Барин

      Утро, мягкое и теплое, как будто живое, ласкающее в своих нежных объятиях, медленно растекалось по улице, разгоняя предрассветную мглу. Роса засверкала под солнечными лучами. Казалось, будто кто-то рассыпал горсть драгоценных камней на траву. Сегодня Родя решил не идти в лес, больно уж устал за день, да и прошлую ночь спал в не предназначенном для такого кресле в комнате Бориса.       К удивлению совенка, после завтрака они не спорили и не ссорились, пропал этот холодок в общении. Барин оказался приятным собеседником, очень интересным и невероятно начитанным. Они сидели на террасе и долго обсуждали Родин альманах растений, плавно перескакивая с темы на тему. Боря решил не задевать прошлое Родиона, что несказанно радовало второго. С ним почти также легко общаться, как и с князем Диким.       Но за барином было интереснее наблюдать, ловить каждый его жест, каждую неглубокую морщинку, проскакивающую на молодом лице. Плавные, легкие движения, тонкие аккуратные руки и мягкий светящийся взгляд из-под черной линии ресниц.       Говорил Борис всегда спокойно и убедительно, казалось, в его размышлениях всегда есть здравый смысл.       Вечером они опять встретились, вкусно поужинав. А совенок внимательно проследил за тем, чтобы Боря съел все, что ему приготовила Авдотья.       Родя еще долго перед сном думал об этом необычном человеке. Боря действительно отличался от своего скрытного и иногда морально нестабильного отца. Общение с ним — это будто сидеть в согревающих объятиях родного человека или греться на печи после суетного зимнего дня на горке, когда ты заморозил себе все возможные части тела, с носа течет, все валенки и мамина шерстяная шаль в снегу и давно мокрые, но тебя переодели в сухое и согрели, посадив на печь.       Утро было не менее приятным, он лежал, прокручивая в воспоминаниях, что с ним произошло за последние сутки, не замечая, как улыбка сама по себе расползается по лицу. Невероятно приятная утренняя дремота укрывала его тело тяжелым мягким одеялом, оставляя в постели еще надолго. Но это приятное ощущение было грубо прервано распахнувшейся дверью. В комнату ворвались без стука. Родя мученически скривился, стремясь своей мимикой показать, насколько ему плохо от нарушенного покоя и счастья. Это, должно быть, Ефим со своей очередной историей про какое-то происшествие у дворовых.       Но, разлепив глаза, он увидел, кто так спешил его потревожить. Барин. В брюках и рубашке, расстегнутой почти до конца, оставляя только две пуговицы, законно выполняющих свою работу. Он пришел на босую ногу с отпечатком от подушки на щеке и милым беспорядком на голове. Родион хотел бы, чтобы он всегда так ходил. Как-то по-домашнему что ли.       Взгляд Роди перескочил с волос на полоску бледной кожи под рубахой. Внутри что-то ухнуло вниз (может, сердце?), а мышцы живота напряглись. Это выглядело невероятно соблазнительно, и тем не менее невинно.       И тут совенка как колодкой по голове огрели. Он такие чувства уж точно не должен испытывать к Борису. Да, он красивый, добрый, по-рыцарски благородный и просто идеальный, восхищаться им вполне нормально. Но проснувшееся желание — это уже из ряда вон. Видимо, какое-то помутнение или нервное перенапряжение, нужно найти настойку пустырника немного позже. Родион присел на кровати, опираясь на одну руку.       Борис наблюдал, как сменяются эмоции на лице совенка. Раздражение, недоумение, восхищение, а потом опять недоумение. Увлекшись наблюдением, он и забыл, зачем так ворвался в комнату. — Зачем пожаловал в такую рань? — опомнился Родион. Дернув головой, как будто стряхивая остатки наваждения, Борис радостно ответил: — Собирайся, совенок, мы едем на ярмарку.       Раз в три месяца в соседнем городке, название которого не столь важно, устраивали грандиозную ярмарку. Купцы съезжались со всех соседних губерний, привозя лучший товар.       