Иней!

— что ты сделал?.. — подняв хмурый взгляд от рабочих бумаг, переспросил Инсаров, воспринявший слова друга как очередной бред.  — выебал Славу, — повторил он серьёзно и через стол наклонился к мужчине, на согнутой в локте руке держа телефон с видеодоказательством. — знал, что не поверишь, поэтому заснял.  — ты с ума сошёл? Убери это! — не выдержав и нескольких секунд, Федя вытянул ладонь и прикрыл ей экран. — ты что этим доказать хотел?  — что ты зря поправил меня, когда я назвал его блядью. — поделился Гриша и пихнул телефон в карман, не забыв погасить экран, показывавший того самого любимого племянника Фёдора с членом во рту. И вся причина заключалась именно в том, что Гриша озвучил. В момент, когда он светил этим видео перед лицом Инсарова, он мстил уже не Славе. Хотел утереть нос Феде, который слепо любил своего мальчишку и ради этого послал к чертям Гришу — в последние дни к нему Федя в самом деле относился немного предвзято, он был на стороне Михайлова.  — да, я зря тебя поправил, нужно было поправлять твоё ебало, видимо. — мужчина с шумом возвысился над поверхностью стола и залепил стоявшему напротив смачного леща.  — да какого хуя?! — рассердился Гриша и отшатнулся назад от неожиданности. — ты серьёзно сейчас посылаешь своего друга детства к ебеням собачьим из-за маленькой шлюхи, которая скачет по хуям как лягушка по мокрой полянке?  — ты пиздоид? — Федя пренебрежительно скривил губы и за плечо дёрнул младшего на стул, пустив в ход словечко, которое услышал случайно от Димы. — с малым на этот счёт я поговорю отдельно, а вот тебе никто не давал права везде светить…этим. — он брезгливо указал пальцем в место, где, по идее, находился телефон.  — что ты, это специально для тебя и так, по мелочи, мне для личного пользования, — фривольно усмехнулся Гриша, не придав особо значения настоятельным нравоучениям. — я даже Глебу не собираюсь показывать, пусть дальше спокойно с рогами живёт.  — я не должен был видеть эту хуйню, — твёрдо изъяснился Инсаров и начальственно сложил руки на груди. — тебе не семнадцать лет, с твоей стороны как минимум глупо гордиться тем, что ты слил как кто-то член сосёт. Слава взрослый человек, я догадываюсь, что он не Дева Мария, но это не значит, что мне нужно это видеть своими глазами, блять, ещё бы привёл меня лично посмотреть.  — посыл был не в том, что он сосёт, а в том, что он сосёт не только своему лоху ебучему, блять, просто поставь его на пару часов на Балтию, знаешь, сколько заработает? — он без зазрения совести поднял глаза свои зелёные на почти уже разъярённого Федю. — да нисколько, но рот у него точно будет в конче. Типа, бесплатно всем желающим даст на клыка накидать, шаришь?  — мне похуй, в чём был посыл, меня злит другое, — резко отозвался Фёдор и хлопнул ладонями по столу. — Слава дал своё соглашение на то, чтобы ты это показывал? Сомневаюсь, что он тебе сказал «иди покажи Феде, как я горловой делаю, пусть заценит».  — не давал, но ты как-то хуёво приоритеты расставляешь, — вновь вернулся к насущному вопросу Ляхов. — ты ебёшь мне мозги за то, что я слил порнуху с твоим любимым племянничком, а то, что его глотка принимает хуи как банкомат купюры — это ничего, это не страшно.  — я не врубаюсь, чего ты от меня хочешь-то, блять? — выгнув чёрную бровь, спрашивал администратор. — мне сказать, чтобы он собирал вещи и сваливал с хаты или пока только в угол поставить?  — блять, да признай уже, что я прав! — распылился Гриша, резко подскочив и вступив в схватку своим взглядом со взглядом старшего. — ты меня за живое задел, я был бухой, но всё помню, что ты сказал. Считаешь, я порчу Славе отношения своими чувствами? А может, он сам себе портит отношения тем, что не может решить чей член ему больше нравится?!  — так я и думал, ты пиздоид. — подытожил Федя, самостоятельно ответив на свой же вопрос.  — ну пиздец теперь, — всплеснул руками Гриша, наблюдая за тем, как его названный брат без сил рушится на стул и виски пальцами трёт. — Славочка, зато, сущее солнышко.  — оставь его в покое! — выплеснул Инсаров, когда внутри взорвались остатки терпения. — ты заебал. Слава это, Слава то. Я сказал тебе не лезть к нему, так и хули ты здесь исполняешь? Дал ему в рот, молодец, теперь успокойся и не еби всем вокруг мозги. В себя приди, блять, на двадцать восьмом году жизни, немножечко установи коннект с башкой своей волосатой и перестань вести себя как тринадцатилетка, который увидел, что его подружке портфель другой мальчик до дома донёс.  — ты это классно придумал, ебать, — в ответ не сдерживал эмоций темноволосый. — я уже два месяца люблю его, не знаю, что делать, а надо просто успокоиться! У тебя такие охуенные советы, Федя, может, посоветуешь ещё что-нибудь? Типа, «не грустить», не знаю, «не переживать»?  — я сказал тебе шатёр цирковой свернуть, — поправил Инсаров, осадив его помешательство. — ты вытворяешь такую дичь, будто сходил в драмкружок имени Инстасамки. Я не сомневаюсь, что ты любишь Славу, и тебе тяжело, но это не похоже на повод, чтобы устраивать шапито.  — ты похоже не понимаешь насколько мне тяжело, — из его уст прозвучала грустная усмешка, за которой последовал обессиленный вздох всей грудью. — я был у него первым, он был моим, только моим, блять! И я так любил его, как этот Глеб ебучий в жизни не сможет.  — я уже вообще ничего не понимаю. — тоже пожаловался Федя, машинально также сбавив тон, когда Гриша заговорил спокойно.  — я ну…где-то месяц за Славиком ухаживал, прежде чем у нас до секса дошло, и я вроде как реально был первым, с кем он трахался, даже с девочками до меня у него не было, я думал, серьёзно всё, — делился мыслями Гриша, вспоминая об этой любовной истории со смесью горечи и особого тепла. — а потом он…морозить меня начал понемногу, я подумал, это из-за того, что мы переспали без обязательств каких-то, предложил ему встречаться, а он…не любит, сказал.  — потому что Слава любит Глеба, — вздохнул Инсаров, посчитав нужным об этом напомнить. — Гриша, когда человек после секса начинает сливаться, он, вероятно, жалеет об этом или изначально не рассчитывал на продолжение, особенно с отношениями.  — ну да, — хохотнул он кратко. — Слава с Глебом встречается, а в любви мне признавался.  — так он же тебя отшил? — запутался Федя, безуспешно пытаясь случайные кусочки информации сложить в единый пейзаж.  — сначала да, а потом резко начал унижаться, бегать за мной и уверять, что любит безумно, что только я ему нужен, — изображая напускную эмоциональность, рассказывал Ляхов. — хуйня это всё, и гроша не стоит, а мне больно.  — я только смысла не понимаю… — прокомментировал мужчина и нахмурился, сложив ладони вместе и оперев о них подбородок. — я не могу нормально думать, у меня перед глазами это тупое видео.  — Слава кстати реально мне тогда сосал за барной стойкой. — зачем-то пробросил Гриша, заставив Федю вообще нечитаемым взглядом его смерить.  — закройся уже, — он проморгался, пытаясь избавиться от летающих как мухи мыслей. — пока я лично со Славкой не обсужу эту хуйню, ты остаёшься пиздоидом.  — иди обсуди, он, скорее всего, всё также рыдает в толчке, — легко махнул рукой Гриша. — я его, вроде как, довёл. Инсаров резво вырулил из кабинета, не забыв зарядить Грише действительно увесистого подзатыльника. Сейчас назревало множество серьёзных проблем, и переживания за личную жизнь племянника вообще не входили в планы администратора. Он вообще не представлял, как дальше работать в этом месте. У одного из их работников скоро появится судимость — Никиту нужно было увольнять; второй работник только что заработал психологическую травму и непонятно как теперь будет исполнять свои обязанности, потому что один перспективный приват у весьма состоятельного клиента уже слетел из-за того, что у Кристины случилась истерика. И, конечно, вишенкой на торте был озверевший начальник, потому что Назар уже готов был завыть от того, сколько в последнее время в этом бизнесе теряется денег и нервов. Особенно нервов. А теперь Феде ещё и нужно было разбираться со Славой, притом, что омут их с Гришей недоинтрижек был наиболее непонятным местом. Слава действительно нашёлся в туалете. На том же самом месте. Он даже не удосужился подняться и запереть дверь, так и сидел, рыдая до покрасневших глаз. У Инсарова в сердце что-то ёкнуло. Он знал Гришу около двадцати лет, но всё ещё не понимал, как он может одновременно и любить человека, и желать довести его до самоубийства из-за личной обиды. Как он может обидеться достаточно для того, чтобы с удовольствием доводить до истерики, но недостаточно для того, чтобы разлюбить. Слава выглядел абсолютно беззащитным и маленьким, и Федя, кинувшись прижимать его к себе на сработавшем инстинкте защитника, поймал себя на мысли о том, что если бы он когда-то заставил Сашу так плакать, даже будь она сто раз перед ним виновата, он бы себе никогда не простил.

