No Glory

Удивительно, но на следующий день после того случая Волдеморт ни разу не пришел, что было довольно странно, учитывая, как часто он раньше подглядывал за своим человеческим крестражем. В течение всего дня Гарри не чувствовал жуткого, молчаливого присутствия Волдеморта, скрывающегося в тенях где-то в углу, — как не слышал таких же жутких появлений, ознаменованных скрежетом решетки и медленными, зловещими шагами. Но отсутствие Волдеморта также означало никаких воспоминаний. Монотонность заключения Гарри разбавляли разве что визиты Нарциссы Малфой. Возможно, дело было в том, что он продолжительное время не контактировал с тошнотворной аурой Волдеморта, но, когда Нарцисса попросила его хотя бы попробовать съесть твердую пищу, у него получилось. Всего лишь хлеб, и после этого ему все равно пришлось выпить питательный эликсир, — но это уже что-то. В конце Нарцисса дала ему целых два леденца. Рона и Гермиону все ещё не поймали. Гарри просто не мог в это поверить. Прошло больше недели, а лучшие друзья продолжали успешно скрываться от Темного Лорда и его Пожирателей, хотя теперь за ними охотились в открытую. Гарри представлял, как они вдвоём сидят в палатке в каком-нибудь лесу. Наверное, они были в отчаянии, гадали, что с ним случилось, что теперь делать и как двигаться дальше. К выводу, к которому он пришёл, прийти было не так уж трудно. Гарри застонал, натянул зачарованное одеяло на плечи и сполз по стене. Ему дико не хотелось это признавать, но, кажется, ему становилось немного… скучно. Конечно, ему было страшно, конечно, он был на грани паники. Но когда равномерное течение дня не прерывалось вторжениями Темного Лорда — явными или неявными — Гарри обнаружил, что он мало чем мог занять мозг. Он жаждал зрения, света. Гарри с особым нетерпением ждал вечерних приходов Нарциссы. Она приносила зелье сна без сновидений и, что гораздо важнее, она пела. Во время пения магия Нарциссы была почти такой же красивой, как настоящий свет. В чем-то даже красивее. Перед внутренним взором Гарри переливались различные цвета: завораживающие, притягивающие, они складывались в дивные рисунки, словно стёкла калейдоскопа. Этого зрелища не описать обычными словами, оно неподвластно обычному глазу. После целого дня в непроглядной темноте… Ничего Гарри не желал так сильно, как этого. Его мысли словно призвали ее: Гарри почувствовал ее присутствие — глубокий, размеренно-спокойный темно-синий. Гарри улыбнулся.   — Здравствуй, дитя. Нарцисса зашла в камеру с мягкими четкими шагами и дружелюбным тоном. Как обычно, она опустилась перед ним на колени. — Как думаешь, сможешь сегодня съесть ещё что-нибудь? Гарри раздумывал мгновение, затем покачал головой. Его не тошнило, но он не хотел испытывать удачу, раз уж желудок умудрился удержать хлеб, съеденный ранее.   — Не думаю, что мне следует, — пробормотал Гарри.   — Хорошо, это нормально. Вот, я принесла воды. И раз ты выпил эликсир чуть ранее, я не буду заставлять тебя пить ещё один сейчас.   — Значит, никаких сладостей? Нарцисса тихо рассмеялась, и ее аура мгновенно потеплела.   — Этого я не говорила. В руки Гарри аккуратно вложили кубок. Он очень быстро выпил воду.   — Споёте что-нибудь? Слова вылетели изо рта прежде, чем Гарри успел их обдумать. Он слишком хотел увидеть завихрения и переливания ее магии, чтобы сдерживать себя. Он уловил в ее ауре промелькнувшую эмоцию, похожую на смущение, но мгновенно переросшую в нечто яркое и радостное: в глубоком синем прожилками проступил розовато-золотистый. Польщена. Нарцисса Малфой была глубоко польщена.   — Какую песню ты хочешь? — спросила она, забирая у него пустой кубок. Гарри был слишком заворожен переливом ее эмоций, чтобы придумать ответ. — Какую угодно, — выпалил он. И затем, секунду спустя: — Вашу любимую песню. Как она называется? Внезапно для Гарри самым важным знанием в мире стала любимая песня Нарциссы Малфой. Гарри почувствовал, как ее настроение окрасилось в счастливую ностальгию, услышал, как она набрала воздуха, чтобы ответить…   — Никак. И Гарри, и Нарцисса вздрогнули от голоса Темного Лорда, раздавшегося из другого конца камеры. Тихого и ледяного голоса. Это был едва слышный шёпот, который острейшим