Борис не представлял своей жизни без таких ярмарок. Когда маленький был, его не брали, оставляли с матерью, что очень огорчало мальчика. Конечно, ему обязательно привозили много подарков, но все же хотелось самому все посмотреть. В восемь лет отец разрешил такую поездку, ее молодой барин никогда не забудет.       Люди, люди и еще раз люди. Ярмарка была чем-то вроде большой паровой машины, работающей совсем не совершенно, но исправно.       Бабы на тюках, усатые мужики, продающие рыбу. Мальчики, бегающие из одного конца толпы в другой, предлагающие баранки. Девчата в пестрых разноцветных косынках, звон бубенцов и лошадиное ржание, стук копыт.       Все это вместе сливалось в большой гудящий рой спроса и предложений. Борис никогда не видел столько народа в одном месте. Он отважно сжимал руку отца, а внутри быстро билось маленькое сердечко от страха и волнения.       Больше всего он боялся потеряться в этом столпотворении бабьих юбок и мужских шаровар.       С отцом они выбирали маме самую красивую шаль и лучшие заморские ткани, Боре самый вкусный петушок на палочке, а еще деревянные бусы и кольца, которые молодой барин так любил. С самого детства тонкие нити с подвесками он таскал на себе, никто не мог их отобрать. Отец долго ворчал по этому поводу. Как же так, сын бабьи цацки на себя вешает. А потом Григорий смирился и даже дозволял новые на ярмарке выбирать.       С переездом в Петербург ушло и Борино детство, а вместе с ним и обыкновение носить шнурки на шее и запястьях — не статусно как-то.       Родя же на ярмарках не бывал еще ни разу. Много слышал о них, чаще всего от Ефимки, но барин воспрещал ему ездить. Это было большой детской мечтой — хоть глазком посмотреть на ярмарку. Поэтому, услышав заветные слова от Бориса, Родя внутренне превратился в ужасно непоседливого ребенка. Глаза озарились счастьем и сдерживаемым смехом. Появилось желание прыгать и бегать, лучась радостью.       Внешне это показывали только блестящие чистые глаза и робкий вопрос: — Ты берешь меня с собой? — Ну конечно! Только поторапливайся, мы немного проспали. — эти слова Борис уже кричал, идя дальше по коридору, направляясь в свою комнату.       Через двадцать минут Боря, Родя и Ефим сидели в бричке. Барин так и не успел привести волосы в порядок, немного помятый, но уже не такой сонный. Родя не успел ничего толком сделать, даже позавтракать. Его все время подгонял Ефим, спешивший как на пожар.       Сам казначей успел и проснуться, и позавтракать, и причесаться. Он сидел со своей извечной улыбкой и смотрел на эту комичную парочку, сидящую напротив. Родя, готовый повалиться Барину на плечо в любую секунду и Борис Григорьевич, сидящий неподвижно и смотрящий в одну точку. Да, этих двоих точно не стоит будить рано утром. В Родином случае только если он не собирается в лес.       Ничего, очухаются пока доедут. — Из-за некоторых мы пропустили завтрак! Зачем так рано едем? — взвыл совенок. — Нужно всегда рано выезжать, чтобы было, что покупать. Если приедем поздно, то ничего не будет уже! А нам много для хозяйства надо. Мамка вот какой спис надиктовала. Ишь капризный какой! Поголодаешь немного, подумаешь. Недоедаешь небось… — Ефим недовольно цокнул, закатывая глаза, не теряя хитринки в них. — А я не за себя волнуюсь. Вот у Бори со здоровьем все плохо. На ладан уже дышит! — важно заверил Родя, — Мне князь Дикий строго-настрого сказал следить, чтобы он хорошо трапезничал. — Родя, все в порядке, — рука Бориса легла на плечо совенка, посылая под кожу теплый импульс, который радостным живым фейерверком вспыхнул в груди, — можем позавтракать хлебом, Ефим немного прихватил. — Барин ржаным хлебом завтракать не должен. — вздохнул Родя, игнорируя внутреннее волнение.       Ефим тем временем развязал небольшой тряпичный мешочек и достал полбулки. — Все одно лучше, чем ничего. — пожал плечами Борис.

