Белобрысая

Хотелось мгновенно достать палочку и применить Обливиэйт. Или даже Империо — хоть что-нибудь. Хоть как-то действовать, а не пускать всё на самотек, не оставаться маленьким беззащитным котенком, которого неожиданно ткнули носом во все его промахи. — Трис, твои параноидальные наклонности начинают пугать. — Голос будто и не её вовсе. — Да-да, очень смешно, Алекс. Браво. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понимать, что твоей защитной реакцией всегда было нападение. Алекс поджала губы и повела плечами, продолжая играть роль человека, который никаким боком не участвовал в обвиняемом преступлении, а просто оказался не в то время, не в том месте. — Я не понимаю, о чем ты. — Прекрати эту комедию, — морщится Трис. В полумраке гостиной её лицо казалось утомленным, тени отлегли под глазами, а губы будто навек застыли в раздраженном положении. — Всё было понятно ещё в тот момент, когда ты получила букет. А может, и раньше. Я знаю тебя семь лет, я тебя насквозь вижу. По телу вдруг прокатилась волна раздражения. Да уж. Прямо-таки насквозь. — Только не надо играть в супер-психолога. Ты ни черта не знаешь. Ни меня, ни то, что со мной происходит. — Хочешь сказать, вы не встречаетесь? Давай, посмотри мне в глаза и скажи. В глаза, которым она лгала уже которую неделю? В глаза, которые она видела рядом с собой семь лет, которые излучали сияние, поддержку и сочувствие до тех пор, пока всё не покатилось к чертям, в самую пропасть? Вдруг стало так отвратительно, аж до роящей в глотке тошноты. Алекс опустила отчужденный взгляд на устланный синим ковром дубовый пол. Почему такие выборы всегда падают именно на ее плечи? У неё уже скоро кости проломятся от этой тяжести. — Когда мне прислали букет, мы не встречались. — Класс, — вздохнула она. — А сейчас? Ещё один укол раздражения. — Что ты хочешь от меня услышать? Если, по-твоему, ты и так всё знаешь. — Хочу услышать, не заколебало ли тебе врать на каждом шагу. — Утаить часть правды не равно соврать. — Да что ты говоришь! Потрясающая логика, Алекс. Алекс почти физически чувствовала, как от каждого брошенного Трис гневного взгляда, как от каждого слова, пропитанного ядом и обидой, грязь словно впивается в кожу, прогрызается до костей. И она задрожала. Задрожала бессильно, мелко. Как маленькая перепуганная и до жути слабая девочка. Она уже отвыкла быть сильной. Когда рядом есть надежное плечо, человек, который помогает, поддерживает, укрывает от этого осточертевшего мира. Алекс же этого даже не замечала. Как погрязла в комфорте и спокойствии. Не замечала, пока в одиночестве и лицом к лицу не встала перед человеком, который никогда не был ей должной опорой и теперь стал чуть ли не вовсе врагом. А Трис продолжала. — Я просто не понимаю, — практически шепотом. Усмешка, что ноющей болью отдалась по черепу. — Так сложно было сказать правду? — Несколько секунд Трис пронзительно смотрела ей в глаза, будто пыталась в них увидеть все ответы, и Алекс благодарна хоть какому-то оставшемуся внутри стержню, что не отвела взгляд. — Боже, да я же вообще тебя не понимаю. Ты столько мне мозг выносила тем, что он мудак и не заслуживает меня, а потом просто берешь и встречаешься с ним сама. — Это другое. — Звучало удивительно увереннее, чем она опасалась. — И чем же ты отличаешься от меня? Почему я с ним встречаться не могу, а ты с ним запросто? Или тебя больше не волнует, что он якобы пользуется девушками, как перчатками? Боже. Хватит. Просто хватит. Заколебал этот цирк, заколебала Трис. Каждое сказанное ей слово, каждый жест. И этот взгляд, словно Алекс — главная предательница, иуда, змея, которую пригрели на груди. — Я не позволю тебе стоять и делать меня виноватой во всех смертных грехах, — с былой уверенностью в голосе заявляет Алекс. Подбородок чуть выше, взгляд запылал прежним огнем. — Я тебе не рассказывала, потому что тебя бы это задело. О твоих чувствах заботилась, знаешь. А вот причины этих отношений — уже не твое дело. Совершенно. Мы уже давно не подруги, чтобы я изливала тебе душу. Я не обязана оправдываться. — В таком случае, я не обязана покрывать тебя. — Покрывать? — она усмехнулась, нервно, почти рассмеялась в голос, складывая руки на груди. — С чем именно? — Да с чем угодно. У тебя столько секретов, что уже не сосчитать. Имела я в виду скорее твой роман с Блэком, но сейчас вдруг вспомнила, что у тебя есть и другие, более пикантные интриги. То, с каким тоном это было сказано, и сами эти слова, вызвали жгучее желание вцепиться ей ногтями в лицо и расцарапать к чертям. То ли уже кошачья привычка, то ли Трис действительно настолько могла выбесить. Какой-то странный узел в груди затянулся так крепко, что почти трудно было дышать, окаменел и отяжелел. Алекс стиснула челюсть до боли, уничтожая Трис одним только взглядом. — Ты клялась мне, что не расскажешь никому об анимагии, — цедит она. — Клялась. Это слово, видимо, окатило Трис охлаждающей волной, потому что та выдохнула и опустила взгляд, задумчиво вытянув губы. Да, они обе помнят. Столько времени прошло, столько событий, но она всё ещё помнит, как на пятом курсе сидела с ней в темноте спальни и умоляла никому не говорить, а та искренне уверяла её, что унесет этот секрет с собой в могилу. Поэтому Алекс и переживала больше о Снейпе. Тот запросто сдаст Алекс всем, кто попадется на пути, но вот Трис клялась. И единственная причина, по которой Алекс скрывала отношения и от неё то же, — нежелание