курткой ткань толстовки, натягивает капюшон на голову. Джеймс только закатил глаза, стряхивая с покрасневших от мороза рук снег. — Я так понимаю, разговор с Бланк прошел не особо удачно? Ответом ему был прилетевший в него с силой снежок, от которого тот не успел увернуться. Сохатый расхохотался, и Сириус вдруг подумал, что такая беззаботность — как раз то, что сейчас нужно, а не эта трясина переживаний. С каких пор он стал замкнутым в себе нытиком, который сидит и думает, вместо того, чтобы делать? — Полегче, господин Бродяга, можете так угробить своего личного психолога, — со смешком предупреждает Джеймс, подходя ближе. Сириус тоже усмехнулся, засовывая замерзшие руки в карманы. — Ты? Психолог? Сохатый, ты особо не заметил, чтобы со мной было что-то не так. А неожиданная симпатия к Белобрысой — явно то самое «что-то не так», согласись. — Да ты и сам не замечал! С какой стати я бы понял? — Рем же понял. — Он у нас в целом проницательный, сам знаешь, — продолжает оправдываться Джеймс, стряхивая с плеч насыпавший с плотных облаков слой снега. Шмыгнул носом. — Но знаешь, что я заметил? — Сириус насмешливо-вопросительно поднял брови. — Ты как с Бланк стал общаться, задирать людей меньше стал. Не смотри на меня так, правду говорю. Так на ней зациклился, что стал сам не свой. Но я думал, что дело в чем угодно, но точно не в том, что это у тебя прорезались наконец нежные светлые чувства. Сириуса аж передернуло. Неприязненно повел плечами. Как приторно звучит. Не ему ли не знать, отчего именно люди перестают задирать других. Сохатый — прямое тому доказательство. В Джеймса полетел ещё один снежок, и Сириус получил бы в ответ, да вовремя пригнулся. — Вот уж спасибо, Джеймс, — прозвучал за спиной знакомый тоненький голос Эванс. Как вовремя. Теперь уже громко и наконец искренне расхохотался Сириус, когда обернулся и увидел, что снежок попал от его удачного изворота прямиком в суженую Сохатого. А лицо самого Сохатого стоило видеть. — Я не специально, — тут же стал оправдываться он, подходя ближе и примирительно выставив перед собой ладони. — Ага, — шутливо-надменно отвечает она, варежками убирая со своего пальто отметину от снежка. — Хотел попасть в Бродягу. — Конечно. — Ну не злись, — протягивает он одновременно с тем, как протягивает руки к Эванс, обнимая ее за талию. И тянется, чтобы одарить примирительным поцелуем. Но Эванс одаряет его не поцелуем, а снегом в лицо, который успела наскрести варежкой. Пусть из-за очков снег не мог попасть в глаза, Сохатый всё равно зажмурился и замер, пока снег, соприкоснувшись с горячей кожей, стал таять и стекать по лицу вниз. Лили рассмеялась, и Сириус, переглядываясь с ней, тоже — опять. В голове — странная мысль. Он вдруг подумал, что такие отношения — самое то. Ему по горло уже отношения, где девушка с него пылинки сдувает, просто потому что боится потерять, упустить, выпустить из своих рук. Когда девушка клещами в него вцепляется, превращая его жизнь в приторную ванильную драму. С Бланк бы такого не было. Она бы ему не только по лицу снег размазала, но и вовсе утопила бы в сугробе целиком. Он должен сделать все правильно. — Мне нужна ваша помощь, — вдруг говорит он, отвлекая голубков, которые всё же припали друг к другу губами — уже привычная картина, которую приходится лицезреть весь седьмой курс. Отстранившись, оба посмотрели в его сторону. — С чем именно? — спрашивает первым Сохатый, всё ещё обнимая возлюбленную за талию. — С Бланк. — Эванс, услышав это, подняла брови в немом вопросе, и он лениво объяснил: — Просто она мне нравится. Вроде как. Её зеленые глаза мгновенно округлились. Даже отошла от своего паренька, подходя ближе и садясь к Сириусу на засыпанную снегом лавку. — Настолько удивительно? — хмыкает он. — Удивительно, что ты наконец себе в этом признался, — отвечает она спокойно, а Сириус возвел глаза к небу: — Да вы задрали. Ты-то откуда могла