Иней!

— ого, ты даже не опоздал. Справку взял? — спросил Федя, тепло обняв при встрече Славу. — или опять весь день гулял и забыл? — взял, можешь отдать её Назару Юрьевичу. — ответственно заявил Михайлов и вытащил из рюкзака чуть помятую бумажку, ну как же без этого. — что ты делал весь день? — невзначай поинтересовался Инсаров, забрав из рук младшего документ и попытавшись его как-то распрямить. Назар до ужаса не любил, когда что-то было не в порядке, он этой справкой себе может только жопу подтереть — Федя уже привык. — я был с Гришей, а вечером он отвёз меня в поликлинику, потом сразу поехали сюда. — честно пересказал Слава. — так значит, я должен у Гриши спрашивать откуда на твоей шее засос? Или это уже в поликлинике? — насмешливо изогнул брови Фёдор и руки на груди сложил. — ой… — Слава прикусил язык, машинально закрыв ладонью место, где красовался оставленный Гришей засос. — да ладно, не хочешь говорить с кем был, не говори, но мне интересна твоя личная жизнь, так что как соберёшься… — осведомил старший и потрепал племянника по волосам. — ну-у, у меня был пер… Не успел Слава договорить, как из гримёрки донеслись возмущённые вопли Кристины. Федя сразу бросился туда, а Слава засеменил за ним. — Назар Юрьевич, позволь спросить, ты ебанулся?! — безуспешно попытался соблюсти субординацию Уланс, яростно ругаясь на своего начальника, будто это он тут главный. — какой нахуй масленичный дресс-код?! — самый обыкновенный! Там прекрасные костюмы, так что не выделывайся, подойди к Егору Николаевичу, он тебе выдаст кроп топ в стиле русской рубахи и стринги с прикамской росписью. — совершенно спокойно отвечал ему начальник. — Назар, скажи, твоя голова совсем? Чё, ахуела твоя голова совсем?! — не стеснялся в выражениях Кристи прямо при всех. — ты сам себя слышишь вообще, какой ещё кроп топ в стиле русской рубахи?! — красненький, как ты любишь, — похлопал глазами мужчина и почесал затылок. — слушай, ты здесь работаешь, так что носи, что велено. — господи, я самая дорогая стрипуха в Москве, даже Яникс в своих леопардовых трусах меня не превзошёл, так какого чёрта ты надо мной так издеваешься? На заднем плане приуныл Янис. Даже не потому что его леопардовые трусы не сделали его лучшей стрипухой в Москве, а потому что у него сел телефон, и не было возможности досмотреть очередную серию «следствие вели». Чтобы Янис, не дай бог, не расплакался, Валя тихо пихнула ему в руки Потапа, заверив, что он прогонит любые печали. Как ни странно, сработало. Даже вопли Уланса как-то отошли на второй план. — слушай, нам на почту пишут спонсоры, они хотят масленицу, и я ничего с этим не могу поделать, — всплеснул руками Вотяков. — меня вообще уже задрали рекламные брошюры монастырей для Никиты, которые непонятно кто отправляет, и от того же человека каталог страпонов, а ещё Гриша под именами разных организаций, написанных с ошибками, постоянно просит премию, чтобы он мог купить долбаный шарф, я тоже устал целыми днями ничего не делать, а потом разгребать кучу всего за один день, но я же не жалуюсь, так что надевай стринги с прикамской росписью и блистай как чучело на костре, у нас масленичная неделя. Не успел Кристина возразить, обомлев от такого сказочного хамства в свою сторону, как за Вотяковым захлопнулась дверь. — пидор грязный! — кинул ему вслед Уланс, понимая, что ещё и будет для Назара танцевать в этом русском народном убожестве. Так ладно танцевать в странном костюме для Назара — Кристи для него уже и платья носил, и даже на шпильках научился дефилировать, но выходить на сцену в таком виде просто стыдно. — это несправедливо, у меня и так проблем по горло, я не хочу быть ебаным чучелом! — не прекратил капризничать Уланс. — между прочим, масленица — мой любимый праздник, почему надо заставлять меня его ненавидеть?!  — скажи спасибо, что тебя в солому и платок не нарядили. — усмехнулся Гриша, искренне радуясь, что он всего лишь бармен, который будет жрать блины и наблюдать за тем, как Кристина краснеет на сцене в идиотском костюме.  — а можно, вы меня просто сразу сожжёте без издевательств? — проныл Познакс и вскинул плечи, грохнувшись на диван рядом с Валей. — господи, я последние три дня жрал блины со сметаной на завтрак, обед и ужин, и я бы жил так дальше, я даже не знаю, что такое прикамская роспись, и повторюсь, — резко повысил тон Кристина. — я бы жил так дальше!!!  — какой ты несчастный, паскуда, всё тебе не нравится, — вклинился Янис, тетешкая в руках плюшевого медведя Вали. — мои леопардовые трусы из года в год не меняются, Назар даже на тренировках под вельветовый костюм заставляет меня их носить, на масленицу к их дизайну только уродливые рюши добавили, я ебал.  — напомните мне, почему нельзя было просто нанять норм костюмера? — присоединился к разговору Михайлов.  — потому что Назар считает себя «художником моды» и сам придумывает дизайны к костюмам. — объяснил Федя, положив крепкую ладонь на плечо младшего.  — как видишь, тут всё совсем тупо получается, — поддержал Уланс. — а, ты же ещё не видишь…дай бог, никто не увидит, я не хочу опозориться на всю Москву.  — то, что я люблю дрочить, не делает меня геем, а трусы с околокамской, — или как её там, — живописью не делают тебя уродом. — метафорически рассуждал Слава, вглубь гримёрки втискиваясь.  — а то, что ты любишь дрочить другим мужчинам? — с хитрецой ухмыльнулся Гриша, сразу же получив на свою выходку очень злобный взгляд.  — заткнись, — очаровательно улыбнулся Слава. — ты не выкупил прикола, смысл был не в этом.  — так трусы с прикамской живописью тоже не делают Кристину уродом ровно до тех пор, пока он их не наденет. — рассуждал Ляхов в том же ключе.  — вы оба не очень умеете в поддержку, вам это когда-нибудь говорили? — хмуро прервал их Познакс.  — Кристи, Слава хотя бы попытался это сделать. — напомнила Карнавал, дёрнув парня за рукав шёлковой рубашки.  — да, спасибо, Слава, я ценю твои старания, ты очень милый, и это вообще было для меня важно, услышать эти слова, которые помогли мне хотя бы понять, что вокруг меня множество людей, готовых оказать мне поддержку, в каком бы дерьме я не оказался, спасибо, Слава, я бы тебе дал. — глубоко вдохнув, проговорил стриптизёр, и поднявшись, покинул гримёрку.  — а с ним всё нормально? — удивлённо спросила Настя, взглянув на дверь, что захлопнулась за Улансом.  — пока нет, но мы над этим стараемся! — мило улыбнулась Валя и поспешила догнать друга. Сейчас бы Кристине самое время дойти до Егора и выслушать тонну наставлений от Инсарова, до начала смены не так оставалось много времени, но Уланс вообще был не в настроении. Перед тем, как сюда приехать, он был на пробном сеансе у психолога, и тот оказался полнейшим мудаком, который только время его потратил, да содрал денег, как с коровы молока. Кристи как-то даже на работу отвлечься не мог — танец за танцем, и всё в голове какие-то глупости, какая-то каша. Уланс думал о том, что голый на Красной площади бы себя так неуверенно не почувствовал, как сейчас в обычном состоянии перед кем-либо. Ему сложно давались попытки контролировать своё поведение, и он готов был в любой момент обозвать случайно толкнувшего его мужчину ничтожеством, если бы Валя всё время не крутилась рядом, чтобы Кристине было стыдно за своё поведение. Да у него будто скорлупа треснула, Уланс чувствовал себя неполноценным без едких комментариев и высокомерного тона, но каждый раз получал задорный подзатыльник и «не через губу, Кристи, интонацию попроще». Да, Карнаухова следила за ним безотказно, даже за маты в отдельных случаях умудрялась зарядить, и в конце концов, тяжелее всего было не поругаться именно с Валей.  — Давид, завали уёбище за вон тем столиком, будь зайкой! — в очередной раз в командном порядке канючил Уланс.  — что случилось? — поинтересовался вышибала, поправив кепку на тёмной макушке.  — эта паскуда жирная руки распускает, а они, между прочим, тоже жирные, он вообще знает сколько стоит эта рубашка и моя жопа?! — неистово ругался Кристина в привычной себе манере, получив на свои просьбы понимающий кивок. Совсем уже охренели — почему-то позволяют себе нагло приставать и подзывать к себе оглушительным свистом с «эй, беленький!». Уланс курил, топчась по кафельному полу, и думал о том, что сегодняшний день однозначно не принесёт ему ничего хорошего. Ничего, кроме блинов со сметаной и клубникой, которыми он сегодня действительно завтракал и обедал. Но и приёмы пищи уже были позади, только мрак какой-то. Клиенты домогаются, стринги колются, хорошо хоть, можно было снова нырнуть в любимую рубашку и латексные брюки во время перерыва — вообще-то, гораздо сексуальнее, чем, простите боже, прикамская живопись ебучая.  — Кристи, ну ты чего такой злой? — на выходе из курилки выловила его Карнавал. — будто бы не собираешься сейчас с Робертом разговаривать.  — я не собираюсь с ним разговаривать, я же сказал, что он заблокировал мой номер, — закатил глаза Уланс, мельком остановившись у зеркала, чтобы поправить волосы перед выходом в зал. — слушай, я думаю, он пытается сделать свою жизнь лучше, и у него неплохо получается, ему уже не нужны мои раскаяния, типа, он хочет меня забыть, это видно, нахуя мне всё портить, когда оно только налаживается?  — ты не можешь просто взять и закончить на этом! — упиралась девушка.  — ты перебарщиваешь, — убеждал её Уланс. — мне кажется, ему было достаточно услышать то, что я ему говорил во время нашей последней встречи, раз уж теперь он меня избегает, блять, может быть когда-то в следующей жизни, но точно не сейчас, как я должен вообще с ним связаться?  — не знаю, просто подойти? Девушка толкнула Уланса в сторону бара, и тот, косо споткнувшись и едва удержавшись на длинных ногах, вписался щекой в колонну, из-за которой отчётливо увидел Роберта, стоявшего у барной стойки и преспокойно общавшегося с какой-то девушкой. Он замер на месте, вцепившись пальцами в холодный камень, и приклеил к Плаудису взгляд, полный различных эмоций. Во-первых, это был ужас, во-вторых, какой-то с трудом объяснимый трепет, в-третьих, ревность из-за чрезмерно сладкого общения с его коллегой, и все это смешалось между собой, заставив Уланса тут же предпринять попытку спрятаться за колонной.  — блять, какого хуя он тут делает?! — запаниковал Кристина. — мне так стыдно, боже, он не должен меня здесь видеть!  — Крис, ты здесь работаешь, — напомнила Валя. — ты — звезда, так выйди и сияй, чтобы он восхищался.  — не хочу я ничего! — почти впал в истерику старший. — ты не заставишь меня с ним разговаривать, довольно, пусть дальше своей шлюхе улыбается, она же не такая мразь, наверное, ему же не за что смотреть на неё как на говно!  — Кристи… — попыталась утихомирить его Валя.  — да что я?! Что я?! Да, я боюсь с ним говорить, видишь? Я это сказал! Он пошлёт меня нахуй, вот он, блять, пошлёт меня нахуй, извини, я и так уже себя ненавижу, к чёрту!  — Кристин… — продолжала Карнавал, пытаясь схватить друга за предплечья.  — да в конце концов, что я ему скажу?! — не усмирялся парень. — что считаю его красивым, и мне жаль, что я унижал его за то, за что его не за что унижать? Что мне нравится его ебучая рубашка «Fendi» с рынка, потому что это чертовски мило, то, что он ходит хуй пойми в чём, потому что всадил все бабки на мои тупые прихоти, которыми я разбрасывался как мразь? Что я его люблю, блять? А он сам это всё не знает?! Уланс едва сдержал истерические рыдания и выместил их в агрессивном ударе по стене. То, что, в принципе, порыв его откровений слышали все вокруг, включая Роберта и его подругу, до Кристины дошло не сразу. А когда дошло, это стало лишь новым паническим приступом, вставшим в горле комом. Это был ужасный позор, заорать о своих чувствах на весь зал было худшим из того, что Уланс делал за всю свою жизнь, да ещё прямо при Роберте! Жаль только, что Даша не слышала, она бы вообще на месте уссалась и сразу бы побежала в курилку звонить матери Уланса — а он-то всё же придурок ебучий у вас, маменька! Кристина почувствовал себя провалившимся под землю, он застыл на месте как столб, чувствуя, как лицо пылает от стыда. Он мог только беспомощно смотреть на Роберта, который неотрывно смотрел на него последние секунд пятнадцать, кажется, не моргая совсем. Самое страшное, Познакс не понимал с какими мыслями в голове на него смотрел парень. Нет, сначала это было сильное удивление, Роберт несколько раскрыл рот, видимо, порываясь что-то ответить на этот исчерпывающий ураган искренности, но так и не нашёл подходящих слов. Теперь он смотрел на Уланса самым непонятным взглядом своих холодных глаз, стоял, склонив голову вбок и невразумительно нахмурив брови. Нет, это был конец, теперь только в петлю. Даже если этот человек через два дня уедет навсегда в другую страну, Кристалл не сможет спокойно жить до самой старости. Да он ночами будет видеть, как Плаудис в своей Латвии двадцать три часа в сутки ржёт над ним, катаясь по полу, с часовым перерывом на истерическую кому. Это ни капли не было похоже на Роберта, но почему-то Кристина был уверен, что он всем своим видом его осуждает. В конце концов, выпав из некого ступора, Роберт тихо вздохнул, и развернувшись, направился на выход. Уланс сам не понял почему ноги понесли его следом, а рука схватила за плечо едва ли не у самых дверей, заставив остановиться.  — Берт… — невнятно промямлил Крис, при ответном взгляде голубых глаз вдруг резко осознав, что полностью разучился говорить.  — я всё слышал, куколка, очень приятно и всё такое, но я пойду, ладно? — нервозно протянул Роберт, и не выдержав напряжения, скосил взгляд под ноги, разглядывая свои кеды, совершенно не подходящие к погоде.  — да блять, это же пиздец, — искренне чувствуя себя виноватым за своё выступление, Кристина машинально тоже начал смотреть под ноги, а после схватил Роберта за руку и вывел на улицу, буквально почувствовав, как все на свете на них нагло смотрят. — блять, прости меня, пожалуйста, очень хуёво получилось, все на нас так…смотрели.  — так это твои проблемы, — сразу же зарыскав по карманам в поисках сигарет, уверил Плаудис. — не пойми неправильно, но мне вообще похую кто там на меня смотрел, меня волновало только то, что ты говорил, как видишь, вообще ничего не меняется.  — поэтому ты и уезжаешь… — тихо констатировал Уланс и дрожащей от холода рукой протянул свою пачку, видя, что Роберт никак не может найти сигареты.  — ты прав. — согласился Роберт, и благодарно кивнув, вытянул пальцами сигарету. Уланс тоже закурил, продолжая изнывать от холода в лёгкой полурасстёгнутой рубашке, но стойко держась. Они стояли в тишине с минуту, которая обоим показалась вечностью. Роберт не выдержал мысли о том, что находится рядом с чихуахуа, и накрыл изящные трясущиеся плечи мягкой тёплой курткой. Теперь холодно будет ему, но что он, не привык что ли возвращаться домой, не чувствуя конечностей от холода?  — она тоже с рынка, зато не замёрзнешь. — отшутился Плаудис, старательно расправляя куртку на парне и осторожничая, чтобы не задеть её сигаретой или не сломать Уланса, он всё же выглядит довольно хрупким.  — не нужно, правда, теперь же ты замёрзнешь… — замямлил Уланс стеснительно.  — ерунда, дай хоть напоследок поухаживать за тобой. — стараясь сделать вид, что совсем не мёрзнет, улыбнулся Роберт.  — спасибо, — в ответ улыбнулся он искренне и смущённо. — в смысле, за всё спасибо, что ты для меня сделал, я чувствовал, что у меня не будет больше возможности это сказать, но я хочу, чтобы ты знал, что все твои старания мимо меня не прошли.  — я знаю, что не прошли, — улыбчиво кивнул Роберт. — я заметил, на тебе серёжки, которые я подарил.  — да… — неловко подтвердил парень, только сейчас вспомнив, что на нём и правда те самые серьги, он их почти не снимает, даже когда они не очень подходят к его наряду. — вообще…это всё очень глупо, я понимаю, что ты будешь ненавидеть меня до конца своих дней, но типа…прости меня.  — «ненавидеть»? — удивлённо повторил Плаудис, затушил сигарету и остановился против Уланса, подцепив холодными пальцами его подбородок. — Кристи, ты — самое лучшее, что со мной когда-либо случалось, да, ты сделал мне больно, но я не смогу тебя за это ненавидеть, слушай, давай мы оба забудем всё плохое, что было и оставим друг о друге только хорошие воспоминания?  — ты так легко говоришь это после всего, что я сделал? — едва ли не расплакавшись от собственной жалкости на фоне Берта, произнёс светловолосый. — почему в тебе столько хорошего, Роберт? Почему ты снова прощаешь мне то, что я ебучая мразь?  — Кристи, куколка, перестань, — трепетно успокаивал Роберт, большим пальцем утерев побежавшую по щеке слезу. — ты потрясающий, ты прекрасный, ты гораздо лучше, чем сам о себе думаешь, и я хочу, чтобы, когда я уеду, ты не смел винить себя в чём-то, я хочу, чтобы ты любил себя и был счастлив, слышишь? Выронив сигарету из руки, Познакс сделал шаг назад и закрыл лицо ладонями. Где-то в груди пряталось прожигающее изнутри чувство боли и сожаления. Ему было так сильно стыдно, что даже подумать страшно. Уланс не мог поверить, что он даже этого не видел, но всё то время Роберт был тем самым человеком, который всё равно оставался хорошего о нём мнения, несмотря на то, что Кристина много раз показывал себя с худшей стороны. И ему не нужно было никем прикидываться, не нужно было что-то из себя показывать, Плаудис любил его и таким, считал самым лучшим и через пелену недостатков видел лишь ярче все хорошие черты. Было видно — Роберт теперь не зависел от каждого его слова и движения, это другой человек, который думал своей головой, и таким он нравился даже больше. Но он ведь всё ещё находил в себе достоинство не думать о Кристине плохо.  — чем больше я тебя знал, тем больше я в тебя влюблялся, ты не виноват в том, что произошло, я просто устал. — признался Роберт, разорвав томящую тишину. Он осторожно перехватил ладони младшего своими и раскрыл для обзора чужое лицо. В который раз по щекам бежали хрустальные капли, Кристина снова напоминал беззащитную куклу, но Роберт уже не понимал, что чувствует, глядя на него. Можно было подумать, что разрушилось всё, что между ними было, но разве было что-то? Почему тогда оба, глядя в глаза друг друга, видели утерянные ныне полтора года? Когда-то у них были все шансы построить счастливые и чувственные отношения, ведь, казалось, им обоим нужно было немного: Уланс хотел быть хоть чьей-то гордостью, хотел чувствовать себя хорошим, нужным, правильным, одобренным; Роберт хотел быть любимым и всегда иметь тыл, в котором можно укрыться от проблем в тёплых ласковых руках. Роберт, наверное, перегорел, устал, отчаялся, а Кристина отчётливо понимал, что не готов быть собой, невзирая ни на что. И оба они теперь были несчастны.