Барин

— Ну, садись, Авдотья, рассказывай. Никитична все еще не осмеливалась смотреть в глаза своему барину. Борис жестом указал на стул, где совсем недавно сидел Родя, который своими большими глазами и слегка небрежной прической напоминал мужчине совенка.       Подобрав полы длинной юбки, Авдотья присела на краешек сидения и облокотилась руками, которые носили следы тяжелой работы, на стол. Она нервно вбирала воздух через рот, порываясь что-то сказать, но не осмеливаясь, видно, очень был близок ей этот совенок. — Ладно, давай так: я задаю вопросы — ты отвечаешь. — Борис устало вздохнул. Авдотья молча кивнула, но взгляд ее все ещё был прикован к коленям. — Начну с моих самых больших опасений: это сын моего отца и какой-нибудь дворовой? — мужчина, все это время наблюдавший за садом, повернулся к Никитичне, ему сейчас было важно убедиться, что она ответит правдиво.       Лицо женщины вытянулось от удивления вперемешку с благоговейным страхом. — Господь упаси, Борис Григорьевич! Он-то сын, да только названный. Как вы уехали, так Григорию Петровичу тошно стало без воспитанника, дак он и взял Родьку к себе. Он — сын Агафьи, дворовой одной, да дворника нашего старого. Они померли-то лет десять назад, Роденька тогда мальчишкой был. — Да он и сейчас не больно вырос. Сколько лет пареньку? — из голоса молодого барина совсем пропало раздражение и усталость, даже проскользнула легкая заинтересованность. — Девятнадцатый пошел, батюшка. — Еще молоко на губах не обсохло, а он грубит уже. Что-то его отец плохо воспитывал.       Авдотья жалостливо взглянула на Бориса. — Не губи ты его, батюшка, отпусти, коли видеть не хочешь. Дворовые его не сильно жалуют. Он ведь крепостной обычный, а живет и ведет себя как барчук. — казалось, что Никитична заменила мать не только Борису, но и Родиону, сердце ее обливалось горем, боялась она за судьбу парня. Не думая ни секунды, Борис ответил: — Не волнуйся, Авдотья Никитична. Раз уж отец мой нашел в нем что-то, то пускай остается Родион твой, на правах брата моего. В память об отце.       Говорил это Борис Григорьевич с напускным безразличием и спокойствием. Что-то в этом пареньке привлекало молодого мужчину. Родион был как диковинный зверек. С одной стороны, дикий с рождения, но попавший совсем не в свои условия. Захватывающе было бы посмотреть на его приспособления и поведение в новом мире. И, вообще, барину не жалко, пусть остается жить в усадьбе. Все одно скука смертная, а так хоть объект для наблюдений занимательный.       Борис пытался отрицать свою заинтересованность совенком (теперь в мыслях он называл его именно так), оправдывая себя проявлениями простой человеческой жалости. Барин придерживался мнения, что умеет контролировать свои эмоции и желания. — Можешь ему передать, что он остается и может от меня не бегать так. — Борис протянул ладонь и сжал руку Авдотьи в знаке поддержки и понимания. Не мог он быть строгим к женщине, которая была с ним так добра.       После этих слов Авдотью будто подменили. Лицо Никитичны прояснилось, щеки зарумянились, а губы расплылись в искренней улыбке, показывая морщинки в уголках. — Спасибо, Борис Григорьевич! Знала, что доброе у вас сердце. Пожалели сиротку. — в глазах женщины заблестели слезы. Поднявшись, барин произнес: — А вот теперь неплохо было бы и отдохнуть. Борис уже собрался уходить, как вдруг вспомнил: — Вещи мои я отправил отдельной повозкой, должна прийти сегодня вечером, не провороньте!       Поднявшись, Борис пошел в столовую, надеясь по пути встретить служанку и сказать, чтобы приготовила ему постель.       Когда, поужинав, мужчина поднимался по лестнице в свои комнаты, его провожала пара голубых глаз, выглядывающих из-за двери каморки.