знать? — В гостиной, однажды ночью. То, как ты ей настроение пытался поднять. Помнишь? — А, то есть по-дружески я бы этого сделать не смог. Так? — Смог бы, но есть разное по-дружески. Это «по-дружески» было настолько же дружеским, насколько у Джеймса в прошлом году по отношению ко мне. Зашибись. То есть Сириус якобы был влюблен в Белобрысую ещё до того, как та сама призналась себе и ему в чувствах. Лучше и быть не может. Хоть книгу пиши — дешевый романчик. Обязано стать популярным, девчонки такое любят. — Так в чем нужна помощь? — напоминает Джеймс. — Появилась одна странная идея. — Да брось, все твои идеи странные. Но этим они мне и нравятся. Выкладывай. — Не, эта прям… выбивается, — вымученно вздохнул, пытаясь собрать эти размазанные мысли в хоть какое-то подобие членораздельной речи и приступил: — В общем, ты же знаешь, Сохатый, я далеко не романтик. Но… И это «но» распростерлось на долгий-долгий разговор, с детальным описанием и чуть ли не пошаговым планом. Возможно, Сириусу самому будет тошно от такой приторности потом, но сейчас это казалось самым правильным вариантом. *** Черный конь становится на f6, угрожая белой пешке и обламывая Алекс всю картину. — Ты пыталась вывести на испанскую партию, да? — хмыкает Шейла, убирая кудрявые черные волосы в хвост, чтобы не мешали. — Я поставила Берлинскую защиту, если хочешь знать. Но, если честно, стратегия — не твоё. — И это значит, что мне вовсе нельзя играть в шахматы? Алекс раздражённо вздохнула, откинувшись на спинку стула. Сколько бы ни пыталась — не выигрывает, только если по чистой случайности. — Нет, просто тебе не нужно пытаться повторять стратегии, хотя, надо отдать должное, запоминаешь дебюты ты быстро. В общем, ты хороша в импровизации, Алекс. Используй это. Бери неожиданностью. В прошлый раз, когда играли, ты умудрилась меня обескуражить, и я из-за этого пожертвовала ферзем. — Но это не помогает мне выиграть. Ты смогла вывезти на победу даже пешками. — Потому что ты играешь против той, кто старшаков выигрывал на раз-два еще на третьем курсе. Да и, в целом, ты сейчас где-то внутри себя. Сосредоточься на игре, может, тогда и получится. Сложно не быть в себе, когда являешься той, кого действительно неслабо обескуражили. Потому что каким образом можно поцеловать человека, на следующий день говорить ему про отношения и доверие, а затем попросту сдаться? Алекс и не хотела, чтобы Блэк продолжал свои игры. Вроде как не хотела. Но его поведение пугало. И несколько задевало — потому что он будто так быстро отпустил те свои «чувства», в то время как она мучается черт знает сколько. Стоило с самого начала понять, что все его душевные разговоры — просто пьяная херня. Понять и забыть. Но не получалось. Въелось куда-то внутрь, и сидело, беспрерывно скребя и раздражая. — Ещё ты слишком осторожна, — продолжает Шейла, рассматривая шахматную доску. Честно говоря, Алекс уже заколебало слушать советы, но она не давала этому раздражению волю, поэтому сидела и терпеливо слушала. — С твоей предрасположенностью к импровизации тебе стоило бы быть смелее. Жертвовать фигурами, идти напролом. Если все время сидеть и трястись за каждую фигуру, короля противника не съешь. Как ты вообще собираешься выигрывать? Да кому эти шахматы сдались вообще. Ну правда. Алекс в целом не особо стремилась выигрывать. Точнее, выигрывать — это всегда приятно, тут бесспорно, это придает огоньку. Но шахматы, как раз из-за важности стратегии, никогда ее особо не манили. Было лишь три причины, почему она сейчас сидит и учится: всегда хочется подпитать мозг тем, что ещё не умеешь; просто отвлечься; большинство когтевранцев умеют и играют практически регулярно, а ей не хочется сидеть в сторонке и просто наблюдать. Все же, ей обычно нравится быть в центре внимания, а не вне его вовсе. Несколько секунд рассматривая доску, Алекс устало назвала свой ход: — D3, — и белая пешка подвинулась