Иней!

Ярко светило солнце, играясь бликами в весенних лужицах. Из открытого окна доносились радостные вопли детишек и щебетание птиц. Лёгкий ветерок залетал в комнату, тикали часы. За столом сидел Пашенька с домашними печеньями во рту, заняв свой юный ум чтением книги по физике для малышей. Он читал вслух, и второй час подряд это уже начинало слегка действовать Славе на мозги, пока он лежал на пледе и плевал в потолок. Вся эта безмятежность жизни и всеобщее весеннее счастье угнетало Славу ещё больше, потому что он совсем не вписывался в эту картину и чувствовал себя лишним. Никак не мог найти себе места, чем бы не пробовал себя занять. Три дня прошли как год, Слава готов был лезть на стены — на работе он не появлялся, Федя только успевал оправдываться перед Назаром. На всём этом празднике жизни хотелось только бесследно исчезнуть, потому что Слава не знал, как ещё ему пережить это. Ничего подобного за его годы жизни с ним не было, ничего даже близко настолько ранящего. Федя, конечно, беспомощно наблюдал за всем этим, с каждый днём всё больше раздражаясь тому, что на вопрос о причине такой громкой ссоры оба отнекивались и переводили тему. Варианты, конечно, были, но озвучивать их он не решался.  — Славчик, маленький, у меня для тебя сюрприз! — прощебетал Инсаров, показав коротко стриженную макушку из коридора. Конечно, он хотел как-то утешить Славика, чтобы тот наконец пришёл в себя и перестал чахнуть, будто ему два дня осталось.  — какой? — незаинтересованно спросил Михайлов, прокручивая в руках пульт от телевизора, по которому шли какие-то глупые мультики, на которые Паша даже не обращал внимания, их смотрел скорее Слава от нечего делать.  — привет, лапочка, скучал? — сладко протянул голос сверху, тотчас же возникнув над Славой. Тот готов был завизжать, но вовремя проглотил язык, потому просто неодобрительно уставился на Голубина, к тому же вспомнив, что игнорил его со вчерашнего вечера.  — что ты…ты что тут делаешь?! — удивился он, даже не попытавшись убрать со своего лица недовольство, и проследив взглядом за тем, как Пашенька бросает все свои дела и бежит Глеба обнимать. Блондин же приветливо улыбнулся и всего на секунду метнулся в прихожую, чтобы принести для малыша большую коробку с лего. Радости Паши не было предела, и он тут же радостно забегал по комнате, дёргая Федю за штаны, а после убегая на кухню, чтобы похвастаться перед мамой.  — это я его позвал, — гордо признался Федя, ткнув ладонью в грудь и улыбнувшись при виде того, как Паша носится со своей обновкой. — ты тут сидишь грустишь, я думал, как тебя порадовать и понял, что, скорее всего, ты был бы очень рад видеть Глеба, не так ли?  — да уж…спасибо, Федя, — вздохнул Михайлов и принял сидячее положение, попытавшись в искреннюю улыбку. — как я рад-то…слов нет, весь день думал о Глебе.  — а для тебя у меня тоже кое-что есть, — улыбнулся Глеб, уселся рядом со Славой на диване, приобняв его за поясницу, и достал из кармана джинсов чупа-чупс. — держи, ты ведь любишь сладости, верно? Слава принял подарок и натянул на лицо ещё более широкую улыбку, потому что Федя смотрел. Михайлов чувствовал себя клоуном в цирке, иначе объяснить это издевательство он не мог, вокруг тоже были одни клоуны.  — почему, блять, шестилетке ты подарил огромный конструктор, а мне ссаную конфетку? Они меньше десяти рублей стоят в табачке на кассе, ты в последний момент обо мне вспомнил, что ли? — возмутился Слава, и сморщив брови, уставился на старшего.  — не ворчи, у меня для тебя гораздо больше подарков, чем ты думаешь, поедешь со мной погулять? — сладко протянул Голубин и прижался губами к мягкой Славиной щеке. Федя сложил ладони вместе и счастливо взглянул на эту умилительную картину. Его отцовской радости не было предела, ведь разве мог Слава найти кого-то более любящего и заботливого, чем Глеб? Конечно же, сука, он мог, блять, надеюсь, оценили шутку  — ладно, не буду вам мешать! — гордясь своей находчивостью и умением утешать людей, сообщил Федя и убежал за Пашей, чтобы открыть с ним лего.  — я гляжу, ты с меховой шапкой окончательно рассорился? — злорадствовал Глеб. Слава при упоминании Гриши сразу скинул с себя руки Голубина и почти что зашипел, подобно испуганному коту.  — представь себе. — холодно изрёк он и отодвинулся подальше, руки на груди сложив.  — может, оно и хорошо, — улыбнулся Глеб и вновь сократил расстояние между ними, поймав губами ухо младшего и зашептав: — будет меньше соблазна, да? Будешь верной сучкой. Учти, если узнаю, что у вас что-то есть — прострелю ему колено.  — благодаря тебе ничего уже нет и не будет, поверь, я пытался, так что отцепись! — шикнул Слава, боясь привлечь к их диалогу какое-то лишнее внимание.  — замечательно, твой милый голос меня радует, — довольно ухмыльнулся Глеб. — собирайся на прогулку и не забудь взять с собой хорошее отношение ко мне, напомню, обижать меня не стоит. Жду тебя в прихожей. Голубин, хлопнув ладонями по коленям, поднялся и в действительности направился в прихожую. Когда его мерзкое лицо исчезло с радара, Слава выдохнул так, будто ремень ослабил, хотя и понимал, что он не ушёл, а всего-то ждёт за стенкой. Больше всего в этой истории напрягала романтизация их «отношений» со стороны Феди, серьёзно, это очень сильно смущало Славу и буквально заводило в тупик. Было всё также тяжело осознавать, что с Гришей они теперь буквально чужие люди, да ещё хуже, чем просто незнакомые. «Ничего с ним больше нет» — снова и снова огорошивал себя Слава совершенно бесконтрольно, и каждый раз было только хуже это принимать как данность. Но ещё больше пугала мысль, что, похоже, теперь в самом деле оставалось лишь притираться к Глебу и пытаться его любить, но как он мог, если поговорка про своё счастье на чужом несчастье была придумала не просто так, а Голубин это полностью игнорировал? На выходе из подъезда блондин сразу взял его за руку, по-прежнему делая вид, что между ними настоящая и чистая любовь. Слава почему-то был уверен, что из окна за ними обязательно смотрит Федя. Гелик Голубина был припаркован прямо возле подъезда, теперь ему даже не нужно было прятаться и парковаться с другой стороны двора. Слава залез в машину с видом настолько хмурым, что даже лук бы расплакался, и нехотя пристегнулся, всем своим видом продолжая показывать, что Глеб в нём вызывает одно лишь отторжение. От внимания последнего это представление, само собой, не ушло. Он тяжко вздохнул, будто бы искренне не понимал что делает не так. Глеб надавил на педаль газа с ощутимым раздражением, и машина двинулась на выезд из двора.  — ну и что? — заговорил он первым.  — что? — удивился Слава, вертя в пальцах чупа-чупс, который хотелось бы и распечатать, да гордость не позволяла.  — я серьёзно не могу понять, что такого есть в этом Грише, что ты полюбил его, а не меня, — оскорблённо заявил Глеб, крепко вцепившись пальцами в руль. — лох же какой-то, под тридцатник только и умеет, что бокалами вертеть и всё подряд трахать, выпивает, ипотека на нём висит…ебалом хорош, конечно, но я-то вроде не хуже? На секунду Славе даже стало смешно от этих слов: какое же наивное и потребительское, как бы эти два качества плохо между собой не сочетались, у Голубина отношение к любви. Он будто бы всё это время говорил про какие-то вещи, которые можно любить за видные преимущества над другими вещами.  — ты ответишь мне или нет? — рыкнул на него блондин спустя примерно минуты полторы молчания. «Дожидайся» — хотел было выпалить Михайлов, но заткнулся на полувздохе и вжался в сидение, глазами бегая по быстро сменяющемуся виду.  — куда мы едем? — спросил он в попытке перевести неприятную тему, говорить о Грише не хотелось вообще.  — отвечу сразу после тебя. — поставил условие зеленоглазый.  — я могу просто подождать, пока мы доедем, ты же понимаешь это? — вскинул бровь Слава, чувствуя своё ситуативное превосходство.  — не выводи меня, бога ради, — процедил он сквозь зубы. — ты даже не можешь себе представить как я ревную, когда слышу от Феди, что ты весь загнался из-за ссоры с этим неудачником, что он тебе вообще может дать?  — а ты как думаешь, хули Дима со своим торчком возится? — вспыхнул Слава, не удержавшись. — он же не бросил и не бросит, только умеет, что пиздеть о любви и нюхать на деньги Димы, а Дима что? Красивый, молодой, богатый, добрый, умный — мог бы подыскать кого получше, почему же не подыскал? Потому что и такого любит, и никто ему больше не нужен. А я Гришу люблю, даже пьяного и с ипотекой люблю, и тут дело не в том, что ты какой-то не такой, а в том, что кроме него я не хочу больше никого, ты улавливаешь здесь связь? Глеб замолчал, продолжив напряжённо сжимать пальцами руль и упорно смотреть вперёд, лишь боком улавливая телодвижения справа от себя. И всё же он ломался изнутри от мысли о том, что Слава сейчас сидит рядом с ним, вот он, только руку протяни — весь такой красивый, сладкий как манго и одним только взглядом глаз своих кофейных, только улыбкой милой зубастой может в себя влюбить. С ним, с ним, а не с Гришей, и внутри всё неприятно жгло от кадра, где Ляхов требовательно язык ему в рот пихает, а Слава только и рад, только и прижимается к нему как будто замёрз без рук чужих. И даже после ответа неясно — чем же его не греют руки Глеба? Слышать эти слова было неприятно, но Голубин был уверен, что Славе он «стерпится и слюбится». Жаль, вразумительного ответа не получилось. Может, он и любил Гришу бескорыстно, но должно было быть что-то, что изначально Михайлова в нём привлекло? Что это было и как Глебу понять, чтобы проявить эти качества в себе? Может, покрасить волосы в каштановый и хотя бы попытаться отрастить себе похожий куст на голове? Ну что ему сделать? Слава же понадеялся наивно на какое-то прозрение, на какое-то осознание, может, его слова не прошли мимо Глеба и что-то, да значат?  — захочешь, — твёрдо пообещал Голубин, поборов в себе очередной приступ ревности. — мне, кроме тебя, тоже уже никто не нравится, всех выгнал нахуй, потому что в голове только твоё лицо, смех твой, как ты со мной в первый раз охотно заигрывал. Я не хочу, чтобы ты принадлежал кому-то, кроме меня. Слава сложно выдохнул, будто потерял последний луч надежды на свободу.  — как ты не понимаешь…мне с тобой плохо, ты меня заставляешь делать то, чего я не хочу. — всё пытался донести Михайлов.  — прекрасно понимаю, — нагло ответил Глеб, да таким будничным тоном, будто это нормально вообще. — считай, я тебя авансом взял. Слава, я найду способ тебе понравиться, ты меня понял? Тем более, ты же сам сказал, что с Гришей тебя больше ничего не связывает, стало быть, ты свободен.  — едва ли, и сердце уж точно не свободно, — заворчал на него Слава упорно. — это глупо, сразу прыгать в другую постель, да, он меня послал и…и я…я ему, может, больше не нужен, но он мне всё также нужен, понимаешь? Слава невольно захныкал, вместе с тем поражаясь тому, насколько сейчас иронично изъясняться в своём горе с Глебом, но больше ему и не с кем этим поделиться. Не к Феде же побежать жаловаться, что Гриша его как шлюху выкинул за локоть из квартиры и велел больше никогда даже на него не смотреть? Михайлов отвернул голову, бесшумно залившись слезами в попытках хотя бы как-то себя сдерживать. Он чувствовал себя так, словно каждую секунду находится в опасности, словно теперь, когда рядом с ним нет Гриши, весь мир может причинить вред. И в этой машине с Глебом ему было ужасно неуютно, он как будто был взаперти наедине с маньяком, и страшно было, глядя на Голубина, вспоминать как его оттолкнул Гриша при попытке попросить защиты от этого ебучего шантажиста. Увидев сильное ухудшение состояния Славы, Глеб свернул с дороги и притормозил. Конечно, он никуда не денется от Славы, как бы тот не рыдал: Глеб винил в его страданиях кого угодно, но не себя. В первую очередь винил Гришу, ведь не влюбись Слава именно в него, всё было бы хорошо, но сердце разрывалось от тихих всхлипываний и покрасневших щёчек мальчика. Глеб потянул к нему холодные ладони и подтянул к себе, крепко и ласково обнимая. Кажется, он впервые был настолько настоящим и комфортным, по крайней мере пытался, хотя и понимал, что сейчас Слава его стараний не оценит и не примет таким. Тем не менее, чтобы успокоиться, Михайлов потерялся носом в чужом