Путь к Метрополису

      Сквозь туи было видно увитую виноградом беседку. Еще когда Ганил вошел в ворота особняка Горбайерсов, он заметил, что в той беседке кто-то сидит.       – …Он преданный слуга, – рассказывал тем временем Эдвиан, – что служит не за страх, а за совесть! Я не очень-то верю во всякие мистические штучки, но когда отец ушел в очередную экспедицию, оказавшуюся для него последней, Бамара сильно переживал за него. Однажды я, проснувшись среди ночи, увидел, что он сидит на кухне и плачет. По его словам, он беспокоился за хозяина и боялся, не случилось ли с ним беды. Я попытался успокоить его как мог; однако, честно говоря, его тревога передалась и мне. Ну, а вскоре до нас дошли печальные вести…       Ганил снова перевел взор на частокол туевых деревьев. Некто, сидевший в беседке, уже встал и направлялся к ним – точнее говоря, направлялась, ибо это была девушка.       На ней была накидка из темно-зеленого сукна, с капюшоном, отороченным мехом. В руке девушка держала небольшой переплетенный в кожу томик.       – Ах, Эдвиан, ты вернулся!       – Да, Памелла, я вернулся, и не один, как видишь! Это Энцо, искатель приключений и друг отца – помнишь, я говорил тебе о нем? – а это его друзья и спутники, Ганил, Скальдик и Веслана. Познакомьтесь, друзья – моя кузина, Памелла. А теперь пройдемте, пожалуйста, в дом.       Внутри дом Горбайерсов оказался почти таким же, как и снаружи – уютный, но в то же время… мрачный, какой-то особой, теплой мрачнотой. Как комфортабельные апартаменты в осажденной врагом крепости…       В особняке Ганил и его товарищи переделали кучу неотложных дел. Прежде всего, Ганил принял теплую ванну – последний раз до этого он принимал ванну еще в Арконцце, перед маскарадом Судного Дня, у тогда еще живого профессора Чикконды. С обносками, которые для него собрали на борту «Морского орла», он без сожаления расстался; взамен Эдвиан дал ему свой старый костюм. Костюм был великоват, но Эдвиан объяснил, что это временно, и что завтра утром он договорится с портным.       После того, как Ганил и его товарищи искупались и переоделись в чистую одежду, их ждал сытный ужин: густой суп и жареное мясо с овощами. Это было очень кстати: пообедать как следует Ганилу так и не удалось, а его завтрак в конечном итоге оказался на брюках Эдвиана. Сытый, чистый, переодевшийся в свежее, Ганил отправился в гостиную, где у разожженого камина уже собрались его товарищи.       Здесь было светло, под потолком ярко горела люстра. (Эдвиан уже объяснял Ганилу, что в светильниках на люстре горит не обычное масло, а какая-то вытяжка из древесины; Ганил, конечно же, половину из его объяснений не понял, но люстра действительно горела ярко – под ней можно было, не напрягаясь, читать книгу.) На стене висели трофеи, привезенные Горбайерсом из экспедиций: два копья, деревянная маска для отпугивания злых духов и голова льва, убитого профессором на Дальнем Юге.       Вся компания, включая Энцо, расположилась на диване. Напротив них, поставив кресла полукругом, сидели Эдвиан и две молодые девушки. Одну из них, Памеллу, Ганил уже знал; вторая девушка, по имени Эймелин, была сестрой Памеллы.       – Итак, – начал Эдвиан, – мы жаждем услышать ваши истории о событиях в королевстве Талласия, коим вы были свидетелями.       – А это правда, – Памелла привстала в кресле, – что мисс… – тут она на миг запнулась, припоминая имя, – мисс Веслана лично встречалась с Его Величеством Монте Первым?       – Ну… было дело, встречалась.       – И какой он из себя? – вмешалась в разговор Эймелин.       – Так… не очень. Невысокий, лысоватый… половины зубов нет.       – Ах, да как же можно так говорить, – воскликнула Памелла, приложив ладонь к лицу, – о коронованной особе?!       – Ну, у него действительно зубов не хватает!..       – Оставим эту рискованную тему, – взмахнул ладонью Эдвиан. – Мне больше интересно, как вообще девушка незнатного происхождения, к тому же чужеземка, едва не стала фрейлиной. Все-таки отбор претенденток там должен быть очень строгий; необходимо безупречное происхождение, доскональные знания всех придворных правил…       – Там была занятная история… – Энцо ухмыльнулся. – Веслану спасли из людской свалки ополченцы, сторонники Монте. После того, как ополчение присоединилось к армии принца, командующий им сеньор Ланедо удостоился личной аудиенции. Принц пообещал выполнить любую его просьбу; и тогда Ланедо попросил принца позаботиться о судьбе его дочери…       – Дочери? – Эймелин удивленно подняла брови.       – Он сказал, что я его дочь, – вмешалась Веслана. – Хороший он человек; если бы не мои друзья, я бы, наверное, с ним осталась…       – То, что случилось с вами, – произнесла Памелла, – это… это просто удивительно! Я просто обязана записать ваш рассказ… Вы знаете, я мечтаю стать литератором, и…       – Так вот, – продолжал повествование Энцо, – вскоре после того, как Веслана была представлена ко двору принца, пошли слухи, будто предводитель бунтовщиков Эврола низложен и казнен собственными соратниками, разочаровавшимися в нем. Воины Монте под командованием сеньора Ланедо рванули в наступление и захватили центр города, вместе с королевским дворцом и собором святого Маркоза. Это был первый серьезный успех сторонников принца… Сам Монте после этого отдал приказ о своей коронации; Ланедо же, получивший в том бою серьезные ранения, был произведен в маршалы королевства. Коронация состоялась; кардинал Манезинья возложил на Монте королевскую корону…       – Манезинья? Это не тот, которого недавно избрали папой?       – Что?! Этого мерзавца избрали папой?       Все, включая Веслану, уставились на вскочившего со своего места Ганила.       – Юноша… – с укоризной в голосе произнес Эдвиан.       Ганил сжал кулаки.       – Черт подери! – простонал он; при этих словах Эймелин в испуге закрыта рот рукой. – Этот прохвост… эта тварь, погубившая моего… друга. И самое дерьмовое – мы сами в чем-то помогли ему взойти!..       – Юноша! – Эдвиан повысил голос. – Нельзя употреблять такие выражения в присутствии леди!       – Постойте! – Памелла подняла руку. – Что он имел в виду, когда сказал, что вы помогли взойти Манезинье?       – О-о, это действительно интересная история, – протянул Энцо, – о которой точно не напишут в хрониках! Так вышло, что в Академии Кошкоглазых Ганил подружился с неким Эствано, отпрыском знатного, но обедневшего гестинамского рода. Позднее Эствано выгнали из Академии за пьянство и неподобающее поведение; одержимый обидой, он примкнул к будущему предводителю повстанцев, Джулио Эвроле. И вот, спустя где-то неделю после начала мятежа, он прислал к Ганилу мальчишку-бродягу с письмом о просьбе встретиться на берегу Большого городского канала…       В этот раз Эствано было не узнать. На лице его стояло кислое выражение. Он постоянно щурился, пытаясь скрыть опухшие от слез веки.       – Послушай… – произнес он, понурясь. – Я… просто не знаю, что мне делать. Когда-то все было так просто… Я знал, что мне следует делать, и я делал это. Если я не знал, что делать – я всегда мог спросить друга или наставника… А теперь… Из друзей остался только ты…       – Спасибо… – Ганил горько улыбнулся. – А твои новые наставники? Эврола и прочие?       – Ай… – Эствано махнул рукой. – Болбочут без устали: «Сражайся за свет, святой воин; в небесной кузне вам уже выкованы священные венцы!» Все знают, что за венцы носят святые: снаружи золото, а внутри ржавые иглы.       – Тебе не хочется стать святым?       – Ты не так понял! Если надо – я готов сразиться с врагами веры и принять священный венец… как сражались мои предки во имя короля и святого Голеана! Но сражаться во имя «святого» Эвролы… мьердо, такое мьердо! Эврола уже прямо говорит, что Голеан должен быть забыт; что, может быть, этого человека и не было никогда! В то время как Джулио – здесь, с нами.       – Ну да, он с вами – так в чем же дело?       – В нем самом! Он казался воплощением Слова Господня; а на поверку оказался… любителем девочек-девственниц! Мьердо!.. Прости… тут такая вонь!..       Они стояли на берегу городского канала. Когда-то, давным-давно – примерно месяц назад – вода в нем была кристально чистой; теперь же это был, по сути, мутный суп из помоев, отбросов, мочи с фекалиями и трупов животных (и не только животных). Прямо мимо Ганила и Эствано проплывал вздувшийся труп то ли кошки, то ли собаки – уже и не поймешь.       – Давай уйдем, – предложил Ганил, – туда, где дышится легче.       – Нет, здесь, по крайней мере, нас вряд ли кто-то будет подслушивать. Так вот, я искал встречи с тобой не для того, чтобы жаловаться на свою жизнь. Дело в том, что… кажется, я знаю, где твоя подруга.       – Где?! – Ганил схватил собеседника за плечи. – Почему ты не начал с этого?       – О… отпусти… больно же… Да, я спрашивал всех, кого только мог спросить… В конце концов, мне попался один торгаш. Абсолютно безнравственный тип; «и нашим, и вашим», как говорится. Но от него можно узнать немало интересного о делах в лагере принца. Так вот, по словам торговца, при дворе принца Монте появилась девушка… Если верить торговцу, зовут ее Мэрселлин, и она приходится приемной дочерью некоему Ланедо, обедневшему дворянину и ярому стороннику Монте. Торговец видел ее один раз; судя по его описанию, эта Мэрселлин – вылитая твоя подруга.       – Не может этого быть… Зачем Веслане выдавать себя за другого человека?       – А что ей еще остается делать? Прямо признаться, кто она и откуда, чтобы ее забрала Инквизиция – не к ночи она будь помянута?.. Знаешь, если это действительно твоя подруга – возможно, вам лучше оставить ее…       – Что ты такое говоришь?!.       – Сам посуди: что ее ждет теперь? Сытая жизнь в неге и роскоши, почет и уважение… Разве твой спутник – как его там, Энцо? – сможет ей это дать?       – Насколько я ее знаю – вряд ли бы ее это прельстило. Думаю, нам надо кое с кем посоветоваться.       – С Энцо?       – С ним… и с его спутником. Но я тебя предупреждаю сразу – не пытайся вести с ними богословские диспуты…       Внимательно выслушав Эствано, Энцо задумался.       – Если я правильно тебя понял, – неспешным тоном произнес он, – Эвролу больше не считают святым?       – Нет, не считают.       – Что в таком случае мешает вам его свергнуть? – Энцо сказал это настолько обыденным тоном, что Эствано даже растерялся.       – Свергнуть? Да что ты такое говоришь… Ах, простите!..       – Ничего!.. Сам посуди: Эвролу считали святым, и на этом основании он получил власть над Божьим воинством. Теперь Эврола больше не святой, но все еще глава Божьего воинства. На каком основании, спрашивается? Что мешает его низложить и отдать власть над Божьим воинством кому-нибудь другому, более достойному?       – Кому именно? Хоть Джулио и грешник, другие ничуть не лучше его.       – А ты? Почему бы тебе не стать предводителем Божьего воинства? Только подумай: потомок гестинамских грандов, о чьих подвигах менестрели поют баллады уже не одно столетие, берет на себя командование повстанцами!       – Нет. – Голос Эствано был тверд и решителен. – Я не стану предводителем бунтовщиков. Только этого еще не хватало!..       – А на то, чтобы примкнуть к бунтовщикам, тебя хватало? – Авантюрист глядел на гестинамца с усмешкой, однако эта усмешка не была доброй.       – Что ты понимаешь!.. – В голосе Эствано послышалась дрожь отчаяния. – Пойми: в трудную минуту, когда мир вокруг погрузился в тьму несправедливости, я вдруг увидел впереди яркий свет. Свет этот звал меня в дивные края, где навеки позабыта несправедливость, где законы Господа – не пустые слова, где испокон царят благодать и процветание… Этот свет светит мне и сегодня; вот только дорога, по которой я к нему иду, лежит через смрадные пустоши, исполненные скверны! Мне говорят: «Терпи; стисни зубы и иди вперед! Без мытарств ты не узреешь страну божественной благодати!» Я терплю; но и у моего терпения есть предел!.. Кто знает, может, и нет никакой… Господи… что я… – Он замолчал, опустив голову.       Наступила тишина. Энцо смотрел на Эствано с любопытством и жалостью.       – Ну что же, – произнес он, – если я скажу тебе, что ты никогда не дойдешь до этих дивных краев – сможешь ли ты это принять? А знаешь, почему ты никогда до них не дойдешь? Их нет! Свет, что ведет тебя, горит только в твоей башке! Ты сам придумал свою обетованную землю, сам поверил в нее и идешь теперь к ней – точно мотылек на огонь! Вот только твой огонь зажег ты сам…       Эствано не ответил, только сжал губы.       – Так вот, – продолжал Энцо, – ты хотел знать, что вам делать… Если у вас нет никого, кто был бы достоин возглавить повстанцев – выдумайте такого человека!       – Не понял… Как может вымышленный человек возглавить настоящих людей?..       – Как обычно, – подал голос сидевший в стороне Скальдик. – Именно так всегда и бывало: одни сочиняли нравоучительную историю про то, как некий отшельник поразил всех своей праведностью; другие рассказывали ее, пока сами не начинали верить; третьи устраивали культ очередного святого, попутно фабрикуя все, что полагается – реликвии, мощи, подробное житие…       – Что ты такое говоришь?! – вскинулся на него Эствано.       – Тихо, тихо, тихо! – Энцо встал. – Скальдик, не надо вмешиваться. Так вот, правду, кроме нас, будут знать только несколько «серафимов» и «керубимов», из числа тех, с которыми мы сможем договориться. Остальным будет объявлено, что некий святой старец обличил Эвролу в отступлении от пути праведного и службе тлетворным силам. Как думаешь, много людей пойдет защищать низложенного пророка?       – Но это… это обман!..       – Цель, как говорится, оправдывает… Так да или нет?       – Мне надо подумать…       Однако Ганил не сомневался – его друг уже принял решение.