задеть. Ну, и быть может, нежелание выслушивать все эти вопросы, что та сейчас выливала на неё. — Ты права, — хмыкает Трис. — Но я всё думаю о твоих неожиданных отношениях. Ты скрывала только от меня или от всех? — От всех, — отвечает она удивительно честно, глубоко вздыхая. Повела плечами, словно по комнате пробежал сквозняк. — И почему же? — Не твое дело. Трис усмехнулась. — Да, дело-то не мое, но тогда я попросту не вижу никаких причин молчать, только если ты мне их не назовешь. Алекс её не узнавала. Смотрела на её собранные в косичку светлые волосы, на милое лицо и невинные зелено-голубые глаза, и не узнавала. Будто только тело её, будто кто-то чужой, с чужим характером натянул её шкуру и теперь выливал на Алекс всю эту грязь. Это не Трис. Трис могла задеть любая неосторожная фраза, она была ранимой и умилительно нежной натурой. А теперь стояла, уверенная в себе, в своей правоте, умеющая постоять за себя и свои права. Раньше её интересы отстаивала Алекс, всегда. А та пряталась за её спиной. — С каких пор ты такая стерва? — С тех, как ты перестала мне быть подругой из-за сущего пустяка. Меняется круг общения, меняется и человек. Да уж, поведешься с Берд, и сложно будет остаться нормальным человеком. На мгновение в голову пробралась мысль, что сейчас Трис больше похожа на саму Алекс, нежели на Берд, но только отрицательные её качества увеличены вдвое, а положительные, напротив, не прижились. Как тошно-то. — Ладно, — вздыхает она и делает расслабленный шаг по комнате. Надоело стоять каменной статуей посреди гостиной. Тело практически молило о движении, только чтобы не застыть окончательно. — Оба секрета связаны друг с другом. О моей анимагии знает человек, который знать не должен был, — спокойно объясняет она, прогулочным, медленным шагом проходясь по уже родному помещению. — По совместительству, он ненавидит Блэка и если узнает, что я с Блэком заодно, мне дорога прямиком в Азкабан на пару лет. Хочешь этого? — Подожди… — мотает Трис головой, слегка нахмурившись. Будто с задержкой переваривая полученную информацию. А шестеренки у нее всегда работали, на самом деле, быстро. — Снейп? Ты про Снейпа? Алекс не ответила. Только сжала челюсть и отвела взгляд к звездам, разбросанным по синему куполу-потолку. Проницательность Трис всегда бесила Алекс до дрожи. — Так вот почему ты с ним общалась! — Тише, — с раздражением шикает она, рефлекторно перебросив взгляд на дверь, ведущую к когтевранской библиотеке и спальням. — Это не так. — Да всё так, сто процентов, — с неким торжеством не уступает Трис. — Боже мой… а я-то думала, чего это ты вдруг… Конечно, ты и до этого со слизеринцами могла болтать, но твоя неожиданная близость с теми двумя заставляла меня недоумевать. Теперь-то все понятно. — Ни черта тебе не понятно, Трис, — выплевывает Алекс, кривясь от отвращения. — Ты по-прежнему ничего не знаешь. Ты не была на моем месте. Трис задумчиво покачала головой, делая шаг назад. Целый рой мыслей так и читался в её глазах. Она провела по своим слегка выбившимся из прически волосам и на несколько секунд задержала руки у шеи, будто тело выключилось, оставляя энергию упорно работающему мозгу. Вот угораздило же Алекс обзавестись когда-то подругой, умеющей действительно думать. — Знаешь, о чем я часто думаю? — спрашивает Трис, наконец отглючив, словно ожив. Сделала шаг к Алекс, и та с вызовом приподняла подбородок. Никак не ожидая следующих слов: — Ты ведь сама виновата. Нет, правда. Тебе ничто не мешало просто пойти и зарегистрироваться в любой момент. Но ты этого не сделала, и теперь ситуация в разы хуже — из-за кого? Из-за тебя. — Как будто ты не помнишь, — звучит сухо и надменно. — Не помнишь, как я скорбела по дедушке. — Да-а, но ведь потом-то, когда ты оправилась, ты могла пойти. Конечно, пришлось бы немного повозиться с судом, но ты же знаешь — чем дольше не регистрируешься, тем весомее будет наказание. Если бы ты пошла раньше, никакой Азкабан бы тебя ни ждал. — Ты думаешь, я этого не понимаю? — срывается она на тон выше. — Думаешь, я не корю себя за это? — Прожигает Трис взглядом, и той стало заметно дискомфортнее, но виду она старалась не подавать. — Но сейчас я не могу. В мире сейчас гребанная война, и каждый волшебник на счету. — Как будто если бы не было войны, ты бы пошла и сдалась. Алекс хмыкнула. Да, она права. Не сдалась бы. Мысли о грязной холодной камере, окружении дементоров, что оставляют внутри опустошенного тела лишь слякоть, о душащем одиночестве мгновенно врезались в голову, и Алекс несколько бросило в жар. Она аккуратно оттянула воротник кофты, что плотно прилегала к телу. — Ты вообще знаешь, каково это, жить с мыслью о том, что рано или поздно окажешься в окружении дементоров? Пусть и всего на пару лет. Нет? Не знаешь? Тогда не тебе меня судить. — Тоже верно. Но я могу судить тебя за твои паршивые поступки. Потому что это уже попросту смешно. Ты столько кричала мне о лицемерии, а в итоге так просто лжешь всем подряд. — Со своими демонами я разберусь сама. Твое осуждение мне ни к чему — это тебя не касается. — Не касается? — переспрашивает Трис так, словно ослышалась. — Ты месяцами твердила мне о том, какой Блэк ублюдок, а потом за моей спиной устроила с ним роман. И где твоя хваленая прямолинейность, Алекс? Не хватило смелости сказать мне в лицо? Сама же всё и усложнила. Доля правды в её словах есть. Алекс сама вечно усложняет себе жизнь. Себе, другим. Все её проблемы из-за неё