плече. Он прикрыл глаза и представил, что его сейчас прижимает к себе Гриша, и эти объятия вдруг стали такими желанными, что Слава сам обвил чужое тело руками, приникнув к нему. Почти что получилось увидеть перед собой его. Такого родного, близкого и тёплого, и Слава подумал, что, может, хотя бы так он сможет быть немного ближе к Грише? Глеб на него совсем не похож, Глеб вообще ни чуточки не нравится после всего, что сделал, но Слава настолько отчаялся, что в последние пару дней он в попытках уснуть прижимал к себе подушку, вспоминая, как перед сном обнимал его Гриша. Его он потерял, но были какие-то безумно глупые и стыдные способы представить, что не всё потеряно. Они обнимались так минут пять, а может и больше, и Слава почувствовал себя самым ужасным человеком на планете, когда голос Глеба над ним привёл его в чувство, а сам Голубин потянулся к Славиным губам, чтобы заключить их маленькое нежное приключение поцелуем. Слава предпочёл бы никогда больше не вспоминать этот момент, когда позволил себе броситься в объятия Глеба в поисках поддержки, он чувствовал себя так, будто изменил Грише с ним, но ничего не мог поделать — в тот момент ему было настолько плохо, что это стало единственным спасением. Глеб же возрадовался тому, что, кажется, нашёл какую-то лазейку, чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки — конечно же, Славик разбит и потерян, отвержен любимым человеком, разлучён с ним после такого яркого романа, ему просто хочется найти где-то ласку и поддержку, хочется примкнуть к берегу после бури. Глеб нащупал почву: мальчишке нужна была нежность. Приласкать Славу после тяжёлого разрыва — отличный план. Само собой, какой плохой Гриша и какой хороший ты, Слава, он тебя недостоин, не плачь, иди сюда, я тебя обниму.  — он также обнимал тебя? — хлопнув дверью, спросил Глеб.  — прости?.. — раскрыл рот Слава, испугавшись, что Голубин как-то телепатически понял, что младший вместо него представлял именно этого человека.  — ты полюбил его за то, что он был с тобой нежен? — вновь обронил пристыжающий вопрос блондин и взглянул на кареглазого сурово. Слава тяжело отвёл глаза в сторону, укоризненно отметив, что это никогда теперь не кончится.

***

Сильно утомившись узнавать новое с самого утра, Паша задремал, а вместе с ним спала и уставшая Саша. В момент, когда Федя наводил чистоту на кухне, чтобы помочь жене, раздался дверной звонок.  — чё, ебанутый? — пропуская в квартиру друга, поинтересовался Инсаров. — время два часа дня, ты уже в стельку.  — блять, и что нахуй?! — злился Гриша, косо скидывая с ног ботинки.  — ничего, будь потише, у меня жена и ребёнок спят, разбудишь — закопаю. — предусмотрительно пообещал мужчина, держа в руках кухонное полотенце.  — Слава здесь? — он скинул куртку на небольшую тахту, Федя сразу же перевесил её на вешалку.  — нет его. — чуть раздражённо вздохнул темноволосый, и схватив Гришу под руку, потащил его через зал на кухню, чтобы не нашёл по пути себе приключений.  — блять…я так хотел его увидеть. — жалостливо протянул Ляхов, заставив друга резко затормозить и уставиться на него с явным осуждением.  — эта мысль пришла тебе в голову до того, как ты нахуярился или после? — сделал он важное уточнение.  — честно говоря…после… — глупо ответил он и грохнулся на стул, зарывшись ладонями в густые волосы. — я так хочу помириться…он пиздабол, да и хуй с ним, я подумал и решил, что…пошла нахуй моя гордость.  — мне, блять, кто-нибудь скажет, из-за чего этот сырбор?! — разозлился Федя, вырвалось даже сказать.  — да что тебе непонятно, ты конченый нахуй? — потянул он нетрезво и несколько агрессивно. — я люблю его, неужели с самого начала не очевидно? Федя обомлел и сам упал на стул, уставившись на Гришу с лицом «приехали». Не то что бы он не предполагал, что этот вариант самый возможный из всех, но эта фраза прозвучала слишком внезапно.  — так я и знал…блядство, — зачем-то озвучил свои мысли он и через губу выдохнул. — ты же понимаешь, что у них с Глебом всё хорошо, и ты не должен лезть даже очень пьяный?  — не знаю…он сказал, что ему с Глебом плохо, что я ему нужен. — усмехнулся Гриша гордо и холодно, отчего Федя сразу прочувствовал, насколько в самом деле Ляхов надеется на лучшее. Гриша, очевидно, хотел верить своим словам, только в голове у Инсарова это вызывало путаницу, и он вообще не мог представить откуда его друг это взял. Видимо, взбрело на пьяную голову.  — вот это новости, — фыркнул Инсаров непонятливо. — давай без глупостей, отлично ему с Глебом, они друг друга любят, он вон приехал и забрал Славу гулять, конфетку подарил ему. Извини, конечно, что так прямо, но у него там всё хорошо, и ты своей любовью всё им испортишь. Ляхов резко дёрнулся, обработав в своей голове эту информацию. Он буквально сокрушился о стену жизненной несправедливости, но как тяжела была фраза о том, что он, видите ли, своей любовью может что-то Славе испортить. И куда ему теперь деть эту любовь? Но в самом деле, раз уж Слава спокойно уехал гулять с Голубиным после всего, что вывалил на Гришу всего парой дней ранее, значит, мало правды было тогда в его словах, и сейчас ему правда было удобнее с Глебом.  — напиздел-таки… — грустно констатировал Гриша и взгляд потерянный отвёл, он ведь уже готов был поверить, настолько отчаялся без Славы. — вот же маленькая блядь, на что я вообще рассчитывал…пришёл лапши мне на уши навешать чисто, коне-ечно, что ему, ему же похуй на Гришаню, что он там думает и чувствует… Федя поджал губы, поняв, что, наверное, как-то слишком жёстко это всё выложил. Ему было жаль Гришу, но он и за Славу переживал, да и даже больше, чем за первого, потому что именно Славу Гриша недавно обидел, это Федя знал и за это на него злился.  — давай аккуратнее в выражениях, никакая он тебе не блядь, — поправил его Федя, едва сдержавшись от того, чтобы не поправить ему челюсть. — я знаю, невзаимная любовь — это сложно, но реально, не лезь туда, я бы на твоём месте помирился с ним как друг, потому что Слава очень страдает из-за вашей размолвки, но не больше.  — да пошёл он, «не блядь мне», ага, как на хуй ко мне лезть, так первый, и сразу какой-то пиздёж появляется, будто бы я ему в собачки продался, сучка пидорская, чтоб он сдох со своим Глебом! — лишь больше разозлился Гриша от того, что Федя почему-то встал не на его сторону. Ляхов неловко поднялся, задержавшись за стул, и поплыл к выходу, о собственные ноги спотыкаясь. Не будь он сейчас в говно — вообще бы не приехал, но даже себе Гриша не признается в том, что специально напился, чтобы набраться смелости и поговорить со Славой. Только то, что на месте получилось, по Грише, раз и навсегда поставило точку. Если до этого ещё были какие-то сомнения, попадались какие-то мысли о том, что Слава не врёт и ему нужна помощь, то сейчас… Видите ли, хорошо у них всё, гулять они уехали, не мешай им своей любовью, видите ли. Такая злость брала, что аж на месте становилось обидно. Гриша уехал домой в полном разочаровании и с мыслью о том, что это точно конец. После первого расставания он больше всего боялся, что ему сделают больно, поклялся стать мудаком и разбивать сердца всем подряд, лишь бы уберечь своё, да как-то не получилось. Столько боли принёс ему Слава, и это с учётом того, что не так много времени они были знакомы. Сердце рвалось на части, даже не так, оно было растоптано. Как вообще у него хватало совести чуть ли не бросаться в ноги и умолять не выгонять, а потом преспокойно ехать гулять с Голубиным? Не оставалось даже сомнения: сейчас Слава там беззаботно веселится за чужой счёт, получает удовольствие и даже не думает о Грише. Отоспавшись, протрезвев, и ещё раз переосмыслив свой неудачный визит к другу, Гриша пришёл к выводу, что Слава, видимо, просто решил напиздеть всем вокруг и хорошо жить с двумя мужиками, которые для него в лепёшку расшибутся. Ляхов даже успел посочувствовать Глебу — наверное, такой же влюблённый глупец, который уверен, что Слава его любит и будет только с ним. Успел и подумать о том, что, наверное, скоро эта история повторится, и Михайлов найдёт кого-нибудь ещё, к кому убежит от Глеба. «Дешёвая шлюха» — подытожил Гриша после долгих размышлений.