— Родя, что случилось? — сердце ускорило свой ритм, а от кожи оттекла кровь, руки вот-вот затрясутся, — Проходи скорее!
Совенок тихо прошмыгнул за дверь и подошел ближе к барской кровати. Все его тело слегка подрагивало, слезы большими горошинами стекали по щекам, но он молча проглатывал всхлипы.
Немного собравшись, он на одном дыхании произнес:
— Борь, прости меня, пожалуйста, мне очень страшно, прошу, можно я у тебя немного посижу, как в прошлый раз, на кресле. — слова были преисполнены мольбы.
Да как он мог подумать, что барин его не пустит?
С одной стороны, Роде просто не было куда больше идти: Ефим решил заночевать в поле, там шли работы, казначей решил проконтролировать. К Авдотье идти не серьезно, пусть она и любит его всей душой и очень к нему привязана, да и нечего ее волновать, у ней и так сердце слабое.
Борис не сильно отставал от Роди по нервозности в этот момент. Все эмоции совенка резко отображались внутри, будто он сам их переживал.
— Ну конечно! И ты не должен извиняться, это же твой дом, пусть и моя комната. Эта дверь для тебя всегда открыта. Что произошло? Легким движением Борис быстро поднял полог одеяла, без слов приглашая Родиона к себе на кровать. Парень застыл в нерешительности, но, предчувствуя новый приступ страха и истерики, поспешил пододвинуться ближе к Борису, усаживаясь.
Ужас! Он же просто ледышка!
Они были так близко, как никогда раньше, не физически — ментально. Слезы нависали на длинных пушистых ресницах парня, никак не покидая своих мест.
— Вот, теперь лучше. Говори, что произошло. — длинная тонкая рука легла на плечи Роди. Вторая схватила руку совенка, нервно подергивающуюся, и начала перебирать и поглаживать пальцы.
Тепло разлилось по телам двух совсем незначительных существ в этой комнате. Они не совершат вклад в историю, не повлияют на чужие жизни и не сделают ничего возмутительно плохого, чтобы об этом помнили. Но они были у друг друга, они были нужны друг другу, они внесут вклад в жизни друг друга. Ничего не казалось важным сейчас, кроме них самих.
— Я вот уже долго мучаюсь от кошмаров. Это все дело прошлое, но не отпускает меня и по сей день.
— Ты можешь мне рассказать, что случилось? — мягко и заботливо спросил Боря.
— Твой отец взял меня к себе совсем не из жалости. — короткий вздох, Борис напрягается и внимательно вслушивается, — Он чувствовал себя виноватым.
Пауза.
— О, ты бы знал, какой красавицей была моя матушка! — всхлип, — Пшеничные волосы, мягкая улыбка и красивые-красивые глаза. Это я ее такой помню, уверен, для остальных она была еще краше.
— Ты такой же, как и она. — прошептал Боря, как будто сообщая величайшую тайну.
— Ее красота оказалась ее погибелью. — голос стал на октаву ниже, и совсем осип. — Ты же не ведаешь, что моя семья не всегда была твоими холопами? Нас продал граф Разумовский твоему отцу около десяти лет назад.
Тогда дела его пришли в упадок, продал по половине человек с каждой деревни. Ты и сам знаешь, как его мануфактуры погорели, было ж до того, как ты ускакал в столицу. Так уж вышло, что меня и мамку продали, а отца — нет. Не захотел его твой батюшка к себе брать. Сказал, что уж больно стар да проку от него не будет никакого.
— Но так же нельзя! Семью разлучать не позволено! Я не думал, что Разумовский и мой батюшка настолько жестоки и холоднокровны. — с запалом произнес Борис.
— Граф был вынужден это сделать, я его не виню, деньги срочно были нужны, я понимаю. Но вот отцу твоему этого никогда не прощу, ты уж извини.
— Я любовью к нему сильной не пылаю, мой дорогой, можешь говорить прямо. Вся горечь его утраты ослепила меня, заставила верить в его правильность и честную любовь ко мне. Да только по приезду сюда я понял, что этой сыновьей привязанности у меня не было. Только непринятие.
Родион стер ребром ладони новые слезинки и шмыгнул носом. Сейчас он выглядел как маленький мальчик, разбивший коленку.
