Родион нервно бродил из угла в угол, грубо отказываясь от всех приглашений на танец. Сердце чего-то было неспокойно. Казалось, вот-вот случится что-то непоправимое. Борис, как назло, исчез в этой гуще гостей-пижонов и их очаровательных спутниц.
Но вот, вдалеке мелькнула курчавая макушка, и Родя, все это время нервно мявший пиджак, побрел следом. Отделившись от толпы, он заметил, что Борис шел не один. В его руке лежала маленькая ручка девушки в лиловом платье — графини. Внутри что-то дернулось от этого безобидного жеста.
Подавив позыв ревности, он подождал немного у края территории, огражденной для пикника. Нужно было дать им фору, чтобы пара точно его не заметила. Мысленно Родя отрицал факт того, что по сути собирался следить, а, в лучшем случае, и подслушать чужой разговор. Если он не чувствует вины, значит и не виноват вовсе. Заткнув свою совесть, он больше не возвращался к мыслям о правильности своих действий.
Дойдя до дальней беседки, Борис и графиня скрылись за стеклянными витражами.
Пора идти.
Родя рысцой добежал до каменного строения в саду и притаился у большой колонны, успев услышать только маленький обрывок диалога, но ему хватило сполна. Одна роковая фраза сорвалась с чужих уст и разделила все на «до» и «после».
Несмотря на растеряный вид Бориса, прозвучали уверенные слова:
— Вы станете моей женой?
Глаза графини округлились, взгляд потупился. Красивое лицо начало выглядеть глупо. Но, поняв, что сейчас произнес Борис, оно изменилась. На нем появилось выражение торжества, победы. Не мешкая, графиня кинулась к нему на шею с объятиями.
Родя же стоял за своим укрытием и старался не выдавать своих эмоций.
Взрывная смесь боли от предательства, неразделенной любви, обиды и собственной никчемности разлилась по телу, отравляя его все больше с каждым вдохом свежего весеннего воздуха.
Сбежать. Нужно срочно сейчас же уйти.
— Да! Трехкратное да! — прикрикнула графиня, а в глазах застыли капельки слез.
Борис несмело приобнял девушку за хрупкую талию и наиграно улыбнулся. Легче почему-то не стало. Да, теперь у него есть невеста, но это не приносит счастья, томительного головокружения. Нет ослепительной радости, уверенности в правильности выбора. Но это брак по расчету, так должно быть. Смирись.
Графиня тем временем отстранилась от своей симпатии и, схватив за руку, потащила в сторону гостей, начиная быстро лепетать:
— Ах, надо срочно рассказать батюшке! Он будет так рад! Так рад! — она всхлипывала от восторга и припрыгивала на месте. Борис послушно плелся за ней.
— Ох, а свадьбу когда устроим? Непременно в августе! — приложив бледный пальчик к подбородку, как маленькая девочка, сказала она и продолжила: — А кого пригласить? Точнехонько всех соседей, тетку Софью из Петербурга и ее двух дочерей с мужьями.
Так поток мыслей графини дошел уже до места проведения торжества и, несомненно, пошел бы дальше, но они приблизились к полянке с гостями. А в душе у Бориса повисла смесь разных эмоций. Возглавлял этот хаос страх. Простой животный страх. Ловушка захлопнулась за жертвой. Теперь поздно. Лишь совершив поступок, он понял всю его глупость.
Обежав зигзагом всех напудренных барышень, изнывающих от жары, Кристина Витальевна своим острым взором заприметила отца, хлопотавшего у столов, и поспешила к нему. Граф Разумовский сегодня походил на столичного франта: пестрый шейный платок модной расцветки, двухбортный сюртук и светлый жилет. Седые волосы были уложены просто, без жира поверх. Изысканный аромат духов распространялся за ним резковатым шлейфом.
— Отец! Борис Григорьевич должен тебе кое-что рассказать! - Еще издалека довольно грубо закричала графиня.
