Путь к Метрополису

      Возле «пасти Правды» стоял мужчина лет сорока-пятидесяти, одетый в темно-серое одеяние. Шея его была обвита синим шарфом.       При виде шарфа сердце Ганила забилось чаще. Подойдя ближе, он трижды кашлянул и обратился к человеку со словами:       – Прошу прощения, вас, случайно, зовут не Гаспар Альньедо? Вы очень похожи на моего двоюродного дядюшку.       – Нет, – ответил мужчина, не оборачиваясь, – кажется, вы обознались. Меня зовут Гарнальди, я держу лавку тканей на улице Красных Стен.       – Простите, ошибся. Кстати, а продается ли в вашей лавке синее сукно?       – Продается. – Мужчина наконец обернулся. – А теперь, я думаю, мы можем наконец поговорить о деле. Меня, как я уже сказал, зовут Гарнальди, а вас, кажется… Танил, или Данил?       – Ганил.       – Превосходно. Итак, Ганил, я могу сказать вам, что ваш учитель и покровитель легат Альбертин жив…       – Жив?! – Ганил шагнул вперед. – Где он?       – В надежном месте. К сожалению, он серьезно ранен… Все же я могу устроить молодому сеньору встречу с легатом. К сожалению, это будет непросто – агенты Палинчино рыщут повсюду. Так что сеньору взамен придется оказать кое-какую услугу…       – Какую же? – Ганил внутренне напрягся.       – Неизвестно, как пойдут дела далее. Энцо в любой момент может оступиться; и тогда ценнейшие сведения, которыми он владеет, окажутся утеряны. Не стоит раскрывать ему все; правда подобна яду – ее лучше давать маленькими порциями, постепенно увеличивая дозу. Пусть молодой сеньор скажет Энцо, что кое-кому нужны эти сведения, и ради них ему готовы предоставить убежище.       – А если он откажется?       – Думаю, сейчас он не в таком положении, чтобы отказываться. В противостоянии с бунтовщиками наступает перелом; вчера их лидер еретик Еврола оказался низложен и, по слухам, убит…       – Эврола жив.       – Вот как? – На лице Гарнальди появилось недоуменное выражение. – Откуда ты это знаешь?       – Я был там и все видел и слышал. Нам понадобилось всего лишь немножко кипятка, чтобы Эврола рассказал все. По крайней мере, многое… И это наверняка заинтересует вашего покровителя…       – Не понимаю… О каком покровителе ты говоришь?       – Я говорю о кардинале Манезинье. Он и Палинчино давно враждуют, так ведь? Так вот, Эврола признался, что был, фактически, агентом Палинчино. Думаю, инквизитор таким образом хотел убить двух зайцев: склонить принца Монте к союзу с папистами; и нанести ущерб своему давнему недругу. Манезинья ведь покровительствовал Академии Кошкоглазых, не так ли?       – Так, так… – Недоуменное выражение на лице Гарнальди сменилось напряженным.       – И где же этот Эврола? Как скоро ты сможешь доставить его…       – Эврола, как я уже сказал, у нас. Но Манезинья не получит его… пока не будут выполнены наши требования. Простите, но дело слишком серьезное, и доверять всем на слово мы не можем. Нам нужны серьезные гарантии того, что нас не выбросят, как старую тапку.       – М-м, а ты далеко пойдешь… – Теперь Гарнальди смотрел на Ганила уже с откровенной неприязнью. – Если, конечно, тебя не повесят… Так какие же ваши условия?       – Во-первых, встреча с Альбертином и гарантии его безопасности.       – Хм… Если честно, Альбертин сейчас в тяжелом состоянии; пуля попала ему в спину. Даже еслим он и выживет – а печальный исход, увы, пока нельзя исключать – то навсегда окажется прикованным к постели калекой.       – Несчастный… – Ганил потер лоб. – Тем более я должен его увидеть! Может быть, это будет наша прощальная встреча…       – У тебя был и второй пункт?       – Да. Мне нужно встретиться с одной девушкой… Ее зовут Мэрселлин; по крайней мере, так ее называют здесь. Но я подозреваю, что это не ее настоящее имя. Она приемная дочь сеньора Ланедо…       – Хм… Ланедо, Ланедо… не припомню такого. Ладно, мы постараемся устроить тебе встречу с этой девушкой. Так когда ты сможешь передать Эвролу в наши…       – Пока я не встречусь с Мэрселлин – я никого вам не отдам!       – Как верный слуга Церкви, я должен был бы предоставить тебя твоей судьбе… Но я все же человек, и сердце у меня есть – что бы там ни говорили про нас. И я предупреждаю тебя: будь осторожен! Если тебя схватят мои сподвижники, они не будут с тобой торговаться, а сразу подвергнут тебя допросу с пристрастием…       Перспектива пыток пугала Ганила до дрожи в коленях. Однако он понимал – сейчас бояться нет смысла. Этот человек ничего не сможет сейчас сделать – он всего лишь посланец. Бояться нужно другого – когда придет время делать ответный ход.       – Попробуйте. Имейте в виду – я сумею удержать язык за зубами. А тем временем Эвролу передадут в руки инквизитора Палинчино, и из рук Манезиньи уплывет роскошный козырь…       – Хорошо! Я, конечно, от себя ничего не могу обещать; но думаю, мои сподвижники пойдут тебе навстречу. Предлагаю тебе такое условие: завтра или послезавтра, как тебе будет удобно, ты встречаешься с Альбертином и убеждаешься, что он вне опасности… и что мы играем честно. После этого ты передаешь нам Эвролу, а мы взамен устраиваем тебе встречу с этой девушкой… как ее там, я забыл?..       – Мэрселлин.       – Да, конечно. Итак, твое слово?..       