— Пару месяцев мы устраивались. Помогала Авдотья и Ефимка, Ничипор, он тогда кузнецом еще был. Все шло замечательно. Приняли нас другие дворовые на новом месте. Посочувствовали бабы и девки дворовые мамке: муж живехонек, а она все одно как вдовица. Полюбили и меня. Мальчишки местные приняли.
Мамку горничной при барине старом взяли. Да ты, может, даже ее и помнишь, она пару раз тебе баранки с веранды сносила. Хотя, при отце твоем слуг в доме было много, всех и не запомнишь. Не знаю, как это случилось, но один раз мамка прибежала домой вся в слезах, с горящей щекой и с синяками на руках. Забилась в уголок и плакала, тряслась. Потом волосы на себе начала рвать. Я тогда маленький был, ничего не понимал. Все молилась и молилась перед образами, рыданиями прерывалась. И все Бога просила, чтобы отец пришел. Я тогда сильно перепугался и побежал к батьке, просто не знал, как по-другому сделать. Деревня наша старая в пяти верстах от имения была, я бы все равно туда не дошел, а я еще и босой выскочил. Плутал по окрестностям два дни, потом меня в поле измотанного косцы нашли, в деревню принесли к бабам, чтоб отходили. Когда очнулся, совсем не помнил, что со мной приключилось, только отца звал. К счастью, а, может, и к горю, отец мой в соседнем селе и жил, туда быстро парнишку послали, он и привел его. Помню, крепко обнимал меня тогда татка и все причитал, чего ж я убежал.
Я ему и поведал, что с матерью приключилось. Отправились мы тогда в Майское, я на руках у отца, все ноги тогда стоптал, идти не мог. Это, несомненно, очень нас замедлило. Пришли мы только к вечеру, хоть вышли на заре. К тому времени вся деревня меня уже искала, а мать слегла от горя. Долго шепталась с отцом, плакала, тянулась руками и умоляла. Он лишь хмурился и отстранялся от нее. Пришел вечером пьяный и сам рыдал, лежа на полу у лавки. Я не понимал, что происходит, как себя вести. Плакал долго и тихо, сидя на запечке. Прошло несколько дней, отец к барину пошел. Вернулся сам не свой, злой, что волк. Однако барин дворником его сделал. А мать все мучилась, стеналась, кричала по ночам. Я иногда слышу эти крики тут, в этих стенах. Она часто зовет меня, плачет. Говорит, что плохо ей без меня. Хочет, чтобы я пришел. Тогда она медленно теряла рассудок. — голос Роди все больше подводил его, нижняя губа начинала трястись.
— А одним днем я нашел ее утром в постели холодной. Она смотрела в одну точку и не моргала. Не смогу забыть этот ее взгляд. Ее теплые голубые глаза превратились в две большие стекляшки. Помню, почти никто на похороны не пришел. Я, батька да еще пару дворовых. А она все лежала, будто живая, только глаза мертвые.
Слезы, казалось, уже высохшие, опять потекли из глаз, а совенок весь сам будто съежился.
Боря положил руку ниже на ребра Роди и притянул его ближе, укладывая себе под бок, накрывая по самые плечи и прижимая как можно ближе, стремясь забрать всю боль и все слезы, выпавшие на долю этому маленькому человеку.
Родя робко обвил туловище Бориса в ответ, дав волю слезам.
Они сидели так несколько минут, пока Родя опять не стал относительно спокойным.
— Мой отец долго не продержался после ее смерти, он ужасно выпивал и вскоре его нашли в придорожной канаве, недалеко от какого-то пыльного кабака. К тому моменту я все еще не знал, что так подкосило моих родителей.
Родя проглотил ком в горле.
— Меня приютили соседи. Я пожил у них года три-четыре. Меня сильно не жаловали, их родные дети меня вообще ненавидели. Работал много, плохо спал и ел, но был вполне доволен своей жизнью тогда. Эти люди кормили меня, поили и одевали, я не имею права говорить о них плохо.
Но, однажды, все изменилось. К нам в хату пришел незнакомый мужчина. Богатый, с острыми чертами лица и стальным блеском в глазах. На его пальцах были дорогие перстни с драгоценными камнями. Это был твой отец.