лезвием прорезал воздух, окрасив тёплую до того атмосферу в чернильную черноту. Аура Нарциссы превратилась в клубок страха. Гарри услышал, как она отползла в сторону, и одновременно с этим что-то со стуком упало на пол — должно быть, она уронила палочку. — М-милорд, — пробормотала она, запинаясь. — Я н-не з-заметила… — Оставь нас. Нарцисса немедленно повиновалась. Она вылетела из камеры, больше не сказав ни слова. Были слышны только быстро удаляющиеся, легкие шаги и скрежет петель болтающейся туда–сюда решётчатой двери. Окрашенный паникой синий исчез вместе с волшебницей, оставив только Темного Лорда и его насыщенную черноту. Гарри провел языком по сухим губам, сильнее вжался в стену, словно мог раствориться в каменной кладке. Он был железно уверен: приятные ежевечерние визиты со сладостями и песнями подошли к концу. Магия Волдеморта была мрачной, раздражённой, едкой и насыщенной. Насыщенной настолько, что Гарри чувствовал ее вкус на задней части языка — резкий и неприятный, с каким не сравнится ни одно зелье или эликсир. И в ней бушевал шторм. Аура Волдеморта стремительно менялась от одной жуткой эмоции к другой, словно Темный Лорд пытался подавить мощнейший внутренний раздрай. У Гарри голова пошла кругом. Внутри Волдеморт переживал поразительно много эмоций, и неважно, насколько холодным и отстранённым казался обращённый к миру фасад. Но прежде чем Гарри смог вычленить из бушующего хаоса хоть одну эмоцию, озлобленный вихрь стих… и вместо много вспыхнул почти божественный свет. Гарри не был к этому готов. Переход от злобы к блаженству был таким резким, что он охнул, а беспокойство за Нарциссу мгновенно вылетело из головы. Все дело в том, что он целый день этого не испытывал? Или с каждым разом ощущения становились… лучше? Гарри не знал наверняка; он был уверен только в том, что каждый раз, когда Волдеморт взывал к непонятной связи, соединявшей их души, она становилась сильнее и интенсивнее. В этот раз не было и лихорадочного, болезненного желания со стороны Темного Лорда. Лишь свет, чистый и незамутненный. Гарри хотелось в нем утонуть. Ощущение стало сильнее, когда Волдеморт подошел к нему. Гарри не услышал его бесшумных, призрачных движений, так как в этот раз Тёмный Лорд решил не делать на этом акцент, — но почувствовал теперь уже небольшое расстояние между ними. Когда же Волдеморт опустился перед ним на колени — прямо как Нарцисса всего пару мгновений назад — вся выдержка Гарри уходила на то, чтобы только не прильнуть к нему, к манящему свету. Холодные — физически — пальцы провели по шее, по подбородку. У Гарри перехватило дыхание от странного сочетания прохладной кожи и ментального тепла. Когда они соприкоснулись лбами, сияние света возросло многократно, но насыщенной извращённой черноты так и не появилось. Тёмный Лорд проявлял поразительный самоконтроль. Долгое мгновение они не двигались, пока величайший и опаснейший волшебник всех времён баюкал в ладонях лицо Гарри. Осточертевшая камера исчезла. Тьма растворилась. Весь мир стал средоточием невозможного моря из чистого, безмятежного света.   — …Дар. Серебристое свечение обволокло разум Гарри, и он провалился в воспоминание. И тут же почувствовал растерянность, потому что впервые они оказались не в Хогвартсе. Не считая самого первого воспоминания с совсем маленьким Томом Риддлом, пробирающимся сквозь осенний лес, Волдеморт делился с Гарри воспоминаниями исключительно о школьных днях. Также они обычно показывали совсем юного и относительно безобидного Тома Риддла. По сути, ребёнка. К нынешнему воспоминанию ничего из этого не относилось. Гарри обнаружил себя в заснеженном лесу глубокой ночью. И все же по нескольким причинам было совсем не темно. Первой и самой поразительной было небо. Оно освещалось не только звёздами, но и переливающимися цветами, такими насыщенными, почти потусторонними, что Гарри даже подумал, не сон ли это. Он с благоговением смотрел на текучую вуаль из света, переходившую от пастельно-лилового к ледяному голубому, затем сменявшемуся изумрудным, затем снова голубым… От красоты перехватывало дыхание. Вторым источником света было кольцо из ярких огоньков, танцующих над землей. Гермиона мастерски колдовала такие