***

      На следующее утро вся деревня знала, что приехал панич. Слухи разлетались с неимоверной скоростью. Кто-то чуть ли не присвистывал от радости, что Родиона выселят наконец из барского дома. Молодой хозяин уж точно не потерпит такого дерзкого холопа рядом с собой. Это все старый барин, от прожитых лет сердце у него помягчело, вот и принял невесть кого к себе. Иные боялись, что новый хозяин окажется хуже своего отца. Неведомо, что там с ним в столице было, какой он сейчас стал. Говорили, будто Родю уже прогнали из дома и даже высекли по утру. Находились даже те, кто это своими глазами видел.       Пока шла народная молва, Борис сладко спал в своей старой кровати и лучше себя доселе не чувствовал. Его комната всегда была его крепостью.       Пользуясь привилегиями единственного ребенка в семье, он выбрал самую лучшую комнату. Окна выходили в сад прямо к высоким раскидистым яблоням. Если немного нагнуться, то можно было даже сорвать пару штучек. Большая кровать, совсем не рассчитанная на маленького мальчика и даже юношу, стены цвета топленых сливок, мебель песочного цвета, легкий тюль на окнах и ажурные персиковые занавеси резко контрастировали со всем остальным домом, все комнаты которого были уставлены тяжелой дорогой мебелью, которая хорошо собирала пыль. Все помещения были темными, с большими, но всегда занавешенными окнами. Комната была светлым местом счастья и одним из уголков, в котором проходило довольно счастливое детство беззаботного мальчика Бори.       Несмотря на несколько бессонных ночей в дороге, проснулся мужчина рано. Над землей еще стоял легкий утренний туман, через который лениво пробивалось солнце.       Блаженно потянувшись, Борис Григорьевич с радостью заметил, что спина и голова почти не болят, и он вполне выспался. Немного повалявшись в постели, пребывая в сонной дремоте, мужчина решил, что уже пора вставать.       Поднявшись, он заметил в углу парочку чемоданов и перевязанных тюков с его вещами, прибывшими вчера вечером, когда он уже спал. Распаковать их еще не успели, что не мудрено — боялись сон барина побеспокоить и просто принесли их в комнату.       Решив, что он вполне может надеть что-то из своих старых нарядов, он заглянул в шкаф. Все его вещи были в идеальном порядке, не говоря уже о целостности, что, естественно, было заслугой Авдотьи Никитичны. Конечно, он вырос за последние пять лет, но что-то подходящее по-любому должно было остаться.       Порывшись немного, он нашел темно-зеленый жилет, который был ему раньше великоват и, примерив, понял, что сейчас он довольно сносен. Выглаженных белых рубах было много, все достаточно подходящие по размеру. Штаны он решил надеть те, в которых ехал сюда, старые все были коротки. Надев поверх свой зеленый студенческий сюртук, он выглядел вполне хорошо, хоть и странновато.       Решив немного погулять до завтрака, Авдотья наверняка еще не успела его приготовить, ожидая, что барин проснется поздно, он прошелся щеткой по волосам и вышел в сад.       Воздух был неимоверно чистым и свежим. Он забирал остатки сна и успокаивал. Борис расслабленно вдохнул и выдохнул. Пропажу барина прямо из постели еще не скоро должны были заметить, так что мужчина решил пройтись немного вглубь, скрываясь за стеной цветущих деревьев.       Он не боялся заблудиться, хоть и сад заметно изменился за время его отсутствия. Барина вели обостренные чувства и интуиция.       Вдруг в кустах мелькнуло что-то золотистое, что привлекло Бориса. Он свернул с хорошо протоптанной широкой тропинки на еле заметную и узенькую, которую совсем не мог припомнить. Пройдя пару метров, он застыл в недоумении. Кусты скрывали хозяина сада от Родиона, который, нагнувшись, что-то перебирал на земле. Золотистые локоны легкими кудрями свисали с головы, на худом теле все также висела рубашка, но ноги на этот раз были босые. Борис завороженно наблюдал за этим маленьким, даже каким-то изящным силуэтом, обещая себе узнать паренька поближе. Мысленно отметив, что обязательно выяснит все происходящее позже, он поспешил ретироваться, потому что совенок уже приподнялся, видимо, закончив свое занятие, и собирался уходить.       