Он долго говорил с главой семейства, приютившего меня, на кухне. Потом он молча вывел меня за руку из дома и приторно-сладко сказал, что я переезжаю. Вот так я попал в дом к барину. Твой отец сразу закидал меня подарками, нанял кучу гувернеров и учителей, жил я, действительно, как настоящий барин. Тогда я все еще не понимал почему на меня свалилось такое счастье, откуда такая доброта барина. Это не могло быть простой удачей.
Только потом от Ефимки я узнал, что случилось на самом деле. Бабы об этом долго судачили, вот он и услышал правду из их уст.
Твой отец долго ухлестывал за моей матерью. Она была еще молода и красива. Вышла она замуж за отца моего, когда тому уже сороковой год шел, а ей-то шестнадцать было.
Вот один раз старому барину и надоело, то, что она ему все отказывает. Он и… и… — голос Роди совсем жалобно надломился, — Взял то, что посчитал своим…
Новый приступ слез.
— Все это снится мне покругу, я переживал эти дни уже тысячу раз во сне и каждый раз я не могу сдержать слез.
Боря все обнимал и гладил Родю по волосам и спине, аккуратно, будто боясь спугнуть. Его сердце замирало, когда он думал о том, что пережил совенок. В груди больно кололо.
С самого начала жизни — смерть, горе и лишения. И даже после этого — слезы, кошмары и бессонные ночи. Как же он не покрылся толстой коркой холодного льда после всего этого?
Влага уже подступала к глазам Бориса. Никто не смеет так поступать с живыми людьми. Даже пусть они совершили самый ужасный смертный грех. Не нам судить.
Боря сжимал Родиона в объятиях все сильнее, он уже сам пытался спрятаться от собственных мыслей.
Вся душа молодого барина прониклась ненавистью к отцу. До этого в юношеском сердце еще сохранялись хотя бы крупицы незримого уважения к нему, все же отец. Но сейчас все это рухнуло, как карточный домик. Ничего кроме злости и слепой ярости.
В конце концов тот, кто дал ему жизнь, оказался ничтожеством.
Раньше для Бориса он был каким угодно: надменным, суровым, холодным, но не бесчеловечным. Барин всегда верил, что теплятся еще внутри добрые чувства, погасшие со смертью его матери и сестры.
Свеча на столике замигала и потухла. Родя притих, очень медленно расслабляясь и согреваясь. Видимо, заснул. А Боря даже во сне сжимал совенка в крепких объятиях, чтобы никогда не отпускать.
Эта ночь пройдет спокойно для обоих, несмотря ни на что. Родя не увидит ни одного кошмара, а Боря впервые не будет резко просыпаться несколько раз посреди ночи.
***
Утро настало с приходом Авдотьи. Она беспардонно ввалилась в комнату, что ей было свойственно, и закрыла окно.
На улице шел самый настоящий ливень и в комнате уже успело хорошенько накапать с окна. Она повздыхала и обернулась позвать Дуню, чтобы тряпку принесла, вытереть все, да так и застыла. На кровати лежал не только Боря, обычно лежавший всегда ровно, прямо и скраю. Поцентру кровати лежал Родя, раздвинув ноги в разные стороны с невероятной гибкостью. За талию его обнимал Боря, расположившись чуть ниже, а сам совенок обнимал в ответ барина за кудрявую голову.
Решив, что оба вчера после ярмарки посетили местное питейное заведение и напились в дрова, Никитична еще раз вздохнула, неодобрительно покачав головой и не стала кричать за Дуней. Пусть уж поспят.
Как только за Авдотьей закрылась дверь, Борис резко проснулся и открыл глаза. Все еще не понимая своего положения, он осторожно разогнул спину и сдержал бранное словечко, уже готовое вылететь из рта от боли. Да, так спать совсем неудобно. Глаза барина резко выпучились, он понял, что не один в этой кровати. Посмотрев наверх и заметив копну спутанных золотистых волос, он вспомнил вчерашний вечер. Поняв всю неловкость ситуации, барин поспешил аккуратно покинуть место сна и пойти позавтракать. Выпутавшись из цепких рук совенка, он накинул халат и босиком выскользнул из комнаты.