самой, и эта мысль как обычно сдавливает виски, всверливаясь в мозг тупой болью. А тем более слышать это от другого человека — пытка. Жестокая, мучительная и безнадежная. Словно стоишь и говоришь с внутренним демоном, что запросто перечисляет все твои грехи и топит в этой вязкой гнили. — Если бы я не догадалась сама, ты бы рассказала мне? — неожиданно спрашивает Трис, и в этом вопросе Алекс почувствовала тень былой подруги. Тень ранимости и присущей ей обиды в голосе. — Когда-нибудь. — Нет. Зато честно. Хотела прямолинейности? Пусть захлебнется в ней, если захочет. — Потрясающе. Это потрясающе прозвучало с такой снисходительностью и надменностью, что узел гнева и несправедливости не мог не оклинуться изнутри очередной вспышкой злости. — Да, Трис, я признаю. Я поступала паршиво. Но я уже не верну всего этого и ничего не изменю. Чего ты от меня ждешь? Что я откопаю маховик времени, вернусь в прошлое и все тебе расскажу? Да какая к черту вообще разница? Чего ты от меня еще хочешь? — Хотя бы извиниться. Так резко и неожиданно. Плечи поникли будто сами собой. Будто весь её запал проткнули острой иглой, сдули, растворили щелочью. — Что? — переспрашивает она тихо. — Тебе не приходило в голову, что когда тебя в чем-то обвиняют, необязательно вставать в оборонительную позицию, а можно просто извиниться? Ладно если бы ты правда считала себя невиновной. Но ты же признаешь. Тогда что такого сложного в этом «прости»? — Я… — Никогда не понимала твоего упрямства. Знаешь, Алекс, за нашу долгую дружбу меня не могло устраивать абсолютно всё, сама понимаешь. Я же тебя тоже далеко не во всем устраивала, и это нормально. Но знаешь, что меня всегда бесило? Твое неумение извиняться. Тебе проще начать новый конфликт, заистерить и прочее, но не сказать простое человеческое «прости». Меньше всего на свете ей хотелось сейчас признавать, что она права. Но — да. Абсолютно точное «да». Алекс лихорадочно принялась рыться в памяти, пытаясь вспомнить, когда в последний раз извинялась за свои поступки. Не простое дежурно-вежливое «прости», когда наступаешь кому-нибудь на ногу в толпе, а искреннее, глубокое. Возможно, когда сидела с Блэком в их самый первый полноценный и долгий разговор. Вроде как она сказала ему, что ей жаль за её нелепый шпионаж, но сейчас она не могла помнить точно, это было слишком давно. Суть не в этом. Суть в том, что перед Трис она не извинялась. Всегда пыталась оправдаться, защититься. Шутила, язвила, делала что угодно. И главное — неосознанно. Стоит ли ей извиниться сейчас? — Я… слушай, просто мне… Трис рассмеялась, и этот звонкий смех больше напоминал удар по лицу. — Мерлин, ладно, не мучай себя так, — ухмыляется она. — Нет, правда, посмотри на себя, ты одно единственное слово произнести не можешь. Это уже правда смешно. Но так уж и быть, можешь не говорить вслух. Алекс шумно вздохнула и повернулась к ней спиной, пытаясь прийти в себя. Ситуация слишком выбила её из колеи. Вытряхнула из привычной, уже комфортной и уютной жизни, и заставила лицом к лицу встать со своим страхом. — Как давно ты вообще знаешь? — тихо спрашивает она, надеясь, что этот резкий переход от одной темы к другой пройдет гладко. Прошла к креслам и села в одно из них. — Не помню точно, — неопределенно пожала плечами Трис. Подозрительно спокойно. — Догадывалась давно. — Но как? — Я знаю тебя с одиннадцати лет. Как я могла не увидеть твою перемену в поведении? Ты же прямо-таки сияла. Не знаю, заметил бы кто-нибудь другой, но я не могла не увидеть. То есть, в её поступках не было никакого просчета — всё дело в состоянии. Она уж было подумала, что где-то облажалась. Забыла о конспирации, спалилась перед кем-нибудь, не углядела. Значит, Снейп не знает. Да и если бы знал, уже точно рассказал бы администрации школы, а этого всё ещё не произошло, так что в этом плане можно быть спокойной. — Мне жаль, — неожиданно даже для самой себя произносит Алекс, пронзительно посмотрев бывшей подруге в глаза. — Правда, Трис, мне жаль, что всё так вышло. — Если ты распинаешься, только чтобы я не пошла никому рассказывать, то, во-первых, это низко… — Я говорю правду, — возмутилась она, но Трис не обращала внимания: — А во-вторых, зря. Потому что я и так не собираюсь трепаться об этом. Алекс в удивлении приподняла брови, рассматривая спокойное лицо Трис и не понимая, шутка ли это. Нет, правда. С чего бы это вдруг? Это идеальный способ для мести. А Трис явно хотела бы отомстить. — Ничего уже не поделаешь, — вздыхает Трис, отстраненно опустив взгляд в пол. — От того, что я расскажу, ничего не изменится. Хотелось бы, конечно, хоть какой-то справедливости, но ты вроде счастлива с этим придурком. Не обессудь, я не могу сказать, что рада за твое счастье. Вот вообще нет. Но рушить его… я кто, монстр какой-нибудь? — Сделала небольшую паузу, обдумывая. Усмехнулась и пожала плечами. — Да, неприятно. Очень неприятно, я бы сказала. Но я не опущусь до такого. Алекс сидела, не веря услышанному. Кресло вдруг стало слишком неудобным, а воздух слишком горячим — плавил мозг и все внутренности, не давая осмыслить происходящее. — Это не отменяет того, что я всё ещё зла, — пронзительно посмотрев Алекс в глаза, отвечает она, и в её голосе непривычно звучит сталь. — И даже презираю тебя за некоторые твои решения — просто хочу, чтобы ты знала это. Тебе же не нравилось, когда я отмалчиваюсь, верно? Так вот, говорю прямо: я считаю, что ты поступила премерзко, и не только