Путь к Метрополису

      Серый дом выглядел совершенно непримечательно. Окна нижнего этажа были разбиты – обычное дело после прокатившейся по городу волны мародерства; однако в окне на втором этаже горел свет.       – Это здесь… – шепотом произнес Гарнальди, указывая на дом. Ганил кивнул в ответ; одновременно с этим он поднял руку и, как бы между прочим, провел ею по стене. Зажатый между пальцами мел оставил белую полосу – знак для идущего следом Эствано.       Гарнальди поднял руку с фонарем, опустил, снова поднял и опустил… В освещенном окне мелькнул чей-то силуэт, и спустя минуту дверь в дом открылась. На пороге появилась дородная женщина в чепце.       – Кто такие? – строгим тоном произнесла она, обращаясь к Гарнальди. – Вы из лавки пришли?       – Из лавки, сеньора, – тихо ответил ей Гарнальди. – Принесли новые ткани для вашего платья. Зеленый люцерийский ситец…       – Ну что, проходите… – Женщина скрылась в доме. Гарнальди отправился за ней; последним в дом вошел Ганил. Перед тем, как пройти в дверь, он оглянулся, пытаясь увидеть Эствано. Никого не было видно, и это слегка тревожило юношу.       Рассохшаяся лестница жалобно скрипела, словно от боли. Как и ожидал Ганил, нижний этаж был необитаем; хозяева либо погибли, либо бежали, а все, что после них осталось, вынесли мародеры. Женщина уверенным шагом поднималась на второй этаж.       – Сюда, – сказала она, распахивая дверь. Гарнальди и Ганил проскользнули в почти не освещенный коридор.       Бедно обставленную комнату освещала оплывшая свечка. В ее свете юноша увидел лежащего на постели человека. Глаза человека были закрыты, лицо покрывала восковая бледность, и только слабое, едва заметное движение груди говорило о том, что этот человек еще жив.       – Это он… – прошептал Гарнальди. – Легат Инквизиции Альбертин. Состояние его тяжелое, но я думаю, он сможет поговорить с тобой… – Он отошел в сторону, давая юноше возможность подойти к постели.       В тишине раздался натужный всхрип. Лежащий на постели приоткрыл глаза.       – Г… Гани… ил… – выдавил из себя он. – Гани-ил!.. Подойди… ко мне… хочу… увидеть…       Последняя надежда угасла. Возможно, Ганил и не заподозрил бы обмана – если бы не подозревал обман с самого начала. Но почему они пошли на риск, пытаясь выдать за Альбертина не очень-то похожего на того человека? Ответ мог быть только один, и он был неутешителен. Ганил на мгновение зажмурился и потер рукой лоб – от отчаяния у него закружилась голова.       – Это не Альбертин! – вскричал он. – Кого вы мне подсунули?!       – Тише, тише… – Гарнальди шагнул вперед. – Тише, или… – в шею юноши уперлось острие стилета – …я проколю тебе горло, щенок! Я говорил, что ты далеко пойдешь? Похоже, я ошибался – последним пунктом твоего пути будет костер!       С лестницы тем временем раздавались скрип ступеней и стук шагов. В комнату входили «черноплащники».       «Ну где же этот чертов Эствано, где его носит? Может, он напоролся на засаду?..»       – Кому суждено быть повешенным, – глумился Гарнальди, – тот не утонет; а кому суждено сгореть на костре, того не повесят! Твою сестру, кажется, сожгли за ведьмовство? Жаль, они и тебя не сожгли вместе с ней; Манезинье не пришлось бы тратиться на дрова!       Пора! Правой рукой Ганил оттолкнул стилет от шеи; одновременно с этим он бросил под ноги «черноплащникам» горсть зажигательных «пилюль».       – Огонь! – завопил кто-то из «черноплащников». – Горим!       Женщина завизжала, словно ее резали. Ударив Гарнальди коленом под дых, Ганил оттолкнул его и рванулся к окну. Вслед ему загремели выстрелы.       