Иней!

— Кристи…эм…ты не мог бы дойти до бара и принести чего-нибудь выпить?

***

Эти слова из собственных пунцовых уст — последнее, что Слава вразумительно помнил. Теперь, сидя на полу, в душной пыльной подсобке, в которую едва забирался лунный свет через маленькое окошко под самым потолком, он только прижимал к себе опустевший сосуд с янтарными каплями жгучего коньяка на самом дне. Алкоголь растворился в желудке, и в голову ударило, теперь он уже не мог удержать в себе горьких слёз, которые порывались побежать по щекам ещё в тот момент, как он увидел Гришу, целующего какую-то девушку за баром. Он был слишком занят своей девочкой: даже не заметил Михайлова, с минуту простоявшего в полном ступоре, в мокрых глазах отражая картину неподдельно страстного поцелуя. Не заметил, но знал ведь, что Слава увидит, не так, нет; он знал, что Слава будет смотреть. А Слава стоял как брошенная псина, с трудом сдерживая в глотке скулёж и пытаясь удержаться на ногах, что обмякли в момент. Стоял и ждал, пока станет ясно, что ему показалось, что Гриша не целует кого-то также страстно и желанно, как его когда-то совсем недавно. Он стоял и большими медовыми глазами смотрел прямо на них, изучал ревностным взглядом темноволосую девчонку с симпатичным профилем, совсем молоденькую, может, возраста Славика или чуть постарше. Красивую такую, одетую в белые джинсы, обтягивающие длинные тонкие ножки и упругую попу. Стоял, смотрел, ждал, но ничего не произошло, Ляхов лишь плотнее обхватил юную красотку под бёдра, совсем позабыв о своей работе и притворившись заинтересованным клиентом. И даже сейчас, глядя на запертую им дверь подсобки или же опуская веки, Слава видел только эту картину перед глазами. А в голове плотно сидел вопрос: за что? Может быть, Гриша его и не любил совсем? Когда они были вместе, все его действия выглядели настолько искренними, что, как бы Слава не боялся слишком много о себе подумать и сделать неверные выводы, не оставалось никаких сомнений в том, что у Гриши действительно были к нему чувства, он не врал, но почему тогда так легко и просто выкинул его, буквально через неделю заменив на другую? Была это попытка отвлечь себя самого или сделать Славе больно — неважно, но почему именно после того, как Слава пришёл к нему, честно выложив всё как есть и попросив поддержки? Он снова сильнее обычного почувствовал себя брошенным, а главное, виноватым во всём на свете. Слава начинал перебирать в голове десятки моментов, когда мог бы поступить по-другому, может, ему вообще не стоило приезжать в Москву? Эта боль была невыносимой, и от алкоголя, которым Слава надеялся себе помочь, стало только хуже. Уткнувшись носом в колени, Михайлов рыдал как чёртова девчонка, как одна из тех девчонок, похожих на ту самую, что выбрал Гриша. Ту мысль Слава отвергал долго и мучительно, она зудела как муха по всей комнате, давила на виски и раздражала нутро. Слава уже не знал, что могло ему помочь и могло ли что-то в целом, он противился самому себе, долго спорил со своей головой, и всё же, изнывая от одиночества, парень сам не заметил, как короткие пальчики нашли в контактах тот самый номер.  — ты спишь? — выдавил Слава, с трудом проглотив дрожь в голосе, чтобы звучать более-менее собранно.  — ясен хуй, блять, — ответили на том конце. — мне льстит, что ты лично решил набрать мой номер первым, но какого чёрта тебе надо в три часа ночи?  — Глеб, а ты…ты можешь приехать?.. — попросил парнишка, чувствуя, как тревога возвращается на язык, постепенно блокируя возможность адекватно использовать свой речевой аппарат.  — всё там нормально? — удивился мужчина, завозившись с той стороны провода. Его тон приобрёл нотки настоящего беспокойства. — что случилось? Слава позорно умолк, понимая, что каждое следующее слово станет рычагом, дающим свободу бушующей внутри истерике.  — не знаю…не знаю, на что я рассчитывал, когда набирал тебя, — к концу предложения откровенно расплакавшись, признался он. — мне так…мне так плохо и одиноко, а ты…  — не плачь, солнышко, я сейчас приеду. — прервав своими словами едва как связный поток эмоций, трепетно пообещал блондин. Как только их сумбурный разговор развязался в короткие телефонные гудки, Слава по новой уткнулся лицом в коленки и дал волю своим рыданиям, прежде чем изобразить искусственное спокойствие, дабы иметь возможность вывалиться из подсобки и не бояться попасться кому-то на глаза. Он прошмыгнул в туалет, умылся, и повезло — в таком состоянии попался на глаза лишь паре танцовщиц, с которыми был знаком достаточно плохо, чтобы отделаться от них простым «нет, забей» на участливое «нужна помощь?». Уже спокойно Слава вышел в зал и даже не попал под внимание Феди, так как тот яростно отчитывал Гришу за разврат на рабочем месте и пренебрежение своими должностными полномочиями. Михайлову даже на душе теплее стало на пару секунд, когда он увидел виновато опущенную густоволосую макушку красавицы, что ручки изящные за спину убрала, и уставший взгляд Гриши, которого лишили премии на два месяца вперёд. «Всё-таки, Федя — лучший дядя на планете» — подумалось Славику, когда он воровато сигал через зал к выходу, подхватив дутую жёлтую куртку. Парень хотел встретиться с Глебом вне стен клуба, чтобы никто их вместе не видел, потому что, признаться, на горло всё ещё давила мысль о том, что он сам попросил Голубина приехать, в надежде получить хоть каплю поддержки. Слава уверенно шагал от крыльца к оживлённой даже в это время суток дороге и сам не понимал, как дошёл до этой идеи. С чего он вообще взял, что Глеб захочет слушать о том, что Слава сильно расстроен и ревнует своего любимого Гришу к его новой девушке? Но его волновало буквально всё: как её зовут? как они познакомились? давно ли? он с ней только на сегодня или это надолго? почему, в конце концов, именно она? И вместе с тем хотелось больше вообще ничего про Ляхова не слышать, совсем ничего. Была мысль прямо сейчас пойти и подать заявление на увольнение, но тогда бы Назар уже собрал бинго работников, желающих уволиться из-за не сложившихся отношений. Набережную опять запорошило крупными хлопьями снега после недельной оттепели, напрасно дававшей надежду на начало настоящей тёплой весны. Слава стоял, ткнувшись носом в чёрное длинное пальто, от которого исходил почти что кроткий аромат дорогого одеколона.  — хочешь, я прямо сейчас этого пидора в СИЗО увезу? — поглаживая младшего по волосам, пытался успокоить мужчина.  — нет…не трогай ты его…ничего не надо, мне просто плохо. — плакался кареглазый, крепко прижавшись к Глебу.  — давай я хотя бы ебало ему сломаю? Он слишком много о себе думает, — нелестно отзывался о нём Голубин, то ли пытаясь склонить Славу к этому мнению, то ли действительно считая свои слова правдой. — я же говорил, он тебя недостоин, лали, пройдёт время, и ты будешь мне благодарен за то, что я тебя забрал.  — всё, хватит, — сощурился парень, не пожелав терпеть такие слова даже в качестве поддержки. — давай лучше поговорим о твоей работе? Глеб заметно удивился такой резкой смене темы, неужто Славе что-то от него нужно? Михайлов смекнул, что внёс какое-то непонимание своей репликой, потому продолжил с пояснением:  — я хочу просто на что-нибудь отвлечься, давай, мне и так потом влетит за то, что я сбежал с рабочего места, расскажи мне что-то о своей работе, чтобы я успокоился и мог туда вернуться.  — уверен, что твоего спокойствия надолго хватит в присутствии меховой шапки? — вскинул бровь полицейский.  — нет… — отведя взгляд в сторону, признался парень.  — хочешь, я тебя у него на глазах взасос поцелую? — он нежно огладил холодными длинными пальцами мягкие Славины щёчки, что покраснели от холода и слёз. Русоволосый поднял на Голубина неуверенный взгляд, секунд пять серьёзно раздумывая об этом, но после лишь покачал головой в знак отрицания. Слава категорически не хотел, чтобы Гриша чувствовал то же, что и он — эта мысль была ведущей в голове, но подсознательно он куда больше боялся, что Ляхову просто будет всё равно. Что он, увидев Славу с другим, не почувствует абсолютно ничего, и взгляд его будет таким же холодным как тогда, когда он выкидывал его за дверь своей квартиры.  — у меня сейчас раскрываемость неплохая, мы лоха недавно одного поймали, а за ним ещё несколько его коллег, — рассказывал Глеб по заявке младшего, когда они уже расположились в уютном кафе недалеко от «Инея».  — за что? — уточнил Слава и поднял карие глаза на рассказчика, ложкой ковыряясь в чизкейке, который он не особо-то и хотел.  — закладчик, — буднично ответил Голубин. — триста граммов мефедрона на руках, ему теперь лет десять точно светит, у остальных типов было значительно меньше, но срок примерно тот же.  — триста граммов?! — переспросил Слава почти шёпотом, но так эмоционально, что актёры большого театра бы позавидовали. — и зачем столько…  — он поднимал вес от заказчика, мы в самый подходящий момент взяли, — увлечённо повествовал полицейский. — мы на пути к тому, чтобы накрыть большой магазин в даркнете, причём это чисто удача.  — а такое бывает? Ну, раскрыть такое большое дело чисто случайно? — удивлялся Михайлов.  — лали, независимо от характера преступлений, огромная часть дел раскрывается просто потому, что в момент следствия мы оказались в нужном месте в нужное время, и совпали нужные детали, — объяснял старший, полностью погрузившись в рассуждения о своей работе. — любая случайность может помочь раскрыть целую цепочку преступлений, а может и сбить со следа на долгие месяцы. Как бы не хотелось, не всегда всё зависит от дедукции и логики.  — и что же за случайность вам так помогла? — с любопытством спросил юноша, отпив немного кофе из своей кружки.  — патрулировали местность и наткнулись на закладчика, который разносил большие веса, — охотно делился деталями он. — это целая цепочка, мы в месяц принимаем в среднем по три-четыре закладчика только в нашем отделе. Это рядовые сотрудники, которые оставляют клады в один-два грамма, но это ещё не всё. Есть люди, которые держат в руках килограммы, есть и те, кто перевозит наркоту тоннами. Как ни странно, таких поймать сложнее, чем наркокурьеров, которые, может, больше двадцатки граммов в руках и не держали.  — а вы…вы поймали? — успел увлечься Слава, постепенно отвлекаясь от мыслей о Грише.  — да, и самое смешное, этот Пабло Эскобар недоделанный сразу слил всю инфу, которую знал, хотя до того момента его магазин неплохо шифровался, — иронически усмехнулся Голубин, вспоминая как легко ему дался допрос этого несчастного. — первым делом он сдал все свои закладки, и мы поймали кладменов, которые пришли их забирать, затем слил свои аккаунты, и теперь мы имеем некоторый инсайд на магазин, в котором он работал. Ещё немного, и хлопнем его, сидеть будут все от сисадминов до владельца, который как паскуда где-то за границей жизнью наслаждается, пока его курочки по Москве меф раскидывают.  — серьёзно, вот так просто? Я думал там мафия дохуя, типа, разве не должно это работать так, что если одного поймают, остальные смогут слиться? — выяснял Слава.  — да, мы имеем небольшие сложности, потому что верхушка магазина уже догадалась, что пахнет жареным, но увы, даркнет не такой уж и анонимный, как кажется, они не смогут замести все следы, которые оставили в интернете, а у нас немерено ресурсов, чтобы всё это отследить, хотя и понадобится какое-то время.  — они знали, на что шли, — пожал плечами Михайлов и зажевал чизкейк. — вот маленьких закладчиков жаль, я думаю, многие из них это по глупости, от безысходности, в конце концов…это же обычные люди, не они осознанно возвели большой незаконный бизнес и гребут миллионы.  — верно, мой хороший, закладчики — просто наживное мясо, это большая ловушка, в которую попадают в основном малолетки или студенты, непонимающие, как делать деньги нормально, — согласился Глеб, поддержав здравую мысль в голове собеседника, уж кому как не Голубину знать насколько мертвы перспективы кладменов не сломать себе жизнь этой работёнкой. — из самого интересного…мы поймали девочку шестнадцати лет, она первый день вообще работала и сразу попалась, и поймали молодого парня примерно моего возраста, который собирался увольняться через пару дней и съёбывать в Ригу, он вроде на учёбу себе заработать хотел…у него как раз и было триста граммов. Мы ему заблокировали счета, он даже теперь не сможет залог за себя заплатить. Такие дела, хотел в университет, а получит десять лет за решёткой. На рассказе про последнего парня Слава заметно оживился и забеспокоился. Просто потому, что это не могло быть обыкновенное совпадение.  — а как…как зовут этого парня? У него латышское имя, да? — попытавшись изобразить максимальное безразличие, выведывал парень.  — ну да, какая разница, как его зовут? — с подозрением разглядывая Славу исподлобья, спросил он.  — если его имя секретно, то скажи хотя бы как он выглядел, — поняв бездарность своего актёрского мастерства, Слава показал всё своё беспокойство и переполошность. — светловолосый такой, патлатый, да? Ну, крашеный и глаза…  — твой знакомый, серьёзно? — посмеялся Голубин и брови вскинул.  — он часто заходил к нам в клуб…пару раз в неделю стабильно, и был лично знаком почти со всем персоналом, — изворотливо ответил Слава, понимая, что формулировка «это лучший друг Гриши» здесь будет неуместна. — его зовут Роберт, ну или… Платина.  — да, Роберт, Платина-триста, у него ник на гидре такой был. — посмеялся Глеб в кулак, стараясь не показывать своего веселья, потому что Слава, видимо, переживал.  — не могу поверить, что его посадили…такой хороший парень ведь… — досадливо прокомментировал мальчик и закусил губу, не без сожаления вспоминая как Роберт ворвался к ним с Гришей, убегая от полиции. Ведь правильно тогда Гриша говорил — доиграется, и доигрался. Было сложно поверить, что вместо того, чтобы вернуться на родину с деньгами, как все думали, Роберт сейчас сидит в следственном изоляторе и ожидает суда, приговор которого точно не будет сулить ничего хорошего.  — а самое главное, никто ничего не знает… — вслух подытожил Михайлов, что ещё больше шокировало, ведь даже Гриша наивно считает, что его дружок в Риге строит новую жизнь.  — он попросил никому не сообщать о задержании. — пожал плечами Голубин.  — извините меня, конечно, но это уже эгоизм! — прыснул Слава недовольно и крайне решительно поднялся со стула, который со скрежетом проехал по полу железными ножками.  — куда ты собрался? — незаинтересованно окинув его взглядом, спросил Глеб. Не любит он подобного авантюризма.  — сам как думаешь?! Слава быстро зашагал в сторону выхода. В крови подскочил адреналин, сердце в ушах забилось, сложно было представить, что все эти две недели творилось с Робертом. Его можно было понять, он не хотел никого беспокоить, может, не хотел никого видеть и признавать свою неудачу, но и опускать руки тоже было нельзя. Даже если не удастся избежать наказания, по крайней мере, с ним останутся друзья, которые будут писать письма, носить передачки, навещать хоть иногда. Это ведь лучше, чем сидеть одному и понимать, что на свободе никто даже не ждёт, ведь родители уверены, что сын отлично устроился в Москве, а друзья — что в Риге.  — Кристина, срочно! — завопил Михайлов во весь голос.  — Слав, мне тоже грустно, что ты уже протрезвел, но сходи за алкашкой, пожалуйста, сам, у меня приват. — вежливо отказался Кристина, которого и правда ждали в привате, и торопливо прошмыгнул мимо Славы. Михайлов раскрыл рот, порываясь что-то сказать, но всё было мимо. И наконец, он не придумал ничего лучше, чем с места в карьер.  — Роберта в тюрьму посадили! — загорланил он вслед стриптизёру, заставив его резко остановиться.  — что?.. — обомлев от удивления, Кристалл резко обернулся, и на лице его показался страх вперемешку с недоверием. — ты шутишь, верно?  — ни капельки, Глеб присутствовал на его задержании…точнее, лично надевал на него наручники. — засеменив в сторону Уланса, рассказывал Слава.  — Глеб?.. Наручники?.. — ретранслировал он непонятливо, руки его начинали мелко трястись, и это не ушло от взгляда младшего. — подожди, за что Берта задержали?  — сам-то как думаешь?! — на нервах не сбавлял тона Слава, едва сдерживаясь, чтобы за тупость не врезать сейчас Познаксу подзатыльника.  — эм…он же даже не употреблял в последнее время, нет? — похлопал ресницами Уланс, потому что в головешке у него совсем ничего не складывалось в единую картинку.  — не употреблял, но продолжал работать кладменом. — рука у Славы всё сильнее чесалась треснуть по пустой башке, чтобы хоть что-то в ней да прояснилось.  — в смысле «продолжал»? — вновь переспросил Познакс с неподдельным удивлением на лице. Они ещё секунд десять стояли посреди коридора, глядя друг на друга так, будто бы говорят они на разных языках и никак не могут друг друга понять. Только после упорного разглядывания чужого лица, до ума Михайлова дошло, что Уланс всё это время даже не знал ничего о работе Плаудиса.