Внизу, в столовой, уже стоял горшочек с овсянкой, а Дуня расставляла приборы.
— Доброе утро, Дуняша. — приветливо улыбнулся Борис.
— Доброе утро, барин.
Девушка немного засмущалась, ее щеки заалели.
Она, видимо, каждый раз, когда с ней заговорит барин, будет так тушеваться.
Борис присел на резной французский стул с мягкой обивкой, а служанка поспешила наложить ему в тарелку ароматной и еще пускающей пар каши.
— Какой сегодня день, Дуня?
— Пятница, батюшка. Двадцать четвертое, наверное.
Пятница, пятница, пятница…
Что-то же у него было запланировано на сегодня…
— Ах, сегодня же к нам в гости приедет князь Дикий! Отправляйся-ка ты к Авдотье, скажи, чтобы ужин не на двоих готовила. Сообщи, что гость приедет, может, даже заночует.
Дуня поспешила к хозяйственному крылу поместья, уже выходя из столовой.
— Постой! — крикнул Боря.
Девушка обернулась.
— Сходи Родю разбуди. Я не знаю, когда князь точно приедет, нужно, чтобы и он был готов. Только Родион не у себя в комнате спит. Он в моей.
Проигнорировав пораженный взгляд девушки, барин продолжил трапезничать.
***
Большая крытая карета въехала в сад. По бокам красовались витьеватые семейные гербы с золотыми вензелями. Других украшений не было. Хозяин совсем не кичился своим высоким положением в обществе, что было видно по оформлению его транспортного средства.
Дождь не прекращался и барабанил по крыше повозки. Кучер кутался в плащ и поднимал воротник все выше и выше, но это не спасало его от буйства стихии. Внутри сидели двое: молодой мужчина с темно-карими глазами и мягким длинными волосами — князь Дикий. Сегодня на нем был черный пиджак, изумрудного цвета галстук и такие же запонки, но те уже и вправду были из того камня.
Его спутницей была зеленоглазая красавица с каштановыми волосами. На сей раз она выбрала платье глубокого бардового оттенка и черную кружевную шаль. Волосы были собраны в низкую прическу, опять создавая ощущение полной расслабленности ее образа. Казалось, ее совсем не волновали негласные правила дресс-кода для молодых особ. По всей видимости, у нее просто не было пастельных кружевных платьиц, перламутровых лент и светлых искусственных цветочных венков.
Если ленты — то черные или темно-синие, если цветы — то ярко-алые, если платья — то любые темные, благородные оттенки.
Это была графиня Разумовская.
На коленях у Кристины Витальевны лежала старая книга в потрепанном коричневом переплете. Это якобы был ее предлог посетить господина Майского. Хотела подарить эту книгу.
На самом же деле оба в этой карете знали, что девушка просто напросилась поехать в гости вместе с князем. Тот ничего плохого в этом не видел, но ничего хорошего тоже не замечал. Он с осторожностью и внимательностью наблюдал, хотел понять цели графини и что ей движет. Не заметить того, что эта девушка положила глаз то ли на Родиона, то ли на Бориса (скорее всего второе) было невозможно. Таскалась за обоими во время бала как на привязи.
Карета качнулась в последний раз, остановившись. Князь выглянул в маленькое каретное окошко.
На верхних ступенях крыльца уже стояли две фигуры. Родя, растрепанный и смущенный, об этом говорили его красные уши. Видно, его совсем недавно разбудили. Под руку его держал Борис, а в другой руке у барина был большой черный зонт, закрывающий обоих мужчин от дождя.
Борис Григорьевич уже привычно лучисто улыбался, а Родя поглядывал на второго с восхищением и каким-то непонятным чувством, которое князь издалека не мог распознать. Между этими двумя за всего несколько дней точно что-то произошло.
К открывающимся дверям кареты подбежал дворецкий с еще одним зонтом. К удивлению и негодованию Роди в проходе появилась тонкая фигурка, затянутая в темно-красное платье.
Совенок вопросительно посмотрел вверх, на Бориса, без слов спрашивая: " Ты и ее приглашал?»
Ответом послужили сдвинутые брови и решительное выражение лица: значит, нет.