К счастью, перед вылазкой Ганил по совету Эствано надел специальный панцирь для ношения под одеждой. Не ахти какая защита, но от шальной пули или скользящего удара кинжалом спасти может.       Почувствовав сильный удар сзади в бок, Ганил успел подумать,что в него все-таки попали. И тут же, вынеся рамы вместе со стеклом, прыгнул в окно со второго этажа.       Приземление было жестким, но Ганил все же сумел подняться на ноги. Болела рука, болело ребро, в которое ударила сквозь панцирь пуля – но, по крайней мере, Ганил мог стоять на своих двоих. Вот только уйти ему, похоже, не получится…       – Это он! Хватай его!       Из темноты появились верховые «черноплащники». Из дома уже выбегала подмога. Ганил уже приготовился к неизбежному, как вдруг за его спиной раздались выстрелы. Один из всадников тут же свалился с лошади.       – Эствано! – обрадованно вскричал Ганил.       – Я здесь! – Гестинамец вышел из темноты. Проходя мимо Ганила, он что-то бросил на землю. – Садись на лошадь и беги! Я их задержу!..       – Ты считаешь, я оставлю тебя?.. – Ганил подобрал брошенное – двухзарядный пистолет и кинжал.       – Оставь! Я приказываю! – Достав дагу, Эствано ринулся в бой. – Даже если я погибну… свет Истины не должен погаснуть!..       Хабриелло Мари Эствано де ла Гарсиа Мармороло сражался, словно лев. Наверное, так же дрался его предок, правая рука Безеда Доблестного, в своем последнем сражении, о котором позднее менестрели сложили баллады. Вот только об этом сражении баллад не сложат…       «Прощай, друг…» – подумал Ганил, взбираясь на лошадь. Та заржала, почуяв чужого седока, и ринулась по погруженным во тьму улицам.       Ганил думал, что ему удалось отделаться от инквизиторов, но, оглянувшись, он увидел двух всадников с факелами, скачущих следом. Взяв оставленный Эствано пистолет, он дважды выстрелил за спину, почти не целясь. Оглянувшись, он увидел, что преследователь теперь только один.       Быстрее, быстрее! Может, он отстанет… Юноша не сомневался – если его догонят, то это будет конец. Он снова оглянулся – и обомлел. Теперь преследователей было трое! Откуда же появились еще два?..       Один из преследователей поравнялся с другим… и сильным ударом вышиб того из седла! Ганил даже растерялся от такого поворота. Кто же это – враги или друзья? Тем временем третий всадник настиг наконец юношу.       – Ганил?.. – Он поднял забрало шлема. – Я должен сообщить тебе, что твое письмо дошло до адресата…       – Вы от Палинчино?       – Тише, не называй имен… Кое-кто хочет тебя видеть. Знаешь… похоже, ты далеко пойдешь!       – Вы уже второй, от кого я слышу эту фразу за последнее время…       – Ну что ж, истина от повторения не тускнеет!       …Ганил шел по мостовой, попирая ногами вечно не закрывающиеся глаза на каменных плитах. Вокруг высились кирпичные строения Арлонды. Далекая Арконцца сейчас казалась чем-то немногим более реальным, чем загадочный Метрополис.       Но Арконцца была. Как была и Инквизиция, отнюдь не собирающаяся выпускать из когтей свою жертву. Ганил может уйти куда угодно, хоть на Юг – «псы господни» настигнут его и там.       Интересно, а Палинчино, видать, уже не против вознесения своего давнего недруга?.. Ганил вспоминал, как он беседовал с инквизитором в его кабинете, что в монастыре святой Кигилии. Тогда он, не сдержавшись, выпалил ужасные обвинения прямо в лицо собеседнику.       – Ах, сын мой… – Палинчино снисходительно улыбнулся в ответ. – Твои слова вполне могли бы привести тебя на виселицу или костер… Но я понимаю, что в тебе говорит обида. Так что – сядь поудобнее и выслушай меня. Да, я помогал Эвроле; признаю, что в итоге он малость зарвался и сделался неконтролируемым. Мои люди снабжали его оружием, в том числе и осадными пушками. Конечно же, я не ставил целью разрушение Академии Кошкоглазых. Но я кое-что скажу тебе в свое оправдание: те разрушения и утраты, которые понесла Арконцца в результате этого мятежа, есть наименьшее зло, по сравнению с тем, что было бы, если бы Манезинья добился своей главной цели – папской тиары! Ты просто не представляешь, как много мерзости процветает под сенью кардинальского трона, на котором восседает этот человек!..       – Наименьшее зло?! Эти негодяи разрушили Академию Кошкоглазых с ее либрариумом; осквернили собор святого Маркоза; уничтожили бесценные произведения искусства, которые уже никогда не будут восстановлены! Я не говорю уже о многочисленных жертвах среди людей… Вы и впрямь считаете, что это наименьшее зло?       – Да, считаю. Пойми: процветание, это, конечно, хорошо; но, с другой стороны, в процветании обычно вызревают семена грядущего упадка. Исчезает преступность – стражники теряют хватку, разучиваясь ловить воров и бандитов, впадают в постыдное разложение и коррупцию. Процветают науки и искусства – вместе с ними процветают бездари и шарлатаны; и со временем они берут верх над истинными творцами и исследователями. Поля приносят богатый урожай – люди приучаются к изобилию и в итоге, когда урожаи падают, воспринимают это как предвестие бедствий; те, кто побогаче, начинают скупать продовольствие, и в итоге, если голод и в самом деле наступает – оказывается, что все запасы скуплены и гниют в амбарах нуворишей. А когда власти начинают конфисковывать у них излишки, дабы раздать нуждающимся – они воспринимают это, как произвол… Мятеж сторонников Эвролы стал для нас суровым испытанием, да – но, слава Голеану, мы, кажется, выходим из него.       Ганил не знал, что на это возразить. Он понимал, что Палинчино во многом прав; однако чутье подсказывало ему, что инквизитор не может быть правым во всем, что он где-то ошибается, и эта ошибка обесценивает все его построения. Иначе быть не должно, иначе этот мир слишком жесток, чтобы жить в нем спокойно.       – …Где ты пропадал? Мы сбились с ног, разыскивая тебя!       – Прости, Энцо… – Ганил опустил голову. – Я просто хотел посмотреть город, и… немного заблудился.       – Больше никогда так не делай! Если хочешь прогуляться по городу, будь добр сообщать, куда идешь, чтобы я хотя бы знал, где тебя искать!       – Кстати… – обратился Ганил к Эдвиану, – Я все думаю: почему Палинчино не помешал Манезинье стать Папой? Он… – Ганил едва не сказал «говорил мне», но вовремя поправился, – я слышал, что он собирался обнародовать на конклаве некие компрометирующие документы…       – Где ты это слышал? – Эдвиан посмотрел на юношу с недоверием.       – Ну… нам же довелось побывать при королевском дворе… А там, знаешь, ходили всякие слухи, сплетни… Говорили, что Палинчино собрал на кардинала и его окружение немало компрометирующего материала, так что, если бы он все это обнародовал, всей этой публике грозило бы, в лучшем случае, пожизненное заточение в замке. Однако инквизитор не стал разоблачать кардинала Манезинью… почему-то…       – Он не стал разоблачать кардинала по очень простой причине. – Эдвиан сделал эффектную паузу и добавил: – Он умер.       – Умер? Че-е-орт… Откуда ты…       – Навел справки в посольстве – у отца там были знакомые. Мне рассказали кое-какие подробности о мятеже Эвролы; большую часть я, правда, уже знал от тебя, но было и кое-что новенькое. Оказывается, Палинчино не смог насладиться своим триумфом, потому что в день казни еретиков он скончался…       – В день казни… – прошептал Ганил. – Кто бы мог подумать…