Параллели чужих жизней

– Он же это не всерьез, да? – недоверчиво спросил я Богдана, когда мы вышли из палаты. – Думаю, что серьезно. – И ты – вот так просто – сделаешь все, что Владлен тебе скажет? Богдан посмотрел на меня так, будто бы я сморозил тупость. Ответ на этот вопрос был слишком очевиден. Я покачал головой и пошел на выход. Уже в стеклянных дверях клиники, запахивая на ходу куртку, набрал номер на сотовом. Вызов приняли сразу же после второго гудка, и я начал без предисловий: – Ты в курсе, что Владлен в больнице? – Марк? Похвальная память, ведь я звонил с этого номера только раз. – Так в курсе или нет? – вновь переспросил я. – С тобой все в порядке? – Учитывая, что сейчас я должен был лежать в гробу, но пока дышу – все просто отлично. Лекс помолчал. – Я не думал, что это может обернуться... так... – Значит, это правда, – вздохнул я. Хотел убедиться лично – убедился. Надоело разочаровываться в людях. – Блядь, Марк, – тяжело вздохнул Лекс на том конце провода, – я просто хотел помочь... – Ага, – зло усмехнулся я. – Только не учел одного: такому человеку, как Марат Берсеньев, проще убрать с дороги безродного щенка вроде меня, чем уговаривать сынка вернуться в родные пенаты и пойти на мировую. Скажи, для вас человеческая жизнь вообще ничего не значит? Нет человека – нет проблем, так? – Послушай, мне правда жаль, что все так вышло, – проговорил парень слегка надтреснутым голосом. – Мы можем поговорить при личной встрече? – Хреновая идея, – покачал я головой, будто бы парень мог меня видеть. – Очень хреновая. Лекс не стал настаивать, уловив в моем голосе именно то, что я и хотел донести, а я не стал продолжать этот бессмысленный разговор. Чем Лекс мог помочь? Мне избавиться от Владлена? Или расчистить дорогу себе, потому что я вдруг реально понял, что его симпатия ко мне более чем существенна. А может, все так и задумывалось, бабско–гейское а–ля «так не доставайся ты никому»? Потому что сложно поверить в то, что Лекс плохо знает Берсеньева–старшего, думая, что тот просто вернет сына домой. После открытия, что его наследник – гей. Или би, какая, блядь, разница? Факт оставался фактом: от меня просто хотели избавиться за ненадобностью, будто бы это могло восстановить ориентацию Владлена. Бред, долбаный бред. Наутро я стоял в дверях гостиной комнаты в квартире Берсеньева, хмуро наблюдая за всеми телодвижениями хозяина. – Ты совсем долбанулся, да? – наконец озвучил я очевидный факт, пялясь во все глаза на курящего Владлена, восседающего в кресле. – Выписался под свою ответственность, – невозмутимо возвестил он, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу, чуть морщась от боли при движении раненого плеча. – Да тебя лечить надо, электричеством. Псих ненормальный. – Солнце, обойдемся без нотаций. Дома отлежусь, не сахарный, – пожал плечами он и уставился на меня ясными глазами. – Надеюсь, ты не скопытишься от потери крови или еще какой–нибудь хрени. Выписаться своевольно из клиники – просто верх шизанутости. – У меня сегодня встреча с отцом Богдана и нотариусами, – оповестил он, проигнорировав мое замечание. – Сделка состоялась. Теперь дело только в формальностях и подписании документов. Я вздохнул. Прислонился к дверному косяку, сложив руки на груди, и пристально посмотрел на Владлена. – Ты не боишься, что твой отец реально озвереет? – спросил серьезно. Владлен тянул с ответом. Посверлил меня взглядом и сказал: – Не может же он убить единственного сына, – скривил в ухмылке губы. Прозвучало это чертовски неубедительно. – Ты перегибаешь палку, Владлен, и ты это знаешь, – заметил я. – Ты не можешь пойти против собственного отца. Разные весовые категории. – Знаю, – потушив недокуренную сигарету, кивнул