же, только эти не были запечатаны в стеклянных банках. Они неспешно парили сами по себе, без каких-либо барьеров. И в центре круга из голубоватых шаров света был Том Риддл. Гарри чуть не подпрыгнул от изумления — настолько этот Риддл отличался от своих версий из предыдущих воспоминаний. Он был старше. Намного старше. Он ещё не стал жутким монстром, но уже не был ребёнком. Чуть за двадцать, наверное? Сложно сказать наверняка. Он был очень похож на Тома Риддла, навещавшего Хэпзибу Смит и обнаружившего медальон и чашу. Изменился не только возраст Риддла, но и одежда. Никаких школьных мантий — да и мантий вообще. На нем были высокие ботинки, джинсы, длинное чёрное пальто, вязаный зелёный шарф с такой же шапкой, натянутой на самые уши. Финальным штрихом в этой картине нехарактерной небрежности было то, что он просто лежал… буквально. Том Риддл лежал на спине в снегу, и, казалось, его совсем не беспокоила далеко не тёплая погода. Он заложил руки за голову и рассеянно наблюдал за переливами света с лёгкой улыбкой на губах. Гарри не решался сесть рядом с ним, несмотря на то, что в воспоминании он был невидимкой. Чувствуя себя странно неловко, он все же сел — на безопасной дистанции, вне круга из огней. Гарри подтянул колени к груди и посмотрел на небо.   — Я пришёл к выводу, мой друг, что основная проблема кроется в магглах. Гарри подпрыгнул так резко, что, если бы он все ещё стоял, то точно свалился бы в снег. Он с отвисшей челюстью уставился на мужчину. Том Риддл говорил с ним? Но он не смотрел на Гарри. Тёмные глаза не сводили взгляда с неба. — Это правда, простая и непреложная. Магглы уничтожают планету. Том тяжело вздохнул. Гарри был в тупике. Это воспоминание, и Том Риддл просто… лежал в снегу и говорил вслух… — Разговоры с самим собой… Разве это не признак безумия? — пробормотал Гарри себе под нос. И тут же понял, что, технически, прямо сейчас он тоже говорил сам с собой. Это было воспоминание. Этот Том Риддл не мог его услышать.   — Возможно, они бы не наносили такой вред, если бы не их многочисленность. Планета ими кишмя кишит. Тебе так не кажется?   — Он говоритттт… Гарри опять подскочил, теперь уже от нового голоса. Он заозирался по сторонам, но рядом больше никого не было. А голос, казалось, шел прямо от Тома, но он ведь был один… Оу. Гарри громко рассмеялся, когда заметил змею. Точнее, совсем небольшую ее часть. Маленькая змейка обернулась вокруг плеч и груди Тома, и из-под воротника и шарфа была видна только коричневая голова. Остальная часть тела была скрыта под одеждой. И хотя ответ «он говоритттт» на вопрос Тома звучал странно, его это ни капли не смутило. — Да, их слишком много, и они это знают. Они прекрасно отдают себе отчёт в том, что перенаселяют планету, загрязняют ее, уничтожают… Недавно я услышал передачу по маггловскому радио — знаю–знаю, какой стыд — обещай, что никому не расскажешь, — и этот их специалист по окружающей среде не умолкая говорил об озоновом слое — защитном барьере вокруг Земли, защищающим ее от ультрафиолетовых лучей, — и как загрязнение уничтожает его! И, конечно же, это никого не волнует, никто ему особо не верит, но я сам провёл расследование — знаю, не вздумай никому об этом рассказывать — и вообще-то этот ученый очень даже прав. Запомни мои слова, в последующие годы мы ещё не раз об этом услышим. Конечно же, как только это станет настолько серьёзной проблемой, что ее больше нельзя будет игнорировать. Как типично для магглов, да?   — Он говоритттт… Гарри усмехнулся. Кажется, эта змейка знала только один ответ. Но Том не возражал. — Эта кучка глупцов верит в своё превосходство, — продолжил он непринужденно. У Гарри сложилось впечатление, что он ещё ни с кем из людей не говорил так свободно, как с этой змейкой. — Они ведут себя так, словно Земля принадлежит им, воюют за территории — как будто Мать Природа подчинится их правилам и законам. Какая нелепость. Это мы подстраиваемся под неё, а не она под нас, понимаешь? Змея бессловесно зашипела. Том кивнул.   — Вот именно. А ты знаешь, как местные жители — здесь, в Финляндии, — оценивают своё богатство? — И Том реально выждал секунду-другую, словно ждал ответа. Ответа не было. — Они считают его в северных оленях, — ответил он сам себе. — Они клеймят их в здешних лесах, полагают их своей собственностью. Ты слышал когда-нибудь о такой несусветной глупости? Заклеймить другое живое существо и считать его жизнь своей собственностью, хотя оно не хочет иметь с тобой ничего общего?   — Он говориттт… И много..... На долю секунды Том выглядел ошеломлённым. Гарри опять рассмеялся, шокированный тем, как змея — которую он не считал интеллектуально одарённым существом — смогла оскорбить Тома Риддла так, как не посмел бы ни один волшебник или волшебница. Но после изумленной паузы Том тоже рассмеялся. — Что, друг мой, тебе не нравится моя компания? Мои рассуждения тебя утомляют? — И хотя вопросы явно не были риторическими, в голосе Тома звучало тепло, а улыбка была ласковой. — Неужели я для тебя лишь телесный источник тепла, предпочтительно бессловесный, который ты используешь для выживания? Гарри аж подавился смехом. И хохот стал совсем безудержным, когда змейка ответила невыразительным тоном: — Дддда. Том фыркнул, но не смог стереть улыбку полностью. — Однажды, — отрывисто сказал он, — я заведу змею, которая будет искренне любить меня. Змея на это ничего не ответила. Том тоже замолчал, полностью сосредоточившись на небе. Гарри последовал его примеру. Долгое время они оба тихо любовались великолепием северного сияния. Гарри никогда не видел его сам, но был уверен, что даже если ему представится такая возможность в будущем — если к нему вернется зрение, если он сможет вырваться из своей тюрьмы — в сравнении с этим воспоминанием он увидит лишь призрачную тень. Зрение Тома Риддла было совершенным. Зрение Гарри можно было лишь с натяжкой назвать средним, даже в очках. Из леса раздались легкие шорохи, будто кто-то крался, и Гарри с Томом одновременно повернулись на звук. Том сел, отчего его маленький друг был вынужден поспешно укрыться под шарф. Гарри пораженно выдохнул, когда увидел, кто вышел из-за деревьев. Северный олень, о котором Том говорил чуть ранее. Он был совсем близко и одновременно слишком далеко, чтобы к нему прикоснуться. Величавый, с развесистыми рогами. Олень. Он замер, уставившись прямо на Тома. Пляшущие голубые огоньки отражались в огромных темных глазах, подсвечивали их, делали оленя похожим на нереальное, потустороннее существо. — Никто тебе не хозяин, — тихо сказал Том. Олень смотрел на него мгновение, а затем развернулся и скрылся в лесу. Воспоминание померкло. Впервые Гарри не остался после этого один на один с непроглядной тьмой. Волдеморт не испарился вместе с лесом в глубинке Финляндии. Он все еще сидел рядом, продолжал держать лицо Гарри в руках, и прекрасный свет пронизывал воздух, такой теплый, дружелюбный. Но Гарри оставался слеп. Гарри изо всех сил старался не дать сбить себя с толку, ни воспоминаниям, ни блаженному свету. Это Волдеморт. Массовый убийца, социопат, поехавший маньяк… даже со всеми этими воспоминаниями и тем, что он мог делать с Гарри, просто потому что тот был его крестражем. Магия Волдеморта была окрашена легким предвкушением. Он ждал, что Гарри что-то скажет, что он наконец сломается. Черта с два. — Я не стану умолять, — прошептал Гарри. Холодные пальцы сильнее впились в кожу. — Я не стану умолять тебя хоть о чем-нибудь. Никогда и ни за что. Воздух взорвался россыпью темных эмоций: гнев, разочарование, неверие. Но среди них затесалось еще кое-что, не окрашенное в темный цвет, отчего аура Волдеморта переставала быть абсолютно черной. Гарри открыл глаза от удивления, когда понял, что это. Несмотря на слепоту, он был уверен, что смотрит прямо в лицо Темного Лорда, прямо в алые глаза. Темный Лорд питал к своему человеческому крестражу нечто, похожее на мельчайшее подобие нежности. Гарри ожидал на свое заявление злобного, резкого ответа. Он был поражен еще больше, когда вместо этого получил совсем другое:   — Хорошо. Насыщенное тепло исчезло. Волдеморт отпустил лицо Гарри. Гарри потянулся к нему руками — инстинктивная реакция, лишь бы удержать свет хоть на секунду дольше, — но пальцы ухватили только пустоту. Раздался скрежет двери. — Не разочаруй меня, Гарри. И с этим загадочным посланием в шлейфе противоречивого неприятия и легкой привязанности, Волдеморт исчез.