Зеленая дичь

       – Пять минут – одна медяшка, ясно?       Никто даже не заметил, как Миюра пропала. В тех трущобах, где они теперь ютятся, все жители либо носа из дома не высовывают, что бы ни происходило снаружи, либо, наоборот, только поспать сюда и возвращаются. Поэтому Хелика обошла всю улицу, прежде чем какой-то мальчишка из хижины на углу страшным шепотом сообщил ей, что утром мельком видел, как двое в красных мундирах волокли в сторону окраины кого-то длинного, синего и отчаянно сопротивляющегося.       Хелика даже дослушивать не стала. Скорее в дом, накинуть неброский серый плащ, натянуть капюшон, чтобы один нос торчал, а в карман бросить горсть монет – куда же без них?       Она протягивает стражнику сразу пять. Или шесть? Считать сил не осталось. Только бы пропустил, остальное не имеет значения.        – Давай, иди. Только запомни: туда одна – значит, и назад одна. А то... – он выразительно покачивает в руке рукоять меча.       Да уж, это Хелика отлично знает. Была у нее одна знакомая русалка – пришла так же и хотела своего приятеля вытащить. Обоих больше никто не видел. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. Но и на чужих очень скверно.        – Эй, ты здесь есть? – Хелика опускается на колени перед решеткой, закрывающей узкое окно в темную подземную камеру.        – Пришла? Правда,что ли? Погоди, я сейчас к тебе выберусь...       На Миюру смотреть страшно: всего полдня здесь просидела, а уже как будто одни сиреневые глаза и остались, и то блеклые, неживые почти. Лицо осунулось, бледные руки изо всех сил вцепляются в прутья решетки, все тело измазано в грязи и покрыто мелкими ссадинами.        – А ты что, дурочка, думала – не приду?       Только что казалась безжизненно равнодушной, а тут раз – и в одну секунду разрыдалась. Смотрит на Хелику жалобно снизу вверх – и всхлипывает, почти что воет. И так хочется ее обнять, успокоить... но между ними решетка, да и стражник за спиной не дремлет.        – Он... он... – наконец-то прорываются сквозь плач отдельные внятные слова, – это все он... Говорил, а потом... Хочет, чтобы король его заметил... должность ему... получше...        – Это кто же это «он»? – как можно спокойнее спрашивает Хелика, – твой Акайсаме, что ли?        – Он! – Миюра даже отрывает одну руку от прутьев и размахивает кулаком перед носом у подруги. – А говорил... И волосы... – и неожиданно, со всей вообразимой яростью: – Он мне волосы испортил!       От ее синего великолепия в самом деле мало что осталось. Безжалостно срезаны чем-то тупым, торчат во все стороны неровными замызганными концами. Последняя капля... Хелика бы сейчас бросилась на кого-нибудь с кулаками – да хоть на стражника этого – но нет, нужно держаться. И улыбаться. В который раз.        – Ничего страшного. Самая пустяшная из наших проблем. Волосы – они вообще-то растут. Дождешься – еще длиннее станут, чем были.        – Не станут. – Миюра произносит это неожиданно спокойно и серьезно. – Не дождусь.       Но ее голос тут же срывается, и она договаривает еле слышным шепотом:        – Меня уже... на рассвете... не станет.       Ну не опять же... Каждый раз Хелика повторяет, как заклинание, что лучше сама не доживет до завтра, чем снова услышит эти слова. И каждый раз остается последней.       Миюра бьется в истерике, бормочет невнятные проклятья, трясет решетку, как будто надеясь ее сломать. Все равно терять уже нечего. И Хелика садится рядом и осторожно берет ее за руку.        – И-или... или ты... пришла меня спасти? – с неожиданным воодушевлением вопит ей прямо в лицо Миюра.       Соврать бы ей... но что тогда потом? Поэтому Хелика молчит. Молчит и смотрит в глаза подруге – той, которую больше всего боялась потерять – чтобы все было понятно и без слов.        – Ты... не можешь? – Слова звучат не обиженно, а просто печально. Вот ведь добрая, доверчивая до конца – ведь не сомневается, не говорит Хелике «ах ты предательница, сама с ними сговорилась, сама меня выдала, надоела я тебе»... Нет, раз не спасают – значит, спасти попросту невозможно. И в кои-то веки она абсолютно права.        – Не можешь. – Это уже не вопрос. – Значит, это... все? Все кончено, да?       Так. Теперь пора на все наплевать. Забыть про злость, закопать поглубже свое горе и просто говорить то, что нужно.        – Нет, Миюра. Не кончено. Послушай, ведь наше Синее море не исчезло бесследно. Оно осталось где-то там, в глубине. Все мы непременно в него вернемся. Все соберемся под защитой Великого Волшебника. Он будет рад видеть каждого из своих, каждого, кто через это прошел. Многие наши друзья уже там. Тацумия наконец-то воссоединилась со своим учителем, и теперь он наверняка учит ее всяким фокусам, которые она раньше и вообразить не могла. И наши ребята! Мемока сразу ринется бегать с тобой наперегонки. И волосы будет тебе заплетать – снова длинные и целые. А Фуками прочитает тебе самую сложную из своих любимых книг, и ты целую вечность сможешь разбираться, о чем она.        – Зачем ты мне... сказки рассказываешь?        – Это не сказки, Миюра. Это надежда. И поверь мне, она обязательно оправдается.       Ничего. Хелика уже давно не знает, во что верить. Но кого это сейчас волнует?        – Время вышло. – Когда он подкрасться-то успел? – Плати еще или проваливай.       Хелика вынимает заветный мешочек с деньгами и высыпает в протянутую ладонь все, что осталось.       В толпе так легко затеряться. Особенно если одета в старый серый плащ до земли, в каких ходят дохлые рыбы и без которых не появляется на улице половина «оставшихся». И слезы под капюшоном едва ли кто-то увидит. Хотя кто вообще станет на нее смотреть?       Правда, толпа – это громко сказано. Человек двадцать, наверное, и не больше. Выходит, жителям Моря Смерти подобные... мероприятия со временем приедаются, что ли? В конце концов, они тоже люди. Даже вроде бы живые. Относительно. Хотя вот там справа расположилась стайка дохлых рыб, взирающих на происходящее такими же стеклянными глазами, как и на все прочее. Но они, наверное, и забрели сюда по ошибке. А в остальном – сплошь приличные люди, элита красноглазого народца. Толстый пожилой господин в дорогом костюме, его жена с большой закрученной раковиной вместо прически на голове. Совсем молодая девчонка с роскошными рыжими косами – почти как были у Миюры. Пришли, называется, культурно отдохнуть. Зрелищ захотели. Ох, будь при Хелике ее копье, она бы им устроила зрелище... Вот вам и нормальные мирные горожане. Надо же.       Так. И эти приперлись, куда же без них... Придворные безумцы, промежуточная ступень между живым существом и дохлой рыбой. Стелла и... Цурибари, кажется? Мальчишка, несмотря на огромный крюк, торчащий из его головы, сегодня даже улыбается. Нехорошо так улыбается, явно прицельно глядя на помост. У Стеллы опять глаза на мокром месте, как всегда. Еще какой-то медузенок к ним на этот раз прибился – похоже, самый ненормальный из всех: дергается, головой трясет да хихикает без причины.       Вот на помост вышел королевский чиновник со свитком – приговор зачитывать. Безумные детишки взрываются хохотом каждый раз, когда слышат слова «смертная казнь» или «отсечение головы». Скорее бы он закончил! Она же видит, что там, на противоположной стороне площади, стоит – точнее, висит на руках стражников – еле живая Миюра. Хватит уже тянуть. Невозможно. Невыносимо.       