Иней!

В не столь поздний час на улице уже было темно, не стихал снег, отказывавшийся уступать место весне. Маленькую уютную кухню освещал лишь тёплый свет от вытяжки. Слава горестно шкрябал вилкой по тарелке, собирая зубчиками кусочки фарша. Еда была вкусная, только аппетита не было совсем. После «потрясающей» прогулки с Глебом он не мог вернуться домой, поэтому бесцельно слонялся по городу чуть ли не до полуночи, весь вымок и промёрз, чему придал какое-либо внимание только сейчас, когда самочувствие снова хромало. Гриша, тихо и нечистыми нотами напевая какую-то весёлую мелодию, стоял у плиты и выпекал блинчики в преддверии масленицы. Этот праздник, — считал Ляхов, — был сильно недооценён, он любил блины едва ли не больше Кристины, а ещё отлично умел их готовить и хотел угостить Славика. Гриша рассчитывал, что когда блинчики будут готовы, Михайлов уже закончит с мясным пирогом, который, кстати, он тоже сам сготовил, но обернувшись, мужчина заметил, что Слава едва как осилил один кусочек, и то не доел.  — невкусно получилось? — робко спросил Ляхов, сразу же начав в голове прокручивать все этапы приготовления, на которых мог с чем-то напортачить, но он ведь даже фарш сам крутил из хорошего мяса, да и пах пирог просто изумительно.  — вкусно, но у меня что-то нет аппетита. — честно ответил Слава и с трудом затолкал в рот последний кусок, боясь того, что в ином случае Гриша может просто не поверить.  — либо ты меня обманываешь, либо что-то недоговариваешь. — мудро изрёк темноволосый и забрал у Славы вилку, чтобы продегустировать своё творение. Пирог и вправду оказался вполне съедобным, Славе не мог не понравиться с его-то любовью к подобным блюдам, да и вообще к культуре вкусно поесть. Федя рассказывал, что матери мальчика равных нет в навыке кулинарии, поэтому кое-как питаться Михайлов вообще не привык. Значит, действительно что-то недоговаривал, Слава вообще не тот человек, у которого просто так может не быть аппетита. Наверное, будь Слава просто тысячу раз расстроен, он бы в своих угрюмых мыслях весь пирог проглотил, да и не заметил, но ещё и никак не отступающая простуда налегла на него неплохо. Гриша неровно вздохнул и задумчиво воззрел на лопатку в своей руке, пытаясь понять, зачем она нужна ему. Точно, блины! Ляхов метнулся к плите, перевернув блинчик в неоправдавшемся страхе того, что тот подгорел. Впрочем, до головы дошла мысль, что Слава и их есть не станет, а ведь ещё ватрушки на подходе. Да, к масленице Гриша был готов на все сто, только съесть это всё один он не смог бы, да и стало как-то обидно за то, что Михайлова угостить не получится.  — маленький, у тебя что-то случилось? — деликатно промолвил зеленоглазый и неравнодушно взглянул на парнишку. — ты весь вечер сам не свой, я же вижу.  — дурак я, — почти прожевал слова парень, постаравшись сделать так, чтобы они относились к прогулке под дождём, а не к необдуманному знакомству с ебучим мудаком, из-за которого всё теперь пойдёт по наклонной. — хуёво себя чувствую. Гриша выключил конфорку, и обтерев руки влажным полотенцем, коснулся тыльной стороной ладони чужого лба. Похоже, Слава опять схватил температуру, неудивительно, что сидит расклеивается.  — ну да, рано ты гулять помчался, — согласился он и проследил за тем, как Слава виском к стенке холодной прислоняется. — ну эй, иди ко мне. Ляхов чуть отодвинул стол в сторону и подхватил Славу на руки, транспортировав его в постель. Аптечку Гриша всегда держал под рукой из-за паршивого здоровья, поэтому градусник и жаропонижающее обнаружились быстро. Едва успел темноволосый с этим всем разобраться, как на кухне запищал таймер, неотложно сообщив, что пора выключать духовку. Гриша только подоткнул младшему одеяло и покинул комнату, торопясь везде успеть. Градусник показал тридцать семь и восемь — не смертельно, да и не столько Михайлов болел, сколько горевал. Он вроде как поговорить с Гришей должен был, вот и решил с ним встретиться, а тут тебе и «давай пойдём на санках покатаемся», и «давай зайдём ко мне, погреемся, я тебя вкусняшками угощу». Слава лежал и отчётливо осознавал, что пора бы ему научиться быть как Дима, у которого по таймеру полторы минуты на любой важный разговор, после чего он просто втыкает в уши наушники, разворачивается и уходит со словами «если ты ещё не закончил, то это твои неприятности». Но в любой другой ситуации, не будь даже санок и ватрушек, он бы не смог вот так просто взять и посоветовать Грише ни на что не рассчитывать. Он не просто боялся начать разговор, как это было в случае с Голубиным, он банально не хотел, чтобы этот разговор состоялся, потому что до последнего не хотел терять Гришу.  — я позвонил Феде и сказал, что тебе нездоровится, — появился Ляхов с кружкой горячего чая в руках, уронив на Славу обеспокоенный взгляд. — мы решили, что тебе лучше сегодня остаться у меня, чтобы лишний раз никуда не таскаться.  — может, лучше всё же домой? — замяукал Михайлов жалобно. — чего мне тебя напрягать…  — нет уж, я знаю, как ты дома лечишься: Федя рассказал про коньяк из серванта, чудесным образом ставший напоминать по вкусу чёрный чай, — усмехнулся Гриша и сел на краешке кровати, погладив младшего по непослушным волосам. — что за привычка у тебя такая, глупости говорить? Ты меня не напрягаешь, я даже не из тех людей, которым обычно нужно «побыть наедине с собой». Мне спокойнее, пока ты рядом, и я могу контролировать твоё состояние. Слава отчаянно спрятал нос в одеяле и проследил за мягкой улыбкой на чужом лице. Почему же ему так не везёт? В любой другой ситуации Михайлов был бы рад лишнему поводу остаться с Гришей, но сейчас он просто не вывозил, он чувствовал себя отвратительно, из-за того, что не мог непринуждённо общаться и всем своим видом выдавал подавленное состояние. Ляхов ещё немного повозился на кухне, затем просмотрел аптечку, пытаясь выявить есть ли там ещё какие-то нужные сейчас медикаменты, а после улёгся рядом и заворчал на старый подвисающий ноутбук. Славе удалось задремать, и это было неудивительно, потому что всю прошедшую ночь он не спал, раздумывая над тем, есть ли какие-то возможности избавиться от Глеба и как можно скорее.

***

Холодный балкон с плохим застеклением заставлял продрогнуть насквозь. На зиму даже все цветы отсюда были убраны, а их здесь было великое множество. Никита машинально ссутулился, резко вздрогнул от холодного сквозняка и затушил сигарету, кинув её в стеклянную банку. Он взглянул на своё отражение в погасшем экране телефона и очень неспокойно выдохнул. Всё его лицо было обклеено разноцветными детскими пластырями с котятами, овечками и ракетами, потому что он на очередном психе неплохо так приложился лицом в зеркало. Даже на губе пластырь.  — норм всё? — прикрыв хлипкую дверь, Дима подошёл к старшему и опёрся ладонью о промёрзший подоконник, второй он подцепил чужой подбородок.  — ага. — незначительно буркнул Никита и отвернулся. Он не хотел, чтобы его молодой человек стал свидетелем истерики на почве наркоты, но Дима в этот момент ждал его в комнате. С другой стороны, может, и хорошо, ведь именно Дима потом сидел с перекисью и детскими пластырями, бережно обклеивая уставшее лицо.  — резко тебя накрыло, да? — почему-то с издёвкой спросил Королёв и через нос выдохнул.  — да. — всё также немногословно подал голос блондин, снизу на него взглянув.  — ты употребляешь, я прав? — прямо спросил младший, не став размениваться на длинные речи и специально подготовленные фразы.  — нет, — уверенно держался Святковский, внутренне буквально рухнув. — я не знал, что меня ломать на второй неделе начнёт…  — конечно, понимаю, — натянуто улыбнулся Дима всего лишь на секунду, дав понять, что не верит ни единому слову. — бывает же.  — Дим, не начинай, прошу, я пытаюсь завязать, ты же видишь. — молящим тоном изрекался Никита и пихнул телефон в карман шортов.  — в том-то и дело, что не вижу, — устало выдохнув, Королёв развернулся и накрыл ладонью дверную ручку, собираясь оставить Никиту в гордом одиночестве. — или ты думаешь, я долбоёб?  — я правда не употреблял, Дима, почему ты не веришь мне?! — негодовал Святковский. — скажи, есть хоть одно тому доказательство, кроме того, что ты просто не хочешь мне поверить? Да, я сделал много глупостей из-за наркоты, но я пытаюсь бросить, и всё ради одного тебя, почему ты не можешь просто поддержать меня?  — ты обижаешься сейчас на то, что у меня нет доверия к тебе? Я всеми силами стараюсь тебе поверить, я сдерживаю себя каждый раз, чтобы ты не получил в ебало за свой пиздёж, но я не хочу быть тем, кому нагло пиздят в лицо.  — Дима… — обессиленно протянул Никита и ресницами мокрыми от подступивших слёз проморгал, взгляд в сторону отведя.  — это очень глупо и низко с твоей стороны, — скосив взор куда-то в окно, лишь бы не смотреть на парня, сообщил Королёв. — ты думал, что просто можешь сказать «да, Димочка, я бросаю» и всё? Я типа должен поверить и броситься в твои объятия, как я и сделал? Это того не стоит, и не думай, что я хоть на секунду действительно тебе верю. Я люблю тебя, но это ещё ничего не значит после всего. Ты не представляешь, сколько успокоительных мне пришлось сожрать, чтобы всё это время делать вид, что я беззаботно тебе верю.  — почему ты вообще согласился со мной сойтись, если я такой плохой?! — резко разозлился Никита.  — да потому и согласился, я хотел посмотреть, хватит ли у тебя мозгов не поступить как придурок в первую же неделю отношений. — зарычал Дима.  — пожалуйста, ты же не бросишь меня? — умоляюще зазвучал Святковский, и увидев явный гнев на чужом лице, упал на колени, схватив младшего за руки. — Димочка, я прошу, не уходи от меня, я обязательно брошу, но без тебя я не смогу.  — живо встань! — велел Дима громко и грозно, бескомпромиссно вырвав свои руки из чужих. — встань, я сказал! Придурок ебучий.  — Дима…  — встань и честно ответь сколько раз ты употреблял, я подумаю. — на несколько тонов тише, но с той же твёрдостью потребовал Дима.  — один, вчера, — снова солгал Никита и быстро поднялся, прижав Королёва к холодной стене и навязчиво обняв. — всего один, да, я сорвался, я хотел рассказать, но боялся.  — один, говоришь? — не став обнимать блондина в ответ, аккурат уточнил Королёв.  — да, Дима, один, до этого я честно пытался, я случайно сорвался, ты же знаешь, все мои друзья торчки, мне предложили, и я не смог…  — точно один? — снова недоверчиво переспросил шатен.  — точно!  — я же просил тебя не врать, — устало напомнил Дима. — ты должен был сразу мне рассказать, и не говори, что ты бы правда сделал это, если бы я на тебя не наорал.  — ну прости, ну Димочка, я не хотел всё портить. — подлизывался блондин, в шею чужую тычась губами.  — что мне с тобой делать, а? — до чёрта вымотано протянул голубоглазый и неуверенно накрыл ладонью чужое плечо. — я почти уверен, что ты не изменишься.  — да…да, я сорвался, но разве ты не уверял, что готов к сложностям? У меня есть мотивация, значит, я брошу, но блять, я юзаю уже почти шесть лет, я не могу с места в карьер… — уверял Никита. Дима чужие слова проигнорировал: стоило дать Никите расслабиться, притворившись доверчивым влюблённым мальчиком, как он сразу побежал нюхать, но если это действительно был один раз, то всё можно было спокойно оправдать тем, что он это случайно. Врал ли Никита насчёт одного раза? Дима никак проверить не мог, он переспросил несколько раз, да с таким тоном, будто знал, что Никита врёт, и ответ его всё равно остался прежним, значит, наверное, не врал? Да, оставалось только честно и без притворства этому поверить, потому что Дима не мог обвинить Никиту во лжи просто потому что он Никита или по любой схожей причине, это уже было бы навязчивой мыслью, от которой надо бы полечиться. Королёв отдалил от себя парня, потому что был не в настроении обжиматься с ним после неприятного разговора.  — отдыхай, я домой. — кинул он и вышел в кухню.  — Димочка, пожалуйста, не уезжай, — обняв младшего сзади, попросил Никита и зацеловал его щёку. — останься сегодня со мной.  — ну почему я должен? — Дима склонил голову к плечу, дабы отгородиться от чужих поцелуев. — я умоляю, дай мне успокоиться, иначе я тебе ебальник снесу.  — а давай ты через полчаса вернёшься? — попытался найти компромисс Никита и улыбнулся, расценив жест парня как открытую для поцелуев шею.  — ты долбоёб? — выдохнул Дима и цокнул языком, глаза закатив. — чтобы через полчаса вернуться, я должен повернуть обратно на полпути домой.  — ну тогда вообще не уходи… — схитрил блондин.  — а можно не прямо на кухне? — вклинился в разговор невысокий темноволосый парень, вышедший из комнаты минимум с пятью пустыми банками от энергетиков в руках. — даже я здесь не ебусь, имейте совесть.  — Дим, пойдём в комнату, чтоб Артём не злился. — промурлыкал Святковский, и схватив младшего за руку, потащил его в коридор.  — господи, когда же это закончится… — посетовал Кулик себе под нос, и остановившись у тумбочки с занятыми руками, устало цокнул языком. — слышьте, павлин и цыганочка, мусорку мне откройте. Не выпуская Королёва из своей хватки как плюшевого мишку, Святковский ногой поддел дверцу под раковиной, распахнувшуюся всем своим прекрасным нутром перед Никитиным соседом по квартире.  — не благодари, тумбочка. — в ответ обозвался Дима и сам не заметил, как оказался в комнате Никиты.  — почему тумбочка? — заперев не очень-то прочную фанерную дверь и в качестве проверки её подёргав, спросил Никита.  — так схуяли я цыганочка? — изогнув густые тёмные брови, парень грохнулся на кровать, будто хозяин. Уйти отсюда он, видимо, мог только со скандалом, но скандал — это последнее, что сейчас могло сделать лучше. Дима уставился в потолок, развалившись на белом пушистом пледе. Никита решил, что надо срочно как-то отвлечь Диму от его грозных мыслей, поэтому забрался на парня, усевшись на его бёдрах.  — чё ты такой унылый? — протянул Святковский, наклонившись к младшему.  — сам ответь на свой долбоёбский вопрос. — смотря мимо него, посоветовал Дима и скинул с себя старшего на другую сторону постели.  — блять, ну прости, давай ты не будешь вести себя как тёлка. — хмуро отозвался парень и руки на груди сложил, теперь тоже разглядывая потолок.  — идёт, тогда ты не ведёшь себя как мудло. — осадил его Королёв. Они лежали так ещё минут десять. В абсолютной тишине, пока откуда-то с кухни не послышался звук разбившегося стекла и отборный мат.  — как думаешь, что он разбил? — поинтересовался Никита, воспользовавшись возможностью начать разговор, так как уже просто не вывозил.  — надеюсь, ебало. — вздохнул Дима и потёр лицо ладонями. Снова повисла какая-то странная тишина. Темноволосый решил заговорить.  — что ты чувствуешь вообще?  — что?  — блять, да типа…что ты чувствуешь, когда как ебанутый бежишь нюхать? Я знаю, что это в самом деле тяжело, но я просто не могу этого понять, что настолько сильно тебя толкает, что ты не можешь совладать с собой?  — я не знаю… — задумался Никита, пытаясь выбрать способ объяснить как можно более доступно. — попробуй задержать дыхание и следи за своим состоянием: первые секунды три ты чувствуешь себя нормально, не думаешь о том, что тебе жизненно необходимо сделать вдох прямо сейчас; на десятой секунде тебе хочется его сделать, но ты всё ещё не испытываешь никакого ужаса и смятения; на двадцатой секунде это уже тяжело, ты очень хочешь выдохнуть, но всё ещё держишься, но послушай; на тридцатой секунде ты начинаешь изнемогать, ты чувствуешь себя ужасно, чувствуешь, что держишься из последних сил, что тебе становится плохо, тебе кажется, что ты сейчас умрёшь или как минимум отключишься, ты в ужасе, Дима, и на сороковой секунде ты обессиленно выдыхаешь, так, что приходится ещё секунд десять жадно хватать воздух ртом в попытках привести своё состояние в норму. Вот так…вот так я себя чувствую без кокаина, как без воздуха, и так я чувствовал себя каждый раз, когда обещал, что не буду и срывался. Будто бы мне перекрыли кислород, а я всего лишь вернул к нему доступ. Никита повернул голову набок и встретился со взглядом голубых глаз. Дима внимал и очень старательно пытался понять. Он хотел знать что на самом деле чувствует Никита, хотел понять, что им каждый раз движет.  — да…наверное, я слишком строг к тебе, — подытожил Дима и протянул руку к заклеенной пластырями щеке. — ты держался больше недели, я не учёл, что для тебя это уже рекорд, но бля, ты же понимаешь, что получил за своё враньё, а не за то, что употреблял?  — понимаю, поверь… — известил Никита и отвернул взгляд мутно-зелёных глаз. — спасибо, что не бросаешь меня придурка.  — заткись лучше, а.  — ты думаешь, что я не изменюсь, но веришь в это, да?  — я просто люблю тебя, а ты заканчивай этим пользоваться, пока я в самом деле не решил, что мы должны расстаться.  — ну хватит вредничать, я тоже тебя люблю. Дима улыбнулся и в одно движение навис над старшим, осыпая его лицо мелкими аккуратными поцелуями. Он сам себя ненавидел за то, что всё ему прощает, понимал же, что до добра это не доведёт, но так сложно было сдержаться и не прижать это создание к себе.