Les petits coureurs

      Ночь. Данил лежал на левом боку, отвернувшись от Пьера, делая вид, что давно провалился в глубокий сон. Он накрывал свою голову подушкой, чтобы отвлечься от посторонних шумов. Француз спал очень беспокойно из-за ночных бессчетных кошмаров, что роились в его голове. Можно было слышать, как он отчаянно звал кого-то на помощь легким полушепотом, от которого колотило немного в дрожь. Иногда он плакал. У Дани сердце разрывалось в такие моменты, потому что он ничего не мог сделать. Беспомощность всегда была одной из самых ненавистных для Квята эмоций. Когда мальчишка все же засыпал крепким сном, Квят поворачивался на другой бок и внимательно смотрел на Гасли, развалившегося на подушке с открытым ртом. Это было мило и странно. Он изучал все его черты. Идеальные брови, забавные пышные волосы, полные губы. Данил видел в мальце маленького потерянного мальчика, который нуждается в чьем-то твердом плече. Он может сколько угодно думать, что весь такой взрослый, но нет, он ребенок, как и любой здесь. Даня аккуратно встал с кровати, которая жалобно заскрипела под его весом, убеждаясь, что Пьер крепко заснул. Даже без одеяла, которое небрежно упало на пол, пока Гасли крутился во сне. Он подошел к кровати своего соседа и аккуратно накрыл парня одеялом. Тот не проснулся, но заворчав повернулся на левый бок, немного нахмурившись. Легкий смешок чуть не сорвался с губ Квята. Не то чтобы Данил всегда хотел младшего братишку, но вот он. Лежит на соседней кровати.       Данил был одет в помятую серую футболку с каким-то логотипом маленького красного быка и ночные шорты до колен, которые болтались на его худых ногах. Он аккуратно подошел к шкафу и медленно начал открывать дверцу, конечно, он убедился, что француз от скрипа не проснется, но лишний раз подстраховаться не помешает. Из шкафа на него смотрели полочки, вещи, которые выглядели не очень и гитара с чьим-то автографом, которую он никогда не достает. Вот уж точно тайна за семью печатями. Данил Квят, угрюмый русский обожал играть на гитаре. Парень на секунду задержался взглядом на музыкальном инструменте и потянулся за синей кофтой с капюшоном, что была потерта на локтях. Бросив последний взгляд на своего спящего соседа, Даня скрылся за дверью.       В каменных коридорах не так тепло, как в комнатах учеников, по ним всегда гулял неприятный колющий сыростью ветерок. Однако Дани холода особо не боялся. Наверное, его русские гены все же играют свою роль, а не только проявляются в его акценте. Юноша шел тихо в кромешной тьме, которая будто поглотила все вокруг него. Многие бы не рискнули бы идти по темным закоулкам этого места, уже много всего странного происходило здесь. Даже ходили байки о призраках пропавших детей, в число которых входил и Жюль Бьянки. Только Дане было как-то все равно. Его холоднокровью многие могли позавидовать, только дело в том, что он все держит в себе. Он как спящий вулкан и никто не знает в какой момент он решит взорваться. По началу, он не мог ничего рассмотреть, так как в комнатах всегда немного светлее из-за лунного света, бьющего в окошко, но быстро его глаза адоптировались к перемене освещения. Он ощущал себя совой, не в плане сна, а в плане того, что он мог видеть в темноте. Квят постоянно оглядывался по сторонам, чтобы не напороться на кого угодно, будь то Тост или будь то Веббер. В данной ситуации оба варианта были не очень. При всем уважении к первому и при всей ненависти ко второму. Он не особо боялся наказаний, но все это не очень приятно, с него было достаточно. Парень спустился вниз на первый этаж и пошел не к центральному ходу, а к черному, что был в противоположной стороне. Он по идее был заперт, как и многое из-за проблем с финансами, но конкретно эта дверь была заперта после попытки побега неугомонной четверки. Даня дернул за ручку, убеждаясь, что замок никто не трогал, тогда русский посмотрел на каменную стену, где он хранил ключи. Если кто-то прознал бы сколько ключей он украл за все время нахождения здесь, то его бы посадили в «Клетку» навечно.       Мальчишка отомкнул замок с забавным щелчком и вышел на небольшое крыльцо с маленькой лестницей, ступеньки которой местами были стерты от частого хождения. Сразу видно, они повидали не мало ног на своем веку. Перед Данилом открылся вид на большой заросший сад, который явно нуждался в уходе. Так и не поймешь был он сделан в французском стиле или английском. Все это можно охарактеризовать одним словом. Джунгли. Все медленно увядало и готовилось к зимней спячке, но присутствовала в этом всем некая призрачная красота. В центре разрушенного ансамбля стоял заросший дикой виноградной лозой фонтан с фигуркой маленького ангела, который со всей надеждой смотрел када-то вверх, видимо в молитве за эту школу, жаль, что Бог скорее всего этих молитв не слышит. Стояла неприятная щекочущая прохлада, от которой на оголенных ногах бежали мурашки. Мальчик пошел вдоль сада, если его можно было так называть и свернул на тропинку, которую казалось уже совсем не видно из-за разросшихся кипарисов. Ветки неприятно хлестали по лицу, цеплялись за его кофту и царапали лодыжки, но он уверенно продолжал идти вперед. Вскоре он подобрался месту его назначения.       