со мной. Единственное, чего я хочу, так это чтобы тебя просто за это мучила совесть. Удивительно. Просто удивительно. В какой момент подменили Трис? Алекс не понимала, каким образом её могло завести не туда, привести к этому. Во времена их дружбы она предпочитала молчать, а если и высказывала какое-то недовольство, то либо в шутливой, либо крайне мягкой форме. А теперь. Посмотрите на неё. Они обе изменились до неузнаваемости. — Мучает, если хочешь знать. Совесть. Мучает, и слишком сильно. — Вот и прекрасно. Рада, что мы всё выяснили, и этот спектакль с тайнами и интригами подошел к концу, — с усталой усмешкой говорит она. А после поворачивается к двери, ведущей к лестницам, и бросает через плечо: — Спокойной ночи. А после исчезла в темноте ступеней, и только звук её шагов, обозначающих, что она поднимается к спальням, говорил о том, что она всё ещё там, а не растворилась на частицы. Алекс ещё долго сидела в этом кресле, что казалось ей теперь чужим. Вся гостиная вдруг стала неестественно чужой, словно Алекс сама здесь не своя. Этот странный дискомфорт сжал грудную клетку, и она втянула в легкие воздух, подогнув к себе колени и обхватив их руками. Весь разговор казался сном — нереалистичным и диким. Потому что ещё в начале она была уверена, судя по настрою Трис, что совсем скоро о её секрете узнают буквально все. Голос Трис так и сочился торжеством и желанием отомстить. А затем она вдруг сказала, что не собирается никому разбалтывать? Просто утаит этот секрет? Осознание пришло внезапно. Трис просто хотела помучить её. Специально именно с таким настроем и начала разговор — чтобы убедить Алекс в том, что закончится всё категорически плохо. Запугала своим тоном, своими намеками на угрозу. Просто чтобы оставить её потом, измученную и истощенную этим разговором, в одиночестве наедине со своими мыслями. И как ей на это реагировать? С одной стороны, Трис ничего ей не сделала и не сделает, это не могло не радовать. Но душу словно изваляли в грязи, ткнули её лицом во всё это болото, и после этого ей хотелось разрыдаться, но она лишь шумно вздохнула и устало откинулась на спинку кресла, понимая, что в спальню она сегодня ночью уже не вернется — попросту не сможет спать сегодня в одной комнате с Трис. *** Сириус и Джеймс не могли успокоиться, раскаты их смеха проносились по всей хижине, настолько громко, что люди из деревни наверняка подумали бы, что призраки в Визжащей хижине решили устроить вечеринку. Хилый домишко почти что сотрясался от каждого подобного взрыва хохота. Алкоголь, что мягко расслаблял мышцы и наполнял голову тяжестью, только способствовал раззадоренному настроению. — У Трэверса было самое нелепое лицо, — сквозь смех вспоминает Сириус, развалившись на пыльной, истерзанной когда-то когтями Лунатика кровати. — А Нюниус — сама невозмутимость. Но его взгляд таким ненавидящим я ещё никогда не видел. Просто незабываемая картина. — Жаль, Малфой не застал наш пламенный розовый привет слизеринцам, — с ухмылкой подмечает Джеймс и закидывает в рот одну чипсину. — Так бесил меня этот ублюдок, когда мы младшекурсниками были, я не могу. Ему б смена имиджа не помешала. — Ничего, на поле боя однажды встретимся, и оценит наше новое авторское проклятье. Куда ему с этими его непростительными против нашего окрашивающего? Представив эту картину, они снова рассмеялись. Но широкая искренняя улыбка слегка омрачнела, когда взгляд упал на Белобрысую, что сидела несколько в отдалении, в обшарпанном и потемневшем от старости кресле. Обхватив руками колени, она смотрела сквозь щель между досками на февральскую зиму за окном, где разбушевалась метель, не желая отдавать бразды правления наступающей на пятки весне. — Белобрысая, ты чего там? — спрашивает он, и она переводит на него отрешенный взгляд. Аж не по себе стало. — Снова впала в меланхолию? — Забей, — покачала она головой, — всё в порядке. — Иди к нам сюда. — Между прочим, весь наш успех держится на тебе, — верно подмечает Сохатый, поднимая бутылку, будто произнося тост. — Конечно, без тебя мы бы тоже управились, но твоя заслуга всё равно слишком велика. Неужели она так переживает, что Снейп узнает о ее причастности? Мародеры и словом не обмолвились о её большом вкладе на людях, а исполнялся план только ими двумя. Лекса невесело усмехнулась. И продолжила сидеть. Давно он её такой не видел. Ему казалось, что с начала отношений она значительно повеселела, словно проснулась от какого-то нескончаемого кошмарного сна. А теперь снова головой в него окунулась, истерзаемая там всевозможными проклятьями. Так дело не пойдет. Легко встав на ноги, он почти мгновенно сократил между ними небольшое расстояние и протянул руки. Лекса успела только непонимающе нахмуриться, когда он подхватил её, запросто закинув себе на плечо, как пустую ростовую куклу. Конечно, она забрыкалась. Вырывалась, начала знакомое: — Блэк, пусти! Он слегка встряхнул её, заставив её негромко, но пронзительно взвизгнуть, ведь висела она верх ногами и грозилась упасть на гнилые доски. — Я тяжелая! — Не неси чушь, я поднимал тебя уже сотню раз. Не стала же она тяжелее в этот раз. Только если под тяжестью мыслей, которые были ему сейчас непонятны. Отчего она вообще может сейчас загоняться? Снова она предприняла попытку вырваться, но Сириус был слишком силен по сравнению с ней, что не могло не прельщать, а она была в слишком уязвимом положении, чтобы вырываться настойчивее. Хотя, зная Белобрысую, она