он. – Именно поэтому в спорте существуют грязные приемы и запрещенный допинг. Нельзя быть таким ублюдком в восемнадцать лет, но Владлен им был. На самом деле я забыл, что все время находился в клетке с хищником. У которого одни инстинкты и неистребимая жажда крови. Сейчас, слушая сухой и надменный голос, глядя в чистые хищные глаза и наблюдая за белоснежным ровным оскалом, я понял, что в мире все относительно уравновешено: чем глянцевее и привлекательнее внешняя обертка, тем страшнее и кровожаднее чудовище внутри. Интересно, когда наступил переломный момент, который изменил мою ненависть на нейтралку? Уже сутки я был на взводе. Я все еще обитал в квартире Богдана, но парень, как и Владлен, выпал из реала, отключив сотовый. Когда люди, постоянно мозолившие тебе глаза, вдруг пропадают без предупреждения – это, блядь, действительно нервирует, поэтому ближе к ночи решил прошвырнуться по улицам города, чтобы хоть как–то отвлечься от мрачных мыслей и не терроризировать свой розовый гаджет вызовами снова и снова, будто я долбаная истеричка. Первые полчаса на свежем воздухе и вправду дали мозгу передышку, но уже через час я снова начал дергаться, а разыгравшаяся мигрень делала ночной сейшн* невыносимым. Раньше я всерьез думал, что могу сойти с ума из–за этого. Теперь уже стало привычно. Городской шум остался за дверью, а чужая квартира встретила меня знакомым ароматом сигарет. Света зажженного бра, что висело на стене, было достаточно, чтобы не включать верхний и при этом не расквасить себе нос о ближайший косяк в темноте. Я вздохнул с некоторым облегчением, когда увидел Владлена, стоящего у окна в комнате. Он курил, и складывалось ощущение, что он только что пришел с улицы, – в пальто, в туфлях, – но я торчал внизу фойе, поэтому последние минут двадцать он по–любому уже находился в квартире. – Я звонил, – первым нарушил я тишину. Мой голос прозвучал недовольно и хрипло, я прочистил горло. – Знаю, – бросил равнодушно Владлен, не оборачиваясь. – Как все прошло? – У меня на счету появилась приятная кругленькая сумма. Он был странным. Его голос был сухим, с монохромными нотами, и я не мог определить, рад он успешной сделке или нет, поэтому просто сказал ничего не значащее: – Поздравляю. Владлен промолчал. – Ты можешь вернуться к себе. Все проблемы решены. – А как же твой отец? – не понял я. Свобода – это, безусловно, здорово, но не лучше ли перестраховаться и залечь на дно? У меня одна жизнь, в конце концов. – Все в порядке. – Да? – Все в порядке, – повторил более раздраженно он. Атмосфера в квартире, казалось, опустилась на пару градусов, что вызвало некоторый внутренний дискомфорт. У меня неприятно заныл затылок в предчувствии. Было что–то тяжелое и неприятное в воздухе. Чтобы стряхнуть с себя секундное замешательство, я направился к Владлену, но остановился в паре метров от него, когда услышал: – Я уезжаю. Он выпустил струю сигаретного дыма в стекло. Дым сизой паутинкой разбегался в стороны. Я, не мигая, наблюдал за этой струящейся сеточкой и чувствовал, как где–то под ключицей начинаются заморозки. Я постарался отогнать от себя это неприятно–ноющее чувство. – Надолго? Мои глаза уловили невеселую усмешку Владлена, но его голос по–прежнему оставался безэмоциональным. – Не думаю, что возвращение входит в мои планы. Сердце в груди противно защемило, а руки сжались в кулаки. Владлен стоял смертельно спокойный, со скучающим выражением лица, а у меня внутри словно что–то затрещало по швам. Я был готов поклясться, что вот–вот рассыплюсь на куски. – Уезжаешь? – бестолково переспросил я скрипучим голосом. – Да. Простой вопрос, простой ответ. Только почему на душе стало так херово? – Я не верю, что человек может измениться без веских