Путь к Метрополису

      Мэрселлин не стала присутствовать на пиршестве, посвященном восшествию на престол нового короля. Отпросившись у Эргильды под предлогом головной боли, она покинула пиршественный зал.       Ей было необходимо побыть одной. Слишком много на нее свалилось за эти дни. Еще совсем недавно Мэрселлин думала, что память вернется к ней нескоро – а теперь воспоминания возвращались и возвращались, и это подчас пугало девушку. Она попыталась убедить себя в том, что должна принять новую жизнь, как предназначенную ей; и это почти удалось ей – до того момента, когда призрак прошлого явился к ней во плоти.       Прошлое вернулось в образе некрасивого юноши с колючим, постоянно настороженным взглядом, с неулыбчивым лицом. Глупо было думать, что Мэрселлин могла влюбиться в него – и все же он не выходил у девушки из головы. Мэрселлин пыталась вытеснить его облик мыслями о паже Тимолло; и, казалось, ей это почти удалось. Да, Тимолло был красивее Ганила, обходительнее – но Тимолло был просто Тимолло. Ганил же был пришельцем из той, прежней жизни – и от этого Мэрселлин уйти не могла.       Воспоминания возвращались к ней – возможно, они и не уходили никуда, просто ждали, когда к ним обратятся. Мэрселлин вспоминала, как она танцевала с Ганилом на маскараде Судного Дня; как как впервые с ним увиделась; как приехала в Талласию, вместе с таинственным человеком, называвшим себя Энцо… И как, боясь быть изнасилованной, выдавала себя за искалеченного парня. А потом из глубин памяти всплывали такие вещи, что Мэрселлин закрывалась веером, чтобы никто не видел гримасу отчаяния на ее лице, и судорожно перебирала четки – подарок мессира Палинчино. «Святой Голеан, – шептала она про себя, – не хочу я ужасы эти помнить, не хочу! Забвенья, Господи, мне дай, забвения!»       Коридоры королевского дворца – с ободранными стенами, зияющими оконными проемами – производили удручающее впечатление. Мэрселлин шла и шла – пока не поняла, что заблудилась. Она повернула назад – но в результате оказалась у развилки, и никак не могла вспомнить, какой дорогой пришла сюда.       «Спокойно… Не может же так быть, чтобы не было здесь никого…» Девушка свернула направо – чисто наугад. Очень скоро она поняла, что это не та дорога, которой она шла прежде – но поворачивать ей не хотелось.       Королевский дворец был построен почти полтора тысячелетия назад – когда на руинах столицы Латрисской империи начал воздвигаться новый город, впоследствии и ставший известным как Арконцца – и с тех давних пор многократно разрушался, горел, восстанавливался и перестраивался. В его коридорах вполне можно было заблудиться – особенно теперь, когда здание почти опустело и казалось заброшенным.       Пытаясь найти дорогу назад, Мэрселлин свернула в совершенно темный коридор. Здесь не было окон; единственными источниками света оставались вход и видневшийся далеко впереди выход. Темнота пугала девушку, но желание найти выход оказалось сильнее страха.       Когда Мэрселлин уже прошла коридор почти наполовину, она услышала впереди голоса. Вне себя от радости, она побежала вперед – но в десятке шагов от выхода остановилась. Голоса показались ей знакомыми; она готова была поклясться, что один из говоривших – сеньор Палинчино. Но что он делает здесь, и с кем у него разговор?..       Осторожно, прижавшись к стене, Мэрселлин подкралась поближе.       – …Вы, монсеньор, утверждаете, что имеете возможность раздавить меня, словно клопа…       – Да, могу!       Мэрселлин аж вздрогнула – второй голос принадлежал кардиналу Манезинье. Этот человек с лицом, похожим на старую злобную жабу, внушал девушке необъяснимый страх.       – Эврола уже в наших руках, – продолжал Манезинья, – и в случае суда сможет рассказать все о том, как представители Инквизиции во главе с вами, мессир Палинчино, поддерживали еретиков и снабжали их оружием. Либо вас, мессир, обвинят в пособничестве ереси – тогда вас ждет костер – либо в мятеже и подстрекательстве к мятежу – в этом случае вас, скорее всего, ждут плаха и топор.       – Что ж, – голос Палинчино был спокоен, – если вы сумели меня переиграть и уничтожить – почему вы, монсеньор, еще не выдвинули обвинений против меня? Вместо этого вы назначаете мне встречу здесь, в отдаленном крыле дворца, где нас никто не сможет подслушать. Обличители неправедных не делают так – скорее это похоже на желание выторговать у меня что-то в обмен на свои обвинения… Ладно. Будем говорить напрямую: монсеньор надеется получить от меня компрометирующие его документы, в обмен на неоглашение моей роли в мятеже «воинства божьего». Не так ли? Или, может быть, я ошибаюсь?       – Не понимаю, о чем вы, мессир. Вам было бы разумнее подумать о том, как будете оправдываться, когда вам предъявят обвинения…       – Мне не в чем оправдываться. Все, что я совершил в этой жизни, я совершил ради веры и блага государственного; и если я сделал что-то, что можно счесть преступлением – у меня были веские причины это сделать. Вы говорите – Эврола; но подумайте, что было бы, если бы восстания не было. С одной стороны – принц Монте, который вдобавок ко всему сам не уверен, что ему стоит принять корону; с другой – алчные патриции. И ведь это еще не все – правители земель на северо-западе давно точат зуб на Талласию. Правда, тамошние княжества и курфюршества разрозненны и постоянно грызутся друг с другом – но в последнее время среди них все чаще раздаются призывы к объединению… Если в Талласии вспыхнет гражданская война – северо-западные правители пренепременно воспользуются этим. К счастью, теперь это нам не грозит – правящий дом Мюкельберга стал нашим союзником! Заключив с мюкельбергской принцессой династический брак, Монте поступил куда дальновиднее, чем полагают многие из нас, вроде канцлера Формоссы!..       – Вас послушать, так выходит, что мятеж Эвролы стал для Талласии благом!..       – В какой-то степени это так и есть.       – Суд вряд ли примет такое оправдание!       – Пусть так. В конце концов, что бы я ни делал – я руководствовался только благом веры и благом государства. И уж подавно я не совершал симонии; не потворствовал содомитам; не помогал укрывать от Инквизиции… даже не еретиков, а совершенно откровенных культистов!       – Вы хотите сказать, что я… – Голос кардинала дрожал от возмущения.       – Нет, нет, я ни в чем вас не обвиняю…       – Я уже предоставлял вам отчет, мессир Палинчино! Во всем виноват этот аквиланец Альбертин, который, вместо того, чтобы предать еретиков заслуженной каре, принялся защищать их. Скорее всего, это он предупредил культистов о готовящейся облаве, в результате чего самые опасные магосы во главе с неким Энцо сумели уйти от заслуженного наказания.       – Я помню ваш отчет. К сожалению, некоторые моменты показались мне недостаточно ясными… Альбертин своими показаниями мог бы прояснить многое; жаль только, что…       – …Что он был ранен во время ареста и вскоре скончался в тюрьме. Упокой, святой Голеан, его душу…       – Да, да. Если кто-то и хотел спрятать концы – ему это удалось… Если что – я никого не обвиняю; я просто размышляю и делаю осторожные предположения…       – Ладно. Хватит недомолвок. Мы оба грешны, что скрывать; у нас у обоих были причины поступить так, а не иначе; так как насчет того, чтобы отпустить грехи друг другу – взаимно?..       – Ваше предложение… по меньшей мере, оно интересно. Кстати, вы поймали тех магосов?       – М-м…       – Можете не трудиться отвечать. Часть из них схвачена моими людьми; часть сумела уйти – включая и этого авантюриста Энцо. Кстати, весьма известная личность… Впрочем, вскоре, я думаю, он будет схвачен.       – Вы уверены, мессир?       – Почти уверен. Я приготовил ему наживку – двух превосходных живцов. Скоро в порт Арконццы войдет аквиланский корабль «Морской орел»; Энцо находится на его борту. Когда он сойдет на берег, мои люди схватят его.       – Ваши?       – Да. Вы уже неоднократно пытались опередить меня, в результате ставя все мои планы под угрозу. Позвольте мне в этот раз действовать самостоятельно и без помех.       – А что вы собираетесь делать с наживкой?       – Полагаю, им нужно, так сказать, заткнуть рты…       – Что ж, превосходно! Из моих подвалов не вырвется ни один звук!..       – Вы не дослушали меня. Заткнуть человеку рот можно по-разному. Можно бросить его в клетку, сковать железом и вставить в рот кляп. А можно посадить в золотую клетку, сковать серебром – тогда кляп может и не понадобиться.       – Воистину, вы… вы гений. Нет, нет, я вам не хочу польстить, мессир… Кстати, а зачем ваши люди забрали от меня того юношу-гестинамца?       – Во-первых, он не просто гестинамец, а представитель старинного рода. Думаю, новому королю не нужны будут проблемы из-за того, что какой-то заезжий дворянчик вздумал примкнуть к еретикам… А во-вторых… во-вторых, я кое-кому дал обещание. А я всегда стараюсь выполнять обещания…       – …Если тебе это ничего не стоит!       – Ну… возможно… Кстати, вы планируете выдвинуть свою кандидатуру на предстоящем конклаве?       – М-м… я еще не решил. В конце концов, неизвестно, как ляжет судьба. Возможно, первым покинет этот мир понтифик… а может, я… или вы, мессир… Конечно, упаси нас Господь и святой Голеан от этого!.. Значит, можно считать, что мы договорились?       – Да, можно считать… Увы, я вынужден вас покинуть… Вас, наверное, уже ждут…       – Да, до встречи…       Мэрселлин прижалась сильнее к стене, опасаясь, что проходящий мимо Манезинья увидит ее. Однако тот ничего не заметил. Осторожно подойдя к развилке, Мэрселлин огляделась. Палинчино уже не было видно, лишь в конце коридора мельскла красная мантия кардинала. Подождав немного, девушка двинулась следом.       Звук кардинальских шагов был хорошо слышен в отдалении; ориентируясь на этот звук, Мэрселлин шла вперед. В ее голове царило смятение.       Так значит, Палинчино был добр к ней вовсе не просто так? Он использует ее в качестве игрушки для достижения собственных целей? И он хочет с ее помощью заманить в ловушку Энцо? Пусть Энцо и авантюрист – но он в свое время выкупил Веслану из рабства, спас от участи страшнее смерти. И вот так она теперь отблагодарит его?!       А Ганил?.. Знает ли Ганил, что его хотят использовать в качестве приманки? Что, если знает, если он добровольно согласился предать Энцо в руки Инквизиции? Нет, нет, он не мог… хотя… Хотя почему не мог?..       Впереди снова замаячила красная мантия кардинала. Теперь Мэрселлин уже не таилась.       – Ваше… высокопреосвященство!.. Как я рада…       – Мэрселлин? – Манезинья оглянулся. – Фрейлина королевы? Что вы здесь делаете?       – Простите!.. Я… у меня болела голова, и я отлучилась… Думала побыть в тишине, но заблудилась… и вот… увидела вас…