Параллели чужих жизней

В таком избивающе–пинательном ритме прошло две недели, показавшиеся мне целой вечностью. Я стойко держался, не думая даже о том, чтобы сдерживать язык за зубами, и молча терпел избиения в раздевалке. Владлен всегда бил первым, жестким и четко поставленным ударом, а после меня добивали другие из его свиты, и казалось, конца этой «игре» не будет. Синюшное тело–гематома, но ни царапинки на лице. Боялись, наверное, что заметят учителя, но, успев изучить данный контингент, я мог с уверенностью заявить: учителям вообще посрать, что творится в их школе, а такие твари, как богатенькие ученики, ничего не боялись, им все сходило с рук. Наш мир давно раздвинул ноги перед денежными знаками. Как–то в пятницу я пропустил занятия из–за очередной порции «пиздюлей–за–ни–за–что». Ребра ныли уже не переставая, нормально дышать я разучился еще где–то после третьей трёпки. Подозрение на сломанные кости было, но обратиться в травмпункт я не рискнул. Увидев мое тело, врач бы силой потащил меня к ментам, даже если бы он давным–давно потерял свою совесть и чувство человечности. Мне–то самому было страшно смотреть на себя в зеркало, потому что после каждого просмотра я летел к унитазу и меня выворачивало не от страха, а от осознания того, что с такими побоями просто не живут. Одновременно с замешательством я недоумевал: как вообще могу передвигаться на своих двоих? Наверное, этот же вопрос мучил моих «любимчиков», потому что, несмотря на неустойчивую и будто пьяную походку, школу я не пропускал. Более того, я не собирался сдаваться и просить пощады, и на каждый выпад в мою сторону, на каждое раздражительное «мя–ясо» я давал словесный отпор. И каждый раз мне отбивали и без того в дерьмо убитые внутренности. Кажется, уже тогда мне хотелось умереть, но на суицид кишка тонка. И я тупо нарывался и провоцировал. Смертник, как он есть. Я лежал на диване и слепо пялился в стену. После горсти обезболивающих, которые были мне вместо еды, так как деньги уходили только на них, вообще было лениво думать о чем–либо. Только о «высоком» и не напрягающем, к примеру, почему вегетарианцы – вегетарианцы? Так ненавидят траву или это очередная секта мирового масштаба? За этими мыслями меня и застал Лекс, которого я всячески избегал в школе, случайно узнав от Силиконовой одноклассницы, что он двоюродный брат Владлена. К тому же являлся таким же «авторитетом» в своем классе. Ирония судьбы, не иначе. – Я уже думал, тебя нет дома, – с улыбкой приветствовал Лекс, когда я открыл дверь. – Зачем пришел? Откуда ты знаешь мой адрес? Чужое и неожиданное вторжение разозлило. – Адрес не проблема, – отмахнулся парень. – Впустишь? – Нет. – Гостеприимный, – хмыкнул он. – Зачем ты пришел? – повторил я. – Ну, в школе ты меня игноришь. Я решил выяснить почему. В немалом количестве обезболивающих есть такой неприятный нюанс, как усталость и заторможенность. Лекс уверенно стоял в дверях, рассчитывая на разговор, и уходить не собирался, а у меня было легкое головокружение от голода и съедающих желудок таблеток. – Ладно, проходи. Он спешно вошел в квартиру, словно не поверив в свое везение. Сбросил туфли у порога, обул тапочки (приобретенные специально для Ника) и прошел в комнату, потому что у меня особо не разгуляешься: комната прямо по коридору, видимая от двери, кухня справа радует закрытой дверью и никого не интересующий санузел слева. – Тебя в школе сегодня не было, – как бы между делом бросил парень. Устроился на одиночном табурете, заменяющий мне кресло. Бегло осмотрел комнатку: бэушный телевизор на полу в углу, который перепал мне за сущие копейки от алкаша на рынке (краденый, конечно, но зато плоскоэкранный), не собранный с ночи диван, шкаф с одеждой, с открытыми полками, и стопка учебников рядом с окном. На подоконнике