К девяти часам Борис вернулся в дом, сразу прошел в столовую, откуда уже приятно пахло готовым завтраком. Сервировка была на две персоны, что удивило Бориса. Неужели Родя все-таки осмелился пообедать с ним? Мужчина присел и хотел уже приступить к завтраку, как в дверном проеме прошмыгнул совенок и быстро уселся на стул напротив Бориса, в другом конце длинного стола. Не поднимая глаз, Родя довольно обыденно произнес: «Доброе утро», и приступил к трапезе, ведя себя так, будто Бориса в комнате вовсе не было.       Барин просто не мог сидеть в молчании с человеком, поведение которого он не мог объяснить, и к которому у него была куча вопросов. — Доброе утро, Родион. Я надеюсь, я могу тебя так называть. — Борис решил, что лучше начать с ответа на приветствие. — Вполне, — пережевав, ответил парень, — Я полагаю, что могу вас называть Борис Григорьевич? — лицо Родиона не выражало никакую эмоцию, оно было пустым. Несмотря на то, что совенок всем своим видом показывал, что его не интересует беседа с хозяином, Борис не оставил попыток продлить диалог. Наколов на вилку кусочек вареной моркови, он произнес: — Чем увлекаешься, Родион, чем занимаешься? Паренек зыркнул на барина с нескрываемым презрением и ответил односложно: — Работаю.       На этом Борис решил оставить попытки, сделав вывод, что напрямую он его симпатию не завоюет. Тут нужно подумать.       Родион громко шаркнул ножками стула о пол, вставая и молча уходя, так ничего почти и не съев.       Борис же, закончив прием пищи, решил заняться делами поместья и направился в отцовский кабинет.       Мужчина не хотел, чтобы это место стало его рабочим, слишком напоминало о прошлом. Высокие шкафы до потолка, уставленные книгами, большой камин, который сейчас выглядел как-то невзрачно, будучи незатопленным, что, однако, и не требовалось в мае месяце. На окнах висели тяжелые и пыльные синие занавеси с золотой каймой и благородным узором. Посередине комнаты стоял темный дубовый стол, который явно был раза в два старше самого Бориса. Было еще два темно-синих кресла с вензелями на обивке, но на них новый хозяин предпочитал не сидеть, вспоминая, как отец отчитывал его за шалости, пока он, молча усавившись в свои коленки, сидел на этих пресловутых креслах.       Вся комната была темной и строгой, чем и привлекала мужчину, но она также вызывала воспоминания, что отбивало желание находиться в ней. Он присел в отцовское кресло и позвал девушку-служанку, силуэт которой мелькнул в дверях. Она куда-то бежала, видимо, Никитична послала собрать высушенное белье с улицы.       Девушка сначала потупила глазки, как бы не понимая, что от нее хотят, но, потом перешагнула через порог комнаты и произнесла: — Чего надобно, Борис Григорьевич? — она старалась избегать встречи глазами с мужчиной, все-таки она немного побаивалась его. Да и как любая невинная особа смущалась перед симпатичным молодым человеком, пусть он и ее хозяин. — Здравствуй, Дуня. Скажи мне, пожалуйста, кто тут у вас за хозяйство ответственный самый? Кто всем заправляет? Дуня шаркнула ножкой и подошла чуть ближе к письменному столу. — Аканома¹ у нас отродясь не было, Борис Григорьевич. Каждый заправляет в том, чем горазд. Авдотья Никитична — на кухне и по дому справляется, сын ее, Ефимка, казной барской занимается, Федот за работой на полях смотрит.       Борис задумчиво потер подбородок, который уже зарос легкой щетиной. С Авдотьей он еще успеет поговорить, Федот, скорее всего, уже в поле, значит, лучше сейчас позвать Ефима. Образ этого человека был слегка размыт в голове Бориса. Видел он его еще мальчишкой в последний раз. Добрый малый, должно быть стал, грамоту знает. — А где Ефим? Позови его сюда, ко мне. — Слушаю-с. — Дуня коротко кивнула и, так и не подняв глаз на хозяина, вышла из кабинета. Откинувшись на жесткую спинку кожаного отцовского кресла, Борис Григорьевич прикрыл глаза. Хоть он и прекрасно выспался сегодня, дни тряски в дорожном экипаже от Санкт-Петербурга до Костромы давали о себе знать. Мысли медленно проплывали в голове, но, как ни странно, он не мог ухватить ни одну за хвост. Все как-то расплывалось, терялось в сознании.       Эпизоды вчерашнего дня проигрывались в голове. Синеглазое чудо на террасе, его первоначальная смелость и дерзость, а потом резкий испуг, морщинистое лицо Авдотьи, смотрящее с благоговением и счастьем, вкусный ужин, такой он пробовал впервые за последние пять лет. Ел Борис чаще всего в кабаке на грязной соседней улочке, где харчи были дешевыми, но по вкусу напоминали слегка протухшие водоросли со дна Финского залива. Он хотел и Родиона позвать поужинать вместе с ним, заодно и нормально познакомиться и поговорить, но тот как сквозь землю провалился. Видимо, совенок все еще не хотел показываться Борису.       