Граф лишь тяжело вздохнул. Пожалуй, к некоторым вольностям в поведении дочери он никогда не привыкнет. Давали знать о себе пробелы в воспитании и излишнее потакание прихотям любимой дочурки. Девушка была до жути прямолинейна, а иногда казалось, будто ее никто и не воспитывал вовсе.
Пара подошла к графу. Кристина Витальевна с нетерпением вглядывалась в растерянное лицо барина, а глаза ее так и светились нетерпением и вдохновением.
— Здравсвуйте, Виталий Михайлович. — Борис решил все-таки начать с приветствия.
— И вам не хворать, Борис Григорьевич. Рад вас видеть. Извините за излишнюю горячность моей дочери. Своими словами она разожгла мое любопытство. Так что вы не против, если мы перейдём сразу к делу? Что вы так жаждите мне сказать?
Борис гордо вздернул подбородок. Не пристало ему быть неуверенным заикающимся пареньком, с которым никто не считается.
— Дело в том, Виталий Михайлович, что, пусть и за столь короткий срок, я успел привязаться к вашей дочери. — ложь. — Я намерен просить у вас ее руки.
Голос его не дрогнул.
Подписывать себе же приговор, оказывается, невероятно легко…
***
Ночь уже давно накрыла своей блестящей накидкой маленькое село Красное и все близлежащие к нему. Над полем порхали маленькие светящиеся летучие кораблики — светлячки, будто звезды сыпятся с неба, но на землю не падают, потому что, совсем чужие для человека, они должны оставаться там, наверху. Может, кто-то их просто стряхнул?
Прелый аромат полевых трав проникает в распахнутое окно, целебно обволакивая изнутри. Да, эта ночь поистине волшебна, как и все остальные летние ночи, как сестры похожие друг на дружку.
Тот же запах цветов и скошенной травы, все те же минорные концерты сверчков и теплота внутри. Мягкая и тягучая, разливающаяся в районе солнечного сплетения и постепенно проникающая в каждую клеточку тела. В такие ночи спать почему-то не хочется.
Это момент чистого наслаждения, ощущения жизни и ее грандиозности. Ведь она бессмысленна, а так хочется верить, что в конце что-то есть.
Казалось, перед влиянием грез никто не устоит и сдастся, улетая в сладкую негу. Дожидаться рассвета на свежих простынях и мечтать, мечтать, мечтать…
Однако, барин не спал совсем по другому поводу. Раскинув руки в широких рукавах ночной рубахи, вытянув ноги, он горько плакал от безысходности и, по его мнению, собственной глупости.
Дорожки слез стекали по вискам и исчезали в волосах.
Боль ужасная, телесная и душевная, разливалась внутри. Страх холодной когтистой лапой сжимал сердце, а жалкая ярость на себя самого доводила до края. Руки судорожно хватались за край одеяла и сжимали до боли. Собственная глупость, бессилие и отчаяние заставляли думать, очень много думать.
Свадьба. Да какой нормальный человек поженится, зная благоверную не больше месяца? Сейчас он не думал, что этот брак по расчету, и в этой ситуации можно вообще не знать, как выглядит жена. Главное, чтоб деньги у нее за душой имелись. Да даже и души иногда не надобно.
Вне сомнений, Кристина Витальевна прекрасна, умна, да просто приятна в беседе. Но ведь мы не женимся на мимолетных приятных собеседниках. Уважение, симпатия (хотя и той поубавилось, когда графиня выразила свое мнение о крепостных) — все, что ощущал барин, вспоминая девушку.
Когда светлый образ Роди вставал в голове, сердце билось чаще, улыбка появлялась на лице, а чувство нерастраченной заботы обострялось до крайности. Казалось, не выпускал бы совенка из объятий.
Это не шло в сравнение с чувствами к графине. Жалеть он об этом поступке он будет долго. Это мучение будет длиться прямо до смерти.
Барин закрывает глаза, зажмуривается и видит черную дверь и, заходя в нее, будто заглядывает в себя, прямо во внутреннюю темноту, до которой еще никто не добирался. Она темным сгустком парит прямо посередине всего бесконечного пространства.