цветущая фиалка в горшке – подарок Анжелки, к моему переезду в собственную «коробку». Серо, ничем не примечательная обстановка. Вряд ли Лекс хоть раз бывал в подобных местах. Закончив осмотр, он спросил, кивнув на разобранную постель: – Заболел, что ли? Брезгливость ничем не выдавал, то ли актером был охрененным, то ли я к нему цеплялся. – Типа того. Давай перейдем сразу к делу, – посоветовал я. Проковылял к дивану и осторожно сел на краешек дивана. Парень внимательно следил за моими передвижениями. – Не хочешь ничего мне сказать? – спросил он. – Я – нет. Кажется, ты хотел. Или передумал? Посверлив меня взглядом, он резко поднялся, сократил расстояние между нами - я не смог достаточно быстро среагировать из–за таблеток - и задрал вверх кофту, за которой я прятал тело, если вдруг Ник нагрянет в гости. Хоть я очень просил друга повременить с визитами, ссылаясь на загруженность учебной программы в новой школе, делая акцент на том, что учиться мне нужно хорошо и прилежно. Ник меня правильно понял, и мы держали связь через телефонные звонки. Я пиздел другу, как дышал, и мне было стыдно, впервые в жизни. Увидев пурпурно–черные разводы на теле, без просвета на миллиметр здоровой кожи, Лекс застыл на месте. Ошарашенно посмотрел мне в глаза, затем снова на побои. Я со всей силы, на которую был способен, разжал побелевшие пальцы парня и вернул кофту на место. – Кто? – тихо спросил Лекс. Его голос в тот момент очень был схож с холодной интонацией Владлена. Меня передернуло от отвращения. – Марк, кто? – чуть громче переспросил он, прожигая меня янтарным взглядом. «А то ты не знаешь?» – хотелось спросить в ответ, но я сдержался. – Ты хотел о чем–то поговорить. Не теряй зря время... – Марк, блядь! Ты можешь просто сказать мне имя? – Я молчал. – Назови. Его. Имя. Лекс был в бешенстве. Я это ощущал. Никогда не думал, что чересчур спокойный тон и ледяное хладнокровие будут пугать меня до усрачки. Но факт оставался фактом. Если бы я не знал Владлена с его резкими перепадами настроения от мне–заебись–но–тебе–все–равно–крышка до мне–хуево–а–ты–вообще–покойник, то Лекс меня бы в тот момент напугал. Но он, по сравнению с братом, выглядел не столь угрожающе. Пугающе, но не жизненно угрожающе. Это пережить я мог. – Наверное, тебе лучше уйти, – устало посоветовал я. Неимоверно захотелось одиночества, тупого созерцания обоев и мыслей о вегетарианцах. Парень молча развернулся и вышел в коридор, затем до меня донесся грубый хлопок закрывающейся входной двери. Пусть хлопает на здоровье, эта дверь пережила и не такие мелочи. Снова устроившись на диване и укутавшись в одеяло, я почувствовал, как глаза налились свинцовой тяжестью, и забылся тяжелым сном. Когда открыл глаза, отметил, что настала глубокая ночь, потому что фонарь через дорогу почему–то включали именно в три часа, не раньше. Из кухни доносились посторонние звуки и тихие маты. Прикинув, что домовой на кухне материться не мог по одной простой причине – сбежал с голодухи, я понял, что Ник все–таки решил проведать «зубрилу»–друга. Скинув ноги на пол с огромным трудом, я задел что–то шуршащее. На полу рядом с диваном лежали два пакета с известным логотипом, забитых разношерстными лекарствами–мазями. – Проснулся? В комнату вошел Лекс. Из кухни. Из моей кухни. Да, я сразу понял, что домовой ни при чем. – Ты что, ограбил аптеку, а теперь отсиживаешься у меня? – я потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна. – Можно сказать и так. Это все тебе. Распечатанный лист с рецептом в малом пакете. У тебя дома голяк был, поэтому я купил продуктов. Иди умывайся и на кухню. Есть будем, – без перехода проговорил Лекс и уже было развернулся, чтобы уйти, я додумался спросить: – А что ты делаешь? Хороший вопрос. – Попытался сварить суп, но не уверен, что все сделал