Перед ним открылся вид на небольшую полянку, где под плакучей ивой был маленький пруди, освещенный серебром лунных лучей, и трухлявая скамейка в облупленной белой краске. Рядом стояла заброшенная стеклянная оранжерея, у которой местами были разбиты окна и из них торчали ветви растений, которые были оголены лишь частично. Это и было секретным местом Данила, где он мог без страха подумать о жизни, немного остыть или просто побыть одному. Когда заходишь в это «убежище», то тебя встречают некогда комнатные растения, что из-за отствие ухода одичали. Ты будто попадаешь в какую-то темную сказку. В самом конце остекленного помещения стоял многоярусный стенд, который запросто можно назвать мини трибунами, а ведь скорее всего раньше этот стенд принадлежал цветочным горшкам. Мальчишка разлегся на среднем ряду и достал из одного кармана пачку сигарет. Он смотрел на крышу, у которого было выбито одно из стёкол. Через эту дыру Квят наблюдал за звездами. Он знал некоторые созвездия. Пока парень скитался по миру он частенько смотрел на небо. Оно было таким приветливым, будто бы она раскрывала свои темные объятия, чтобы крепко обнять скитальца. Внезапно кто-то начал аккуратно открывать проход оранжерею, шурша опавшей листвой и ветками диких лоз. Данил даже не дернулся. Ночной гость прошел вперед к имитации трибун и развалившись сел на несколько уровней ниже, чтобы он смог опереться головой о плечо Дани.       — Опоздал, — коротко отрезал Квят. Он не обратил внимания, на то, что чья-то макушка опирается о его плечо. На самом деле он давно привык. Это была не первая такая тайная встреча. Как говориться у каждого здесь свои секретики. Мальчишка, что сидел чуть пониже немного развернулся на месте облокачиваясь о трибуну на которой лежал Данил. Он хотел видеть лицо холодного юноши из России, его глаза. Чтобы убедиться, что тот не злиться на него. Даже самым проницательным людям порой сложновато бывало прочитать Квята. Может это из-за необычного строения его лица, а может это играет тот самый стереотип о каменных лицах выходцев из России.       — Мне снова пришлось выслушивать его, — поник мальчишка, одно радовало, кажется Квят понял его проблему. Данил поднялся с места и аккуратно сел, лениво вскинув руками вверх разминая свою спину. Он посмотрел на своего ночного гостя и слабо махнул головой подзывая его к себе. Парень в кромешной темноте, где только светлячком виднелась подожжённая сигарета, сел рядом с Квятом, — промыл мне все мозги уже этим Себастьяном, Феттель хороший парень, но вот Хэм ему сто лет как не упал. Судя по его виду ему сейчас и без Лу хватает веселья, — честно признался Вальттери Боттас.       — Ты так и не надумал порвать наконец этот порочный круг? — Данил наконец посмотрел на ночного гостя. Белые короткие волосы, крепкое телосложение… — Вал, ты ведь ровный парень, а возишься с Льюисом как с маленьким, — финн внимательно слушал своего собеседника, хотя он все эти слова слышал и ни один раз. К нему обращено слишком много внимания в этом плане, когда рядом Хэмильтон он чувствует какую-то безопасность что ли? — Он же тебя использует чисто как страховку, — пальцев не хватит пересчитать сколько раз Хэм пользовался способностями Вальттери и делает это абсолютно бессовестно. В его голове даже мысль не возникает, что у Боттаса есть свои дела, что у финна есть своя жизнь помимо него, — только не говори мне, что это как с Росбергом. Там история закончилась трагично. Не хочу видеть повторения.       — Все сложно, Дани, — мальчик смотрел в потолок, пытаясь понять, чего же такого сложного, просто взять и порвать с дружбой между ним и Льюисом, — он мне нравится скрывать не стану. Все же я знаю каким он может быть. В нем есть и забота, и преданность, но все это так тщательно скрыто за его маской, зазнавшегося богатея. Аж злость берет, — Боттас вспоминал каждую секунду, проведенную бок о бок с британцем, были светлые моменты и не очень. Не многие знают его обычного, можно даже сказать, что Себастьян сам не смог до конца разглядеть в нем нечто иное, помимо главного соперника, — я не боюсь оказаться в одиночестве, а вот он как ты. Терпеть ее не может. Я не хочу, чтобы он был один. И чтобы я стал последней причиной его одиночества, — Данил внимательно слушал, но в голове картинка не клеилась. Если Хэмильтон так боится остаться один, то почему относится к единственному другу как к грязи, но в другом он согласен. Если бы не его друзья, он бы с ума сошел. Он не хотел бы возвращаться в времена, когда был полностью предоставлен себе.       — Ну ты, конечно, закрутил, — усмехнулся Данил. Вальттери улыбнулся. Не все были уверены, что Боттас физически на это способен, но вот северный мишка улыбался рядом со своим другом, которого можно смело назвать бурым мишкой. Данил и Валльтери сами не поняли, как нашли много общего между собой. Как-то раз их посадили вместе на наказание. Данилу за очередную его проделку. Кажется, он тогда мылом обработал доску и на ней невозможно было писать. Урок сорван, дети в восторге, Данил «герой дня». Вальттери же прилетело откуда он и не ждал. Его отправили на наказание за списывание у Хэмильтона, хотя это было в точности наоборот, — но, если все же решишься, просто знай, что я тебя поддержу.       — Спасибо, — Вальттери стоит на перепутьях с того самого дня, как Нико наложил на себя руки. Хэмильтон очень сильно ко всем охладил. Будто частичка его самого умерла в тот день, когда карета скорой помощи увезла некогда цветущего своего красотой немца. Льюис знал, что Росберг не ровно дышит к нему. Они были знакомы сто лет, они были дороги друг другу, но Льюис больше был заинтересован другим лучезарным немцем с золотыми волосами. Хэмильтон так злился на то, что Росберг отнял самого себя от него… — так зачем ты меня позвал? Не только же прочитать мне очередную лекцию, — Дани сделал последнюю затяжку, прежде тем как кинуть почти докуренную сигарету в ведро с грязной водой, где уже плавало парочка бычков. Он запустил руку в карман кофты и протянул Вальттери фотографию. Данил и Пьер решили, что в этот день они не будут показывать новую улику. Не хотелось как-то портить своим друзьям настроение, однако, у Данила появились свои мысли на этот счет. Он просто хотел подтвердить.       — Это фотография любимой расчески Росберга, — на фотографии было изображение какой-то расчески-массажера цианового цвета, лежащей в каком-то ящике из темной породы дерева с светлыми прожилками. Там были видны какие-то бумаги, ключи, много всякого хлама. Создавалось впечатление, что это чей-то рабочий стол, — она всегда так раздражала честное слово. Он постоянно расчёсывал ей волосы, аккуратно поглаживая их, прямо как настоящая принцесса, — если присмотреться поближе, то на расческе была видна кровь. От этого в жилах все застывало. Появлялась какая-то мимолётная паника, которую Данил сдерживал. Он сразу заподозрил, что это расческа Нико, но теперь его догадки и Пьера с Дэном подтвердились, но почему на расческе все еще была кровь. Прошло почти полгода…       — Слушай, прости заранее, но мне надо кое-что спросить тебя, кое-что неприятное, — у Данила всплыла какая-то жуткая мысль, которую он все никак не мог прогнать, она как зуд, который нельзя было никак расчесать, — в день, когда ты нашел Нико в общей душевой, там была его расческа? Вообще, что ты видел? — Боттас нервно вздохнул с мелкой усмешкой. Он только хотел забыть все, как страшный сон, но видимо это будет преследовать его вечно. Эта вода, по которой растекались, алые ручейки крови. Нико лежащий без сознания, от которого и шли эти красные жуткие узоры. В такие моменты его начинало подташнивать, но он всегда держался. В этом они с Данилом похожи. Все держат в себе.       — Я тогда проходил мимо душевых. Хотел побыть один, но услышал, как в ванной шла вода. А время было обеденное, никто туда обычно не заходит, — голос Боттаса все садился и садился, выдавая с головой его бесконтрольное волнение, пока не превратился в шепот. Данил слушал Вальттери, затаив дыхания, даже он выглядел таким напуганным, а какого же было Боттасу увидеть это зрелище своими глазами, — я зашел, а вся ванная была затоплена, увидел разбитое зеркало, а в стороне Нико в крови. Я так испугался, что на какое-то мгновение застыл. Затем я ринулся к нему. Проверил наличие пульса. Его почти не было, — он вспомнил ощущения от холодной шеи Росберга. Этот трупный холодок, умирающего тела. Они не смотрели друг на друга, сидели в тишине, которую нарушали лишь голые ветки, что аккуратно бились о стекло. Ему очень трудно было это рассказывать, поэтому делал паузы, прогоняя плохие мысли, — я увидел небрежно порезанную руку правую, из которой шла кровь. Я снял с себя свитер и порвал часть своей рубашки, чтобы он не терял кровь так быстро. Взял на руки и пошел в медицинский кабинет. Честно не знаю, как я вообще смог его донести, — он помнил, покрасневшую от воды и крови одежду его и Нико, как мокрые платиновых волос то и дело липли то к лицу немца, то к рукам финна, — тогда ведь предположили, что он пытался вскрыться осколком зеркала, но все те что лежали там, не подходили для этого. Ну и расческу я вряд ли бы заметил в состоянии шока. Зачем тебе это? И откуда у тебя фотография?       — Что если Нико не хотел окончить жизнь самоубийством? — Внезапно выдал свою мысль Дани. Боттас резко повернул голову и вопросительно посмотрел на Квята, — должна быть какая-то очень веская причина, чтобы он так поступил. Человек, который так любит себя, как Нико, не стал бы отнимать у себя самое дорогое, что у него есть, — Боттас частично согласен был с данным заявлением, а с другой стороны, все выглядело как логичный финал. Вальттери в отличии от Льюиса, который прознал о чувствах Росберга, не стал дистанцироваться. Он пытался ему помочь и казалось у него даже получается это, но видимо нет, — почему нигде не было именно того осколка. Или если Нико разбил зеркало, то почему он не поранился. Почему на расческе видна кровь? — Даня задавал вопрос за вопросом, которые автоматной очередью всплывали его в голове.       — Ты не ответил на вопрос. Откуда эта фотография? — Квят почесал затылок и наклонился вперед, чтобы избежать зрительного контакта с пронзительным взглядом Вальттери. Он не хотел втягивать и Боттаса в это историю, но все выглядит так, будто все они между собой связаны, хотя на первый взгляд так и не подумаешь. Кто-то специально стягивает их в одну паутину, только вот что их ждет впереди? Данил был уверен, что-то кто-то в школе довел Росберга до точки, а никто этого не заметил и это был не Льюис. Хэмильтон уже как дополнение. Как и побег Жюли и может быть… Предательство Макса? Данил не верил собственному ходу мыслей.       — Кто-то подкинул фото, мне показалась эта расческа мне знакома и решил уточнить у тебя, — кратко ответил Данил, чтобы у Вальттери и шанса не было заподозрить что-то неладное, но парень лишь усмехнулся, что немного сбило Квята с толку.       — Или ты просто очень хотел меня видеть? — Данил грустно улыбнулся. Боттас и Квят попали в это место одновременно, но их дорожки немного разошлись. На людях они никогда не будут общаться, как здесь в этой заброшенной оранжерее. Они не часто собирались. Так поболтать. Обычно он уходил сюда в середине дня, но так как Квят был на отработке, то мог позволить себе выползать только в ночь, но он всегда с легким трепетом ждал встречи с финном. Они понимали друг друга.       — Или я просто я просто рад тебя видеть, — легко ответил Данил. Двое парней сидели в темноте, наслаждаясь тишиной, которую нарушали лишь шуршание ветра и скрежет веток о стекло. Было приятно просто сесть и забыться, как будто ничего кроме этого места и не существует. Тем более в приятной компании. Данил чувствовал себя в своем заброшенном мирке в безопасности. Часто ему казалось, что он снова бежит от опасности, что вот-вот и ему конец. Тревожность частенько не давала ему покоя, но он предпочитал держать ее при себе. Здесь он не чувствовал ее. Хотелось бы сидеть так вечно, быть в полной гармонии с собой, но, к сожалению, уроки никто не отменял. Как и факт того в каком месте они находятся.       