***

      Бричка медленно въехала в город, громко стуча колесами о камни мостовой. Родя завертелся в разные стороны, усидеть на месте для него было просто невозможно.       Женщины в платках и с ведрами в обеих руках идут по бокам. Десятки таких же бричек с важными и чопорными наездниками и еще более важными господинами в них. Все были разодеты в пух и прах. Барины во фраках, идеальных кипельно белых рубашках, дорогие шелковые платки заправлены за ворот. У каждого барина сидел холоп, а у тех, что побогаче — и по два холопа. И все как один с разноцветными напомаженными волосами, одной большой блестящей серьгой в ухе и роскошными кушаками¹.       Ефим чем-то походил на этих пестрых слуг, только был чуть попроще, серьга не так ярко сияла, рубаха была совсем не кричащего цвета, да и волосы были рыжие.       Их экипаж вообще казался чуть ли не бедным: барин одет просто, да и сам худой и безусый, двое слуг подле него симпатичные, да только серые какие-то совсем.       Чем дальше ехала бричка, тем больше людей сновало вокруг, они приближались к рыночной площади.       В целом город совсем не нравился Роде. Дороги были грязные, улицы узкие, люди вокруг пыльные и чумазые, несмотря на то, что все были одеты празднично. Деревянные дома низкие и прогнившие, а каменные — противного желтого цвета с непонятными бурыми пятнами в некоторых местах.       Ярмарка была самым прекрасным местом этого города — сердцем. От него шли тонкие улочки-нити — артерии. Тут чувствовалась бьющая ключом жизнь, пусть и совсем не такая красивая и приятная, какую вел Родя в барском доме.       Какофония звуков оглушила всех, но Родя от этого пришел в еще больший восторг. Все так ново и так необычно. Борис сидел молча, уставившись взглядом в свои колени, время от времени косясь на Родиона и пряча улыбку. Ефим же тоже разглядывал все вокруг, только он уже пытался выглядеть лучший товар. У этого паренька было в крови умение искать выгоду.       Наконец, Борис шепнул что-то извозчику, и бричка остановилась в самом конце или начале площади, это уж как посмотреть. — Господа, прошу. — Боря тягучим медленным жестом показал в сторону ступеней.       Как только они покинули повозку, всю компанию захватила толпа и понесла в своем мощном потоке. Ефим искусно отделился от барина и совенка, крикнув что-то о поручении Авдотьи, оставив этих двоих самих разбираться со всем. Боря, уже видавший виды в таких толкучках, схватил Родю за руку, тот прямо подпрыгнул от неожиданности, и потянул за собой.       Новое место, новые лица, шум и гам. Родя даже не следил за тем, куда идет, слепо и доверительно тащась за Борей. Толпа расступилась, являя свой конец и пара вышла к длинным, почти бесконечным рядам.       Первым, что удивило Родиона, стала громкость бабьих голосов. Они оглушали криками, обвещающими об их великолепном товаре.       Боря потянул его дальше от лотков со свежей рыбой. Свернув в другой ряд, он остановился у телеги с книгами. Там были и большие толстые тома, и маленькие тонкие брошюры, с кривыми дешевыми рисунками и с богато украшенными вручную иллюстрациями.       Во главе этого всего стоял седовласый бородатый человек в серой прохудившейся фуражке. Сухопарый и с острым носом, он напоминал большую стареющую птицу.       Родины глаза забегали по беспорядочно поставленным стопкам, перевязанным тонкими, но крепкими шнурками.       Маленькие водянистые глазки человека-птицы уставились прямо на Борю. На лице появилась морщинистая гримаса задумчивости. — За какой-то особой книжицией пожаловали?       Голос торговца был скрипучий и гулкий. Родя совсем не ожидал от такого хилого и с виду слабого старичка настолько звучного, вибрирующего тембра. — Есть у тебя книга господина Карамзина про историю империи? Говорят, занятная вещь. — Отчего не быть, конечно есть. Старик нагнулся, развязал крючковатыми пальцами какой-то сверток и достал совсем не скучноватую книгу по истории², а темно-синий фолиант без надписей на обложке и передал его Борису. Тот пролистал его, коротко пробежался глазами и спросил, повернувшись к Роде: — А ты почему ничего не выбираешь? Ничего не заинтересовало? — Я не думал, что могу, — робко ответил Родя, — Можно тот томик стихов? — Конечно можно. — Борис солнечно улыбнулся совенку, — Тогда заверните и эту.       Он передал обе книги в руки торговцу и тот завернул их в пергамент, перематывая той самой бечевкой, которой были связаны стопки остальных книг. — Сколько с нас? — Десять рубликов, господин³.       Борис молча и невозмутимо заплатил всю сумму под ошарашенным взглядом Роди и отошел от прилавка, пристраивая сверток с книгами под мышкой. — Это слишком дорого для двух книг! Постой! — Родя побежал за уже отошедшим Борисом, — Что такого в этих книгах?       Борис молча подхватил совенка под руку и, опаляя ухо теплым дыханием, прошептал: — Дома расскажу и покажу, а пока не надо так кричать.       Ну вот зачем он так делает? Родиона же прямо подтрясывает от таких жестов. — Хорошо. — он тихо опустил голову и уставился себе под ноги.       