В подвале городской тюрьмы, как обычно, царил полумрак. Когда-то здесь держали опасных преступников; однако после прихода Божьего воинства узников выпустили на свободу – поскольку старая власть была объявлена неугодной Господу, то и вынесенные ею приговоры отменялись. Некоторые из приговоренных примкнули к Божьему воинству (одним из примкнувших был и Ортино, в прошлом крупный мошенник, в тюрьме обратившийся к Господу); двое, увидев свет дня, обезумели; но большинство принялось делать то, что они делали и раньше, до заключения – грабить и убивать, благо до них в наступившем хаосе никому не было дела.       Теперь Эврола сам стал узником тюремного подвала. Скальдик взял на себя его охрану, в то время как Эствано и Ортино вместе с Энцо занимались устроением дел в городе. По приказу Ортино «малахимы» начали охоту за мародерами и грабителями. Из оскверненного сторонниками Эвролы храма святого Маркоза вынесли уродливую конструкцию, именуемую Искупителем и представляющую из себя крестовину, утыканную стальными лезвиями. Фанатичные последователи Эвролы резали об эти лезвия собственные руки, кропили кровью подножье Искупителя и обмазывали ею друг друга. Разумеется, что этот дикий ритуал, больше подходящий для каких-нибудь демонопоклонников, только способствовал распространению болезней. Теперь возле храма верующим раздавали лекарственные облатки. Притвор храма превратили в госпиталь, куда свозили тяжелобольных. Роль «святого старца Маргафоцио» выполнял Эствано; надев рясу и накладную бороду, он в таком виде выходил к страждущим.       Тем временем между Божьим воинством и сторонниками Папы и Монте возникло временное перемирие. Граница между территориями противоборствующих сторон проходила прямо по улицам; ее нарушали все, кому не лень, и никого это как будто бы не волновало. «Божьи воины» и монтисты вместе пили в тавернах, ругательски ругали и Эвролу, и принца с Папой. Казалось, все забыли о войне – но в действительности ее не забывали ни на миг.       Эврола сидел на охапке соломы, рядом с ним стояли глиняная миска с ложкой и кружка.       – Эй, ты! – выкрикнул он, заметив вошедшего в камеру Ганила. – Зачем ты пришел, что тебе здесь нужно?       – Скажи мне, – Ганил прислонился к стенке, – у тебя шея не болит?       – А… а почему он а у меня должна болеть?..       – Сам посуди: если тебя схватят сторонники короля – они обвинят тебя в подстрекательстве к мятежу. Плаха, топор, твоя голова… – Ганил провел ребром ладони по кадыку. – Если же тобой займутся люди Манезиньи – тебя ждет костер, как еретика. Ты понимаешь расклад?       – Ну да, понимаю… И зачем ты сюда пришел?       – А затем и пришел, что у тебя есть шанс. Если ты попадешь к Палинчино, он вполне может заменить казнь пожизненным заключением.       – Думаешь, это лучше? Сам-то, небось, никогда в тюрьме не сидел!       – Сидел, еще как сидел! Но перейдем к делу…       – Постой! А ты разве не на Манезинью работаешь?..       – Я работаю на Церковь и действую в ее интересах. А в твоих интересах сделать так, чтобы в интересах Святой Церкви было оставить тебя в живых. И для этого нам нужно связаться с Палинчино…       Ганил почти не сомневался: предложение встретиться с Альбертином – ловушка. Во время достопамятной последней встречи на горе Бернольдо Альбертин предупредил юношу: «Палинчино вполне может использовать меня как приманку для тебя. Его люди могут заставить меня написать для тебя письмо с предложением встретиться. Таким образом старый лис заманит тебя в ловушку – и тогда уже ты можешь стать приманкой для Энцо. Чтобы этого не случилось – давай договоримся… Если ты заметил, я обычно подписываю свои письма как "твой друг", или просто "Альбертин". Видишь ли, я считаю, что чины и звания лучше оставить для официальных бумаг; а в письмах друзьям, родственникам или иным близким людям все это неуместно. Так что знай: если я подпишсь под письмом с указанием своей должности – это печальный знак. В этом случае тебе не стоит меня спасать; лучше позаботься о себе и о тех, кого ты действительно еще можешь спасти…»       Юноша не забыл, что последнее письмо Альбертина заканчивалось подписью: «Твой друг, легат Инквизиции Альбертин». Скорее всего, его либо схватили люди Палинчино, либо – что выглядело более вероятным – предали соратники. И скорее всего, предложение Гарнальди – не более чем приманка, дабы заманить юношу в ловушку. Вот только было одно «но»: в эту ловушку Ганил не мог не войти. Хоть Альбертин и дал ему понять, что не стоит рисковать собой понапрасну – но, может быть, попавшего в беду легата еще можно спасти?..       Однако лезть в заведомую ловушку одному рисковано. Было бы неплохо, если бы кто-то подстраховал Ганила в его рискованной вылазке. Энцо со Скальдиком отпадали – Ганилу все еще не хотелось посвящать их в тонкости своих взаимоотношений с Инквизицией. Значит…       Значит, оставался Эствано. Он надежный друг, и к тому же отлично владеет шпагой. Его не обязательно посвящать во все детали, достаточно просто сказать, что нужно встретиться с давним другом и покровителем; а что это за друг – Эствано узнает попозже, если, конечно, вообще понадобится его во что-то посвящать.       Наверное, именно так чувствовал себя обвиняемый латрисиец перед испытанием Пастью правды. Даже если ты не сомневаешься в своей невиновности – вдруг окажется, что Пасть считает иначе?..