Борис сглатывает, разум колеблется, он не смотрит своей темной душе в глаза, а она будто кричит: «Смотри!»
Видение тошнотворно живое, осязаемое, неприятное. Барин всем своим человеческим чувством тянется назад, страшась этого сгустка. А глаз открыть не может. Ресницы будто переплелись между собой и слиплись. Душа не хочет выпускать.
Сердце разрывается от собственной беспомощности. Он ведь сам себя загнал не пойми куда. Его заслуга — эта большая разрастающаяся пропасть внутри. Ее края все расступаются, открывая взору смотрящего холодящую бездну.
Такая бездна обычно чернеет в глазах у тяжело больных людей, почти покойников. Их чувства впитывают глаза, ничего уже нельзя скрыть за сизыми ресницами, они кричат, стонут от боли и безысходности.
Он открывает глаза и тяжело дышит, захлебываясь слезами.
Белые мотыльки кружатся над головой, они ясно видны в темноте ночи, будто специально для этих хрупких созданий встало солнце. Они прекрасны, чарующи. Но это только отпрыски больной фантазии, разгоряченного страдающего ума. Нет никаких белых точек с прозрачными перламутровыми крыльями, их рисует у себя в голове барин, не понимая, что обманывает себя.
От присутствия легких белых созданьиц, словно маленьких фей в зефирных платьях, почему-то легко. Слезы перестают течь, грудь вздымается реже. Борис поднимает руку и подносит к устам, закусывая ребро указательного пальца. Кровь отхлынула от лица, ресницы дрогнули, сердце сбилось несколько раз, послав короткие импульсы боли, и пошло медленне, более плавно.
Видимо, жизнь соткана из боли, пора привыкнуть. Все отчаяние и горечь уйдут, уступят место тихой тоске. Жизнь пойдет своим чередом. Так будет лучше.
***
Никитична прикрыла деревянную застекленную дверь на террасу и потушила свечу, стоявшую у окна. Поправив нежно-персиковый чепец, прикрывающий рыжеватые седеющие волосы и стянув яркую цветную косынку с плеч, она пошла в хозяйственное крыло, к себе в комнату.
Вдруг откуда-то сбоку, из-за шторки, выбежала черная тень с большими глазами-бусинами изумрудного цвета. Мягкие розовые лапки бесшумно прошлись по полу и черная пушистая фигурка застыла у двери. Большие выпуклые глаза застыли на светлом дереве. Мелиноя, а правильнее сказать Далила, сидела и завороженно смотрела на дверь.
Задержавшись в оцепенении несколько минут, она встала в напряженную позу на две лапы и, вильнув туловищем из стороны в сторону, подпрыгнула, задев розовыми подушечками лапок дверную ручку, ненадолго повиснув на ней.
Дверь послушно отворилась, освободив зверька. Кошка даже как будто радостно побежала наружу.
Ночная путешественница, не производя ни звука, легко обогнула вишневую аллею, пробежалась по заросшей благоухающей клумбе на севере поместья и проскользнула через ржавую решетку забора в поле.
Вполне очевидно было, что она бежала поохотится на полевых мышей, хотела добыть себе пропитание. Но она пошла прямо, без всяких околичностей. Черт знает, что творилось в голове у сей пушистой особы.
Откуда взялась — никто не знает. Ухоженная и благородная. Мудрый и в то же время хитрый взгляд, проницательность во всем. Невероятная душевная связь с нужным человеком. Однако ей была присуща и типичная кошачья беззаботность и игривость, пусть и укрытая слоем мистического притяжения, исходившего от кошки.
Чернильная красавица пробежала через поле, тихо фыркая и чихая время от времени. Ей очень не нравилось бродить по высокой пыльной траве.
За полем шел небольшой перелесок, который разделял посевы разных культур. Только, если обычно это был один-единственный ряд стройных тополей, то этот перелесок был необычным. Он разделял владения князя Дикого и Бориса. По бумагам он не принадлежал ни тому, ни другому. А все, что не имеет прямого собственника в империи, принадлежит царю-батюшке Николаю Павловичу. Но, видимо, царь совсем не интересовался клочком лесной земли под Костромой. Так что у этого места появился новый обитатель.
