Путь к Метрополису

      Из ложной скромности Эврола отказался сделать своей резиденцией бывший королевский дворец. Вместо этого он поселился в доме, некогда принадлежавшем знатному дельцу, о котором ходили весьма темные слухи. Новоявленный святой велел называть этот дом не иначе, как «пещерой». Здесь он предавался «спасению души и тела», проще говоря – выпивке и оргиям с малолетними проститутками, которых доставляли ему доверенные лица из числа «малахимов».       – О, Светлый! – На пороге одной из комнат «пещеры» появилась служанка Эвролы, держащая в руках его халат. – «Керубимы» хотят узреть святость!       Эврола имел привычку разгуливать по «пещере» в чем мать родила; он объяснял это стремлением избавиться от неестественности и через то сильнее приблизиться к Богу.       – Пошла вон! – Эврола пустил в служанку кувшин с вином; та едва увернулась, и кувшин улетел в коридор, с грохотом разбившись. – И передай им, что я их видеть не хочу!       Раздались шаги, и в комнату вошли «серафим» и двое «керубимов» в сопровождении нескольких «бен-элохимов». «Серафим» шел впереди; лицо его было открыто.       – Ортино? – Надевая халат, Эврола повернулся лицом к «серафиму». – Что тебе здесь надо? Я ясно сказал, что не желаю никого видеть!       – Светлый, – Ортино склонил голову набок, – люди просят развеять сомнения! Многие считают, что Светлый Эврола лишился святости и, ослепленный наваждениями, предался порокам. Может ли Светлый доказать, что это не так?       – Вот тебе доказательство! – Размахнувшись, Эврола влепил Ортино смачную оплеуху. – Убирайтесь вон, или я обрушу на ваши головы гнев Господень!       Однако незваные гости не спешили никуда уходить.       – Сердце мое наполняется скорбью от слов Светлого! – продолжал свою речь Ортино, держась за скулу. – Мне хотелось бы верить Светлому Эвроле; но слишком много людей считают, что он больше не свят… а может быть, и не был никогда святым!..       – Так пусть «малахимы» расправятся со всеми, кто так считает!.. Нет! Нет… Пусть они расправятся со ВСЕМИ! Пусть вся Арконцца, это гнездилище грехов и порока, станет руинами, заваленными дымящимся человечьим мясом! А потом я сам, один, выйду навстречу папистской сволочи и воскликну: «Пусть на этот погрязший в зловонии мир обрушится огонь!» И Господь затопит огнем и папистов, и восточных схизматов, и южан-отступников, и еретиков-аквиланцев! Всех! Всех! Всех! Пусть прольются океаны крови, пусть целые города и страны рухнут в пылающую бездну ада! И пусть диаволы со своим королем Бахамейтом торжествуют, пожирая души грешные! Горите, горите, горите в аду!!       Снова раздались шаги. В комнату вошел согбенный старец в черной рясе с капюшоном. Из-под капюшона свисала длинная, чуть ли не до пола, белая борода.       – Вы все слышали, братья… – произнес он тихо. – Устами этого человека явно говорит диавол.       – Да кто ты, черт тебя побери, такой?!       – Меня зовут Маргафоцио. Месяц назад я удалился от мира, дабы в уединенной хижине испытать мой дух и мою грешную плоть. День за днем проводил я в молитвах, не смыкая глаз, питаясь лишь Божьей пищей. И было мне видение: муж, мощен телом, а ликом сходен со Светлым Эвролой, стоит по колено в крови; а вокруг стоят люди, кто по пояс в крови, кто по шею – и все они склоняются пред тем мужем.       – Что ты хочешь сказать, старик? Что люди склонятся предо мной? Господь открыл мне это уже давно!       – А голова мужа сего была венчана короной, видом напоминавшей два рога, подобных демоническим… И видел я, что заключена в той короне душа, черная, как ночь, и грязная, словно городская клоака…       – Да что несет этот безумец?! Ортино, ты что, будешь водить сюда всех юродивых и прокаженных безумцев, каких найдешь, чтобы они обвиняли меня черт знает в чем?! Гнев Господа да падет на головы сих нечестивцев!! Ай!.. что это?..       От халата, что был на Эвроле, поднимался дым. Завопив, опозоренный святой сорвал с себя тлеющую одежду, принялся топтать ее ногами, затем схватил со стола первый попавшийся кувшинчик и вылил на халат его содержимое. Халат тотчас же вспыхнул; Джулио с расширенными в ужасе глазами шарахнулся в сторону.       – Как говорится, – развел руками Маргафоцио, – на шельме и одежда горит…       Двое «бен-элохимов», подобрав свои рясы, принялись раскидывать горящие тряпки, в которые превратился халат Эвролы, и методично их затаптывать. Подойдя к сидящему на четвереньках Эвроле, Ортино пнул его ногой.       – Подонок… – процедил он. – Что нам теперь делать – предать тебя в руки папистов, в надежде, что они нас помилуют?       – Не стоит спешить, Светлый брат! – вновь заговорил старец. – Возможно, он сам не понимает, что творит, ибо одержим. Мне ведомы способы изгнания демонов; пусть брат Ортино дозволит мне их испробовать! Отведите этого несчастного в тюремное подземелье!..       – Но как вам удалось поджечь его халат? – задала вопрос Памелла. – Неужели это и впрямь было какое-то чудо?       – Нет, просто знание химии, – ответил Энцо. – Некоторые ингредиенты способны при соединении разогреваться, вплоть до воспламенения. Один из ингредиентов я завернул в кусочек войлока, а другой – жидкий – нанес на войлок сверху; и все это завернул в вощеную бумагу. Собственно говоря, все! Служанка Эвролы была мной подкуплена; именно она подбросила в карман халата предводителя Божьего воинства воспламеняющиеся «пилюли»…       В этот момент Галил почувствовал, что знает… нет, даже не ответ, а лишь часть ответа на вопрос, который ему еще предстояло задать (возможно, он уже его задавал, но потом забыл). Может быть, если он поразмыслит над всем этим – он сумеет найти и ответ, и вопрос…       – Как это ужасно! – воскликнула Эймелин, закрыв лицо ладонями. – Фанатики… насильники… жестокие расправы… И ведь это происходило не когда-то давно, во времена Анториса – это происходит сейчас, в наши дни! – При этих словах Энцо ухмыльнулся как-то по-особому, словно человек, знающий некую неприглядную истину.       Ганил слегка поморщился – нить его мысли оказалась прервана.       – Таковы они, паписты! – развел руками Эдвиан. – Лицемерие – вторая их натура! Они могут грабить, убивать, насиловать – но при этом убеждены, что действуют во благо Божье. И упаси вас святой Голеан пытаться их переубедить – они будут оскорблять вас, полезут в драку; а потом всем будут рассказывать, что они сумели одержать верх в споре с вами. Так что – слава королю Хенри, избавившему нас от этой заразы! Папизм был цепями, сковавшими нашего орла; а когда цепи упали – орел смог расправить крылья и взмыть в небо! Говорят, что наша эпоха непроста и темна; с континента нам сообщают о новых мятежах, катастрофах, эпидемиях. В Люцерии идет восстание «молотобойцев»; в Талласии совсем недавно подавили религиозный мятеж Эвролы; про северо-восточные земли я и не говорю – там постоянно идут войны и эпидемии. С востока Старой Земле грозит хан Тугум, с юга – воины падишаха; и хоть лучшие дни для них тоже давно минули, они все еще мечтают вонзить свои ножи в наши спины! Но в это непростое время у аквиланцев особая миссия – стать первыми… И каждый из нас должен приложить к этому все усилия!       Ганил поморщился. Его не оставляло чувство, что этот молодой человек, произнося свой пылкий монолог, повторяет чьи-то чужие слова, не очень-то вдумываясь в их смысл… – Но что же было дальше? – промолвила Памелла. – Вы, как я поняла, низложили предводителя мятежников; слухи об этом вскоре распространились, и принц перешел в наступление, а кардинал потом возложил на него корону… – Не только в этом дело, и даже не столько в этом... Эврола был привязан к пыточной крестовине. Лицо его выражало крайнюю степень ужаса. Он уже сам начал верить в то, что он – не просто пророк Господень, а почти равен Богу и сам способен менять реальность, как заблагорассудится, так что даже солнце по его приказу должно было сойти с небес. А теперь с небес свергли его самого.       Пока переодетые в «бен-элохимов» Энцо и Скальдик тащили его в тюремную пыточную, Эврола отводил душу в площадной брани. В конце концов Энцо со словами: «Святой не должен так выражаться!» – вставил в рот Джулио трензель и закрепил ремнем. Теперь низложенный святой висел на крестовине, с бегущей по подбородку струйкой слюны, время от времени издавая мычащие звуки.       По бокам и немного позади стояли Скальдик и Энцо, обнаженные до пояса, в кожаных палаческих фартуках. Ганил занял место у жаровни, рядом с чаном, в котором на огне грелась вода. Юношу одолевали смешанные чувства: он оказался в том самом месте, которое когда-то снилось ему в кошмарах; но даже тогда он не мог представить, что попадет сюда в качестве помощника палача. И самое страшное – жертва не вызывала в нем сочувствия. Ганил считал, что будь у Эвролы тысяча жизней – их следует забрать все; и в то же время его пугала перспектива уподобиться мучителям его несчастной сестры.       