Свиток наконец-то закончился, чтец удалился, и на освободившееся место затаскивают Миюру. Вблизи при свете дня видеть ее еще страшнее. Мало того, что бледная и истерзанная – это пустое, мертвое выражение лица, какого попросту не может быть у счастливой, беспечной Миюры... В этом взгляде ясно читается: спасения не будет. Никто не вытащит ее отсюда в последнюю минуту, никто не прорвется сквозь толпу, не снимет ее с холодного камня, не освободит связанные руки. Да. Спасения нет. Даже если бы Хелика и бросилась ей навстречу – прямо сейчас, в эту вот секунду – с голыми руками, разбрасывая этих рыбешек направо и налево, кому бы она этим помогла? Кому станет лучше оттого, что сегодня на этой площади состоится на одну казнь больше?       Вот и палач явился. В красной рубахе, с огромным мечом и... Да ладно. Хуже уже попросту не может быть, правда? Это снова он. Тот самый рыжий красавчик. Вот, значит, какую «должность получше» он захотел? Сейчас, наверное, еще и хихикает злорадно, вспоминает, как здорово проводил время со своей будущей жертвой. Да его загрызть своими зубами мало будет! А зубы-то у Хелики острые... Вот бы его подстеречь в каком-нибудь переулке, когда все будет позади... Потом... когда будет... позади...       Нет, не хихикает. Не ухмыляется. Он вообще не смотрит, кто там перед ним лежит. Один раз только взглянул – на секунду всего. Приподнял меч, примерился. Вот так вот. Вчерашний любовник смотрит на Миюру, как дровосек на слишком толстое и тяжелое бревно. А она... Она лежит на камне лицом вниз, и едва ли ей видно что-то, кроме занесенного над головой лезвия и жизнерадостной толпы, для которой ее смерть будет очередным занятным развлечением. Ни клочка живого неба сквозь красную муть, ни одного знакомого, сочувствующего взгляда. Скинуть бы капюшон с лица, поднять бы голову, возвышаясь над рядами зрителей, и хотя бы посмотреть ей в глаза в последний раз, чтобы было не так одиноко умирать среди чужих бездушных лиц. Но самой Хелике даже такая необходимая мелочь будет стоить жизни. А ведь она снова пообещала Миюре тогда, в последнюю ночь, что не выбросит свою жизнь на помойку. Хоть и непонятно теперь, кому эта ее жизнь нужна и как ее можно использовать, чтобы она хоть зачем-то пригодилась. Но слово нужно сдержать, иначе что еще остается?       Поэтому Миюра проведет свои последние минуты, вглядываясь в лица пришедших и уже, наверное, ни на что даже не пытаясь надеяться. Она хотя бы не увидит, каким непроницаемым остается лицо ее бездушного кавалера, когда он замахивается мечом. Ни сожаления, ни облегчения, ни даже злорадной усмешки. Ничего. Проклятая машина для убийства.       Хелика лежит на грязном полу и смотрит на мир снизу вверх. Одинокий белый лучик тусклой лампы на потолке, сгустившийся под вечер красный сумрак, зеркало, отражающее невнятные кровавые тени. А ведь пока с ней была Миюра, Хелика считала это жилище неплохим и даже отчасти уютным... Теперь это место достойно роли в каком-нибудь особо тяжелом ночном кошмаре. А такого кошмара, как ее собственная жизнь, Хелика не пожелает даже тем трясущимся детишкам. Им, наверное, и похуже вещи снятся, если такое вообще бывает.       После казни она сразу растворилась в толпе, то есть попросту забежала за ближайший угол и не меньше часа кривыми улочками добиралась домой. Едва ли в этом была необходимость – кому в этом городе еще есть дело до нее? Не хотелось даже напиться. Хотелось упасть на пол и никогда больше не вставать. И до сих пор хочется. Какой смысл? Подводный мир все дальше меняется под действием новых сил, постепенно выдавливая все лишнее, что не может подчиниться. «Король» уже спокойно разгуливает по Старому морю, а в город наведывается всего с двумя-тремя охранниками, а не с целой свитой, как прежде. Знает, что никто его не тронет – свои же подданные на части разорвут любого несчастного, который хотя бы посмотрит на него подозрительно. Да и тронуть скоро некому станет. Все «старые» жители либо пропали, либо давно уже не «старые». Как бы не одна Хелика на все королевство осталась... Как же зло берет! Вот кого в переулке бы подстеречь, куда там этому палачу... Настоящий палач во дворце сидит и ухмыляется, Ваданохару обнимает и страшно подумать, что еще с ней делает. Вернуть бы то время, когда еще было кому собраться с силами и, может быть, остановить надвигающуюся бурю... Но они упустили свой шанс. Все кончено. Теперь можно лежать здесь целую вечность, и ничего не изменится...       Нет. В глазах Хелики поднимается кровавая пелена. Нет. Хватит. Элитный воин, лучшая в охране принцессы – и вдруг сдаваться просто так? Нет, она в одиночку весь мир перевернет, только чтобы... А если все это впустую? А все равно, почему бы не развлечься напоследок... Где копье? Хелика вскакивает и несется вперед, размахивая руками. Да нет же, не туда, там стена... а кто ее там поставил? И куда запропастилось копье? Она его припрятала как раз для такого случая – но только где? Разнести бы эту лачугу в клочья, чтобы все наружу вылетело... Тут-то все и найдется... Нет, так нельзя! Сколько можно в стены-то влетать? И где... это... копье?       Хелика стоит у обочины грязной улочки и смотрит, запрокинув голову, в сгущающиеся кровавые сумерки. В руке зажато слегка запыленное и ржавое, но все еще целое копье. Сознание понемногу возвращается. Очередное затмение... что ж, без капли безумия иногда на свободу не вырваться. Теперь все сделано. Пора. Не время менять свое решение.       И все-таки... Если вариантов нет, она пройдет этот путь одна. Но если хоть кто-то из старых товарищей захочет присоединиться к этой отчаянной последней прогулке... Хотя бы вдвоем уже можно намного больше ужаса навести. Значит, если прикинуть... Сегуро с тоски последние мозги пропил, Пулмо и Ирена заперты в подземелье, принцесса вовремя ускользнула в какие-то свои астральные измерения, а остальные и вовсе там, откуда не возвращаются. Теперь и Миюра с ними. А ведь обещали друг другу дотянуть до светлого будущего, изменить хоть что-то... Сколько этих обещаний так в пустоту и ушло, сколько... Так. Долфи же! Миюра еще в тот самый вечер о ней беспокоилась. Надо было проверить, присмотреть... Неужели и на этот раз опоздала? Но если нет, то вот он – ее шанс! Может быть, она и вправду еще в этом мире не одинока? Нехорошо, конечно, детей в это дело впутывать. Хотя... что ж, эти «дети» уже столько навоевали, что всем так называемым взрослым и не снилось.       В центральных кварталах ночью пусто и тихо. В свете фонарей найти нужный дом, с его странной ступенчатой крышей, не составляет труда. Черные хвосты распада коснулись и его: стены поблекли и потрескались, якорь на фасаде вымаран гигантским пятном бурой краски, дверь тоже вся в потеках краски разных цветов. Зато свет горит во всех окнах, значит... Во всех? Это что же, Долфи вечеринку закатила для своих новых морских друзей? Ой, да конечно... Опоздала она. Не выполнила обещание. Если кто там и устраивает вечеринки, то какой-нибудь очередной зазнавшийся солдат-акула или придворный подлиза. Хотя для этих домик что-то грязноват на вид... А то, может быть, сидят там сейчас дохлые рыбы, по десятку в каждой комнате – сидят на кроватях, на стульях, на полу, и смотрят пустыми глазами каждый в свою стену. Брр... Может быть, не заходить? Все равно никаких шансов.       Нет. Последнюю надежду так легко не отпускают. Ничего похожего на звонок на двери не осталось. Придется стучать – нет, бить в дверь с размаху, чтобы они сразу поняли всю серьезность намерений. И будь потом что будет – последнее слово останется за ней. Один удар. Второй. Третий. За дверью слышен быстрый топот в одну сторону, потом в другую. Наконец дверь медленно приоткрывается. Из щели на Хелику смотрит пара черных глаз, расширенных от ужаса. Долфи! Растрепанная, бледная, как сама смерть, завернутая в какое-то ужасное красное платье до пола, но живая. Сжала кулаки и стоит оцепенев, только глаза бегают. Что это с ней сделали?        – Хелика, это т-ты? – Кажется, все-таки очнулась.        – Я, как видишь. – Главное, самой сохранять спокойствие. – Можно зайти?       Долфи дергает головой налево, потом направо. Как марионетка. Потом подходит вплотную к Хелике и шепчет:        – З-заходи. Только быстро.       Даже в ярком свете всех имеющихся ламп гостиная кажется тусклой и выцветшей. На столе остатки скромного ужина. На дальней стене зияет бледный прямоугольник – на том месте, где раньше висел портрет Великого Волшебника. Долфи стоит посреди комнаты, снова застыв, как статуя. Даже присесть не предлагает. Понять бы, что с ней такое, прежде чем все планы на нее вываливать...        – Слушай, а тебе помощь не нужна? Что с тобой случилось?        – Н-ничего...        – Точно? И вообще... – Страшная мысль вклинивается в голову. – Ты здесь... одна?        – Одна, одна, – Долфи быстро кивает. – А кому же еще... Больше никого уже...        – А свет почему горит? – Не хочется ее доводить, но вдруг она не выдержала, сдалась и впустила в дом врагов, поджидающих неосторожного гостя за дверью спальни?        – Потому что я... – Долфи опускает взгляд в пол, – я боюсь. Боюсь спать одна... и вообще боюсь спать. Во сне они снова приходят – и умирают, один за другим... И никуда не спрятаться. Только включить свет повсюду и сидеть с книгой в постели... и как можно дольше не спать... и уже не так страшно... Погоди-ка, а зачем ты спрашиваешь? Ты что... хочешь со мной что-то сделать?        – Всего лишь посвятить тебя в мой нехитрый план. Я очень нуждаюсь в союзниках. Если сначала пробраться во дворец, а потом...       Даже если она в самом деле одна, голос лучше понизить. Терять уже почти нечего, но упустить такой шанс все перевернуть было бы до невозможности глупо.        – ...Да ты что? Как это я пойду прямо... туда? – И как у нее глаза до сих пор из орбит не вылезли? – И вообще, может быть, ты с ними заодно! Сейчас схватишь меня, если я соглашусь! А может быть, ты вообще не настоящая Хелика, а только притворяешься?       Вот что у нее в голове? Нет, это как раз понятно, а вот как ее разубедить? Хоть плачь над таким, хоть смейся. Убеждать и доказывать, что ты не собственный злой двойник, созданный по приказу Сала... да с какой стороны за такое браться?        – Ты же меня... сейчас... прямо здесь... – уже буквально рыдает Долфи и вдруг резко успокаивается:        – Знаешь... лучше просто уходи. Не знаю, кто ты и что теперь со мной будет, но в любом случае... пользы от меня никакой. Я всего теперь боюсь. И тебя боюсь.        – Ладно. – Как легко было, однако, смириться. Можно с ней, конечно, хоть три часа спорить, но ночь коротка, да и решимость постепенно утекает. – Уже ухожу.       Можно было бы добавить «и непременно еще вернусь», но несчастная Долфи наверняка увидит в этом угрозу. К тому же... зачем давать обещание, которое едва ли сможешь выполнить? Хелика оборачивается только у самой двери.        – Береги себя. – Плохая фраза. Миюру она не спасла. Но это все, что осталось в запасе.       Пора. Красное небо над головой стало почти черным. Что ж, если все прочие в самом деле вышли из строя, то выбора попросту нет. Копье, с непривычки сильно оттягивающее руку, придает уверенности. Вниз по ступеням – и дальше, по мощеной дороге в сторону дворца. За них всех, за Миюру, за Ваданохару и невесть в какое подобие себя превратившуюся Долфи она пройдет этот путь до конца.