Янтарики

— Голубчик, слышал, гаражи эти заброшенные наконец-то сносить собираются? — Да слышал, Серег. Вот вроде и пора уже, одни развалины остались, а вроде и жалко как-то, столько всего там происходило разного. Помнишь, как мы там зажигали? Да-а-а, гаражи, думает Жилин. Одно слово, а какие картинки яркие перед глазами возникают. Вот они еще совсем маленькие, зимой прыгают с крыши гаражей в высокие мягкие сугробы, а летом — с крыши на крышу, абсолютно уверенные в своей неуязвимости. Вот они младшеклассники — Игорь списывает за гаражами из Сережиной тетрадки домашнюю работу по математике, потому что если делать это дома, то мама обязательно будет ругаться, что сын не хочет учиться. Вот им по четырнадцать — они прячутся между гаражами поглубже, чтобы не увидел сосед, и курят жутко вонючие и крепкие сигареты, стащенные Жилиным у отца. А вот до отъезда сейчас уже полковника в стольный град на учебу остается всего восемь дней — и они целуются за гаражами так неистово, Сережа топчется Катамаранову по ногам, а Игорь срывает пуговицы с его рубашки. Губы у обоих уже болят, а им все мало, все не могут надышаться друг другом. «Я до последнего не знал, что люблю тебя!» — «Далась тебе эта сраная Москва!» — «Какого хрена, Игорь?!» — «Сер-р-рега, я тебя так просто не отпущу!» — а потом Жилин резко падает перед Игорем на колени, и окружающий мир перестает для них существовать. Есть только дрожь от ужаса, восторга и вселенской несправедливости. Есть влажный, жаркий рот и такие ласковые руки. Есть сдавленно рыдающий в сгиб локтя Катамаранов, ненавидящий себя и обожающий Жилина, и есть Сережа — его любимый, нежный Сережа, который держится за лодыжку Игоря и дышит через раз… — Сереж… Ты чего? — Да вспомнил, как в Москву учиться уезжал. Да, ты прав, жалко гаражи. Игорюш?.. — М? — Иди ко мне…