причин. А ты? – Нет, – мой ответ прозвучал немного резко, я сам поежился от этого звука. Да, хотелось бы забыть прошлое, но мы оба его отчетливо помнили. И с этим ничего не поделать. – Я так и думал, – кивнул Владлен, скорее, самому себе, потому что все еще продолжал смотреть куда–то в окно. Меня это дико раздражало. Мы молчали долгие две минуты. Мертвая тишина душила каким–то мерзким отчаянием. Докурив сигарету, Владлен обернулся и заговорил тоном, от которого шел мороз по коже. Казалось, вдохни поглубже и повредишь легкие. Его стальной насмешливый взгляд зеленых глаз выворачивал наизнанку, вызывая холостые позывы желудка. – Знаешь, Марк, я ошибался. Нам просто не суждено быть вместе. Мы слишком разные. Во всех понятиях. У нас бы ничего не вышло. В ушах предательски зашумело от адреналина, и глубокий голос плыл где–то на краю сознания. – Да уж, – я растянул губы в искусственной улыбке, заставляя себя не отводить глаз в сторону. – Просто не суждено. И это был конец всему тому дерьму, творящемуся между нами. Последняя точка в миллионе запятых. Владлен пошел прочь из комнаты, а я чувствовал, как сбилось мое дыхание, сердце забилось в бешеном темпе и оцепенение сжало тисками мой несчастный желудок. Стоять на своих двоих было просто сверхзадачей. Мне хотелось сказать, блядь, хоть что–то ему вслед, остановить его и спросить, какого хера происходит – к чему тогда был весь этот балаган с раскаянием и чувствами, но я стоял все в тех же двух метрах от окна и продолжал притворяться таким же безразличным, как и Владлен. Никогда не стану унижаться. О взаимности и любви не просят. Часы показывали пять часов утра. Я устало прикрыл глаза и потер переносицу, понимая, что уже уснуть не смогу. Это означало одно: я провел наедине со своими испепеляющими мозг мыслями еще одну жуткую ночь. Даже думать не хотелось, что, возможно, теперь так будет всегда. Еле дождавшись утра, мечась по квартире, словно запертый в клетке зверь, я попытался отключить все голоса в своей голове, что вопили протестуя, и набрал номер на сотовом. После третьего гудка вызов сбросили, и практически сразу же раздался звонок с неизвестного. – Не надо тебе искать встречи с ним, – спокойно посоветовал Богдан. Обычно, когда тебе говорят «нельзя», ты принимаешь вызов, еще и палкой потыкаешь. Не мой случай. – Даже и не собирался, – сказал я. – Я серьезно, Марк. – Да ладно? И что же на этот раз? – веселье я явно переигрывал. – Скажем так, Слава дорог тебе как друг? А Мария как подруга?.. – Сердце у меня сжалось в болезненный комок, а потом ухнуло вниз. Я стиснул челюсти от злости. – Да, Марк, ты правильно уловил мысль. – Блядь, какие же вы твари, – покачал я обессиленно головой. Я ничего не хотел, только поскорее покончить со всей этой херней. – Вы друг друга стоите, – выговорил приглушенно я. – Просто передай ублюдку, что мне не нужна подачка. Сегодня я съеду. Ключи и документы на квартиру будут в почтовом ящике. Он привык все мерить деньгами. Наверное, именно за все «принесенные неудобства» и была куплена и оформлена на меня эта квартира. Пакет документов, ожидавший меня по приходе домой на кухонном столе, содержал в себе мое имя и паспортные данные. Это было бы смешно, если б не было так мерзко и паршиво. Красиво и трепетно читать о любви в книжках. Жаль, что в жизни эта костедробительная мясорубка далеко не так романтична. Ни на йоту. У моих ног стояла сумка с вещами – за все время мои пожитки нихрена не увеличились в объеме. Только уменьшились – фиалка, Анжелкин подарок, засохла. В новой съемной квартире подоконники будут пустовать. ...А потом были дни, одинаково безликие, беспонтовые и серые, без проблеска надежды на что–то светлое. Надежда – вообще тупое чувство.