бы скорее предпочла грохнуться лицом в пол, чем быть уязвимой. Но сейчас с ней что-то не то. Опять. В последний раз слегка встряхнув это беспомощное тело на его плече, он не особо церемонно бросил её поверх покрывала, на котором они с Сохатым сидели. — Блэк, я убью тебя когда-нибудь, — процедила она, испепеляя его взглядом. — Какая это уже угроза по счету? Я сбился после девятьсот сорок пятой за этот месяц. Сохатый прыснул, Бланк закатила глаза. Классика. — Выпей с нами хотя бы, — спокойно сказал Сириус, пододвигая к ней уже на треть опустошенную бутылку джина, купленного в Хогсмиде. Рассчитывал, что это поможет ей расслабиться и, может, даже выговориться. А то смотреть на неё, настолько поникшую, — удивительно сильное мучение, к которому он всё никак не привыкнет. Сириус уже приготовился к тому, что она откажется и придется заливать ей алкоголь в рот самому, но она равнодушно потянулась к бутылке, открутила крышку и припала губами к горлышку, большими глотками заливая себе спиртное в глотку. — Вау, — только и смог сказать Джеймс. — А твоя Эванс так может? — язвит Сириус, и Сохатый со смехом пихает его локтем. Мерлин, да она даже не закусила. Скривилась, конечно, но просто нужен большой стаж, чтоб не сморщиться совсем. — А теперь колись, — говорит он, когда Белобрысая убирает от себя бутылку. — Что стряслось? У него прямо-таки дежавю. Только той ночью обошлось без алкоголя. Как долго придется из нее выпытывать в этот раз? На удивление, недолго: — Трис всё знает. О нас с тобой. — Трис — это?.. — неуверенно переспрашивает Джеймс. — Её бывшая подруга. Ты ее не знаешь. Сириус, в общем-то, тоже её особо не знает. Знает только, что она вечно приносит Лексе проблем, чем невероятно его бесит. Странно, но никаких особых эмоций он от этой новости не испытывал. Со всей этой интригой и конспирацией бегала больше Белобрысая, ему было, в общем-то, плевать. Вдобавок джин, что казался холодным, как металл, мог остудить разгоряченную голову. — Каким боком она узнала? — Просто догадалась. А я не стала разуверять. — Охренеть… — выдыхает он. Когда вообще это успело произойти? — И что, она всем растреплет? — Нет. Думаю, нет. Она обещала, что никому не скажет. То есть та девчонка, из-за которой — или отчасти из-за которой — они уже черт знает сколько скрываются, просто никому не расскажет? Ни хрена не понятно. — Тогда в чем проблема? — Я просто… — она набрала в легкие воздух, чтобы что-то сказать, но помедлила, то ли подбирая слова, то ли пытаясь решиться. В итоге просто выдохнула этот свой запас из легких обратно в спертый прохладный воздух. — Наверное, я лучше просто пойду спать. И с этими словами поднялась на ноги. Слегка покачнулась — алкоголь, очевидно, быстро ударил в голову, но всё-таки стойко прошла относительно уверенной походкой до двери. Сириус опешил, переглянувшись с Джеймсом. Тот только непонимающе повел плечами. Когда ей оставалось только открыть скрипучую дверь и выйти, Сириус наконец ожил и мгновенно подскочил к ней, перекрывая путь к побегу. — Что с тобой происходит? Только бы не разозлилась. Ее гнев ему не страшен, знает, как с ней управляться, но не хотелось лишних сцен. Хотелось только понять, из-за чего она снова ест сама себе мозг и не хочет жить спокойно. Она устало вдохнула и покачала головой. И неожиданно: — Где Ремус? Или Эванс? Хотя бы Петтигрю? Почему мы сидим сейчас втроем и выпиваем, пока они где-то в замке? Сириус нахмурился, не понимая, к чему она ведет. — Ты же знаешь, им вообще не особо нравилась вся эта затея с заклинанием. Им нет смысла отмечать успех. — Плюс Лунатик готовится, — вставил Джеймс. — Сидит за уроками. Ему некогда. Бланк усмехнулась, словно они сказали нечто смешное. — В последнее время мы часто выбираемся вчетвером, — говорит она, продолжая свою, только ей одну понятную, мысль. — Парами. Эванс, Поттер, ты и я. Я не хочу, чтобы Ремус оказался за бортом, просто потому что в вашей компании появилось еще одно звено. До него начало доходить. — Белобрысая, ты, конечно, извини, но если ты боишься, что вытеснишь собой Лунатика, то этого никогда не случится. С чего вообще кто-то кого-то должен вымещать? Идиотизм. — Но когда в последний раз вы выбирались в Хогсмид всей компанией? — Я не понимаю, к чему ты клонишь, — устало говорит он, протянув руку, чтобы коснуться пальцами её лица, но она перехватила его руку за запястье и отстранила от себя, помотав головой. Мол, не время. — Я просто хочу, чтобы всё было правильно, — говорит она твердо, смотря ему прямо в глаза. Этот взгляд — чистый, уверенный — заставляет внутренности странно сжаться в какой-то тугой комок. — С меня хватит паршивых поступков, я и так слишком часто порчу кому-нибудь жизнь. А дружба слишком важна, чтобы променять её на меня. Тем более ваша дружба. — Только не надо мне читать сейчас лекцию о дружбе. Поверь, я и так прекрасно знаю её значимость, — с легким раздражением отвечает он. — Конечно, я не забыл о Ремусе. Как ты могла об этом подумать? Это даже оскорбительно, на самом деле. Просто так выходит, что в последнее время мы не так много выбираемся вместе. Лекса понимающе кивнула, опустив взгляд на его руку, которую все еще держала пальцами за запястье. Задумчиво провела большим пальцем по коже на его синих венах. Такой привычный, мелкий жест, а его привычно понесло от этого — в какое-то сплошное сумасшествие. Прикрыл глаза, вдыхая пыльный воздух в легкие, вместе с этим уже излюбленным запахом