Путь к Метрополису

      …Мальчик дошел до той грани, за которой страх и отчаяние переходят в апатию. Он не видел, как погибла его мать, не знал, что случилось со старым Ммабото – хотя у него не было сомнений относительно их судьбы. Но он видел, как равнинник с разрисованным цветной глиной лицом подошел к стоявшему на коленях со связанными за спиной руками Нндале.       – Твое имя! Назови! – произнес он хриплым голосом, и когда Нндала назвал себя – кремневым ножом перерезал знахарю горло.       Имя – не просто имя, это часть души; так считают южане. Согласно обычаю равнинников, прежде чем убить пленного, следует узнать его имя. Этим именем затем нарекается новорожденный ребенок; считается, что дух убитого воплощается в нем. Ибо убийство – что у равнинных, что у лесных – есть действие, противоречащее порядку мироздания, и потому совершивший убийство обязан хотя бы как-то исправить принесенный вред. Смерть за смерть, жизнь за жизнь… Имя за имя.       У мальчика не было имени. Он должен был получить его во время обряда инициации, когда ему исполнится одиннадцать лет. В будущем году он как раз должен был пройти обряд – должен был…       Мальчик поднял взгляд на стоявших в отдалении равнинников. Среди них было немало женщин; почти все они носили вдетые в уши и губы деревянные украшения. У той, что стояла ближе всех к мальчику, в губу была вставлена втулка-диск размером с блюдо, да еще и в ушах болтались втулки немногим меньшего размера. Выглядела она довольно уродливо; в свое время Нндала объяснил мальчику, что таким образом равнинники пытались обезопасить своих жен и дочерей от работорговцев.       «Я не успел получить имя, – подумал мальчик. – Если бы не это, я бы мог снова родиться сыном этой женщины. Все, что я могу… что я могу…»       – Имя?! – услышал он голос равнинника прямо у себя над ухом. – Называй имя!       – Б… Бамара…       «Пусть этот парень родится вновь; он заслужил это, добрый Унгулабалама… А я… я…» Закрыв глаза, мальчик ждал смертельного удара. Но удара не последовало.       – Нгояма! – раздались крики. – Нгояма идет!       Открыв глаза, мальчик увидел, что равнинник, выпрямившись, смотрит куда-то в сторону. Люди в панике разбегались от прыгающего среди хижин человекоподобного существа. Вместо правой ноги у существа была культя, из которой торчала искривленная палка; сгибая и распрямляя ее, существо могло подпрыгивать высоко в воздух. Пальцы на руках и на левой ноге превратились в острые когти. Страшная догадка пронзила мальчика: неужели окончательно превратившийся в гуля Бамара пришел за тем, кто был с ним до самого конца?..       После очередного прыжка гуль оказался в нескольких шагах от мальчика и стоящего рядом с ним равнинника. С ножом равнинник двинулся к гулю, но тот завертелся на своей торчащей из культи палке, словно волчок, и почти мгновенно проскользнул мимо человека. Издав вопль, равнинник упал, выпустив нож и зажимая ладонями раны в боку.       Тем временем гуль уже стоял над мальчиком. Протянув когтистую лапу (когти выглядели состоящими не из рога, как ногти человека, а из плотного материала, напоминающего кость), гуль схватился за связывавшие руки мальчика веревки… и перерезал их. Теперь мальчик был свободен.       Времени на раздумье не было. На помощь раненому соплеменнику уже спешили равнинники-воины, вооруженные копьями и метательными дротиками. Гуль прыгнул им навстречу, в то время, как мальчик бросился бежать в противоположную сторону – к лесу…       – …Моя блуждать в джунгля… утра моя подобрать сборщики смола… Оне моя доставить в поселка равнинников… не та, другая… Эта племя воевать с та, что… разрушить мой деревня… – Бамаре становилось все труднее говорить, однако он продолжал свой рассказ. Краем глаза Ганил заметил Веслану, заглядывающую в палатку. Он покосился в ее сторону, но ничего не сказал.       – …Как тебя зовут?       У ложа, на котором лежал мальчик, стояла высокая девушка. Она явно принадлежала к равнинникам, однако ее лицо не было изуродовано вставленными в губы и уши втулками. Из окна хижины с улицы доносились голоса ребятни.       – Меня?.. Б… Бамара…       – Странное имя… Ладно. Меня зовут Н`Чалла; я старейшина этой деревни. Так вот, твою деревню разрушили йоремба, наши старые недруги. Мы – племя акасайи; когда-то между нашими племенами постоянно шла вражда, корни которой давно забыли даже самые старые из нас. Со временем вражда пошла на убыль; но с некоторых пор… в селениях йоремба появилась странная болезнь.       – Что за болезнь?.. – Мальчик уже догадывался, что ответит ему девушка.       – Что-то вроде проклятия. На их коже появлялись серые наросты; со временем они разрастались, уродуя тело и искривляя конечности. Несчастные сходили с ума, переставали узнавать близких… и в конце концов умирали. Многие йоремба обвинили в этой болезни акасайи. Тот, Кто Летает На Огнедышащей Лодке, считает, что это проклятье как-то связано с неким затерянным городом.       – Тот, кто летает? – Мальчик вспомнил летающий объект, который он увидел тогда с башни.       – Он прилетел с Севера, изучать наши края.       …На следующий день в деревню акасайи прибыл весьма необычный гость.       Над лесом парил огромный рыжий «пузырь». Под «пузырем» на тросах висела конструкция из металла, дерева и стекла. Центром этой конструкции была гондола шарообразной формы, с круглыми окнами-иллюминаторами; от гондолы отходили, наподобие лучей звезды, три металлические ажурные фермы. Две фермы заканчивались какими-то непонятными мальчику устройствами с неспешно вращающимися лопастями, обтянутыми тканью; третья же несла на себе металлические цилиндры, от которых к гондоле шла трубка. Над гондолой стояла горелка, время от времени исторгавшая пламя; нагретый горелкой воздух наполнял «пузырь» и тот поднимал всю конструкцию ввысь.       Смотреть на посадку диковинной машины сбежалась почти вся деревня. В гондоле открылась круглая дверца, и оттуда вышел мужчина.       Людей, подобных этому, мальчик никогда еще ни разу не видел. Кожа – необычайно светлая, словно у детеныша обезьяны. Темные с проседью волосы росли не только на голове, но и на верхней губе, и на щеках. В зубах северянин держал странный предмет, похожий на миниатюрную дубинку; толстый конец «дубинки» имел широкое отверстие, из которого шел дым. Время от времени путешественник вынимал «дубинку» изо рта и выдыхал клубы резко пахнущего дыма.       Н`Чалла вышла навстречу пришельцу.       – Я и мое племя, – произнесла она, – приветствуем странника, что летает на огнедышащей лодке…       И она прижала правую руку к сердцу в знак приветствия. Стоявшие рядом мужчины акасайи повторили ее жест.       – Спасибо, – произнес Тот, Кто Летает В Огнедышащей Лодке. – Я тронут… Но у меня будет просьба: впредь называйте меня… покороче. Зовите меня Горбайерс…       Солнце уже показалось из-за горизонта; от торчащих из песка монолитов легли длинные тени. Возле одного из них Ганил разглядел движение. Там столпилась группа гулей; прильнув к черной громадине, они переступали с места на место, увязая в песке. Возможно, это какой-то ритуал, очевидный только для полуживых? Не все тайны предназначены для человека…       Кто-то подошел сзади.       – Веслана, ты? – Ганил даже не обернулся.       – Что ж нам делать-то?.. – Веслана положила руку юноше на плечо.       – Мардуф с Энцо еще ничего не решили?       – Нет. Мардуф требует вернуться; Энцо настаивает на продолжении пути.       – Я не про это. Что делать с Бамарой?       – Они предлагают его с собой взять. Если он умрет…       – А если не умрет? Если превратится в гуля?       – Тогда его убить придется.       – А что сам Бамара? Он еще жив?       – Вроде жив… Он в забытье впал; рассказ его утомил… Слушай, а ты как думаешь, может быть так, что он в том затерянном городе проклятье подхватил, и оно все это время в нем сидело?       – Может быть… Веслана… – Ганил облизнул пересохшие губы. – Мне давно следовало в этом признаться…       Вдруг Веслана резко обернулась к лагерю. Предчувствуя нечто трагическое, Ганил обернулся следом за ней.       У палатки Бамары стоял Энцо. Ганилу вдруг стало страшно: на какой-то момент ему показалось, что их предводитель вдруг постарел на на много лет.       – Что случилось?.. – спросил юноша шепотом. – Неужели?..       – Боюсь, что да. Дыхание не заметно, сердцебиение не прощупывается. Будь это при иных, более… привычных, что ли, обстоятельствах – я бы не колебался.       Нет, он не постарел, конечно. Это были просто шутки утреннего освещения… плюс отросшая борода… плюс взгляд, скорбно-серьезный, какого Ганил до этого не видел.       – Ты говоришь – обстоятельства иные?.. – произнесла Веслана. – Это как понимать – у него может быть… ну-у, шанс?       – Смотря, о чем ты. Может, он просто заснул… чтобы проснуться уже не человеком.       – Значит, умер… – Мардуф подошел к Ганилу сзади. – Давайте закопаем его… под одним из этих монолитов. Неплохой будет памятник…       – В свое время, – продолжал свою речь Энцо, словно бы не замечая Мардуфа, – Скальдик рассказывал о нортских похоронах. Жаль, сам он такого не удостоился… Предлагаю сделать нечто подобное сейчас. К сожалению, у нас нет ни лодки, в которую можно положить покойника, и затем поджечь; ни моря, по которому можно пустить горящую лодку плыть до самого Вархалланга… Зато… зато у нас есть пустыня. И есть «пугачи»…       …Теперь их оставалось четверо.       Их караван уходил в глубь пустыни – прочь от места прощания еще с одним своим товарищем. Одинокая палатка стояла на верху бархана; по обе стороны от нее трещали и брызгались искрами два «пугача». Словно караул у тела усопшего; вот только этот «караул», по замыслу Энцо, должен был вовсе не прогонять незваных гостей – совсем наоборот…       – Слышите? – произнес Мардуф.       Откуда-то доносился низкий гул, становящийся все громче. Казалось, он идет из-под земли. Почуявшие неладное верблюды беспокойно переступали на месте.       – Поспешим! – Энцо взмахнул рукой. – Если мы не отойдем подальше, это может напасть на нас!       – Глядите! – Веслана показывала назад, туда, где на бархане стояла палатка с телом Бамары…       …Точнее, должна была стоять. Теперь палатки не было – как и самого бархана. Словно где-то под пустыней разверзлась бездна, и песок утекал в нее, образуя растущую воронку. Гул становился все громче, переходя в рев.       Вдруг из воронки вырвалось длинное цилиндрическое тело, увенчанное безглазой головой, напоминающей уродливый бутон. «Бутон» раскрылся на пять лепестков, превратившись в чудовищное подобие цветка, усаженного изнутри колышущимися рядами зубов. В сердцевине этого «цветка» пульсировали, сокращаясь и разжимаясь, мускулистые кольца – возможно, то был рот невероятной твари? Тварь издала пронзительный рев, переходящий в визг – и вдруг, резко оборвав крик, сложила «лепестки» и с размаху вонзила голову в песок.       Путники с изумлением, смешанным со страхом, смотрели, как неведомое чудовище зарывается в грунт, выбрасывая буквально фонтаны из песка.       – Вот оно – Дитя Пустыни! – промолвил Энцо.