на одно поле вперед. Теперь угроза конем белой пешке ослабла, потому что в случае атаки над ним тоже нависнет угроза. — И снова ты осторожничаешь. Можно было походить выгоднее, но, в целом, ход хороший. D6, — говорит Шейла, и черная пешка будто «отзеркаливает» ход Алекс. Алекс выпрямилась и нахмурилась, пытаясь сосредоточиться, чтобы понять, к чему был этот ход. Ведь у Шейлы все ходы что-то да значат. Даже самый первый ход пешкой в начале игры может повлиять на исход. А сосредоточиться не получалось. Гостиную внезапно заполонил легкий гам, образованный также внезапно образовавшейся толпой вокруг чего-то. Из-за этого столпотворения Алекс даже особо не поняла, что случилось, да и не пыталась вникнуть — отмахнулась от происходящего, как от назойливой мухи. Её почти никогда не раздражает шум, веселье, переполох — это почти естественная ее среда обитания, но сейчас, когда она вне купола всеобщего обсуждения, хотелось прикрикнуть, чтоб все заткнулись к черту и не мешали играть. А потом она неожиданно услышала свое имя из незнакомых детских уст. — Алексия Бланк здесь? Как удар по голове. Даже звоном в ушах отдало — от неожиданности. Меньше всего она ожидала сейчас быть втянута в центр внимания, именно сейчас, когда она этого в кои-то веки не хотела. Обменялась недоумевающими взглядами с Шейлой. Что им надо? Толпа даже как-то немного расступилась, оглядываясь на сидящую за шахматным столом Алекс. Той пришлось встать и растерянно шагнуть ближе к непонятному, небольшому скоплению людей. И перед ней предстал щуплый мальчик с то ли второго, то ли с первого курса. Его лица она даже не разглядела с огромнейшим букетом цветов, который маленькие руки едва ли могли обхватить целиком, пытаясь удержать. Почти что напополам согнулся — настолько тяжело. Поэтому Алекс заторможенно поспешила забрать. Действительно тяжелый, практически неподъемный. Даже она, семикурсница, едва ли его удерживала. В нос тут же ударил приятный запах совершенно разных цветов, которыми пестрил букет. Алекс не сильна в ботанике, или флористике, поэтому и понятия не имела, что это за цветы и откуда они могли взяться. Знала только, что видов слишком много — полевых, садовых, — и все эти виды вряд ли растут где-то поблизости, да ещё и зимой. — У тебя появился поклонник? — удивляется шестикурсница, которая на Рождество была «кричащим акромантулом». Этот голос вырвал её из плотного купола ошеломления, но даже после этого она не смогла наскрести сил, чтобы ответить. Только продолжала растерянно смотреть то на цветы, то на столпотворение. — А, это ещё не всё, — вспоминает мальчик. Скидывает с плеч рюкзак и, нагнувшись, достает оттуда плотный учебник. Как он это всё тащил? — Это тоже тебе. Сперва он протянул учебник ей, но осознав, что сейчас вряд ли она способна взять его в руки, рассудил положить поблизости, на дубовый письменный стол. Чьи-то любопытные лица уже потянулись к столу, чтобы посмотреть на название книги, но Алекс положила букет прямо поверх обложки, прежде чем хоть кто-то успел приблизиться. Мало ли, что там. Мало ли, что этому безумцу могло прийти в голову. Если это всё-таки он. Вдруг действительно появился тайный поклонник, вдобавок к явному? Вряд ли, конечно, она стала бы пользоваться такой популярностью. — От кого? — спрашивает Трис, которую Алекс до этого вовсе не заметила в гостиной. Вот только этого не хватало. Не хватало, чтобы этот мальчишка сейчас всем объявил, кто же тут цветочками разбрасывается. Трис и так всегда было не по себе, что Алекс пользуется большей популярностью. Алекс не виновата в том, что она больший экстраверт, чем Трис, но не хочет послужить очередной причиной неуверенности Трис в себе. Что будет, если она ещё и узнает, кто именно даритель этого гигантского букета? — Двое старшекурсников попросили передать, — с чувством выполненного долга усаживается мальчик в кресло. — С какого факультета? — не унимается Кэндис. Нашли тут повод покопать поглубже. Сплетни не надоели? Алекс еле переборола порыв заткнуть всех и просто уйти уже с этим неожиданным подарком куда-нибудь в уединенное место, чтобы во всем самой разобраться. Странно, что не сделала этого. Это вполне в её духе. Слишком растеряна? — Не знаю. Они были не в форме. — Ты их не видел раньше? — Видел, но я не помню, как их зовут… Оно и к лучшему. Это правда, черт возьми, к лучшему, потому что если это тот, о ком она думает, нельзя просто взять и назвать имена на всю когтевранскую гостиную. Алекс успела уже даже облегченно вздохнуть, нервно коснувшись дрожащими пальцами лба. Убрала прядь за ухо. Даже в жар немного бросило. Какой-то спектакль. Сон. Точно не реальность. Слишком нереалистично. — А как выглядят? — продолжает Кэндис. Мальчик принялся вспоминать, возведя глаза к звездному потолку, а у Алекс все внутри замерло, покрывшись ледяной корочкой. Если он сейчас скажет «с черными волосами по плечи»… Пальцами она вцепилась в поверхность стола, стоя к ним спиной. И ждала, ждала… — Парень с девушкой. Он с очками, а она рыжая. Сказали, что Алексия сама поймет. — А-а, — разочарованно тянет Берд, а у Алекс этот тугой нервный узел в груди наконец развязывается. — Раз от этой сладкой парочки, то, видимо, это дружеское. Неинтересно. — Я пойду отнесу, — оживает наконец Алекс и берет книгу, одной рукой прижав названием к груди, а второй отыскала в карманах палочку и заклинанием подняла увесистый букет в воздух. Даже магией его удерживать нелегко. Можно было бы просто попросить кого-нибудь о помощи, но Алекс не хотела. Катастрофически не хотела вмешивать кого-либо. Пусть отдали букет и Поттер с Эванс, но мало ли что может произойти. Может, оно как-нибудь заколдовано на то, чтобы, как бомба замедленного действия, через время прокричать «ВСТРЕЧАЙСЯ С СИРИУСОМ БЛЭКОМ ИЛИ ТЫ ЛОХУШКА». Было бы в их дурацком мародерском стиле. Даже Шейлу она бы не попросила. Даже ей не доверяет. Потому что та всё ещё близкая подруга Кэндис и рассказала бы той в первую очередь. Алекс не нужно лишнее внимание. Не сейчас. Оставался непонятным только тот факт, что нашло на Мародеров. Пропасть на неделю из её жизни и учудить этот спектакль. Где он насобирал цветы? В январе, в школе? Цветы — не его стиль. Он не романтик. Знает, как флиртовать, даже прямо-таки умелец в этом деле, но душа у него не романтика. Где там эта гребаная комната? Почему ступеней так много и почему ноги её еле держат? Выше, выше, к комнате. Ноги пересекают ступени, книга плотно прижата к груди, почти вжимается в ребра, а дыхание всё сбивается, сбивается. В комнате темно, поэтому она уже с порога взмахнула палочкой, чтобы зажечь все присутствующие в спальне свечи. Стало ярче, и она снова махнула рукой, отчего букет плавно поплыл к её кровати и мягко опустился на синее покрывало. Сама она села за письменный стол около окна, кладя перед собой книгу и пододвигая ближе настольный светильник, в котором колыхалась огоньком свеча. Наконец, стало видно название. «Флориография. Язык цветов». Алекс перечитала несколько раз, потому что мыслями она уплыла куда-то далеко и никак не могла сосредоточиться. Вглядывалась в название на потертой обложке длительное время, всё ещё не до конца веря в то безумие, что происходит. Открыла книгу, надеясь, что к ней приложена записка, и оказалась права. В форзаце запрятан листок пергамента, который она поспешила развернуть все также дрожащими руками — нервы уже сдают. Белобрысая, Надеюсь, ты не подумала, что я наконец отстал от тебя. Всё не так просто, я слишком упрям, так что быстро отмучиться у тебя не выйдет. Как ты могла предположить — всё-таки ты не глупа, — каждый цветок в этом букете что-то да значит, и все значения описаны в приложенной книге. Поэтому, чтобы всё понять, придется неслабо постараться. Конечно, я не могу тебя заставить, и ты можешь не делать ничего вовсе, выкинуть букет с книгой в помойку или даже сжечь, но я рассчитываю на твое благоразумие, за которое ты так цепляешься. Желаю удачи, Бродяга. Охренеть. Нет. Ну правда. Какого черта вообще? Другой реакции и не получается выдать. Просто ох-ре-не-ть. Алекс отвела глаза от книги, подперев рукой подбородок. Обдумывая. Понадобилось время, чтобы посидеть и вдолбить в голову мысль, что это правда происходит, мысль, что он правда потратил столько времени и сил ради какого-то букета. Ради неё, если быть точнее. Алекс поднялась из-за стола и ещё раз, более внимательно, взглянула на подарок. Да он же огроменный. И каждый цветок что-то значит? Серьезно? К счастью, цветы в нем повторялись, так что количество значений сокращалось в несколько раз. Однако видов всё равно оставалось много. Слишком. Правда, слишком много. Положив букет себе на колени, Алекс быстро их пересчитала. Около двадцати. Двадцать видов цветов в одном букете. Он спятил. Абсолютно точно спятил. Заняться ему больше нечем на каникулах? Внезапно дверь открылась, и в полумраке комнаты возникла Трис. Алекс, рефлекторно дернувшись, тут же махнула палочкой, захлопывая книгу, которая так и осталась лежать на столе. Обхватив себя за плечи — здесь немного прохладно, — Трис неловко прошла вглубь комнаты, словно чужая здесь. Пыталась, видимо, начать какой-то одной ей известный разговор, но не решалась. Алекс оставалось только ждать от неё хоть что-то, просто смотря на неё и задумчиво перебирая пальцами нежные лепестки. — Неожиданно, конечно, — начинает всё-таки Трис. — Ты так сдружилась с гриффиндорской компанией? — На самом деле, не особо, — небрежно пожимает она плечами. Врать не хотелось, но и резать по Трис жестокой правдой — тоже. — Просто болтали пару раз. Не знаю, что на них нашло. — Но это мило. — Ага. Трис так и стояла. Подошла к окну, посмотрела на сгустившуюся над школой вечернюю тьму. Эти неловко брошенные фразы явно не были тем, о чем она хотела поговорить. Было что-то ещё, в этой молчаливой голове засела какая-то мысль, которую Трис не осмеливалась выдать вслух. Вечно ей этого не хватает. Решимости. А потом ещё жалуется. — Что-то не так? — решает Алекс хоть немного помочь. — Нет, — мотает она головой. Зажмурилась, помедлив, покачала головой и всё-таки выдала: — То есть, да. Алекс, ты точно не хочешь мне ничего рассказать? — выпалила на одном дыхании, повернувшись обратно к ней. Словно парализовало. Оцепенение прокатилось по телу, обхватывая руки и ноги, и всё, что ей оставалось — смотреть на Трис, стараясь не выдать ни единой гребаной эмоции. А эмоций было куча. Её буквально захлестывало ими от этого одного, единственного вопроса. Что она может знать? Ничего. Ничего она не знает. Сто процентов напридумывала себе что-то. Ничего. Её спасла вновь открывшаяся дверь. Шейла с Кэндис вошли в комнату, растерянно осмотрели эту накалившуюся обстановку. Атмосфера почти наэлектризована, и Алекс бы не удивилась, если бы начали метаться молнии, не зайди эти двое в спальню. — Алекс, мы доигрывать будем? Куда ты пропала? Трис, и без того находящаяся в напряжении, подорвалась с места и исчезла в коридоре, будто только и ждала повода сорваться и уйти. Алекс едва заметно облегченно выдохнула, убирая букет со своих колен. — Да, конечно. Иду, — кивает она, пытаясь перебороть внутреннюю дрожь. Перебороть мысли, которые копошились в голове целым роем. Забрав со стола книгу, она убрала её поглубже в тумбочку и на всякий случай негромко запечатала заклинанием. *** Прежде чем все улеглись наконец спать, Алекс миллион раз сгорала целиком от любопытства и восставала снова, как феникс, только чтобы болтать с другими, одаривать их неискренними улыбками и фальшиво смеяться, делая вид, что у неё все в порядке. А на деле её так сильно выбили из колеи, что при каждой удобной минуте она возвращалась мыслями к произошедшему, нервно кусала губы, иногда до крови, всегда до боли, и всё время заламывала за спиной пальцы. Всю голову уже сломала, думая, какие значения там могут быть. Когда свет в комнате давно погас и слышалось только тихое сопение, Алекс всё равно не сразу полезла за книгой. Лежала, думая, нужно ли оно ей. Можно же и правда выкинуть. Жестоко, конечно, но она ему прямо сказала — не нужны ей эти отношения. Без них было бы проще. Блэк — ходячая проблема, и этот букет даже тому доказательство. Она не виновата, что он её не послушал и решил так потратиться — и временем, и деньгами, если он всё это купил. Не виновата. И всё-таки она вылезла из-под одеяла в одной лишь майке и шортах, достала из тумбочки запрятанное и уселась на своей кровати вместе с букетом. Закрылась плотным балдахином, на всякий случай, и шепотом, почти одними губами, прошептала «Люмос». Под слабым голубым светом ещё раз перечитала письмо Блэка, будто между строк могло скрываться ещё какое-нибудь тайное послание, но ничего подобного в нём не было, всё сказано прямо. Можно считать, что сказано — мучайся сиди, как мучился я эти дни, делая этот подарок. А зачем вообще кому-то мучиться? Загадка. Ну, поехали. Открыла первую главу, отчего отдало ненавязчиво одним из любимых её запахов — запах листов пергамента, вплетенных в старую книгу. Интересно, где он вообще её откопал. В библиотеке? Негромко шурша старыми, немного пожелтевшими от времени страницами, Алекс смотрела на изображения в книге и сверяла их с букетом, который расположила поблизости. Совпадений особо не было. Или у неё так слабо развито умение видеть сходства при сопоставлении двух объектов, либо правда те цветы, о которых она пока прочитала в учебнике, ни капли не походили на те, что в букете. Может, он вовсе что-то перепутал? Было бы забавно. Смешно, и она бы даже рассмеялась истерически, но пока решила не сдаваться раньше времени. Проклиная Блэка за такой нестандартный способ передачи своих мыслей, она стиснула зубы и всё-таки продолжила — может, повезет и все-таки наткнется. Да, наткнулась. Первым совпадением стала азалия. Нежный розовый цветок — таких в букете было несколько. Сперва в глаза на странице бросились пометки карандашом: «Этот цветок пришлось наколдовывать. Спасибо Эванс за её способности к флористике». Алекс усмехнулась. То есть он в свои странные идеи ещё и других втянул. Это было очевидно по тому факту, что букет передавали Эванс и Поттер, но Алекс не задумывалась, что они могли и сам букет помогать составить. Перешла к значению. Судя по тексту главы, его можно было воспринимать по-разному. Печаль, вызванная одиночеством, или Свобода. Несколько секунд она смотрела эти цветы, пытаясь понять, что он пытался этим донести. Что их отношения будут чувствоваться как свобода? Или что она настолько одинока, что это должно уже вызывать печаль? Глубокий вздох. Идем дальше. Анютины глазки. Они усеяли букет в разных местах, и на странице с их значением не было никаких пометок, зато само толкование было очень красноречивым — верность в любви. Ну конечно. Пришлось пролистать ещё достаточно много страниц — ни один цветок не подходил. Зато вот васильки подошли. Пометки на полях: «Их воссоздать не получилось. Стащили с Сохатым из теплиц…». Ещё одна её тихая усмешка, и значение цветка: верь мне. Белые гвоздики, одна короткая пометка — «снова теплицы», и значат они искренность и доверие. Герань, ярко-красная. Принято считать оберегом от ссор и конфликтов, а иногда толкуется как послание всегда с тобой. Да он прямо-таки романтик, этот Блэк. Она не верит ему. Правда не верит, ни единому слову — он уже привык говорить девушкам что угодно, лишь бы крепче удержать на крючке. Она не собирается быть настолько наивной. Гиацинт, синий, — постоянство. Пропустила ещё глав шесть. Гладиолус — дай мне шанс. Шумный вздох. Алекс откинулась спиной на подушки и скрестила руки. Отведя взгляд, она задумчиво повернула голову к щелочке в синих шторах кровати — к окну, за которым снова бушевала зима. Это нечестно. Больше похоже на манипуляции, потому что слышать такие слова не от кого-то лично, а через гребаные цветы — странно. Просто странно. Ведь благодаря всем этим значениям, это словно сами цветы шепчут ей — дай ему шанс. Дай ему долбанный шанс и просто поверь. А как она может поверить? После всех его выходок? После всех ссор, перепалок? Поверить, что он просто взял и влюбился? Ладно. Ладно, она просто продолжит. Продолжит изучать значения, и только к концу сделает хоть какой-то вывод, но уже сейчас она была настроена заведомо скептично. Что там дальше? Гортензия — искренность, надежда. Словно говорит вспомни обо мне. Далее шло довольно долгое затишье. Перелистывала и перелистывала, не натыкаясь на страницы, говорящие о букете. Уже даже подумала, что нужные ей толкования закончились, но слишком многие цветы в букете ещё не были опознаны. Когда дошла до ирисов, снова попадание. Значат мудрость и бесстрашие. И на полях приписка чернилами: «будь мудрой и рискни». Да, потрясающе. Вот уж спасибо, Блэк, за совет. Дальше. Колокольчики. Она их сперва даже особо не заметила в букете, хотя выглядели они завораживающе, как и большинство других цветов. Колокольчики — символ верности. Да не может быть Блэк верным. Пусть у него и анимагическая форма — собака. Не умеет он. По отношению к друзьям — возможно да. Определенно. Не по отношению к девушкам. Гася возникшую внутри злобу, болезненно закусила щеку и продолжила перелистывать страницы. Крокус — символ счастья, нового начала. Ландыш — снова верность. Пишут, что этот цветок словно говорит человеку я влюблен в тебя долго и тайно. На удивление, на этой странице он не оставил ни одной пометки, будто значение цветка всё говорит за него. Лилии. Как же без них? Чистота помыслов и поступков. Нарциссы. Противоречивый цветок, с множеством разных значений, но карандашом был подчеркнут определенный абзац: в арабских странах цветок нарцисса олицетворял учтивость, искренность, честность и прямоту характера. Прямо-таки можно считать описанием гриффиндорского факультета, хотя нарцисс у неё всегда ассоциировался со Слизерином. Орхидея — символ любви, красоты и утонченности. Если это комплимент ей, то она польщена. Дальше. Фиолетовые пионы. Снова несколько значений. Из разных абзацев подчеркнуты обрывки предложений: счастливая жизнь, любовь, покой и защищенность. Слово «любовь», такое громкое, неслабо царапнуло по грудной клетке. Неслабо и крайне неприятно, из-за своей непривычности. Она ему нравится, это уже очевидно. Но любовь. Либо он так просто относится к этому слову, что она у него наравне с легкой влюбленностью, либо подчеркнул просто наряду с остальными словами, чтобы не заморачиваться и не выделять. Вот надо же ему было проблем ей на голову добавить. Продолжила листать, хотя было желание уже всё прекратить. Захлопнуть книгу и остаться наедине со своими мыслями. Ромашка — символ мира и любви. Красный тюльпан: вас любят. Голубые фиалки значат верность и бдительность. В букете попалось и несколько белых фиалок, которые буквально говорят, судя по книге: давай рискнем. И вроде бы всё. Алекс перепроверила, снова пройдясь по бутонам цветов — вроде бы все опознаны. Это давай рискнем было последним. На всякий случай она бегло полистала оставшиеся страницы. В статьях никаких больше пометок, но зато на форзаце целое послание. «За букет благодарить: господ Лунатика, Бродягу, Сохатого, Хвоста и госпожу Эванс. Участвовали и помогали все. Всё ради тебя, Белобрысая P.S. Загляни вглубь букета, если ты этого еще не сделала». Алекс нахмурилась, потому что в голове — перекати-поле. Что вообще можно было спрятать в букете? Притянув его ближе к себе, она аккуратно, чтобы не навредить лепесткам, просунула пальцы, немного покопавшись меж бутонами и стебельками. Нащупала. Что-то нащупала, плоское и твердое, и