цитруса и шоколада, что почему-то ещё ярче чувствовался сейчас. — Так, может, исправить это? — спрашивает она, подводя итог их разговору. — Нет? Необязательно же ходить парами, это даже как-то стремно — почти как глупая мелодрама. — Я смотрю, ассоциации с мелодрамами всё никак не дает тебе покоя, — с издевкой подмечает он, и она усмехается, отпуская — к его разочарованию — его руку. — Да уж. — Ладно, — говорит он, пожимая плечами. — Если хочешь — я с радостью. Было бы круто собираться, как раньше. Но знаешь, если бы я не был в тебе уверен, подумал бы, что ты запала на Лунатика. Так заботишься о нем, надо же… — О да, тебе определенно стоит ревновать. Дико влюблена в него. — Осталось только понять, ревнует он к тебе или к Лунатику, — шутит Джеймс, наблюдавший за этим разговором, как за фильмом, негромко опустошая пачку с чипсами. Сириус с Лексой рассмеялись почти одновременно. — Наверное, я всё же лучше пойду спать, — заключает она. — Устала за последние дни. — Хорошо. Провожу тебя хотя бы до ивы, ладно? — Мне с вами, или вам двоим нужно поговорить? — интересуется все также развалившийся на покрывале Джеймс. — Поговорить, — одновременно отвечают они, и Сохатый усмехается. — Понял. Постарайтесь лобызаться не особо долго, я успею заснуть. Белобрысая фыркнула, возводя глаза к потолку, и направилась к двери. — Не ревнуй, — с ухмылкой бросает другу Сириус, выходя вслед за ней из комнаты. Из-за зимы тоннель довольно сырой, а земля под ногами рыхлая. Дорогу приходилось освещать люмосом, но даже с ним было довольно мрачновато — как в фильмах ужасов, — поэтому он рассудил взять её за руку, чтобы ей было спокойнее, пусть пугливостью она сама и не отличалась. По дороге она пересказала произошедшие накануне события. Сириус даже не знал, как реагировать. Эта Трис всё равно его бесила, но ситуация, спорить тут бессмысленно, действительно спорная и скомканная. — Если хочешь знать, я не считаю тебя плохим человеком. — Не ты ли говорил, что я агрессивная манипуляторша? — Не понимаю, о чем ты, — ухмыляется он. — Ладно, может, бывали у тебя какие-то негативные всплески. Но они у всех бывают, в этом и суть. Я тоже делов наворотил, которыми не горжусь. И что? Мир на черное и белое не делится. Бланк понимающе кивнула. Окунулась снова в какие-то свои мысли, Сириус даже удивлен, что она хотя бы под ноги себе смотрит. Если честно, странно, что смотрит он — перед глазами от джина всё несколько размывалось, а ноги так и кричали о том, чтобы просто развалиться где-нибудь на земле и просто лежать, слишком уж расслаблено было тело. — А насчет того, что ты сказала в Хижине… — продолжает он, чтобы разбавить воцарившуюся в тоннеле мрачную тишину. — Знаешь, я очень удивлен, но мне приятно. Что ты переживаешь о моих друзьях тоже, хотя не обязана. — Ремус мне всегда нравился, — пожимает она плечами. — Если честно, он всегда казался мне самым адекватным из вашей компашки. Сириус усмехнулся. — Ты продолжаешь попытки заставить меня ревновать? — Может, самую малость, — отшучивается она. — Нет, ну правда. Во времена лютого раздражения по отношению к тебе, только к нему я и относилась нормально. Поэтому я не хочу, чтобы он теперь чувствовал себя лишним. Потому что это неправильно, это даже просто звучит дико. — Он не будет лишним, можешь не трепать себе нервы зря. Друзья слишком много для него значат. Выход — дыра, в которой виднелось темное небо, звезды на котором не были видны за плотными тучами — был уже совсем близко, поэтому она повернулась к проходу спиной, останавливаясь перед Сириусом. — Да, я понимаю, — вздыхает она. — Просто я много думаю об этом последнее время. Обо всем. О дружбе, отношениях. Что правильно и что неправильно. — И к какому выводу пока пришла? — Не знаю. Мысли путаются. Сириус обеспокоенно посмотрел на неё. Что с ней творится? Он надеялся, что с начала отношений ей станет легче. Ему станет легче. И ему стало, хотя он всё ещё не понимает, как это могло подействовать. Скорее импровизировал, когда добивался её. Кончиками пальцев он коснулся её виска, осторожно, словно она была хрупкой восковой фигурой, которая под жаром его кожи могла расплавиться. Она прикрыла глаза, точно так же, как закрыл он, когда она коснулась чувствительной области на его запястье в хижине. И губы её почему-то дрогнули. Так, словно она сейчас заплачет, и от этого внутри у него что-то неприятно кольнуло. Но, когда она снова открыла глаза, смотря на него снизу вверх, слёз у неё не было. Только опечаленный, задумчивый взгляд. Такой он видит её слишком редко, чтобы успеть привыкнуть. — Ты… Блэк, ты единственное, что у меня есть сейчас, — неожиданно произносит она. Не в первый раз они могли друг другу изливать душу, но обычно это всё говорится в более шуточной форме. — И поскольку это паршиво, я бы не хотела для тебя такой же участи. Чтобы я была единственным человеком для тебя. Знаю, звучит самонадеянно, ведь кто я вообще такая, чтобы им быть. Но всё-таки… — Я понимаю тебя. Правда. Но этого не случится. Не думаю, что мне в скором времени может грозить одиночество. Лекса неожиданно усмехнулась, отведя взгляд. Сириус нахмурился. — О да, ваш роман с Сохатым дает о себе знать, понимаю, — язвит она, и Сириус расплывается в улыбке. Вот это уже она. Это — привычная Белобрысая. — Ты много значишь для меня, — уверенно заявляет он, будто она передала ему по воздуху часть своей серьезности. — Но это не значит, что я стану забывать друзей. На самом