Вспомнилось и сегодняшнее утро. Золотая макушка посреди цветущего сада. Тонкое тельце, склонившееся над чем-то. Что же Родя там делал в такую рань?       Пока барин все это обдумывал, в дверь кабинета тихо постучали. Борис оторвался от мыслей и негромко прикрикнул: — Входи! Из-за двери показалось веснушчатое лицо с бегающими карими глазами, обрамленное рыжими волнистыми волосами. — Звали, Борис Григорьевич? — Проходи, Ефим. — Борис кивнул на кресло напротив своего стола.       Осмелев, парень показался полностью. Он был одет в простую грубую рубаху из домотканого полотна и темные шерстяные штаны, в одном ухе висела серьга с каким-то стеклышком или недорогим камнем, издалека было сложно сказать.       Ефим был подпоясан красивым вышитым лоскутом, который был скорее праздничным, чем обыденным, но парень с гордостью носил его каждый день, при этом умудряясь никак его не повредить и не замарать. Видно, не без помощи Никитичны, которая любила своего сынка всем сердцем, и готова была простить его такую маленькую прихоть.       Молодой «казначей» аккуратно присел на краешек дорогого кресла, будто боясь его испортить только одним своим присутствием в комнате.       Слегка наклонившись, барин оперся локтями о стол и сложил руки вместе. — Мне птичка напела, что ты тут — главный казначей. А раз уж дело с деньгами имеешь, так должен знать, как обстоят дела в теперь уже моих владениях. Сколько душ всего, какие урожаи, каков доход?       Ефимка сразу оживился, черты лица как будто зажили отдельной от тела жизнью. — Дела обстоят хорошо, Борис Григорьевич. Прошлый год был добрым на урожай, дай Бог, чтобы и этот был таким. Всего на земле твоей, барин, проживает четыреста тридцать два человека. Сколько точно денег в вашем владении, я не могу сказать, для этого вам нужно встретиться с банкиром, он скоро сам должон приехать, каб бумаги подтвердить, что вы — хозяин поместья.       Та скорость, с которой Ефим перескакивал с «вы» на «ты» поражала, Борис даже не успевал возмущаться. Паренек умело мог заболтать кого угодно. — В этом годе посеяли пшеницу, рожь и картопель. Ждем урожая яблок, слив и груш с садов, те, что на юге твоих владений. Как обычно, почти полову возим на продажу. Как вы, должно быть, знаете, Борис Григорьевич, у батюшки вашего было две псарни до того, как вы уехали. Дак он еще одну построил недалеко от села.       Ефим сделал паузу, чтобы отдышаться, которую барин использовал, чтобы задать вопрос: — Все так уж и хорошо? — с сомнением спросил Борис. — И ничего больше крепостным не надо? — Ну, я же про хозяйство говорю, крепостные — другое дело. — Все же есть что-то? Говори. — мужчина опять откинулся на спинку кресла и приготовился слушать еще внимательнее. — Да вот, школу хотят. Деток грамоте учить. Никого, кроме меня и Родьки тут смыслящих в этом нет. — Ефим вздохнул и почесал рыжую макушку. — Это пока только одно их желание. Да и не знают они, добрый вы али злой. Боятся пока просить чего-то другого, авось вы и в этом откажете. Батька ваш отказал. — Я же тут все детство провел. Чего же они не знают меня? — недоуменно спросил Борис. — Дак за пять годков-то можно ой как поменяться, Борис Григорьевич. — Ефим хитро блеснул глазами и улыбнулся. — А ты, как погляжу, меня не боишься, как другие. — улыбнулся в ответ Борис. — А чего мне Вас бояться, Борис Григорьевич? С рассказов матери ведаю, что вы человек хороший. Да и Родю оставили в поместье жить, не прогнали. Жестокий человек его сразу же бы выгнал, а вы даже не отправили работать, как обычного крепостного.       С лица Ефима не сходила добродушная, но хитрая улыбка. Можно было подумать, что этот парень знал все наперед, но говорить никому не собирался. — А ты с Родионом якшаешься? Его же все остальные не любят, сам крепостной, а живет, как барин. — А я злые языки не слушаю. Все им тошно от Родьки нашего. Он парень хороший, разумный и честный. Он время зря не проводит, все ходит, травки какие-то сушит, чаи целебные варит. Встанет, как только прояснится немного с утра, и идет в лес или луг. Вот мамка моя кипяток на ноги пролила, ходить не могла, дак он принес мазь какую-то, наказал пить отвар, который сам же варил, и через пять дней болю как не бывало. Ничипора прошлым летом подлатал, когда он руку поранил. Да много, кому помог, даже не знаю, чего его не любят так.       