Вальттери и Данил вышли из оранжереи и медленно пошли сквозь увянувший от холода сад. Для них обоих пронзающий насквозь ледяной ветер был не страшен. Один родился в России, другой в Финляндии. Не бояться мороза у них в крови. Вал зашел первым, а за ним и Даня, который аккуратно закрыл за собой дверь и спрятал ключ где-то в стене под одним из камней, что стоял не очень плотно. Они договорились, что Вальттери пойдет первым, чтобы все выглядело так будто он ходил в туалет, а за ним потом пойдет и Данил. Они тихо распрощались и Боттас ушел куда-то в темень. Когда Квят перестал слышать шаркающие шаги финна, он сам двинулся в сторону своей комнаты. Внезапно он увидел силуэт мальчишки, сидящего на подоконнике. Квят сощурился, чтобы разглядеть кто же это сидит и смотрит на сие спящее здание. Парень заметил на голове ночного бродяги белую бандану. Только один воспитанник на весь интернат носит банданы. Даня не мог удержаться, он подошел тихо из-за спины, тихо притаив дыхание. Аккуратно наклонился и тихо прошептал «Бу». Видимо у парня, что сидел у окна, был очень странный рефлекс, и от испуга ударил Квята по лицу. Данил схватился за щеку и как-то даже немного опешил от подобной реакции. Мальчишка перед ним, кажется тоже испугался того, что он сделал, но быстро образ невинной овечки сошел на нет. Теперь он делал вид, что так и было задумано. Ударил и ударил. Нечего со спины подкрадываться.       — Леклер, ты какого хрена творишь? — Последнее время Дани частенько прилетали смачные пощечины. Еще немного и он начнет к привыкать к горящим от ударов щекам, — У нас тут по всему интернату ночная туса? — Студенты частенько блуждали по ночным коридорам сего заведения. Можно забыть про слова, что не каждый рискнет выходить ночью, хотя исключение лишь подтверждает правило. Кто-то страдал от бессонницы, кто-то просто ходил освежиться или поговорить без масок с теми, с кем утром они бы не заговорили, — И откуда такой мощный удар? — Челюсть неприятно болела, удар действительно был мощный, он и не думал, что в монегаске столько сил, — готовишь новый план побега? — Спросил Квят, опираясь о стену. Леклер не смотрел на него, а продолжал загадочно рассматривать через окно внутренний двор школы.       — Возможно, — даже в такой короткой фразочке, было столько безразличия, столько холода. Неприятные мысли снова закрались в голову. Данил не так часто общался с монегаском, но у них был общий друг, которого уже давно не было. Так мосты были сожжены между ним и Шарлем, у Даниэля аналогичная ситуация, однако месяц или два со дня исчезновения Бьянки они даже поддерживали связь, но, как и следовало ожидать и у этой истории был свой конец. И вот снова история повторялась. У них снова один общий друг, — прости, конечно, за мой французский, но, иди-ка ты лесом, merci, — Данил не был в настроении ругаться с юной примадонной. Он хотел сейчас просто пойти в комнату и заснуть, но внутри него что-то твердит, что он должен высказать свою точку зрения…       — Делай, что хочешь, Шарль. Убегай, играй свой долбанный спектакль, — в картине мира Дани, Шарлю нет места, а тем более рядом с Гасли. Он никогда не замечал за собой некую гипер-опеку, да и друзья не жаловались, это даже немного на руку, — только Пьера в свои авантюры не втягивай, — он растягивал это предложение, чтобы Шарль по буквам понял, что если тот выкинет какой-нибудь трюк, что нарушит душевное равновесие Пьера, то Леклер покойник.       — В какие такие авантюры? — удивленно посмотрел на Квята, будто совсем не понимает, о чем речь, — друг ты мой параноидальный, по-моему, все возможные мелкие пакости — это его инициатива, а не моя? На крайней случай ты и твои кореша тоже хороши в этом плане, — если анализировать все последние события, то Леклер действительно не сделал пока ничего плохого, наоборот все выгораживали Пьера, который за все это время напортачил как минимум раза два.       — Я тебе не друг, — прошипел Квят, он чувствовал, как внутри него разгорался пожар, он знал, что Пьер не простит ему, если пропишет по смазливому личику Шарля, но его руки буквально сводило от желания задать хорошую оплеуху этому парню. Он чувствовал как ногти впивались в кожу, а костяшки белели от напряжения, — не делай глупостей, это не просьба, а приказ.       — Боже да ты его ревнуешь ко мне, — Леклер повернулся к Даниле с раскрытым от «удивления» ртом, конечно, он знал и видел, что Даня точит на него зуб и готов в любой момент оторвать голову со своей зубастой улыбкой на лице, но ему почему-то нравилось это. Хоть что-то веселое в его скучной жизни, — а это уже прям интересно, — примадонной его называли не просто так.       — Тебе все это кажется какой-то игрой? — Возмутился Квят, он держался из последних сил. Конечно, Леклер всегда вел себя так будто специально нарывался на проблемы, но сейчас он превосходит сам себя.       — Ну… возможно, — Шарль не признается, что ему на самом деле приятно проводить время с Пьером. После потери Жюля, единственным человеком, кому он доверял, был Себастьян, но все близиться к тому, что Пьер станет вторым человеком, кому Шарль может доверять. Хотя действительно со стороны выглядит так, будто Гасли был игрушкой.       — Даже блять не смей, — пригрозил Квят. Все бы хорошо, только вот на Шарля подобные угрозы не действуют. Данил оставил Леклера одного, тот даже не сдвинулся с подоконника, продолжая что-то высматривать. Мальчик старался отвлечься от дурных мыслей, которые сковали его железными цепями. На самом деле разговор с Даней задел его. Он глубоко задумался над его словами. То, что он скрытный и не может найти себе друга, а в качестве механизма защиты использует сарказм, то он сразу злодей? Ну и пожалуйста.

