Путь к Метрополису

      Когда-то в катакомбах Кальцифьоры латриситы добывали камень для постройки храмов и дворцов. Позднее строительство в империи сошло на нет – начались очередные смутные времена. Катакомбы приходили в запустение; в них находили приют бродяги; разбойники прятали в подземельях свою добычу. Когда по Латрисии стало распространяться учение Голеана, в кальцифьорских каменоломнях собирались на молебны адепты святого пророка. А потом те, кто прятался в катакомбах, и те, кто преследовал прячущихся, поменялись местами – и уже язычники укрывались под землей от Церкви.       Шло время… Катакомбы окончательно опустели; молва населила их призраками и бесами. Однако все изменилось, когда в Кальцифьору прибыли рабочие, нанятые Инквизицией. Они расчистили завалы, укрепили обветшавшие, готовые рухнуть своды. Отныне здесь должно было расположиться хранилище собранных Инквизицией артефактов.       Наемных рабочих сменили приговоренные к смерти преступники. Их трудом каменоломни превратились в настоящую подземную крепость. О дальнейшей их судьбе большинство инквизиторов ничего не знало – считалось, что их казнили; впрочем, ходили слухи, что на самом деле их участь была куда страшнее. В любом случае, они своими деяниями вполне заслужили это.       О содержимом нижних этажей катакомб Кальцифьоры среди инквизиторов ходило немало слухов. Говорили о кроваво-красном каменном яйце, в которое якобы святой Голеан заточил самого Бахамейта; если верить слухам, то в конце времен король демонов, напившись жертвенной крови, обретет свободу. О жуткой статуе, неподвижной тогда, когда на нее смотрят; но если отвести от нее взор, или даже просто моргнуть… А еще люди, достаточно осведомленные, чтобы не оставлять их слова без внимания, говорили, что большая часть этих слухов (если не все) сочинена самой Инквизицией, чтобы скрыть правду – куда более ужасную, чем наивные домыслы.       Была в Кальцифьоре и своя тюрьма – для заключенных, слишком опасных, чтобы позволить им остаться среди живых, и слишком важных, чтобы их казнить. На верхних ее этажах заключенные томились в каменных мешках, закованные в цепи; разговаривать с ними стражникам было строжайше воспрещено. Отсюда было только две дороги – вернуться наверх, к свету и свободе; либо быть низвергнутым уровнем ниже, где никогда не зажигали свет, а заключенных держали в тесных клетках, со временем становящихся для них гробами.       – …Мессир, вы знаете правила. – Стражник, стоявший у входа в подземный коридор, выглядел уставшим. – Даже с письменным разрешением от Великого Инквизитора вы имеете право только на получасовое свидание с заключенным. Дольше нельзя…       – Понимаю. – Немолодой уже мужчина в белой сутане кивнул. – Я постараюсь уложиться в срок. Но и у меня будет кое-какая просьба…       – Простите?       – Не надо нас подслушивать. Разговор пойдет о крайне важных секретных вещах, имеющих отношение к мировой политике. Вы меня понимаете?       – М-мм… да, пожалуй…       – Хорошо. Я рад, что мы понимаем друг друга. А теперь проведите меня к камере.       Вокруг царили тьма и тишина; единственным источником света в подземелье были светильники, прикрепленные к шлемам стражников. Следуя за проводником, священник считал шаги – если бы не это, он мог бы совсем потерять чувство пройденного расстояния. Ему вспомнилась латрисская легенда об арфисте, что спустился в мир мертвых, чтобы вернуть свою умершую возлюбленную. Звуки его арфы растрогали самого повелителя мертвых; согласившегося отпустить умершую к живым; но когда арфист увидел кишащий червями разложившийся труп той, которую он когда-то любил, в его душе поселились отвращение и ужас.       «Воистину, когда мы хотим вернуть тех, кого потеряли – главное не смотреть, во что они превратились…»       – Вот здесь… – Остановившись, стражник отыскал свисающий с потолка крюк и прикрепил к нему веревочную петлю, соединенную с каменной крышкой. Затем потянул за трос – заскрипели невидимые в темноте блоки, и крышка, перекрывавшая каменный мешок, приподнялась. – Вот лестница, спускайтесь. Извините, но света я вам не дам – правила… И не забывайте, что у вас только полчаса.       В каменном мешке не было видно ни зги. Однако священник знал, что тот, с кем он хотел встретиться, сидит здесь.       – Приветствую тебя, сын мой, – произнес он. – Надеюсь, ты узнал меня?       Из темноты послышались шорох и звяканье цепей.       – Узнал, святой отец… – донесся из темноты хорошо знакомый священнику голос. – Вот уж не думал, мессир Палинчино, что вы придете ко мне, чтобы меня исповедать… перед тем, как меня навсегда отправят на второй уровень!..       – Меня радует, что ты не теряешь присутствия духа в такой ситуации, Энцо.       – Жаль, конечно, что мне не повезло…       – И в Свэттехельме тебе тоже не повезло?.. Ладно, времени у нас мало, так что раскрою тебе всю правду. Инквизиция знала, что ты – сын талласийских эмигрантов, подвергнутый так называемыми «неспящими» богомерзкой вивисекции, дабы превратить в своего раба. Откуда? О, у нас тоже есть свои люди в рядах «неспящих»… Впрочем, твое положение отнюдь не безнадежно, иначе я не пришел бы сюда.       – И вы можете меня отсюда вытащить?       – Нет, не могу, к сожалению. Но это сделают без меня. Тебя давно уже приметили люди моего давнего недруга – кардинала Манезиньи. Этот прохвост рыл под меня подкопы еще до того, как я принял сан… Именно Манезинья через своих агентов в рядах «неспящих» выследил тебя и подстроил ловушку в Свэттехельме. Но сейчас он уже не хочет твоей гибели – у него на тебя планы… Он хочет, чтобы ты шпионил за мной.       – Он рассчитывает, что я соглашусь? Наивный…       – Несколько дней в клетке, подвешенной в штольне, опускающейся, по слухам, аж до четвертого уровня; в обездвиженном состоянии, в темноте и тишине… Это сломает кого угодно; во всяком случае, Манезинья на это надеется.       – Хм!.. Человек – существо довольно простое; им можно управлять, как простым автоматоном… Нажмешь кнопочку…       – Не соглашусь. Человек только кажется простым, а на деле может быть очень и очень сложен. У человека могут быть непростые мотивации: любовь, дружба, честь, верность долгу… В этом плане Манезинья – человек довольно простой; все, что он сейчас хочет, это тиара понтифика. И если северо-западные князьки пообещают ему ее в обмен на Талласию – он, не колеблясь, сдаст им страну. Сейчас он хочет заставить тебя шпионить за мной. Что ж, я не против – в конце концов, мне нечего скрывать… Но ты, на мой взгляд, достоин более почетной участи, чем быть втянутым в личные дрязги папских церковников. Дело в том, что я хочу установить контакт с представителями «неспящих».       – С «неспящими»?.. Но… вы же знаете, как это называется…       – Да, знаю. Это называется «вынужденный союз». В конце концов, хоть мы и придерживаемся совершенно различных точек зрения по многим вопросам, некоторые цели наши сходны…       – Эй! – раздалось сверху. – Вы закончили? Время истекло!       …Тесная клетка висит над бездной, спускающейся, кажется, до самого ада. Впрочем, насколько она тесна – не имеет значения. Оковы, сомкнувшиеся на руках, ногах, горле, лишают узника малейшей возможности движения. Кормят узника через просунутую из стены штольни трубку, при помощи особой ложки на длинной рукояти. Вокруг беспросветная тьма. Можно орать до хрипоты – все равно твой крик никто не услышит.       …Что там говорил этот хитрец Палинчино? Несколько дней? Пресвятой Голеан, да уже, наверное, месяц прошел, как Энцо томится в этом аду! Кто знает, может быть, инквизиторы решили, что им будет спокойнее, если агент Общества Раскрытого Глаза будет навсегда похоронен здесь, в катакомбах Кальцифьоры? Может быть, его все уже предали?! Может быть, вообще ничего нет, кроме темноты… и того, что скрывается за ней?..       Остается ждать. Только ждать – больше Энцо ничего сейчас не может сделать.       А МОЖЕТ, НЕ СТОИТ ЖДАТЬ? МОЖЕТ, ОТКЛИКНУТЬСЯ НА ПРИЗЫВ ВЕЛИКОЙ СИЛЫ, ДАТЬ ЕЙ ВОЙТИ В СЕБЯ? ДАТЬ ЕЙ СЛОМАТЬ ТЕБЯ, ПЕРЕЛЕПИТЬ ТЕБЯ, ПОГЛОТИТЬ ТЕБЯ И ВОЗРОДИТЬ В НОВОМ, НЕПОБЕДИМОМ ОБЛИКЕ?       …Ломаются кости, рвутся плоть и кожа. Из вздыбившейся горбом спины вырываются металлические крылья, распускающиеся подобно цветку. Падший ангел вылезает из разломанной клетки, точно бабочка из оболочки куколки. Внизу его ждет мощь Древних, погребенная Инквизицией на четвертом уровне катакомб. Он обретет эту мощь, чтобы стать Денницей и вырваться наружу, сея разрушение и смерть – в отместку тем, кто изуродовал его, изувечил, сделал гонимым изгоем…       ВЕСЬ МИР – ТВОЙ ВРАГ! ВОССТАНЬ, ОТОМСТИ ИМ!       «Нет. Я не пойду на это. Мне это не нужно».       ТЕБЕ НЕ ХОЧЕТСЯ СПРАВЕДЛИВОГО ВОЗМЕЗДИЯ?       «Возмездие тоже бывает разным. Говорят, когда флот латриситов наголову разбил войско какого-то тирана, тот в отчаянии приказал высечь море. Ты предлагаешь мне то же самое. Допустим, я сделаю это – и что? Я буду в том же положении, что и сейчас – одинокий, покинутый, не нужный ни Господу, ни дьяволу… Вот только помощь ко мне уже не придет никогда».       ГЛУПЕЦ! ГЛУПЕЦ! БУДЕШЬ ВЕЧНО ГНИТЬ ЗДЕСЬ, ПОДВЕШЕННЫЙ НАД ПРОПАСТЬЮ!       «Не искушай меня, дьявол… или кто ты на самом деле… Не этого я хочу. Не этого».       – Не искушай… не надо…       – Что с ним?       – Он бредит…       Солнце несмело пробиралось сквозь слюдяные пластины окна монастырской кельи. В келье находилось трое мужчин: один, в монашеской рясе, и второй, в длиннополом балахоне лекаря. Третий лежал на постели; глаза его скрывала повязка.       – Дьявол, дьявол… – бормотал он, словно бы сквозь сон. – Я не твой, дьявол…       – Он говорит с дьяволом? – Голос монаха испуганно вздрогнул.       – Он отвергает дьявола. – Лекарь склонился нал лежащим на постели. – Все в порядке, я не дьявол. Вы на свободе… – он осторожно сдвинул повязку.       – Свет! Глазам… больно… Уберите…       – Сколько он провел в каземате? – обратился врач к монаху.       – Четыре дня.       – Ч…четыре?.. – Лежащий на постели зашелся слабым кашляющим смехом. – М…мне по…казалось… прошло… прошла неделя… или месяц… хе…е-е… кхх…       В лице Манезиньи было что-то жабье – глаза слегка навыкате, широкий губастый рот. Облаченный в красную мантию и шапочку-пилеолус, кардинал восседал на резном троне.       Перед троном стоял, опершись на одно колено, худой мужчина. Он был бледен, точно смерть; под глазами залегли круги.       – …Значит, этот прохвост Палинчино, – говорил кардинал, перебирая четки, – встречался с тобой перед тем, как… мдам, мдам, дамм…       – Да, встречался, Ваше Преосвященство. Он говорил мне, что вы не собираетесь держать меня в каземате вечно, потому что у вас планы на меня.       – То есть он знает, что я дал тебе поручение шпионить за ним?       – Да, знает. Догадаться об этом, Ваше Высокопреосвященство, на самом деле нетрудно…       – А больше он ничего не говорил?       – Говорил. Палинчино хочет связаться с представителями «неспящих» в Талласии; он называет это «вынужденным союзом».       – Ай-яй-яй, каков прохвост!.. Ну что ж, мы поможем ему… Если его планы увенчаются успехом – мы разделим с ним славу и почет. Если же он сделает хоть одну ошибку – ответственность за провал ляжет на него, и только на него. Игра начата, мессир!