Все это Борис слушал с нескрываемым удивлением и восхищением. А Родион не такой наивный и глупый, как он думал. Видимо, он этим утром что-то из трав собирал в саду.       Но, пока что, Родион — не самое важное его дело. Нужно с владениями своими разобраться. — Так, об Родионе потом. Скажи, с чего мне лучше начать? Я совсем не имею опыта в управлении. — Уже хорошо то, что вы хотите управлять. Многие даже не интересуются тем, что в селах их творится, транжиря все, что заработали их отцы и деды. Я могу посоветовать, для начала, справить званный ужин для всех соседей. Вы забьете сразу двух зайцев. Сообщите всем о своем прибытии и принятии наследства, в придачу найдете себе друзей среди соседей, хотя, конечно, и недругов себе наживете.       Борис немного задумался и, все-таки, решил. — Да, пожалуй, это хорошая идея, думаю и вправду стоит познакомиться со всеми помещиками-соседями. Предупреди Авдотью, что я послезавтра вечером устраиваю ужин. И зайди ко мне сегодня вечером, обсудим, кого приглашать. — Борис пытался вспомнить, не забыл ли он чего еще ему сказать. — Спасибо, Ефим, нам еще предстоит много чего обсудить, но пока можешь идти.       Ефим, совершенно довольный собой, вышел из барского кабинета и рысцой побежал на второй этаж к самой дальней комнате прямо по коридору.       Она была заброшена некоторое время и была чем-то вроде чулана для всякой утвари и склада для старых вещей. Последние несколько лет в этой комнатке жил Родя, совершенно поменяв ее. Теперь стены не были пыльными и грязными, проход не был заставлен полуразваленной мебелью, окна не были занавешены пыльными гардинами, не пропускавшими света. По приказу старого барина комната преобразилась под вкус Роди: светло-голубые обои в тонкую полоску, аккуратная резная мебель, фортепиано, широкая кровать с легким балдахином и прозрачные занавески на окнах.       Коротко постучав, Ефим вошел внутрь и с порога затараторил: — Ой, врешь, Родька, а барин-то наш не так уж и плох. Я бы даже сказал, хорош. Умный и главное добрый. А красивый! Все девки попадают, как он по двору ходить будет.       Родион тем временем сидел за небольшим письменным столом и слушал, скептично приподняв бровь. Видно, Ефим прервал его работу. Он нервно постукивал железным пером о деревянный край. — Не лезь вперед отца в пекло, Ефим. Ты не знаешь, что он за человек. — Так и ты не знаешь! — с лица «казначея» не сползала ехидная улыбка. — Чего такой хмурый, что туча? Он ж тебя даже не тронул! А мог бы и прогнать! — Не нужно мне его жалости. Делает это он все от высокого самомнения. Считает, что призрел сиротку — и ему все грехи отпущены, дорожка на небеса услана. Знаем мы таких. — Я вот не пойму, чего ты злишься? Пусть так, да только тебе все одно добре. Сидишь на печи, жуешь калачи. Родион от этих слов изменился в лице и покрылся багровыми пятнами — верный признак его гнева. — Меньше трепись, Ефимка, а то я могу язычок твой подправить! — Будет тебе, барышня кисейная, обиделся не ведомо чего. Я ж правду говорю! — с лица Ефима исчезла ухмылка. — Все одно: осторожным нужно быть с этим барином. Кто его знает? Береженого Бог бережет. — Родя повернулся обратно к столу, этим показав, что разговор закончен.       Ефим тихо выскользнул из комнаты. Родион склонился над бумагой, все мысли расползались в разные стороны, как только он собирался их записать. В голове только отчетливо всплывал образ нового барина. Высокий и статный, с гордым профилем и смольными волосами. Он сразу внешне ему понравился. Речь его была короткой и часто прямой, но не было в его голосе этих стальных ноток жестокости, как было у его отца.       Такие люди очень нравились Родиону, но он не хотел принимать это, заранее убедив себя, что новый барин будет заносчивым и глупым и точно отправит его работать, как обычного холопа. Но этого не случилось, и Родя злился на себя, на него и на всех сразу. Аканом — исковерканное слово эконом. Эконом (в данном случае) — лицо, ответственного за хозяйство в помещичьей усадьбе, домоправитель.