Путь к Метрополису

      Тем временем раб Кмонга принес два коврика и медный поднос. На подносе находились глиняная плошка с какой-то травой, палочки, медные тарелочки и нечто длинное, белое, украшенное резьбой и серебряной инкрустацией (приглядевшись, Энцо понял, что когда-то это «нечто» было человеческим мослом). Расстелив коврики напротив вращающегося барабана, раб принялся крепить к постаменту палочки и зажигать их. Комнату наполнил резкий пряный запах.       Рэдлоуф поднес Энцо плошку с травой. Над травой уже поднимался дымок.       – Вдохни это! – велел Рэдлоуф. – Не бойся, это не опасно, я уже вдыхал дым от этих трав.       Втянув в себя горьковатый дым, Энцо закашлялся. Ему показалось, что он вдохнул пригоршню щетины. Голова его немного закружилась.       Кмонг тем временем взял сделанное из мосла «нечто» в рот и издал низкий протяжный свист – озадачивший Энцо предмет оказался дудкой. Звуки этой дудки тянули за душу, повергая в отчаяние – то самое отчаяние, что приходит с осознанием мысли, что ты смертен. Звуки костяной дудки плыли по воздуху; грохот механизмов притих, точно доносился откуда-то издалека. Рэдлоуф по-прежнему стоял в углу, и у него почему-то было две головы. Это показалось Энцо забавным; он хотел засмеяться, но не смог – силы покинули его. Дух авантюриста устремлялся куда-то ни вперед, ни назад – и, возможно, он смещался не в пространстве, но во времени…       …НАКОНЕЦ-ТО Я СВОБОДЕН! НАКОНЕЦ-ТО! ЖАЛКИЕ НЕДОЧЕЛОВЕКИ, ОБРАДОВАВШИСЬ, ЧТО ИХ ХОЗЯЕВА НАКОНЕЦ УШЛИ, ЗАТОЧИЛИ МЕНЯ В ТЮРЬМУ, ИЗ КОТОРОЙ НЕ БЫЛО ВЫХОДА. ПОБЕГ БЫЛ НЕВОЗМОЖЕН – НО Я СБЕЖАЛ!..       УВЫ, Я СЛИШКОМ ПОЗДНО ПОНЯЛ, ЧТО В МОЕМ БЛИСТАТЕЛЬНОМ ПЛАНЕ ОКАЗАЛСЯ НЕДОЧЕТ. ПОНЯЛ ЭТО ТОГДА, КОГДА ИЗ ОДНОЙ ТЮРЬМЫ ПОПАЛ В ДРУГУЮ, ЕДВА ЛИ НЕ БОЛЕЕ УЖАСНУЮ. Я ЛИШИЛСЯ ВСЕГО, ПРЕВРАТИВШИСЬ В МЫСЛЯЩУЮ ТОЧКУ; Я ЛИШИЛСЯ РАЗМЕРОВ, ЛИШИЛСЯ ТЕЛА, ЛИШИЛСЯ ГЛАЗ, РТА, ЯЗЫКА… ПРИЗНАЮ – ДАЖЕ ДЛЯ МЕНЯ ЭТО БЫЛО НЕЛЕГКИМ ИСПЫТАНИЕМ.       И ВСЕ ЖЕ Я НАШЕЛ СПОСОБ ВЫБРАТЬСЯ – НЕ СРАЗУ, НО НАШЕЛ. ПОНАЧАЛУ Я ПРОСТО КРИЧАЛ В НИКУДА ОТСУТСТВУЮЩИМ РТОМ, ЗВАЛ, ПОДАВАЛ СИГНАЛЫ. НЕВЕРОЯТНО, НО ЭТИ СИГНАЛЫ БЫЛИ УСЛЫШАНЫ, ХОТЬ И НЕ ПОНЯТЫ. НИЧЕГО – В МОЕМ ПОЛОЖЕНИИ ДАЖЕ ЭТО БЫЛО ГИГАНТСКИМ ШАГОМ К СВОБОДЕ.       ПРОШЛО ВРЕМЯ… СКОЛЬКО?.. ДЛЯ МЕНЯ – НЕСКОЛЬКО ВЕЧНОСТЕЙ, ПОЖАЛУЙ. В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ Я ПОНЯЛ, ЧТО МОИ ФОГЛЕТЫ УСТАНОВИЛИ С НОСИТЕЛЕМ ДВУСТОРОННЮЮ СВЯЗЬ. ЭТО БЫЛА ПОБЕДА! Я БЫ ПУСТИЛСЯ В ПЛЯС, БУДЬ У МЕНЯ НОГИ.       ТЕПЕРЬ НУЖЕН БЫЛ СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ. Я ДОЛЖЕН БЫЛ НАЙТИ СОЮЗНИКОВ ЗА ПРЕДЕЛАМИ СВОЕГО УЗИЛИЩА. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ХОТЬ Я И ЛИШИЛСЯ ПОЧТИ ВСЕГО – КОЕ-ЧТО У МЕНЯ БЫЛО. ЗНАНИЯ – ДРАГОЦЕННЫЙ ТОВАР ВО ВСЕ ВЕКА; В ОБМЕН НА ЭТОТ ТОВАР ОНИ ДАДУТ МНЕ СВОБОДУ!       И ВОТ – Я ПОЧТИ ПОЛУЧИЛ ЕЕ. ПУСТЬ ЭТО СВОБОДА ПАРАЗИТА, ВЫНУЖДЕННОГО ДО ПОРЫ ДО ВРЕМЕНИ ТАИТЬСЯ ВО ЧРЕВЕ ХОЗЯИНА… А… А… А… А… А…       А… А… А… А… А…       КРОВЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ – ВОТ ЧТО МНЕ НУЖНО ДЛЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ. СЕЙЧАС Я ВОЙДУ В ДОМ ЭТОЙ ЖАЛКОЙ ШЛЮХИ, ЛЮБОВНИЦЫ МОЕГО ХОЗЯИНА, РАСПРАВЛЮСЬ СО СЛУГАМИ, А ПОТОМ ВОЗЬМУСЬ ЗА ДЕВУШКУ. КОНЕЧНО, ЭТО ТОЛЬКО НИЧТОЖНАЯ КАПЛЯ ТОГО, ЧТО МОЖЕТ МНЕ ПОНАДОБИТЬСЯ. ПРИДЕТ ВРЕМЯ, И МНЕ НЕ НУЖНО БУДЕТ ТАИТЬСЯ. Я СБРОШУ ЭТУ ПЛОТЬ, ТОЧНО СТАРОЕ ПАЛЬТО, ИЗ КОТОРОГО Я ДАВНО ВЫРОС. ВАША КРОВЬ СТАНЕТ МОЕЙ! ВАША ЭРА КОНЧИТСЯ, И НАСТУПИТ МОЯ ЭРА – ЭРА ЖНЕЦА!..       – …А-а!.. Нет!.. Не-е-ет!..       – Успокойся! Успокойся уже!..       – А-а! Жнец! Жне-ец!..       – Тихо, тихо…       – А-а… ахххх… Проклятье… Что вы в меня подселили?..       – Успокойся, Энцо!       – Вы вселили в меня древнего дьявола! А теперь он желает возродиться! И я – сосуд, в котором он вызревает!       Энцо поднялся на ноги. Его шатало, в голове словно вертелся молитвенный барабан. Шум механизмов казался ему таким громким, что приходилось орать, чтобы просто услышать себя; слова же собеседника и вовсе нельзя было разобрать. Впрочем, все это уже было неважно. Все было неважно. Он, Энцо – чудовище; вот то единственное, что реально имело значение.       – Дружище, успокойся… Пойми, этот «дьявол», как ты выразился – наше окно в давно переставший существовать мир; ключ к его знаниям. Мы обязаны его укротить – но сделать это мы сможем только вместе с тобой…       – В курятник демон девятихвостый забрался если, – подал голос Кмонг, – там его глупость оставлять большая…       – Кмонг хочет сказать, – пояснил Рэдлоуф, – что тебя следует убить. Я не согласен – сила, что притаилась в тебе, конечно, опасна; но приз за ее обуздание слишком велик, чтобы отказаться…       – А ничего, что ценой этого приза могут стать человеческие жизни?!       – Что поделать…       – Ты!.. – Энцо шагнул навстречу Рэдлоуфу, но при этом едва не упал. Мир вокруг ходил ходуном. Развернувшись, Энцо направился прочь, туда, где невыносимо грохотали шестерни. Гигантские зубчатые колеса крутились вокруг него, грозя затянуть и перемолоть. Авантюрист схватился за ограждение помоста…       – Сто-о-ой!.. – Рэдлоуф с трудом оторвал Энцо от ограждения, когда тот уже уже занес ногу, намереваясь спрыгнуть прямо во вращающиеся механизмы. Энцо сопротивлялся; магос вытолкал его на берег подземного канала.       – Возьми себя в руки, твою ж мать!! – рявкнул он, всыпав Энцо две пощечины подряд. – Оттого, что ты тут психуешь, Жнец только усилится!       – Молчи!.. Это ты виноват! Вы! Все! «Неспящие»!.. Уйди, у тебя руки в крови…       Что было далее – Энцо помнил плохо. Вроде бы он вернулся в тот самый подземный кабак, и там пил, пил без остановки, кружку за кружкой, надеясь потопить чужое безумие в собственном дурмане…       «Где я?.. Что случилось…»       Энцо лежал посреди какого-то пустыря, грязный с ног до головы. Светало; слева высился какой-то дом, явно нежилой; справа светились огни таверны. Из таверны доносились голоса; поднявшись на ноги, Энцо направился в ту сторону. У него болело все тело, точно ночью его избили, болела голова – но это была обычная боль, не сулящая ничего ужасного.       «Что же произошло?.. Я… Ох, у меня руки окровавлены… Неужто я с кем-то подрался ночью?»       Возле таверны тихо беседовали двое выветривавших хмель гуляк. На Энцо они не обратили внимания – мало ли тут ходит выпивох, проигравших все в поединке с жизнью, опустившихся, лишившихся человеческого облика?       – …Выколол ей глаза, – рассказывал один из гуляк, – нос отрезал, щеки, груди… Говорят, он ей перед этим всю кровь выпустил…       – Зачем?       – А кто его знает?..       – Его поймали?       – Любовника-то? Пока нет… Слухи такие ходят, что здесь замешаны темные силы.       – Н-да… Бедная Энриэтта… Жила грешно, и умерла… Все под Господом ходим; сегодня жив, а завтра жил…       Растерянный Энцо смотрел вслед удаляющимся гулякам. Ему не хотелось верить, что Энриетты нет в живых. Ему не хотелось верить, что с ней расправились так же жестоко, как и с Камеллой. Ему не хотелось верить, что в этом убийстве подозревают его, Энцо.       И уж подавно Энцо не желал принимать то, что, возможно, убийца прячется в нем самом.       Оставалось одно – бежать. В никуда, наудачу, совсем, как тогда, в Арконцце…       …Выходя из соборного притвора, диакон Пармони увидел заросшего диким волосом, грязного нищего. Пармони уже хотел было дать ему немного денег и отослать прочь, но нищий вдруг заговорил:       – Отче… Я хочу исповедаться…       – Что ж, я готов тебя выслушать и отпустить твои грехи… – ответил Пармони, мысленно кляня себя за свою мягкосердечность.       – Нет, я уважаю вас… но я хотел бы исповедаться перед мессиром Палинчино.       – Мессир занят, ты должен это знать, сын мой!..       – Что ж… Просто сообщите ему, что Энцо вернулся. Как бы он ни был занят – он должен найти время, чтобы встретиться со мной…