Перепрыгнув разделительную гряду между полем и лесом, кошка приземлилась на кочку с редкой желтоватой травкой, которая больше напоминала лысину почтенного чиновника. Далила не растерялась, ее вело чутье. Она ни разу не была в этом месте, но, прикрыв глаза и аккуратно принюхавшись, она определила верный путь и стрелой спрыгнула с кочки дальше, убегая в глубь старых крючковатых осин, дубов и сосен. Обходя высокие заросли можжевельника, она не переставая принюхивалась и щурилась, будто что-то было у нее на уме.
Наконец, вдали задребезжал огонек, и ночная незнакомка поспешила на его свет. Под скрипучей старой сосной стоял причудливый цыганский шатер, будто из сказки. Только этот был меньше, и напоминал дом кочевников отдаленно. Красная выцветшая ткань с редкой осыпавшейся бахромой была вверху перевязана грубым ребристым шнурком, а шнур был перекинут через низкую сосновую ветвь, привязанный внизу к воткнутому в землю колку. Видно было, что раньше эта конструкция была поистине дорогой и роскошной. Хоть и красное полотно было пыльным и протертым, работу мастера было просто невозможно не заметить.
Под этим своеобразным багряным куполом сидел на грубой мешковой материи Фаррух и чесал волосы гребнем. Мужчина сложил ноги по-турецки и, по всей видимости, пребывал в непонятном трансе. Взгляд был расфокусирован, руки работали будто механически, а лицо выражало крайнюю степень потерянности. Конечно, если понятие «потерянность» и Фаррух вообще совместимы. Прямо у ног перса догорали последние веселые угольки, готовые вот-вот рассыпаться в золу.
Кошка тихо прошуршала в кустах и вышла прямо к костру. Фаррух сразу встрепенулся, взгляд мужчины ожил. Карие глаза забегали, на губы сложились в счастливую улыбку.
— Иди сюда, моя красавица! — Фаррух протянул руки к любимице в нежном жесте.
Кошка преданно прыгнула в теплые объятия и прижалась всем нутром к хозяину. Прикрыв глаза и уложив голову на его плечо, она сладко замурлыкала. Фаррух сжал ее в смуглых руках и погладил по блестящей шерсти.
— Устала, дорогая, вижу, что устала. — мягко прошептал перс.
— Да что ты говоришь? Замучал тебя этот помещик занудный? — сочувствующе продолжил он.
Казалось, Фаррух говорил сам с собой, однако не походил он на умалишенного.
— А что Родя? — учтиво сказал он.
Последовала тишина.
— Ох, дурни! — воскликнул мужчина. — Ты такая молодец, Далила. Я тобой горжусь, дорогуша. Не каждый вытерпит неделю с этим нервозным барином и его истеричным муженьком.
Кошка открыла глаза и досадно муркнула.
— Но, поверь, всегда нужно делать, как судьба велит. Ты и сама знаешь, что, не пошли я тебя в барский дом, всевышний знает, чем бы все закончилось. Колесо жизни может пойти не туда, дорогая, мы обязаны это исправить. Кто, если не мы?
Он опять нежно прошелся по кошачьей холке.
— А что графиня?
За этим вопросом последовало ужасно долгое молчание. Брови Фарруха выписывали неимоверные фигуры, эмоции сменялись на экзотичном лице с неимоверной скоростью. В конце он нахмурился и задумался.
— Да, заварила эта Кристина Витальевна каши. Я всегда был уверен, что женщины только одни проблемы приносят!
Кошка приподняла голову и возмущенно прорычала.
— Конечно, ты не в счет, дорогая. — извиняясь сказал мужчина.
— Ну, что предлагаешь делать?
Кошка тихо утробно заурчала.
— Слушай, а если…
Фаррух зашептал что-то прямо на ушко своей красавице. Его тихие слова унес ветер и, пронеся их через лабиринт деревьев-столбов, вынес в поле и рассеял. Только ветер теперь хранитель этого секрета…