Родя углубился в свои мысли, а барин все таскал его от одного прилавка к другому, то покупая ткани для платков, то разглядывая иноземные фрукты и овощи.       Когда они остановились рядом с большой поверхностью, усыпанной чем-то блестящим и сияющим, Родя поднял голову. Борис чесал слегка щетинистый подбородок и разглядывал лотки с украшениями.       Кольца, серьги, браслеты и амулеты. С камнями, из меди и из железа, старые и новые, деревянные.       Совенок тоже оживился и буквально прилип взглядом к украшениям. Такие он никогда не видел.       За прилавком стояла красивая молодая девушка с очень длинной косой и зелеными-зелеными глазами. Она изучала этих двух покупателей и улавливала любое движение их эмоций в ту или иную сторону. — Что-нибудь приглянулось? — спросил Боря.       Да хватит так смотреть!       Борис глядел на него испытывающе-нежно, необычайно внимательно и так, будто ему есть дело до Роди. Он лучился светом и заботой все время их короткого знакомства.       Как же это обманчиво… — Да, вот те браслеты с голубыми камушками.       Грех не пользоваться такой добротой хозяина. Пусть и он так неправдиво, по мнению совенка, заботлив. Да, это все кажется искренним, но так просто не может быть. Нечего себя обольщать. Тяжело поверить, что кому-то впервые не плевать на него. — Ну тогда мы их возьмем.       Они еще долго стояли возле побрякушек, спрытная девка-торговка умело предлагала все новые и новые украшения. И, к удивлению Роди, Боря взял ужасно большое их количество себе, заплатив баснословную сумму, по Родиным меркам.       Как ни странно, все эти кулоны на длинных веревочках, металлические браслеты ужасно шли образу барина. Он становился еще более уникальным и прекрасным.       Стоять. Это что еще за мысли?!       Когда они подходили к бричке, обвешанные покупками, Ефим уже сидел в ней с большим свертком на коленях, полотняным мешком за пазухой и ведром с чем-то возле ног, на полу. Никитична, видно, больно много потребовала.       Приехали они домой уже вечером. Родя чуть ли не завывал от голода, дуясь на Ефима. Тот лишь колко отбивал причитания парня и посмеивался, прикрывая рот ладошкой.       Боря же тихо посапывал, бренча накупленными украшениями на особенно ухабистых местах. Все-таки его рано разбудили.       Боря и Родя сразу разошлись по комнатам, чтобы полюбоваться покупками. Барин сразу надел несколько шнурков на шею, ощущая себя намного лучше, нежели без них. К нему будто вернулась эта небывалая юношеская легкость, сердце застучало чаще. Никогда бы не подумал, что куски металла и дерева будут иметь такое значение для душевного равновесия и спокойствия. Потом мужчина окончательно увлекся. Новые вещи всегда приободряют и приносят радость.       Разгребая завалы покупок, он приметил сверток с книгами. Потянув за веревочку, он размотал ее и с хрустом стянул пергамент. Боря аккуратно положил Родин томик со стихами на тумбочку, намереваясь отдать его позже. Свою же книгу он взял в руки и немного подержал. Подумав несколько секунд, он открыл ее. Отодвинув все остатки от оберток на вторую часть кровати, он уселся, облокотившись на спинку.       Прочитав несколько страниц, Борис увлекся, забыв о времени, все равно на конец этого дня у него не было планов. Он вдумывался в каждое слово, ища тайные смыслы, долго думая.       Ничего не замечая, он прочитал около четверти страниц этого фолианта.       Принесенная из залы свеча медленно догорала, все больше и больше тускнея, вечер плавно перетекал в ночь, полная луна заглянула в окно, легкий ветерок подул, заставляя оконную раму стукаться о стенку. Весь дом уже, должно быть, спал. В этих стенах иногда была прекрасная слышимость. А, может, Боре просто так казалось? Последняя служанка пробежала мимо его комнаты около часа назад. Значит, все уже спят. Возможно, за исключением Ефима или Авдотьи. Они всегда найдут чем заняться и как укоротить время своего итак короткого сна.       Вдруг послышался приглушенный то ли вздох, то ли вскрик, через стены было непонятно. На минуту все стихло. Барин решил не придавать этим звукам значения. Мало ли что, может, что-то на улице. А, может, кто-то из домочадцев во сне бормочет.       Но вот послышался топот босых ног и скрип деревянного пола, звук становился громче. Кто-то приближался к комнате. Борис отложил книгу. Прозвучал робкий, слабый стук в дверь. Боря прочистил горло и произнес негромко: — Входите.       Дверь шаркнула, из-за нее показался ужасно испуганный Родя. Лицо его было красным и мокрым, из глаз текли слезы, в них застыл холодящий кожу ужас. ¹ Кушак — тоже самое, что и пояс. ² Тут в текст закралось мое личное мнение о книгах Карамзина. Хоть в тексте я их и назвала скучными, мне они показались достаточно интересными при прочтении. ³ Не смогла найти информации в интернете о средней стоимости книги в Российской Империи в середине XIX века (значит, плохо искала, хех). Так что цифра взята с потолка.