вытянула, посветив кончиком палочки. Это карта. Карта из колоды Таро. «Влюбленные». Да вы шутите. Карта совершенно такая же, какую она выкладывала в Кабаньей голове ему на стол. Из той же колоды — на «рубахе» карты изображены две руки скелета, тянущееся к пентаклю. Алекс даже помнит то замечание Эванс по поводу мрачности этой колоды. Ноги сами понесли её к тумбочке. Открыла дверцу и принялась копаться в своих вещах, подсвечивая себе люмосом. Откопала свою старую, уже даже немного потрепанную колоду и разложила по покрывалу названиями вверх. Взглядом выцепила нужный старший аркан. Он на месте. Значит, не стащил у неё — да и как бы он это сделал? — а купил совершенно такую же колоду ради одной единственной карты, только чтобы придать букету символизма. И как? На это? Реагировать? Что за игры вообще. Всё, что сейчас может делать Алекс, — ошеломленно сидеть на краю кровати и максимально поражаться происходящему, не понимая, как её вообще в это затянуло. Именно её. Да чем она вообще это всё заслужила? Судя по многочисленным пометкам, Мародеры часами наколдовывали цветы, которых нет в школе, вляпывались в неприятности, тыря определенные виды из теплицы профессора Стебль, дважды чуть не попадались, ходили докупать необходимое в Хогсмид, то есть тащились непонятно сколько зимой. Ради неё и безрассудной идеи Бродяги. А она всё это время думала, что про неё попросту забыли, смирились, сдались. Давно пора принять, что Блэк — не из тех, кто так просто смиряется. Если он чего-то хочет, он получит. При одной только этой мысли хочется воспротивиться, не дать ему желаемого из принципа, из жгучего упрямства. Алекс ещё раз взглянула на букет. Теперь, когда она знала все значения до единого, воспринимала эту дико огромную коллекцию иначе. Каждый цветок буквально говорил ей о чем-то своем. О верности, искренности. О мудрости и риске. Снова посмотрела на спящую Трис. Посмотрела, прямо как тем утром после поцелуя с Блэком. Закрыв лицо руками, она еле подавила желание просто беспомощно завыть или хотя бы тихонько заскулить. Это нечестно. Почему на её плечи бросили настолько сложный выбор? Давно у нее такого не было. Если не считать ссоры с Трис. Или слежкой за Мародерами. Или ситуации со Снейпом, Розье… Ладно, кого она обманывает, весь этот её год — сплошная полоса препятствий. Только сейчас решить сложнее всего, потому что это ещё сильнее повлияет на её жизнь. Решающе, она бы даже сказала. Финальный босс. В голове лишь один вопрос. Почему Алекс должна вечно думать о других? Нет, правда. Она никому ничего не должна. Поступила бы Трис также ради неё? Продинамила бы Блэка ради подруги, которая влюблена в него? Для Алекс же это даже другое. Не хотелось обесценивать ничьи проблемы, но она на подсознательном уровне чувствовала — другое. Для Трис отношения с Блэком были бы просто отношениями. Прибавили бы уверенности в себе, мимолетной радости от того, что у нее есть парень, да еще и тот, в кого она так давно влюблена, но для Алекс? Ты одна в этом мире, Лекса. У неё никого нет. Никого, кроме этого гребаного Блэка, который является сплошной ходячей неприятностью. Но вместе с негативными эмоциями он вбросил в её жизнь и слишком много ярких моментов, чтобы судить его за неидеальность. Никто не идеален, ей ли не знать. Она прекрасно знает его. И он прекрасно знает её. За такое короткое время. За короткое время он стал ей ближе, чем подруга, с которой она дружила почти семь лет. Тогда какого черта? Почему она должна жертвовать этим хотя бы крохотным шансом быть рядом с кем-то, иметь кого-то, жертвовать ради той, кто сама бы вряд ли поступила также? Ведь правда. Готова ли была бы Трис рисковать хоть чем-то? А Блэк? Возможно, это мелочь. Возможно. Но он пожертвовал своим временем, целой недели своего времени, только чтобы сделать букет, который скажет всё за него. Так что ответ тут, кажется, совершенно очевиден. Как и её решение.