деле, я бы хотел, чтобы они стали тебе так же важны, как и мне. Тогда никто из нас не будет одинок. Испуг в её глазах озадачил его. Что он сказал не так? Что снова сделал не так? — Не надо, — практически умоляет она. — Не говори так, я не хочу привязываться ещё и к ним. Потому что если однажды ты все-таки решишь просто уйти, я потеряю не только тебя, а ещё и целую твою компанию. Это жестоко. — Ты всё ещё переживаешь о том, что я брошу тебя? Белобрысая явно не хотела отвечать. Прикусила щеку, пряча взгляд в земле под их ногами, что в полумраке их люмосов казалась мертвенно черной. Через силу она всё же прошептала: — Да. Постоянно. — Мерлин, Лекса… — выдыхает он, закатывая глаза. Раздраженно качает головой. Разве он хоть раз за эти недели дал ей повод усомниться в нем? — Ладно, хорошо, я не собираюсь давать никаких обещаний, потому что никто не может знать будущего. Но с начала наших отношений я ни на одну девушку не засматривался. Серьезно, ни разу. По её взгляду он не мог понять, верит ли она. Слушает ли его, вслушивается ли в эти слова. Поэтому он продолжает, смотря ей прямо в глаза, глубоко, пристально. — Мне никто не нужен, потому что у меня есть ты. Ты — моя, и я постараюсь сделать всё, чтобы это таковым и оставалось. Уже привычным движением он касается пальцами её подбородка, вынуждая немного задрать голову, чтобы она не опустила взгляд. — Ты мне веришь? — Хочу верить. Этого ответа уже было более, чем достаточно. И в полумраке холодного тоннеля он припал к её губам, так жадно и требовательно, словно целовал её в первый раз. *** Всё шло относительно своим чередом. Весна вытеснила зиму, снег стал стремительно таять, а привязанность Сириуса к этой взбалмошной, непредсказуемой девчонке всё росла и росла. Нельзя отрицать, что в начале отношений он действительно тоже задумывался о том, что будет, если вдруг он не почувствует того, за чем все время гонится, и история снова повторится. Однако быстро стало понятно, что это совершенно иной случай. Возможно, дело в том, что отношения они скрывали, и это было чем-то новым, интригующим, пусть зачастую и раздражающим. Новые эмоции, новые краски в жизни. А возможно, в том, что она была не просто его девушкой, с которой можно пообниматься в уголках — она становилась самым настоящим другом, уверенно втискиваясь в уже привычную компанию «Мародеры плюс Эванс». С конспирацией всё стало относительно проще, потому что теперь шарахаться приходилось только слизеринцев и учеников, которые могут рассказать всё Снейпу. Когда же в поле зрения появлялась эта Трис, Лекса заметно напрягалась, воздух так и звенел её дискомфортом, но она перестала дергаться и пытаться сделать вид, что они с Сириусом рядом не потому что встречаются уже не первый месяц. Не первый месяц. Звучит дико и неправильно, словно это не о них. Не о нем. Сколько там длились его самые долгие отношения? Черт его знает. С Белобрысой всё как-то иначе. Она будто приклеивающим заклятьем закрепилась в его жизни, в его мыслях, какое-то настоящее перманентное звено, и он даже просто представить себя не мог с кем-то иным. Может, все дело в том, что её он добивался дольше, чем других? И было бы глупо после этого убегать к другой. Тревоги о том, что он действительно может рано или поздно охладеть, как это бывало со всеми другими, тоже грызли его голову, но он всегда старался отмахиваться от этих мыслей, заглушая их табаком, алкоголем или новым способом избавляться от стресса — запустить пальцы в её мягкие темные волосы и задумчиво перебирать эти пряди. — До экзаменов ещё несколько месяцев, не выноси себе мозг просто так, — говорит он, когда они идут по коридору. — Так нужно же всё делать заранее. — Заранее нужно готовиться, а не думать над шпорами. — Кто бы говорил. Уже всё утро на переменах Белобрысая размышляет о каких-нибудь надежных и креативных способах списать на экзаменах, которые пугающей угрозой нависли над всеми семикурсниками. Однако обмануть систему все равно не удастся. Возможно, именно эта мысль Лексу и влекла — сделать то, что ранее не удавалось никому. Если смотреть на ситуацию под таким углом, Сириус тоже хотел бы попытать удачу, но понимал: уж он-то точно справится на экзаменах своими силами. — Да тебе же это ни к чему вообще, — уверяет он, засунув руки в карманы мантии. — Как будто ты сама их не сдашь. Я бы с тобой не встречался, будь ты глупа. — Тише, — злобно шикает она, повернувшись против хода, чтобы оглядеть коридор. — Может, ещё на весь замок покричишь? — С радостью. — Ага, а потом вместе со мной в Азкабан. За компанию. Посидим за решеткой, поболтаем. С дементорами подружимся. — Ты слишком загоняешься, — с раздражением и усталостью выдыхает он. Вся эта беготня с тайнами уже в печенках у него сидит. — Посмотри, в коридоре — ни души. Можем делать, что хотим. Бланк только закатила глаза, упрямо покачав головой. Как вообще это её упрямство могло быть в равной мере притягательным и выбешивающим до жути? Решив, что ему это всё надоело, он требовательно потянул её за запястье к себе, второй рукой моментально обхватив её талию, чтобы не осталось возможности отстраниться. Уже такое отточенное движение. И всё равно каждый раз держать её в своих объятиях, вдыхать запах её волос, чувствовать её тело — сладостная, завораживающая пытка. — Дурак, пусти, — тут же запаниковала она, озираясь. — Здесь нет ни души, — повторяет он и, осторожно задрав ей голову, не думая впивается в губы — напористо, глубоко