***

      Пьер смотрел по сторонам в коридоре у главного входа, пытаясь отыскать Леклера. Мальчишку-воробья, так нигде и не было видно, а ведь уже время близилось к отъезду на картинг. Все те кто подписался на данное мероприятие были в предвкушении какого-то чуда. Гасли решил пойти быстро проверить своего новоиспеченного друга, но на его пути встретился лишь Себастьян, удивительно, но факт, поблизости не было ни Кими, ни Анто, ни даже Шарля. К Феттелю вроде как вернулось хорошее расположение духа, улыбался, был в нормальной одежде и в кой-то веки он не был похож на зомби. Пьер подлетел к Себу, который по всей видимости собирался на картинг. Мальчишка чуть не врезался в старосту, пытаясь резко затормозить. От чего после его подошвы на полу появились черные следы.       — Привет, Себ, — легко поздоровался Пьер, немного запыхавшись. Феттель помахал безмолвно рукой в ответ, — Слушай, ты не знаешь случайно, где Шарль? Он не появлялся на завтраке, да и на зарядке его не видел сегодня. Он проспал? — Феттель усмехнулся, склонив голову немного вбок. Ему казалось это милым и забавным. Вокруг Гасли царила какая-то дружелюбная, атмосфера, которая притягивала к себе всех. Правда в том, что Леклер сегодня не возвращался в комнату и он искренне не знает, где сейчас его сосед по комнате. Почему же Феттель не был удивлен тому, что Леклер пропал. Просто, потому что он иногда хочет времени для себя. Он может блуждать по коридорам замка всю ночь и ни на кого не наткнуться. Будто он заговоренный. Иногда монегаску страшно не везёт, а иногда никто не может поверить в его удачу.       — Он вроде в комнате, но ты же знаешь, что он не может же выезжать из школы, пока не закончиться его наказание, — снова в Пьере начал бурлить океан справедливости и досады. Ему так не нравилась местная система наказаний. Он бы хотел здесь все поменять, а лучше снести эту школу под фундамент. Конечно, он не будет озвучивать свои идеи по этому случаю вслух, а то посчитаю за ненормального.       — Тогда я останусь здесь, — о рыцарском характере Пьера уже знали все в интернате. Этот факт стал предметом тихих насмешек, которые каким-то чудом еще не настигли уха самого Гасли, — да, Данил и Даниэль мои друзья, но они тоже на наказании, почему им можно, а ему нельзя?       — Пьер, не глупи, — по-доброму отозвался Себ. Он понимал, что Гасли друг Шарля, по крайней мере Себ точно видел Пьера, как друга для Шарля. Леклер может считать по-другому, но тот совсем его еще не знает. Монегаск сам еще толком себя не знает, — поверь Шарль без тебя не пропадет, — Феттель был знаком с Шарлем дольше, иногда он хотел подумать один на один с собой. Он был драматичен во всем.       — Ты не знаешь где он? — У Пьера проскочила мысль, что Шарль пропал. Со всей этой детективной историей, у Гасли не на шутку разыгралась паранойя. Ему казалось, что в любой момент могло что-то произойти, — Себ, где Шарль? — Издалека данный разговор подслушивал Данил, который не мог не сделать это из-за банального любопытства. Кажется он заразился этим как раз от француза. Он видел растерянное лицо Пьера, видел недоумевающего Себастьяна, который явно не мог уже подобрать слов. Он посчитал это своим долгом сейчас вмешаться в данный разговор. Квят про себя подумал, что Леклер воспринял его слова всерьёз, что не могло не радовать его, где-то в глубине души. Однако, с другой стороны, он не мог видеть Гасли таким расстроенным, это ранило русского в самое сердце.       — Пьер, пошли, все будет в порядке с твоим ненаглядным. Иначе все подумают, что влюбился, — Гасли покраснел, что заставило Себастьяна и Данила рассмеяться, — второй герой-любовник на наши голову, — Пьер возмутился еще больше и намеренно наступил Данилу на ногу, да так чтобы было побольнее, но тот рассмеялся еще больше, — Ну прости, я же пошутил, — Пьер рассерженной походкой отошел от Данила и от Себастьяна, показав со спины средний палец. И снова раздался громогласный смех.       За всей картиной наблюдал темный силуэт мальчишки в окне. Он смотрел на возмущенного Гасли, на умирающих от смеха Квят и Феттеля и немного завидовал. Он ощущал себя каким-то призраком. Живым мертвецом, а все, потому что… Шарль Леклер остался один. Монегаск не признается в своей слабости, и тем более не признает, что он на самом деле очень боится одиночества. Он потерял уже двух дорогих ему людей. Не зря говорят, что человек умирает столько раз, сколько он теряет близких. Сначала отец, за ним и вся семья, а там и Жюль. Он боится, что он слишком привязан и к Себастьяну, боялся, потому что с ним происходило что-то неладное и он боялся потерять еще одного человека. Теперь еще на горизонте событий появляется этот мальчишка француз с комплексом героя, который уже начал давать трещины. Здесь «героям» места нет. Или может он действительно не подходит Пьеру как друг?       — Ты что здесь делаешь? — Шарль дернулся на месте от внезапно появившегося за его спиной гостя. Он быстро повернулся назад и столкнулся с взглядом ледяных голубых глаз, напоминающие заснеженные фьорды. Это был Кими. Вот кого Шарль не ожидал здесь увидеть так это Райкконена. Тот выглядел немного заспанным, как будто медведя только что пробудили от спячки. На нем была большая футболка с каким-то логотипом и синие джины. Он слишком сильно выделялся на фоне антуража этой школы, на фоне даже самого Леклера, что был одет в вельветовые штаны оливкового оттенка, которые на свету казались изумрудными с красивым черным потертым кожаным ремнем и в большой коричневый свитер из тех, что неприятно кусался иногда.       — Ну я-то наказан и не могу покидать школу еще как минимум недели две, — с сарказмом ответил Леклер, закатив глаза. Этот фарс с его наказанием забавлял, но один вопрос по этому делу оставался открыт, почему его выпустили раньше времени, — Однако, мой заледеневший друг, я могу спросить тебя тоже самое. А ты что здесь делаешь? Почему не пошел на картинг, Себ поехал и Анто тоже. И на кого ты оставил мистера Лучика? — Шарль любил доставать людей, если он с ними плюс минус хорошо знаком. Вот Кими он может спокойно может капать на мозги.       — Эм… Мне лень? — Конечно, Кими не скажет на прямую, что с того дня, как он спас Себастьяна от ночного гостя они немного отстранились, но этого никто бы все равно не заметил. Райкконен со всеми общался лишь отдаленно. На его такую странность уже практически не обращают внимания. Он прямое описание слова интроверт или даже социофоб, ну, а ещё в добавок пофигист.       — Справедливо, — пожал плечами Леклер. Лень, по скромному мнению Шарля, можно посчитать за хороший аргумент. Даже не подкопаться к нему. Повисла какая-то неловкая тишина. Они все еще смотрели друг другу в глаза. Будто играли в гляделки. Проиграл этот матч Леклер, которому стало уж совсем неловко. Он отвернулся, а вот Райкконен продолжал на него смотреть.       — Пойдем, — внезапно прервал тишину Кими и пошёл вдоль коридора, не объяснив толком ничего. Шарль провожал взглядом спину Райкконена, который даже не собирался оборачиваться. Леклер секунду подумал и тут же вскочил с подоконника, догоняя фина. Кими уже не первый раз просит сделать Леклера что-то не объясняя практически ничего. Также на сколько он помнил: Гасли предполагал, что пока в списке потенциальных подозреваемых или тех, кто мог что-то мог знать были Кими и Франц Тост. Кстати, о втором подозреваемом. Кажется, они шли в сторону подсобки месье Тоста. Леклер старался не подавать вида и спокойно шел позади Кими, который снова внезапно заговорил, — попроси Риккьярдо отозвать банду малолеток, что проходу мне не дает, — Шарль будто язык проглотил. Не смог проронить ни слова. Он бы и не успел ничего сказать. Кими уже постучал в знакомую дверь.       Перед мальчишками распахнулась дверь, в которой появился мужчина в летах и в свитере с дурацким орнаментом, в черных потертых штанах. Тост посмотрел сначала на Кими, а за тем удивленно на Леклера. Мужчина поднял свою руку с старинными часами на хлипком кожаном ремешке, которые удивительно, но факт, все еще работали. До отбывания наказания Леклера еще час, а он уже здесь. Райкконен объяснил, что он с ним и тогда мужчина пропустил мальчишек, оглядываюсь по сторонам. Когда Шарль зашел в подсобку, он ничему не удивился. Он здесь частенько бывал. Ну если точнее… каждый день перед тем как начать отбывать наказание. Тост копошился, выставив стол и два стула недалеко от его кровати, вроде как место для третьего. Ох уж это почетное место наблюдателя. На столе появилась доска в клетку восемь на восемь. Вот тут Шарль удивился. Мальчишка обошел стол и плюхнулся на кровать. Он наблюдал как фигуры появлялись на доске в определённом порядке и это даже как-то завораживало. У Кими были фигурки белого цвета у месье Тоста черного. Стояли двойные часики, который пока не отбивали секунды. Белые как понял юноша начинают первыми, потому что не было никакой жеребьевки. Райкконен нажал на часы и началось короткое тик-так-тик-так. Кими быстро поставил белую маленькую фигурку с маленьким кружочком в центр на две клетки вперед. Именно так все видел для себя Шарль. Он очень плох в настольных играх, а тут он не знал ровным счетом ничего. Тут же часы переключил на себя Тост и выставил вперед черную фигуру. Теперь они стояли друг против друга. Тогда Кими выдвинул по «г» траектории фигурку похожую на коня. Черный конь тоже не стал стоять на месте. Тогда из-за кулис вышла фигура, сверху напоминающая сглаженный конус, в ответ на это действие вышел второй черный конь. Белый конь приблизился к черным. Леклер следил как переключаются часы. А рядом лежали блокноты с карандашами, куда они записывали свои ходы. Только он ничего в них не понимал и узнал, что такое вообще бывает сейчас. Игра по странному его завораживала.       — Защита двух коней значит? — Внезапно на своем ходе притормозил Франц, почесывая свой подбородок, на котором небрежно начала прорастать щетина. На лице Тоста было много эмоций. Задумчивость, азарт неподдельную радость от данного время провождения. Что не скажешь по Кими. Его лицо было непроницаемым, Франц пытается его читать, заглядывая в самую глубь зрачков ледяного финна, — ведешь к итальянской партии. Я знаю, что ты в ней хорош, поганец.       — Bwoah, возможно, — Кими в своем репертуаре. Сказал, как отрезал и не поспоришь. Шарль усмехнулся, а Франц лишь покачал головой, кажется даже на лице Райкконена проскочила тень улыбки, совсем незаметная, но определенно улыбка. Что можно было считать за достижение дня.       — Ты посмотри на него, — Франц немного наклонился к Леклеру. Указывая пальцем на Кими он типо прошептал, — Я воспитал монстра, — Шарль засмеялся чуть громче, это было искренне. Так чисто и невинно. Здесь он почувствовал себя как-то в безопасности что ли. Никто особо и не видит его. Кими все равно, Тосту вроде тоже. А атмосфера здесь была довольно теплая, хотя на первый взгляд, кажется, что каменные стены будто давят на тебя, а сам вид комнаты с потерянными вещами угнетал… а может быть это освещение двух жалких ламп, что отдалённо друг от друга свисали с потолка, придавали этому месту теплоты?       — То есть вы почти каждый день… — Шарль хотел уточнить один момент. Когда они ждали с Пьером у двери… Они просто ждали, когда Кими и месье Тост доиграют партию? Это было так абсурдно, но так интересно. Не то чтобы Леклер видел в себе великого гроссмейстера, но ему очень хотелось попробовать, а ещё это бы сняло подозрение с Кими уж точно, что его радовало. Он бы не хотел, чтобы рядом с Себастьяном был рядом потенциальный преступник психопат.       — Да, — Кими даже не позволил Шарлю закончить предложение, Шарль только понимающе вскинул бровями. Он больше не вмешивался в игру, а лишь внимательно смотрел за движениями фигур на доске. Пытался запомнить, как какая фигура ходит. Завидев интерес мальчишки, Тост начал называть фигуры по именам, что немного облегчало задачу. Казалось, Райкконен даже одобрял такой живой интерес Леклера к этой игре. Возможно, в глубине душе он даже начинает понимать, чем он так понравился Себастьяну. Может еще недостаточно для симпатии, но подвижка уже есть. Это хороший знак. Партия закончилась в пользу Райкконену, в честь своей победы он лишь сказал, — вы зря прозевали слона. Могли бы еще отыграться.       — Ты жесток, Кими, — мужчина пожал руку парнишке через стол. Он начал собирать шахматы, потому что близилось время наказания Леклера. Вот что немного злило Шарля так это то, что других наказанных сегодня освободили от работ, а вот его нет. И где в этом месте банальная справедливость. Он теперь вынужден отдуваться за троих?       — Bwoah, да не очень, — Кими посмотрел на Леклера, который будто места себе не находил. Все, конечно хорошо и мило, но у него были вопросы. Парочка так точно. Кажется Райкконен это просек это сразу. Он сложил руки на груди развалившись на стуле, — ну давай. Спрашивай.       — Ты слышал что-нибудь о фотографиях? — Кими посмотрел куда-то в потолок, опасно отклоняясь на стуле. Затем задумчиво почесал свою голову.       — Честно, я знаю только о том, что у Себа есть одна дурацкая фотография меня, — одни из каникул ребята поехали домой к Феттелю, где он сделал фотографию на старый отцовский полароид. На фотке Кими выглядел крайне перепуганным. Он ненавидел фотографироваться, особенно, когда это происходит внезапно.       — То есть он тебе не говорил? — мелькнуло молнией в голове Шарля. Вот почему он не поехал на самом деле, вот почему он не записался на картинг. Пазл оказывается был лёгким и до банального очевидным, — ах вы поссорились… но ничего. Милые браниться, только тешатся, — Шарль подпрыгивал на месте от восторга, он любил такое. Заменяет любой сериал. Ведь единственный телевизор на всю школу в комнате отдыха и тот столетней давности на кассетах.       — Леклер. Я только перестал на постоянной основе желать разбить тебе ебало, не разрушай этой иллюзии, — «фу, как грубо» пронесло в голове Леклера, который опустил голову вниз, ели удерживая громкий смех. Эта угроза не звучала очень грозно, это означало, что айсберг вместо сердца Кими еще немного подтаял. Шарль никакая не примадонна. А обычный потерянный ребенок, как и все здесь. Просто каждый потерян по-разному. Но если быть до конца честными, то Кими все равно хотел что-то бросить в мальчишку, да потяжелей.       — Ладно, этот вопрос закрыт, — констатировал Шарль. Он сразу сказал себе, что Кими точно не причастен к темной движухе, что происходит в школе, — Месье Тост, а я могу вас спросить? — Мужчина внимательно смотрел на воспитанника, что означало положительный ответ, — вы когда-нибудь видели старые белые кроссовки с черной галочкой на боку.       — Были одни. Пропали пару дней назад — Леклер на секунду напрягся. Надеясь, что Тост не подозревает его или Пьера в краже кроссовок, хотя, по сути, это являлось правдой, — не велика потеря. Их кто-то принес пару лет назад, так никто за ними и не приходил, — груз вины спал с плеч, но одновременно сменился грустью. Это кроссовки Жюля. Это он должен был за ними прийти, — думаю, у кого-то обувь, может быть, порвалась вот они и забрали те кроссовки. Они вполне приличные были. Мне не жалко, — Тост говорил как человек, которому не очень были важны эти кроссовки, то есть ни как улика ведущая к нему, ни как напоминание. Он точно не был виноват в этом деле, — ну что. Леклер, тебя работа ждет, — Шарль издал истошный обреченный вой. Хотя все к этому и вело. Чему удивляться?

***

      Макс Ферстаппен смотрел угрюмо на карт под номером 33, а затем на рядом стоящий карт под номером 3. Все в этом мире будто издевалось над ним, заставляя светловолосого мальчишку раз за разом сталкиваться с одним неугомонным австралийцем. На картинге можно было получить любое число какое только возможно, но он получил две тройки… а у кого еще есть тройка. Правильно. У Даниэля Риккьярдо. Вишенкой на торте стали схожие темно-синие комбинезоны. Это все напоминала Максу какой-то фарс. На секунду, Макс поймал себя на мысли, что Риккьярдо выглядел довольно горячо в этом одеянии. Сам же Макс немного стеснялся себя. У него было не такое лицо, у него было не такое тело. Да весь он какой-то не такой, хотя все твердят обратное. Все кроме одного человека, который перевешивает большинство, как бы прискорбно это не звучало. Тучки быстро неслись по небу, подобно гоночным машинкам, как раз под стать антуражу. Ветер неприятно пробирался под одежду и неприятно щекотал. Кто-то топтался на месте, чтобы сохранять тепло, а кто послабее просили у сопровождающих детей сегодня Веббера и Хорнера горячий чай. Ферстаппен стоял на старте, в голове прокручивая момент, как он ринется к своему карту и вырвется в первые ряды. Он был слишком уверен в своих силах и не видел здесь никого равных себе. Внезапно кто-то со спины приобнял Макса, обжигая его своим теплом и положив свой подбородок ему на голову. Ферстаппен тут же начал с силой вырываться, ударив незнакомца по подбородку своей макушкой. Волосы растрепались, он растерялся, но, когда он увидел кто это был, тот лишь обреченно вздохнул. Сегодня Ферстаппен не очень выспался, чтобы спускать всех собак на Риккьярдо, но и близко подпускать его он не хотел.       — Чего тебе надо от меня? — Выпалил Ферстаппен, сделав еще два шага назад от Даниэля. Мальчишка отвернулся полубоком. Объятие было таким приятным, но таким обжигающим. Его разрывало чувство вины и обиды одновременно.       — Узнать, что с тобой происходит, — Ферстаппен не хотел смотреть на Дэна. Ему было стыдно. Он сам спутал, вокруг себя такой клубок проблем, из которого вряд ли когда-нибудь выберется. Будто веревка обматывала его шею и начинала медленно душить. Он не знал как выбраться из этой петли.       — Все нормально со мной, — это была ложь, и Дэн, конечно, это сразу понял. Риккьярдо так не любил всю эту драму, но всегда готов был поддержать, если кто-то из его друзей проходил, через тяжелые времена. Однако, его расстраивало то, что Макс напрочь отказывался от этой помощи. Они не были друг другу незнакомыми людьми.       — Ммммм, нет, — поморщился Даниэль, слова Ферстаппена явно не убеждали. Макс не знал, как все поведать. Сейчас он чувствовал заботу и внимание со стороны австралийца, но, если он узнает, что произойдет он боялся, что тот совсем отвернётся от него. Макс не хотел зацикливаться на плохих мыслях, ведь сегодня, когда он мог повеселиться. Ферстаппен ничего лучше не придумал, как ответить в рифму.       — Пидора ответ, — Дэн посмотрел на Макса с неким ребячьем восторгом от сказанного, будто бы Ферстаппен никогда в своей жизни так не выражался, что было противоположно истине. Макс всегда был острым на язык. Это всегда нравилось Дэну, его «король Лев» с заделом на «бранную дипломатию».       — Мамки твоей аргумент, — Макс нахмурился, но на его лице была улыбка, которая согревала все внутри и у него, и у Дэна. Он аккуратно толкнул плечом Дэна, как в старые добрые времена, когда они были по-настоящему близки. Будто последних полгода не существовало. Как бы хотелось, чтобы это было правдой.       — Маму не тронь, — Макс осуждающе вскинул одну бровь. Дэн наигранно вскинул руки вверх, намекая, что больше так не будет. На самом деле Макс не имел ничего против шуток про «мамку», наоборот он по-детски считал их забавными, но сейчас он не был готов их воспринимать. Отец не позволяет ему видеться с матерью и сестрой. Пусть тот и говорит, что они не могут это сделать, потому что заняты, Макс прекрасно знал, что тот намеренно не подпускает их к нему.       — Не буду, — тихо сказал Даниэль мягко улыбаясь. Он аккуратно положил свою руку на плечо Макса. Этот жест логичней было бы завершить крепким объятием, но Риккьярдо неловко убрал руку, так повисла, не зная куда деться, поэтому он по привычке заложил ее за голову, почесывая свою кудрявую шевелюру.       — Ну вот и поговорили, — завершил Макс. На щеках обоих загорелся неловкий румянец. Оба посмотрели куда-то вниз, лишь бы больше не чувствовать этого стыда перед друг другом. Одна рука Макса держала другую, что свидетельствовала о его полной растерянности. Тишина была слишком напряженная. Дэн посмотрел на серое небо, а нога нервно отстукивала дробь.       — Макси, чтобы я тебе ни сделал, прости, пожалуйста, — Макс резко посмотрел на австралийца. Он не мог поверить своим ушам. Почему он извиняется? Почему он все время извиняется? За что? Не он подставил его, а он, как и другие ребята имели все права обижаться на него.       — Ты теперь будешь каждый день просить прощение, даже если в этом твоей вины нет и скорее я во всем виноват? — Дэн скосил немного глаза, чтобы увидеть боковым зрением Макса. В его глазах Дэн всегда выглядел как герой. Это подкармливало эго Риккьярдо. Пусть кличка Король Лев была у Макса, но для самого Ферстаппена это был Риккьярдо.       — Если потребуется, чтобы вернуть тебя, — и снова эта дурацкая тишина, что резала душу, обычно они всегда заполняли пробелы шутками, пустыми разговорами о жизни, ненависть. К этому месту, а сейчас… ничего, — можно… можно обнять тебя? Пожалуйста? — Макс будто ждал этого. Он лениво подошел к Дэну и уткнулся ему в грудь, обнял его за талию. Даниэль крепко прижал Ферастппена к себе. Он так скучал по таким моментам. Он так скучал по Максу.       — Я очень хочу, чтобы все было как прежде, — тихо шептал Макс. Так чтобы услышал только Дэн. Он хотел, чтобы они просто стояли так вечность и пусть весь мир подождет. Плевать на разговоры, плевать на неизвестность, что может его поджидать, если он захочет обратно свою жизнь, — но я так запутался.       — Даже если ты не хочешь говорить, что с тобой происходит, я выясню. Я тебя помогу, — Он поцеловал невесомо Макса в макушку. Хотело плакать. Хотелось раствориться в этом моменте. Хотелось уехать куда-то очень далеко и забыть обо всем.       — Не уверен, что у тебя получиться, — внезапно Макс опустил с небес на землю Даниэля, — я сам толком ничего понимаю, — то, с чем он столкнулся не должно происходить с детьми, если уж говорить серьёзно, но Макс этого не понимал. Ведь для него происходящее считалась в каком-то смысле нормой. Для него это реальность. Жестокая реальность, с которой не поспоришь.       — Выше нос Король Лев, — Даниэль немного отстранился от Макса, приподняв его подбородок нежным касание пальцев, чтобы он мог видеть лазурные океаны его глаз, чтобы он мог вселить в них надежду, — шаг за шагом, Макси, и все встанет на круги своя. Обещаю. Ты не обязан снова резко возобновлять дружбу со мной или с другими, будет еще время, — Даниэль наклонился и нежно коснулся губами лба Ферстаппена.       На заднем плане кто-то начал активно улюлюкать, свистеть и хлопать в ладоши. Макс быстро отстранился от Риккьярдо, который залился безумным смехом, складываясь пополам, а вот Макс залился румянцем, ему даже стало неприятно и начал быстро уходить к своему карту неловко ссутулившись, он уже жалел, что он поговорил с Дэном. Группой поддержкой оказались британская троица, Карлос, Пьер и Нико. Только Данил снова сидел в сторонке, наблюдая за всем с каким-то холодом. Ему почему-то казалось, что все как-то начали от него отдаляться. Пьер с Шарлем, Карлос с Ландо, Дэн пытается вернуть Макса. У Нико есть Нико. Ноль шуток в этом заявлении. Только Данил остается позади. Внутри все сжималось. Он не знал, что он чувствовал, ему определенно не нравилось это ощущение.       Мальчишки надели шлемы и встали на стартовую линию, чтобы как можно скорее ринуться к своему карту. Правила были объяснены, экипировка надета, настроение приподнято. На улице было довольно холодно, но комбинезоны немного держали тепло, и ничто не могло испортить настроение воспитанников. Кто-то переглядывался между собой, проверяя готовность друг друга. Адреналин кипел, отдавался пульсом в висках. Была бы это настоящая формула один сейчас бы ребята услышали «гаснут огни»…