***

Непринуждённая обстановка далеко не самого дешёвого кафе Москвы страшно нагнетала. Светлое оформление с искусным сочетанием цветов, дизайнерская мебель, громадные окна, выводящие вид на город с большой высоты, приветливые официанты — всё это только выводило.  — ты обязан сделать что-нибудь с этим! — требовательно заявлял Кристи.  — я понял, Ланс, не еби мозги, — спокойно ответил Голубин. — я обещаю сделать всё возможное, чтобы ему дали минимальный срок, но меньше восьмёрки всё равно не получит.  — меня это не устраивает, — осведомил Кристи таким тоном, чтобы Глеб понял, что это его проблема. — ты должен пообещать сделать всё, чтобы худшим из исходов был тот, в котором Берт получает условку.  — я могу пообещать, но этого не будет, — пожал плечами Голубин, смакуя белое вино. — я всё понимаю, но ты просишь о невозможном.  — я не прошу, я требую. — поправил его Уланс и попытался состроить выражение лица, выученное по Назару, который отлично умел набивать себе цену.  — называй как хочешь, а толку? Я не волшебник, — настойчиво объяснял блондин, не впечатлившись важным выражением лица своего собеседника. — не тужься так, а то обкакаешься. Лучше пей своё вино, мясо доедай, и я поеду по делам, потому что наш разговор подошёл к логическому завершению.  — не подошёл, — не оставлял своего Познакс. — я не знаю как, но тебе придётся стать волшебником, у тебя нет другого выхода.  — нет, конечно, может быть и такое, что мы ошиблись, взяли не того, а ему вообще подкинули, но ты же понимаешь, Ланс, это целое представление, а поставить качественный спектакль — удовольствие не из дешёвых. — жирно намекнул Глеб, осушив бокал до конца.  — просто скажи, сколько я должен заплатить. — решительно отрезал парень, проткнув полицейского взглядом тёмных глаз.  — я слишком скромный, чтобы сказать это вслух, — веселился Голубин, пользуясь своим выигрышным положением. — такую сумму я могу только тебе на заднице написать.  — я не понял, мне переспать с тобой нужно ещё? — начал беситься Уланс, явно не оценив этого юмористического порыва. — моего самого близкого человека сажают почти на десять лет, мне не до шуток, я ведь пересплю.  — ты красивый, Уланс, но не нужно, я в отношениях, — блондин успокоил свою улыбку и с тяготой выдохнул, в секунду обретя абсолютно серьёзный деловой вид. — десять миллионов, и вместо Роберта сядет какой-нибудь другой лох. От названной суммы у парня глаза стали по пять копеек. Молодец, Кристи, десять копеек уже есть. Познакса можно было назвать более чем обеспеченным: он жил в двухэтажной квартире, — пусть и снимаемой Назаром, — никогда не отказывал себе ни в чём, покупал всё, что хотел, и на счету всегда было не меньше сотни тысяч. Но такая сумма даже Кристину заставила заподозрить у себя сердечный приступ, потому что такие суммы он тратил минимум в течение полугода, и как заработать столько в срочном порядке — неизвестно.  — ты человек в отношениях или человек, у которого двадцать шесть детей? Зачем тебе, ну…столько? — прокашлявшись, произнёс Кристина с намёком на то, что это уже даже не наглость, а что-то за гранью.  — ты думаешь, это всё мне? — усмехнулся Глеб с иронией, потому что чужие слова для него прозвучали как анекдот. — ты так говоришь, будто бы просишь меня присмотреть за твоим котом, пока ты на Мальдивах отдыхаешь. Ты хоть представляешь, по скольким документам твой Роберт уже чуть ли не максимальный срок отхватил? Я не могу просто открыть камеру и сказать: «беги, дорогая, беги».  — а мне этот вариант куда больше нравится. — фыркнул Уланс и руки на груди сложил, со стороны смотрясь как пятилетняя девочка, которой родители зажали киндер.  — ну, дорогой, это так не работает, — изображая разочарование жизненной несправедливостью, объяснял полицейский. — мне придётся очень серьёзных дяденек напрягать, чтобы твой мальчишка в драных вэнсах свободно гулял. Нужны веские аргументы, понимаешь? Представь вот себе весы. На одной стороне лежит триста граммов мефедрона, а на другой должно быть что-то потяжелее. На язык попросилась шутка про героин.  — моя жизнь подойдёт? — осмелился иронизировать Кристи, чтобы самого себя в чувства привести.  — ну, полегче, — прыснул со смеху Глеб. — давай так, чтобы ещё и весы не сломались.  — ты меня всё равно наёбываешь, десять миллионов — это точно пару килограммов, мне кажется, чтобы перевесить триста граммов, нужно будет не больше, чем…  — я понял, метафоры не зашли, — перебил его блондин, устав слушать суетливые попытки снизить озвученную им сумму. — короче, десять миллионов, и точка.  — нет, точку я хоть щас тебе дать могу… — никак не соглашался Кристи, что Глеб, само собой, успешно проигнорировал.  — через две недели вместе с деньгами принесёшь, — хоть Голубин и поддержал чужую шутку, но взглядом дал понять, что своего решения не изменит. — две недели, услышал?  — но я…  — заканчивай, мне пора, — сообщил он железно, взглянув на только что пришедшие сообщения от Славы, который просто умолял приехать, клянясь, что очень страдает и мечтает покончить с собой. — живо, у тебя минута. Когда они разъехались, Уланс полностью погрузился в мысли о том, что его жизнь всё больше начинает походить на какой-то пиздец. А собственно, когда она не была самым настоящим пиздецом? У него всё не слава богу ещё с тех пор, как он переехал в Россию. Пока в мозгу роились сожаления, на улице уже светало, стук в висках никак не стихал, ещё и сообщения от Вали и Назара сыпались горой. Оказавшись в своей квартире, Кристи опрокинул в себя стакан чистого коньяка и поймал кипящей головой мысль, что он в край охуел и снёс к чертям все свои принципы от тех, что обязывали ничего не чувствовать на людях, и до тех, что запрещали ему пить крепкий алкоголь. Но ситуация располагала к тому, чтобы без зазрений совести спиться. Хотя нет, уж зазрений совести хватало с головой, потому что, как успел узнать Кристи, этот несчастный сиделец и не задумался бы о такого рода профессии, если бы не его бёдра и…глаза. Уланс бродил по всей квартире, курил сигареты одна за одной, хлопая дверью балкона чаще, чем новые клиенты позволяли себе шлёпнуть его по жопе. В руке был телефон, экран которого показывал переписку с ним. Всё также висели непрочитанные сообщения, и светилась ужасающая надпись под ником: «был(а) в этом месяце». Хотелось расшибиться головой об стену, чтобы больше никогда не жить этой жизнью, в которой всё от начала до конца было не так. Но Кристина не мог, ещё нужно было помочь Роберту. Наворачивая круги по кухне и опустошая мини-бар, Познакс пытался утешить себя светлой надеждой на то, что ещё не всё потеряно, если не считать красной банданы, которую он, скорее всего, посеял на хате у своего друга Никиты. Оставалось только найти эти десять миллионов, которые, дай бог, гарантировали то, что Роберт избежит наказания за глупости, на которые его подтолкнула заинтересованность Улансом. На секунду Кристина даже задумался — он отдаст такие деньги не чтобы решить проблему, а чтобы переложить её на кого-то другого. Ведь, по сути, здесь уже было не избежать последствий: либо срок получит Роберт, либо этот же срок повиснет на кого-то другого. И, вероятнее всего, этот кто-то другой не будет виноват вообще ни в чём. Просто человек, друзья и семья которого не смогут собрать десять миллионов, — а Уланс не сомневался, он соберёт, причем сам, без чужой помощи, просто нужно немного времени и много сил. Если размышлять над этим так, то Уланс та ещё мразина и делает вообще не благое дело. Плаудис, по крайней мере, честно трудился на эти свои двенадцать лет больше года, а там будет невинный человек, но в самом деле, Кристалла не так уж это и волновало. Недостаточно, чтобы позволить себе поступить «по совести» и не сделать ничего. Он был уверен, что и так поступает по совести, по своей совести, которая заставляла его чувствовать себя виноватым только перед одним человеком.