Встав перед Джулио, «старец Маргафоцио» скинул капюшон рясы, снял накладную бороду и превратился в молодого черноволосого и черноглазого человека. При виде этой метаморфозы Эврола затряс головой и замычал сильнее прежнего.       – Энцо! – произнес Эствано (именно он сыграл роль святого старца), подходя к крестовине. – Вынь ему, пожалуйста, трензель.       Энцо выполнил просьбу. Эврола открыл рот, закрыл, снова открыл…       – Дь-я-а-вол! – прохрипел он. – Смрадный ублюдок, рожденный двуполым исчальем ада из заднего прохода вместе с говном! Зачатый, когда оно дрочило свой хуй, а потом вытирало руки об свою вонючую пизденку! Выкормленный погаными шакалами, пожирателями падали, и выебаный ими же! Твой… – Дальше он не договорил, потому что Энцо снова вставил ему в рот трензель.       – Похоже, ты не понимаешь, – Эствано остановился в шаге от Джулио, – во что ты влип, и насколько. Чтобы ты это понял, я тебе кое-что покажу… – Достав медальон, взятый им у Дитера, он поднес его к самым глазам бывшего святого.       Эврола уставился на медальон аколита Инквизиции, точно кролик на удава. Ужас в его глазах потух, сменившись выражением безнадежности.       – Ну что, ты не будешь выражаться? Нет? Ну и хорошо… Можете вынуть ему трензель!       – Значит, пес Господень… – прохрипел Эврола, едва только его рот освободился. – Будьте вы все…       – Да, я пес Господень; и мои хозяева очень недовольны твоей деятельностью здесь.       – Твои хозяева – дерьмовые козявки по сравнению с тем, кто… – Эврола замолчал, а потом выпалил: – Господь любит меня! Его слава безмерна! Слава Господу! Он выручит меня, свое возлюбленное чадо; а вас, гнусных папистов, низвергнет в ад!       – Ты смотри, как запел… – Энцо вышел вперед. – Еще недавно никакой Господь тебе не был нужен, ибо ты сам считал себя равным божеству. А теперь ты наконец вспомнил Господа… вот только Господь не спешит вспоминать о тебе. Может быть, он считает тебя недостойным своей памяти? Или же его… – авантюрист сделал паузу и затем четко произнес два страшных еретических слова: – …просто нет? Оба варианта неблагоприятны для тебя лично...       – Манезиньский выкормыш! Еретик и прихвостень архиеретика в мантии! Пусть смрадный дьявол Бахамейт выебет тебя в сраку так, чтобы его хуй вылез из твоего грязного рта! Пусть твою печень скормят трехглавому псу… М-м-м!! – Трензель вновь оказался во рту Эвролы.       – Интересный выходит расклад… – Авантюрист вернулся к прежнему месту возле крестовины. – Похоже, настал мой черед его кое о чем расспросить…       – …В свое время кардинал Манезинья поддерживал министра Гаэтани, но в критический момент предал его, переметнувшись на сторону патрициата. Вскоре он понял, что совершил ошибку – патриции оказались сворой крикунов, способной только транжирить казну. Тогда он стал налаживать связи с другими фракциями, в том числе и с принцем Монте. Они должны были помочь ему против главного соперника – инквизитора Палинчино. Манезинья слыл вольнодумцем и чуть не еретиком; он покровительствовал Академии Кошкоглазых, а также многочисленным естествоиспытателям, художникам, поэтам… и даже совсем уже странным людям – колдунам, гадалкам. Ходили даже слухи о том, что его люди якобы помогают бандам культистов укрыться от возмездия…       – А какое же отношение этот… м-м, Манезинья имел к Эвроле?       – А такое, что именно враг Манезиньи, инквизитор Палинчино, помогал Эвроле. Я не сомневаюсь, что его люди завербовали Эвролу уже давно. Именно люди Палинчино снабдили Божье воинство осадными пушками, разрушившими стены замка Академии кошкоглазых. А Джулио сдал своего хозяина с потрохами, стоило только припугнуть этого прохвоста как следует! Имея на руках такой убойный козырь, мы могли бы сделать многое…       «…Но не сделали, – мысленно добавил Ганил. – Не спасли ни Альбертина, ни Эствано… Кого винить в этом, кого?»       – Но чем же все это закончилось? – спросила Памелла.       – Чем закончилось? – Энцо встал с дивана, расправил плечи, разминаясь, затем подошел к окну. За окном уже стояли плотные осенние сумерки. – Настало утро, и Шеренкунджаста была вынуждена прекратить дозволенные речи…