Путь к Метрополису

      …К зеленовато-темно-серому куполу туч поднималась сложенная из черных плит цитадель. Казалось, плиты навалены в беспорядке, безо всякой системы. Но если приглядеться, становилось ясно, что уложены они вовсе не как попало. Когда-то неведомая сила сложила из них хитрый лабиринт, преграждающий путь к сердцевине комплекса. С тех пор прошли века; катаклизмы, которые перевернули лик всей земли, сдвинули плиты, нарушив прежнюю гармонию.       Над цитаделью пульсировал красный луч, уходящий выше, в самый зенит.       «Метрополис… – подумал Ганил. – Интересно, он так выглядит лишь во сне? Может, наяву там ничего нет, кроме пропахших пылью руин?» Он подошел к одной из плит, провел по ней ладонью. Плита была холодна, точно лед, даже еще холоднее – как вечность ожидания без надежды. В толще обсидиана проступали некие знаки; в какой-то момент Ганилу показалось даже, что он может их прочитать.       Здесь царила мертвая тишина; Ганил готов был поклясться, что гул от пульсаций луча он воспринимал вовсе не слухом. «Ясновидение? – подумал с тревогой юноша. – А впрочем, почему я волнуюсь, ведь это лишь сон… Только сон…»       Словно в ответ на его мысли, пульсация стала чаще. Сквозь мозг Ганила просыпались, подобно стальным холодным шарикам, мысли; эти мысли явно принадлежали не ему.       Чуждые понятия… чуждые образы, не имеющие аналогов среди того, что знал Ганил… Юноша почувствовал, как голова наливается болезненной тяжестью от бесплодных попыток представить непредставимое. «Нет, нет… Это просто сон, сон!..»       …Он парил где-то над землей, среди мутного марева, окруженный все теми же чернокаменными плитами, как будто застывшими в воздухе. Должно быть, когда-то они образовывали сложную правильную конструкцию, но непредставимой силы катаклизм сломал их, смешал и вновь сцементировал, запечатлев мгновение хаоса в вечности.       …Он снова парил – но на этот раз внизу была бескрайняя пустошь, кое-где поросшая чахлой травой. Над головой висел небосвод цвета стали. Ганил парил меж небом и землей, свободный и одинокий – и вдруг в какой-то момент взлетел над краем скалистого обрыва.       Море с шумом обрушивало волны на скалы – раз за разом, разбиваясь в белую пену и вновь бросаясь вперед. Так было во времена Древних, так было в эпоху становления первых человеческих царств; так будет и когда люди исчезнут, и некому будет вспомнить о том, что они когда-то были.       «Нортское королевство?.. – подумал Ганил. – Я никогда не был в Норте, знаю о тамошней жизни в основном из рассказов Скальдика. Получается… это его сны?»       …Что-то вновь сместилось – и вот уже Ганил не летел над берегом, а брел по нему вместе с группой людей, одетых в плащи из шкур. Впереди шел мужчина в панцире и шлеме с рогообразными украшениями, вооруженный двумя боевыми топорами; его сопровождали двое с мечами и щитами. Следом за ними двигалась группа женщин, кутавшихся в свои меховые плащи; вместе с ними двое юношей несли на импровизированных носилках укрытого шкурами человека.       – Эй! Стойте!.. – Мужчина в рогатом шлеме вскинул руку. – Мне кажется, или… Рагнетр, твои глаза получше моих…       – Тебе не кажется, ярл Водульф! – произнес один из сопровождавших его мечников. – Сюда кто-то скачет на лошади.       Возле самого горизонта виднелось темное движущееся пятно. Оно приближалось, и вскоре превратилось во всадника, скачущего во весь опор. Приблизившись к путникам, всадник сбавил скорость, перейдя на шаг.       – Хрисаф, это ты? – обратился Водульф к всаднику       – Это я, отец. – Хрисаф поднял забрало шлема. – Что с Хальмиром, жив?       – Молитвами Жизнедательницы, пока жив…       Спешившись с коня, Хрисаф подошел к человеку на носилках и, нагнувшись к нему, что-то негромко произнес. Человек на носилках (должно быть, это и был Хальмир) тихо застонал и открыл глаза; рука его дернулась, словно он хотел коснуться Хрисафа, убедиться в его реальности.       – Раны его серьезны? – обратился Хрисаф к одному из мечников – тому, которого звали Рагнетром.       – Да… Проклятые крестоносцы…       – Насколько я знаю, крестоносцы из принципа не используют пистолеты… Может быть, это какие-то бандиты, напялившие плащи с крестами и притворяющиеся воинами Церкви.       – Или хуже – бандиты, являющиеся воинами Церкви. Каково положение в столице, можем ли мы рассчитывать на убежище?       – Как бы тебе сказать… – Хрисаф на несколько секунд замолчал, подбирая слова. – Есть одно «но»… Король готов предоставить убежище мятежным ярлам, при условии, что они покаются в своих деяниях пред алтарем Голеана, отрекутся от былой веры и примут посвящение в сыновья Святой Западной Церкви.       Ганил уже понял, свидетелем чего он стал. Хоть Нортское королевство и считалось пребывающим под сенью Западной Церкви, многие в нем по-прежнему исповедовали веру предков, не очень-то и скрываясь. В прошлом Церковь искореняла язычество огнем и мечом, устраивая против старой веры крестовые походы. Со временем ордена крестоносцев окончательно обосновались в краю нортов, превратившись в банды, забывшие про былой кодекс рыцарской чести и не брезгавшие ни наемничеством, ни разбоем.       Одна такая банда как-то напала на форт, принадлежащий клану Водульфа, дяди Скальдика. В бою с бандитами-крестоносцами погиб отец Скальдика; тяжелое ранение получил дед Скальдика, Хальмир; сам форт был разграблен и сожжен. Уцелевшие члены клана (среди них был и юный Скальдик с матерью) во главе с Водульфом вынуждены были бежать к столице, под защиту короля.       Отчаяние завладело Ганилом. Ему захотелось крикнуть всем этим людям: «Не ходите туда! Вас схватят люди Инквизиции и предложат выбор: отречься от язычества и принять посвящение – и быть обезглавленными; либо быть сожжеными на костре, на медленном огне». Все именно так и произошло, по словам Скальдика; из клана Водульфа инквизиторы пощадили только детей. Все они были рассованы по приютам и в течение последующих лет умерли – кто от болезней, кто покончил с собой. Выжил один лишь Скальдик; он говорил, что силу жить ему давала жажда мести голеановским псам.       Тем временем Водульф призадумался.       – Значит, отречься… – проговорил он медленно. – От веры отцов и дедов… от единственного, что у нас осталось!.. Что ж… Скажи мне только… сам-то ты… отрекся?..       – По-другому нельзя было.       – Вот оно что… Видно, сильно мы прогневали богов, что они нас так карают. Я потерял брата; отец мой вот-вот уйдет к Небесному Источнику… А теперь и сына моего больше нет с нами!       – Отец!..       – Молчи, грязный самозванец! – Водульф рванул топор из-за пояса. – Ты мне не сын! Мой сын никогда бы так не сказал! Умри!       И он кинулся на Хрисафа, размахивая топором. Хрисаф отбил топор ударом меча и, в свою очередь, сам нанес Водульфу удар в лицо левой рукой с зажатым в ней баклером. Сплюнув кровь, Водульф вновь ринулся в бой, но подобравшийся сзади Рагнетр схватил его за шею. Водульф захрипел, выпучив глаза.       – Прости меня… – произнес Рагнетр сквозь зубы. – Лучше уж я стану убийцей ярла, чем мой ярл – сыноубийцей!..       В этот момент второй из спутников ярла подошел к Рагнетру и всадил ему в спину нож. Застонав, воин разжал руки; вырвавшийся от него ярл достал второй топор и накинулся на Хрисафа. Тот попытался отбить топор баклером, но неудачно; соскользнув, топор попал по руке. Вид хлынувшей крови распалил ярла, и он с размаху опустил топор на голову сына.       – Остановитесь!.. Остановитесь!..       Ярл, словно бы осознав, что наделал, застыл над истекающим кровью сыном; топоры выпали у него из рук. Неспешно, словно во сне, он повернулся к сородичам. Мужчина, до этого неподвижно лежавший на носилках, приподнялся; ветер трепал его седые волосы.       – Сын мой… – простонал он, – что ты… наделал… Моли Жизнедательницу… чтобы сын твой… выжил… и простил тебя…       – Это не мой сын, – промолвил Водульф, поднимая с земли топор. – Тот, в ком течет кровь клана, никогда не отрекся бы от веры предков. Ибо эта вера – все, что у нас теперь осталось…       – Вера… Неужели… ты думаешь… что эта вера… стоит… наших жизней?.. Признайся честно… что изменится?..       – Боги отвернутся от нас. Неисчислимые бедствия обрушатся…       – Боги… они от нас уже… отвернулись… Тебе мало… этих бедствий?.. Если один бог предает нас… что запрещает искать помощи… у другого?..       – Нет, отец! Я никогда не стану одним из этих фанатиков, цепляющихся за своего нарисованного божка! И пусть на меня обрушатся все несчастья мира – вере своей не изменю!       – И чем ты… лучше… этих самых фанатиков?.. Вспомни… Берольта Храброго… Когда боги отвернулись от него… в отчаянии он обратился… к богам-хранителям враждебного клана… И в итоге… он победил недругов… и прекратил многолетнюю распрю…       – Нет, отец! Их бог – лишь картинка! А мой Бог – во мне! В моей крови! Я слышу его песню!       Похоже, Водульф начинал превращаться в берсерка.       – Бооог! Поё-оот! Во мнееее! – Вскричав это, ярл с размаху опустил топор на лежащего на носилках отца. Все, как один, вскрикнули, увидев, что ярл окончательно обезумел. А тот, издав хриплый рык, кинулся на тех, кто стоял рядом…       «Это сон… Всего лишь сон…»       Ганил открыл глаза. В палатке, где он лежал, было темно; он слышал ровное дыхание Весланы – должно быть, ее сон был более спокоен.       Вдруг где-то снаружи раздался выстрел. Ганил стремглав выскочил из палатки. В нескольких шагах от него стоял Энцо, держащий в левой руке факел.       – Я не разбудил тебя? – Энцо, заметив юношу, повернулся к нему. – Если так, то извини!.. – Подняв правую руку, сжимающую пистолет, он выстрелил. Только теперь Ганил сумел в свете факела разглядеть ковыляющие по песку гротескные силуэты.       Гули. Пустынная нежить.       – Кажется, я подбил парочку! – Энцо улыбался, как ни в чем ни бывало.       – Неплохо было бы посмотреть, что у них внутри…       – Пустое дело, мой друг! Смертельно раненый гуль тут же рассыпается в пыль, которая возгоняется на воздухе. От них даже трупов не остается.       – Интересно, сохранилось ли в них хоть что-то… от того времени, когда они были… живы…       – Нет, ничего. Поверь, не тебе одному в голову приходила такая мысль. Впрочем… была у меня одна идея…       – Что за идея?       – Нет, друг мой, это слишком опасно… хотя… Может быть, мы и попробуем. Потом, когда доберемся до Черной Иглы…       Когда Ганил вернулся в палатку, Веслана уже не спала.       – Что случилось? – спросила она.       – Гули. Энцо прогнал их выстрелами. Спи, все нормально.       – Ганил… Спросить тебя можно?       – Да… – В душе Ганила вздрогнуло, словно в предвестье чего-то неприятного.       – А кто такой Марри?       Ох, не зря екало сердечко…       – Марри? Да так, мальчишка один из приюта. Его уже и в живых-то нет… – Юноша зевнул, силясь подавить внутреннюю дрожь. – Давай спать…       Веслана заснула быстро, а вот к Ганилу сон не шел. Эта девчонка, сама того не ведая, наткнулась на один из самых неприятных секретов, похороненых в памяти Ганила. «Может быть, – думал про себя юноша, – если бы я тогда сказал, что не видел Марри, он остался бы жив?..»