и собственнически. Сперва она засопротивлялась, но затем не выдержала нажима, неуверенно ответила, невесомо скользнув языком ему по нижней губе, отчего в животе завязался крепкий, почти болезненный узел. Дыши, дыши, — приказывал он то ли себе, то ли им обоим. Потому что воздух тут же словно испарился из легких, внутренности сжались, и приятная судорога разлилась волной по телу. Просто дышать. Требовательно изучать руками её слегка дрожащее тело, как в их самое первое столкновение губами — у её гостиной, в новогоднюю ночь. Почему даже спустя столько времени она продолжает делать это с ним? Ничего не предпринимая. Просто отвечая на поцелуй. Почему чувства не притупились? Почему это приятное, отзывающееся жаром внутри ощущение не угасает даже спустя столько времени? Отстранившись первым, он усмехнулся от того, какой затуманенный желанием взгляд у неё был, от того, как рвано и лихорадочно она дышала через слегка приоткрытый рот. Проведя рукой по её шее, периферическим зрением он что-то заметил за её спиной. Сначала не поверил, качнул головой. Пространство вдруг замерло, словно время замедлили заклинанием. И он рассматривал, просто рассматривал людей вдалеке, пока у него не вырвалось обреченное: — Твою мать. Лекса, будто только и ждала этого, моментально развернулась. Вдали, по коридору, что был перпендикулярен этому, шли трое слизеринок, которые что-то увлеченно обсуждали, бросая на них с Белобрысой изучающий взгляд. Белобрысая повернулась снова к нему, смотря на него как на предателя всего человечества. — Их там не было, когда я… — Какой же ты придурок, Блэк, — в отчаянии говорит она, источая бессильную злобу, и несильно толкает его ладонями в грудь. После этого поворачивается к уже давно отдалившимся слизеринкам, делает два шага в их сторону, но замирает в нерешительности. Не знает, что делать, куда податься, паника поглощает её полностью. А Сириус думает. Пытается понять, что им делать, что ему делать, чтобы исправить, загладить вину. А был ли он виноват вовсе? Какого черта он просто не может поцеловать девушку, в которую влюблен? Черт возьми. Думай, думай… — Дай Карту Мародеров, — внезапно говорит она, протягивая руку. Не просьба. Почти что приказ. — Зачем? — Найду Снейпа, пока до него не дошли слухи от других. — И что ты сделаешь? — прозвучало, как насмешка. Потому что правда — что вообще она может сделать? Что он может сделать? — Поговорю с ним. Расскажу правду. Лучше узнает от меня, чем от этих змей. — Черта с два. Ты представляешь, как он отреагирует? Я не пущу тебя к нему. — Сама найду, — раздраженно бросает она, стремительно обходя его, как какой-то столб. И это злило. Злило, что она не считается сейчас с его мнением. Злило, что она так ослеплена паникой, что не хочет даже послушать. Пальцы сами по себе крепко сцепились на её запястье, останавливая. Настолько крепко, что он бы не удивился, что причинил ей боль, но она даже не пискнула. Вместо этого она вытащила палочку. Серьезно. Эта дура серьезно с угрозой ткнула палочкой ему в грудь. — Лучше отпусти, — цедит она. Его удивило — нехреново так удивило, серьезно. Но чтобы испугаться? Она думает, он кто, маленький мальчик? Напротив, сделал ещё один шаг к ней, отчего расстояния между ними почти не остается. Он её не пустит к этому ублюдку. — Дай мне с ним поговорить, — смотря ей прямо в эти пылающие злобой глаза, говорит он. — Ещё чего! — срывается она и, сжав палочку, пихает его кулаком в грудь. Из-за этого из палочки брызнули жалкие искры, но им обоим плевать. — Он тебя не выносит, ты только всё испортишь. Ты уже всё испортил — все эти месяцы, что мы скрывались. — Я с самого начала говорил, что идея с конспирацией тупая. — Поздравляю, ты оказался прав! А теперь отпусти и уйди с дороги. Меньше всего на свете он хотел сейчас отпустить её запястье, чтобы она помчалась к этому уроду, унижаться и оправдываться, только чтобы он не выдал её секрет. Меньше всего на свете. Челюсть была стиснута так сильно, что ещё немного, и мышцы попросту заноют и окаменеют. Его собственный взгляд изучал её лицо, сосредоточенное, практически разъяренное. Он давно не видел её в таком состоянии. А мозг всё усиленно думал, практически со скоростью света перебирая всевозможные варианты действия и откладывая всё к чертям, потому что ничто не подходило. Хотелось просто выбить из Снейпа всю дурь, пригрозить, но где гарантия, что после этого он действительно сохранит её секрет? А где гарантия, что после этого наивного разговора сохранит? Гарантий вообще нет — ни одной. Шумно вздохнув, он скользнул рукой под мантию и достал из внутреннего кармана карту. Она мгновенно потянулась за ней, но он не дал схватить ее так просто. — Будь осторожна, — строго сказал он. И только дождавшись её серьезного кивка, позволил забрать и отпустил её руку. Если она считает, что разберется сама — пусть. Пускай разбирается, даже если ему сейчас хочется только врезать этому сальноволосому придурку. — Спасибо, — бросает она, тут же дрожащими руками разворачивая карту. Лишь бы этот ублюдок ничего ей не сделал. Он его убьет. Серьезно. Если Снейп её хоть пальцем тронет, если хоть слово ей не то скажет, Сириус не побоится испачкаться в крови. А Лекса уже мчалась по коридору, не смотря под ноги, смотря только на кусок пергамента в руках. И последнее, что он услышал в этом коридоре, прежде чем она совсем скрылась за поворотом: «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость».