No Glory

Дни протекали один за другим. По большей части Гарри сидел в одиночестве, укутанный в тьму. Его мир был тих, мрачен и холоден. Когда он совсем терял надежду или был на грани нервного срыва, то начинал практиковать Окклюменцию. И хотя он не мог понять, получалось у него лучше или нет — так как Волдеморт по необъяснимым причинам больше не пытался разорвать его разум на мелкие кусочки — это помогало ему отвлекаться от невеселых мыслей о друзьях. Жизнь была, одним словом, печальна, и Гарри гадал, сколько ещё ему придётся это выносить. Правда, его существование не было ужасным постоянно. За время своего заключения в одном Гарри Поттер убедился железно: Он обожал Нарциссу Малфой. Теперь она приходила к нему гораздо чаще и оставалась подольше. Дважды в день она приносила питательные эликсиры и следовавшие за ними леденцы (по ее же словам, из чисто эгоистичных соображений, так как это давало ей повод самой наслаждаться сладостями) и даже умудрилась заставить его съесть немного твёрдой пищи, соблазнив пирогом с патокой. Нарцисса Малфой своими руками кормила его любимым десертом, и пирог был даже лучше, чем в Хогвартсе (волшебница призналась, что не пекла его сама, а купила в кондитерской в Хогсмиде. Гарри категорично заявил, что совсем ее не осуждает). Он смог откусить всего три раза, но все же. Это прогресс. И каждый вечер Нарцисса приносила зелье Сна без сновидений. Чудесная женщина давала ему приличную дозу, и пока Гарри медленно уплывал в страну сновидений, она тихо и ласково напевала ему что-нибудь, отчего ее магическая аура переливалась в поистине завораживающей манере. Гарри засыпал с улыбкой на губах от одной забавной мысли: если он чудом переживет войну и выйдет из неё победителем, с каким лицом Драко воспримет новость о том, что Гарри, по сути, все это время крал его мать. Помимо спокойного сна без кошмаров, ритуалы с зельями и колыбельными имели ещё один значительный плюс: теперь Гарри всегда знал, когда наступала ночь, и мог вести отсчёт дням своего заточения в поместье Малфоев. Первые пару дней прошли размытым пятном, так что он не мог сказать наверняка, но теперь Гарри был уверен, что сидел в подземелье минимум неделю. Больше семи дней мрака и уныния, прерываемых разве что ласковыми объятиями заботливой волшебницы. Да, Нарцисса Малфой была единственным светом в мрачной жизни Гарри. …И ещё был Волдеморт. С Темным Лордом дела обстояли… сложнее. Волдеморт приходил к Гарри с пугающей частотой, которая со временем только росла. Но больше всего нервировало даже не это, а манера, в которой проходили его визиты. Обычно Темный Лорд приходил совсем бесшумно, без единого звука, становился в углу камеры и просто… наблюдал. Он никак не давал знать о своём присутствии. Конечно же, Волдеморт думал, что действует скрытно, что Гарри не знал о его присутствии, — но Гарри знал, и каждый раз такие появления Темного Лорда пугали его до чертиков. Волдеморт был похож на незваного злобного духа, постоянно преследовавшего Гарри, льнувшего к каменным стенам камеры и заполонявшего пространство душной чёрной аурой. Иногда эти тихие и жуткие визиты могли длиться всего пару мгновений, но чаще они растягивались на приличное время. По крайней мере, Гарри хватило мозгов притворяться, что он не подозревал о присутствии ещё одного человека в камере. Обычно он поворачивался лицом к стене и имитировал сон. Но все это время Гарри чувствовал, как Волдеморт взглядом прожигал дыры в его спине, как конфликтующие злобные эмоции кипели на задворках больного разума. Визиты, когда Волдеморт обнаруживал свое присутствие, описать было еще труднее. Всегда происходило три вещи. Сначала напряженное ожидание. Каждый раз, когда Темный Лорд заходил в камеру под аккомпанемент зловещего скрипа решетчатой двери и негромких шагов, он замирал рядом с Гарри и ждал. Всегда. Волдеморт просто стоял, зная, что Гарри знал, что это был он, что он стоял всего в паре метров от него — и молчал. Если бы не новая способность Гарри считывать магические ауры и эмоции, он бы точно рехнулся. Однако. Гарри все лучше и лучше управлялся с необычным навыком. Возможно, дело было в изоляции; возможно, его же магия отчаянно боролась за выживание. Как бы то ни было, Гарри быстро наловчился в считывании того, что означает тот или иной оттенок, его привкус. И когда Волдеморт заходил в каменную клетку, объявляя о своем появлении невербально, одними лишь зловещими звуками… Гарри не знал, о чем тот думал. Но он легко мог сказать, что Темный Лорд чувствовал. Сначала предвкушение. Едва сдерживаемое, нетерпеливое ожидание, почти граничащее с волнением. По мере того, как Гарри не реагировал, нетерпение переходило в нечто более враждебное. Раздражение. Еще пара минут молчаливого стоицизма его пленника, и Волдеморт начинал испытывать недовольство. Яростное раздражение вперемешку с непониманием. И Гарри точно знал, почему. Каждый раз, когда Темный Лорд являл себя своей несчастной слепой жертве, он ожидал, что Гарри начнет умолять. Волдеморт все ждал, когда его пленник сломается, окончательно и бесповоротно, и будет молить, молить, молить вернуть ему зрение, вернуть свободу, не трогать его друзей — молить обо всем сразу. Он ждал, что Гарри приползет к нему на коленях и пообещает сделать все, что угодно Темному Лорду, абсолютно все, лишь бы ему даровали способность снова видеть, лишь бы его выпустили из этой холодной мрачной дыры. И, возможно даже, если бы Гарри не знал, что именно этого Волдеморт и хочет… такое уже вполне могло бы произойти. Однако. Гарри знал, чего так хотел Темный Лорд, так что всякий раз, как Волдеморт появлялся с витавшим в воздухе садистским предвкушением, решимость Гарри никогда и ни за что не доставлять ему такого удовольствия становилась железобетонной. Волдеморт ждал, Гарри просто сидел, и в итоге Волдеморта перекашивало от ярости. Конечно, Темный Лорд не был в курсе, что Гарри улавливал его злость. В мучительно долгие минуты ожидания Волдеморт не произносил ни слова, но Гарри чувствовал его ярость, расползавшуюся по камере подобно таящему сухому льду. Аура Волдеморта всегда отдавала холодом, но этот холод буквально прожигал кожу и кости. Но все же ледяная ярость медленно утихала, и на место ей приходила чуть смягченная версия первоначальной надежды, с которой Волдеморт заходил в камеру. В следующий раз. После этого своеобразного приветствия, во время которого ни один не произносил ни слова, начиналась вторая фаза визитов Темного Лорда: Прекрасный, чарующий свет. Волдеморт всегда тянулся к своему человеческому крестражу, дотрагивался до него со вспышкой завораживающей невесомости, и… Кхм. Все, что происходило дальше, было слишком непонятно и запутанно. Временами, когда Темному Лорду удавалось установить некоторое подобие самоконтроля, все было почти невинно. Зазывающий свет едва ощутимо вспыхивал, расходился легким пульсирующим теплом, от которого у Гарри создавалось ощущение, что он плывет по воздуху. В такие моменты ощущение было… приятным. Настораживающе приятным. (но это все крестраж, это все чертов крестраж, Гарри не виноват, что льнет к прикосновениям убийцы, что не может удержаться от блаженных вздохов, от наслаждения, потому что он этим совсем не наслаждается нетнетнетнетнет) А иногда Волдеморт буквально сходил с ума от чистейшего дурманящего света, и тогда мир Гарри раскалывался, распадался на куски. Свет становился слишком ярким, слишком соблазнительным, просто… слишком. Темная энергия Волдеморта поднималась подобно приливной волне, неся в себе разрушительное желание, потребность. Его аура сама по себе сокрушала, но стоило ему потерять контроль, и становилось во сто крат хуже. Гарри казалось, что его разрывает изнутри: одна его часть льнула к манящему свету, а другая отчаянно пыталась убраться как можно дальше от отвратительной черноты ауры Волдеморта. После последнего раза Гарри осенило: это было очень похоже на появление дементоров. Только магия Волдеморта не высасывала радость и счастье, а внушала страх. Слияние двух ощущений — божественного мягкого тепла и будоражащего чёрного холода — было слишком интенсивным. Инстинкты Гарри требовали от него двух совершенно разных реакций, в нем сражались желание и отвращение, от жуткого перегруза тело выворачивало, пробивало дрожью… И единственным спасением был Волдеморт. В моменты, когда Гарри разрывало между вожделением и отвращением… Он находил убежище исключительно в разуме Темного Лорда. И он мог видеть. Гарри воспринимал мир глазами Волдеморта; он смотрел на собственное задыхающееся, трясущееся тело и чувствовал эмоции Темного Лорда — которые неизменно вступали в ужасное и захватывающее противоборство. Для темного волшебника, утверждающего, что ему чужды любые эмоции, Лорд Волдеморт испытывал слишком много чувств. Гарри едва мог вычленять отдельные вспышки — эмоции Темного Лорда были сплошной неразберихой. Конечно же, в ней была ненависть. Уникальная, жгучая ненависть, которую, как тешил себя Гарри, Лорд Волдеморт припасал исключительно для своего злополучного человеческого крестража. Но вместе с этой очаровательной ненавистью кипели непонимание, раздражение, отчаяние, желание, нужда, вожделение… (но это все крестраж, тупой крестраж, на самом деле Волдеморт не испытывал необъяснимого желания по отношению к Гарри Поттеру, а тот, в свою очередь, не хотел почувствовать прикосновение, вызывающее опьяняющий свет, которым он так наслаждался, потому что он не наслаждался, нетнетнет) Это было желание силы, контроля… очевидно же. Очевидно. В любом случае, проникновения в разум Волдеморта всегда приносили облегчение. Но как только Темный Лорд понимал, что в его мыслях был кто-то ещё, волна мерзкой нужды тут же отступала, и Гарри выталкивали из чужого разума. Оставался только чистый прекрасный свет, и тогда Гарри снова мог дышать. И вот тогда, и только тогда, Волдеморт наконец заговаривал, что приводило к третьей — завершающей — фазе их болезненных взаимодействий:  — Дар… Воспоминание. Дважды, иногда даже трижды в день Волдеморт приходил к Гарри и милостиво награждал воспоминанием… Тома Риддла. Чаще всего они выглядели совершенно безобидно, без какого-либо страшного скрытого смысла. Том Риддл, с первой же попытки блестяще выполняющий трудное заклинание. Очаровательный, остроумный Том Риддл, которым восхищаются все до единого ученики. Том Риддл, получающий восхваления от всех профессоров за необычайный интеллект и навыки. …От всех профессоров, кроме Альбуса Дамблдора. Была целая вереница воспоминаний, в которых Дамблдор безучастно проходил мимо Тома, выполнявшего потрясающее волшебство на уроках, смотрел в другую сторону, когда юный наследник Слизерина поднимал руку или как-то по-другому пытался привлечь его внимание. Иногда Гарри задумывался, а не подделывал ли Волдеморт эти воспоминания. Потому что Дамблдор относился к Тому Риддлу… Ну, не так же отвратительно, как к самому Гарри относился Снейп, потому что такое было бы попросту невозможно, но… несправедливо, наверное. И это были ранние годы Тома — задолго до того, как студенты окаменевали и умирали из-за открытой Тайной комнаты. Конечно, Дамблдор уже знал, что Том был змееустом и, следовательно, наследником Салазара Слизерина… но все же. Такое отношение казалось неправильным. В целом, половина воспоминаний была именно такой. Простой и незатейливой. В них Том Риддл вел себя, как обычный ребёнок. Невероятно одаренный и умный ребёнок, несомненно… И все же ребёнок. Другие воспоминания были гораздо более познавательными. И самое последнее было как раз из таких. Оно сильно повлияло на Гарри, надолго впечаталось ему в мозг, даже после того, как испарилось и видение, и сам Темный Лорд. Он всегда сразу же исчезал. Гарри все ещё пребывал в лёгкой эйфории от света и тепла, аккомпанировавших их связи, и к тому времени, как он возвращался с небес на землю, Волдеморта рядом с ним не было. Последнее воспоминание было о боггарте. Это должен быть уже третий курс Тома, так как на уроке их учитель ЗОТИ, профессор Мэррисот, объявила ученикам, что они столкнутся со своим худшим страхом. Для Гарри самой впечатляющей частью воспоминания было то, что Том Риддл выглядел таким же испуганным, как остальные ученики. Он, конечно, гораздо более умело скрывал свой страх. Но Гарри провёл немало времени, на пару с Дамблдором анализируя выражение лица Тома Риддла, изучая его историю, и ему это не составило никакого труда. Гарри прочёл страх в том, как сжались его кулаки, как напряглась челюсть. Том мастерски притворялся, но в тот момент наследник Слизерина был испуган. Девочка, стоящая в очереди перед ним, боялась оборотней. Боггарт глухо выл, пригибался к полу, обнажал клыки, как тут…  — Риддикулус! Бам! — и вот уже оборотень красовался в пышной розовой пачке, а класс залился смехом… Том вышел вперёд уверенно, с высоко поднятой палочкой и вздёрнутым подбородком. Но Гарри все равно видел его. В самой глубине тёмных зрачков, в подёргивании пальцев. Страх. Боггарт закрывал волчьи уши, пытаясь заглушить смех класса, смотрел на Тома… и ничего. Существо смотрело на темноволосого ребёнка, теперь янтарные глаза светились недоумением, и оно ни во что не превращалось. Боггарт зашатался, упал, перекатился на бок — все в той же ярко-розовой пачке — и выглядел гораздо испуганнее Тома. Смех затих, и тут боггарт завопил — Гарри был абсолютно уверен, что настоящие оборотни таких звуков не издают. Тогда вперёд выступила профессор Мэррисот. Боггарт обратился в вурдалака, после чего она загнала его обратно в сундук. На лицах всех до единого читался шок. Том тоже выглядел озадаченным. Губы были чуть приоткрыты в растерянности, но он не мог облечь в слова свои мысли. Лицо профессора Мэррисот было бумажно-белым, а голос — не громче шепота, когда она обратилась к будущему Темному Лорду:  — Мистер Риддл, неужели вы ничего не боитесь? Тишина. У всех до единого учеников отвисла челюсть, все поражённо уставились на Тома. Тот казался ошеломлённым всего секунду, а затем улыбнулся — непринужденно и уверенно. — Все верно, — негромко сказал он, и профессор опустила палочку.  — Я ничего не боюсь. Но Гарри знал, что это ложь. Лорд Волдеморт боялся смерти, боялся ее больше всего остального… Но у смерти не было лица, и боггарт не знал, во что превращаться. Гарри был уверен: если бы юный Том Риддл ассоциировал смерть с каким-либо образом — старухи с косой или чем-то в этом роде — то боггарт превратился бы именно в него. Но фигура в чёрном плаще и с серебряной косой была олицетворением смерти у магглов, так что, конечно, она бы в жизни не пришла в голову Тому. А боггарты не особо умны, так что сам он не мог ничего придумать ввиду отсутствия идей у жертвы. Наверное, Волдеморт считал, что воспоминание о бесстрашном Томе Риддле произведёт на Гарри впечатление. Темный Лорд ошибся. И все же Гарри очень долго раздумывал над ним, когда снова остался в одиночестве. Фигура испуганного мальчика отвлекала его, не давала сосредоточиться на Окклюменции, мелькала в мозгу, как назойливая муха, которую никак не прихлопнуть. Очисти свой разум… Глубокий вдох, глубокий выдох… Том Риддл, хоть и едва заметно, но испуганный. Очисти свой разум… Глубокий вдох, глубокий выдох… Том Риддл, ожидавший, что смерть вот-вот предстанет перед ним, челюсть напряжена, глаза полыхают… Очисти свой разум… Бесполезно. Тяжело вздохнув, Гарри смирился с тем, что в данный момент ему точно не осилить сложную ментальную магию. Он свернулся калачиком, укрывшись зачарованным одеялом с головой, и позволил мыслям течь свободно. Что-то в испуганном ребенке, убедившем даже самого себя, что он бесстрашен, сильно беспокоило Гарри. Голова нещадно болела. Гарри чувствовал дикую слабость — такой он не испытывал еще никогда. От стояния на ногах у него кружилась голова. Он понимал, что Нарцисса права: он быстро терял вес, а от питательных эликсиров и снотворных зелий здоровья не прибавится. Гарри — живой человек, и ему нужна физическая активность, нужен солнечный свет, нужны люди. Как долго Волдеморт позволит этому продолжаться, после того как поймет, что его пленник никогда не сломается? Гарри ни за что не станет умолять Темного Лорда. Ни за что. И если в этих самых стенах его настигнет печальный конец… Ну и ладно. Гарри умрет, и Темный Лорд опять станет смертным. Впервые за много дней Гарри провалился в сон до вечернего прихода Нарциссы с зельем и колыбельной. Уплывая в страну грез, он гадал, есть ли у Смерти лицо и сможет ли он, когда придет час, встретить ее как старого друга.

***

Гарри проснулся рывком, хватая ртом воздух. Если ему что-то и снилось, то он совсем не помнил, о чем был сон. Он знал только, что сердце заполошенно билось, грозилось выпрыгнуть из грудной клетки, его всего трясло, и мир был чёрным, холодным, и кто-то с силой сжимал его запястье…  — Не двигайся. Не Нарцисса. Прежде чем Гарри успел как следует испугаться пробуждения рядом с Темным Лордом, по коже снова начало танцевать чудесное, невесомое тепло. Замешательство и страх исчезли так же легко, как человек смахивает паутину. Гарри не смог удержаться от облегчённого вздоха. Хватка Волдеморта стала слабее. И хотя Гарри больше не трясло после ночного кошмара, от движения ему стало иррационально нехорошо. Потому что в то же мгновение, как Темный Лорд отпустит его запястье и свет померкнет, все существо Гарри снова будет состоять из абсолютной, перекрывающей все паники.  — Не надо, — выдохнул он. Дикий ужас заставил забыть обо всем остальном. Гарри рванул вперёд, вцепился в мантию на груди тёмного волшебника с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Но в тот момент в голове Гарри не было таких понятий как «Темный Лорд», «массовый убийца» или «предначертанный враг». В мозгу бешено крутилась только одна мысль: — Не оставляй меня. Гарри уткнулся головой в плечо Темного Лорда, и от контакта с прохладной кожей волшебный свет вспыхнул сверхновой. Ощущение ещё никогда не было таким сильным. Оно было прекрасным, заглушающим собой все и вся, идеальным — он хотел этого, прямо сейчас, тут же, немедленно… Рухнувшая завеса тьмы была подобна удару пушечного ядра прямо в грудь. Собственничество Волдеморта, его желание обладать перекрыло волшебный свет, как тень затмения перекрывает солнце. Тёмный Лорд провёл рукой вверх по спине Гарри, обхватил пальцами шею. От дополнительного телесного контакта все возросло многократно — больше света, больше тепла, больше тревожащего, ненормального желания… Гарри был уверен, что его сейчас разорвёт на части. — П-прекрати, — задохнулся он, но пальцы Волдеморта больно впились в нежную кожу шеи — настойчиво, властно — и Гарри сделал единственное, на что сейчас был способен. Он сам потянулся сквозь их ненормальную связь и оказался в разуме Темного Лорда. В этот раз тут не было ничего неоднозначного. Желание. Чистейшая, ничем не сдерживаемся жажда. Весь мир Темного Лорда сокращался до одной мысли, когда он смотрел на задыхающегося Гарри Поттера. Хочу. «Ты убиваешь меня, — подумал Гарри, отчаянно надеясь, что Волдеморт услышит его в собственном сознании, затуманенным маревом желания. — Ты убиваешь меня, убиваешь, убив…» Гарри уловил лишь проблеск эмоции, отдаленно похожей на понимание, когда его вышвырнуло из разума Волдеморта. И когда он вдохнул воздух в собственные легкие, удушающая, разрушительная чернота жажды Темного Лорда уже растворилась. Гарри сделал глубокий вдох. Осталось только тепло, легкое, ненавязчивое. Его тело обмякло в руках Волдеморта, и при этом он дышал так загнанно, словно только что пробежал марафон. Возможно, какая-то его часть знала, что позже его неслабо накроет от того, что он умолял Темного Лорда не оставлять его. Ведь он поклялся себе, что никогда и ни за что не станет умолять Волдеморта… Никогда… Но конкретно эту просьбу явно не ожидал ни один из них. Гарри находился в максимально уязвимом состоянии сразу после пробуждения, и он готов был ухватиться за что угодно, лишь бы сбросить остатки давно забытого кошмара. А Лорд Волдеморт… Прямо сейчас Гарри некогда было думать о его мотивах. Он плавал на волнах блаженства, не думая вообще ни о чем, пока тошнотворная чернота, какой была расколотая, обречённая душа Волдеморта, отступила; остался только бесконечный океан тепла — воплощение их связи. И теперь Гарри отчетливо понимал, что же это такое. Это была его душа — чистая, незапятнанная чернотой. Это был крестраж, каким-то образом ставший с ним одним целым, связывавший его с Темным Лордом непостижимейшим образом… И было то, что осталось от самого Темного Лорда. Нечто изломанное, замаранное убийствами, злобой, разрушительной яростью… Противоположность всему, что представлял собой Гарри. И где-то на границе между их сплетающимися душами… было блаженство. Оно шло вразрез с законами гравитации, впитывалось в кожу тёплой вуалью, дарило Гарри ощущение цельности, законченности — он даже не подозревал, как нуждался в этом чувстве. Когда же Волдеморт притянул его ближе, требуя больше, ощущение чистой, целой души Гарри было для Темного Лорда подобно чуду. Ровно наоборот обстояли дела для Гарри. Ощущение осколков того, что осталось от души Волдеморта, попросту пугало. Гарри нутром чувствовал какое-то первобытное, естественное отвращение. Но то, что было на границе… Не понимая даже, зачем он это делает, Гарри потянулся обеими руками вверх, вслепую шаря в поисках лица Темного Лорда. Прямо как он сделал это однажды… Но в этот раз ничего не вышло. Одним резким движением Волдеморт отбросил Гарри на жёсткий каменный пол. Чудесный свет исчез. Гарри словно швырнули в ледяной океан. Повисла долгая тишина. К Гарри быстро вернулся рассудок, и он рывком принял сидячее положение. Между тем с другой стороны камеры он уловил такую знакомую и вместе с тем абсолютно вымотанную ауру Темного Лорда. Эмоции Волдеморта крутились бешеным ураганом, отчего привычная чернота заиграла тёмными, но все же вполне различимыми оттенками… алого, скорее всего. Глубокий алый очерчивал обычную пустынно-чёрную тень его магии. Все ещё с трудом дыша, Гарри попытался различить, что это. Эта эмоция, ощущение… это было… было… Ох. Гарри открыл глаза, и, хотя он не мог видеть, все же он знал, что смотрит прямо на Волдеморта. Что его незрячие, проклятые темной магией глаза впивались в него. — В этом нет ничего странного, — прохрипел Гарри низким голосом. — Желание снова испытать эту цельность абсолютно нормально. Ало-рубиновый цвет стал насыщеннее. Ещё никогда аура Волдеморта не была настолько отличной от чёрной. Она не стала теплее — ни в коем случае — но как будто бы в ней стало на самую малость меньше льда. Эту эмоцию Гарри тоже распознал. — И здесь нечего стыдиться, — продолжил он, получив в ответ лишь молчание. — Я… понимаю. Он правда понимал. Гарри сам, без каких-либо барьеров почувствовал душу Волдеморта. Он не мог даже отдаленно представить, каково существовать в таком состоянии все время. Быть настолько необратимо сломанным и искореженным. Конечно, он сотворил это с собой сам — и все же. Несмотря ни на что, мысль о существовании в подобном подвешенном состоянии наполнила Гарри жалостью. — Мне жаль, что ты этого лишился, — прошептал он. Перед внутренним взором стоял испуганный мальчик, ожидавший боггарта, а получивший ложную уверенность в своём бесстрашии. Возможно, это была самая безыскусная и самая искренняя вещь, которую Гарри Поттер когда-либо произносил вслух. — Мне жаль, что ты стал таким. Мне жаль, что ты никогда не знал любви… Мне жаль. Гарри спрятал лицо в ладонях. Внутренне он приготовился получить в ответ бешеную ярость. Ничего не произошло. Волдеморт исчез. Гарри почувствовал его отсутствие — словно приподняли тонкий занавес, и камера осталась пустой и холодной. — Мне жаль, — снова прошептал Гарри, после того как Тёмный Лорд давно ушёл. Он не мог сказать даже самому себе, за что и перед кем извинялся.