правильно, – честно признался он. – Нет. Я о том, что ты делаешь в моей квартире? Как ты сюда попал? – Ключи взял. Теперь у меня есть дубликат. На всякий случай. Дверь, конечно, дрянная на вид, но сидит крепко, такую если ломать, то тяжелыми инструментами. – Зачем? – заторможенно уточнил я о дубликате ключей, но он мою мысль уловил. – Буду следить за твоей поправкой. И он ушел обратно на кухню. Кое–как умывшись, я присоединился к нему. – Суп я пересолил, – сразу предупредил он, ставя передо мной тарелку с дымящейся жидкостью, которую супом я бы не назвал даже в приступе белой горячки. Я отправил в рот небольшую пробную порцию. – А еще переварил, переперчил и переборщил с приправами в целом, – заявил критично я. – Но есть можно. Не выливать же теперь. – Вообще–то, это мой первый опыт, – сгримасничал парень, сидя напротив, хлебая такую же похлебку, только с удовольствием. Ну да, от своей руки же не умрешь. – Ты мог вообще не приобретать этот опыт, Лекс. – У тебя живот впал... Ты когда в последний раз нормально ел? Не пельменями же тебя кормить, вот так сразу. – А с какого ты меня вообще кормишь? – резонно заметил я. – Слушай, а вы с братом в ролевые игры не играете? Ну, знаешь, типа, плохой–коп–хороший–коп. Один – избивает, другой – лечит и все такое? Парень не ответил, сделав вид, что очень занят поглощением пищи, а до меня с опозданием дошло, что я только что сказал Лексу требуемое имя. Я идиот. Нет, я – голодный идиот, потому что съел тарелку супа, сваренного Лексом, вместо того чтобы послать его к черту со своей добротой–заботой. Есть хотелось больше, чем разыгрывать что–то там связанное с гордостью. Человеческие потребности еще никто не отменял, а организм – эгоистичная сволочь, отвечающий лишь за желания себя любимого и не обращающий внимания на какой–то там голос разума. Я даже не заметил, как Лекс оставил меня наедине с пустой тарелкой. Только когда он положил передо мной пару таблеток, очнулся от мыслей. – Выпей. Снотворное. Завтра с утра придет доктор. Осмотрит тебя. – Мне не нужен доктор, – ощетинился я, но Лекс перебил: – Он знакомый моей матери, так что не парься. Я с ним обо всем договорился. – Я хотел снова возразить, но парень уже не на шутку разозлился: – Включи, блядь, мозги, Марк! Если не обратиться за помощью, сдохнешь раньше, чем успеешь сказать «пиздец»! – Ну да, труп твоему брату без надобности. Хотя с такими деньгами он может просто не беспокоиться о подобных мелочах. Лекс молчал, и я тоже. Просто выпил таблетки и смотрел в окно, злясь на свой длинный язык. Не нужно было говорить ему имя, но, судя по отсутствию какой–либо реакции, предположил, что он уже всё знал. Да и хер с ним. Не знаю почему, но я не хотел выдавать Владлена. Не потому, что боялся выглядеть жалким, просто хотел разобраться с ним сам. Может, и не в драке, но если есть голова на плечах, то повод для отмщения рано или поздно подвернется и я отыгрался бы на обидчиках. Главное – это терпение, тогда все окупится. В свои семнадцать я особо не страдал юношеским максимализмом: любовь для меня не означала вечность, деньги не были смыслом жизни, я не гонялся за самыми красивыми девушками, за лучшей одеждой, за лучшей жизнью. Не преувеличивал чрезмерно свои проблемы. Я знал, что школьное насилие – это не конец жизни, потому что жизнь существует и после школы и она намного отличается от той, что мы вели до восемнадцати. Я знал, что стоит только подождать, перетерпеть и после можно будет спокойно вздохнуть, стряхнуть с себя всю грязь и идти дальше с поднятой головой... Я знал, что смогу отомстить за свои обиды, единственное, что я ненавидел – это минутную слабость, мысли о суициде, когда наваливалась апатия и депрессия. Мы с Лексом больше не разговаривали в ту ночь. Я завалился спать, а он сидел на кухне и курил.