Барин

      Тихо скрипят половицы под еле слышными шагами босых ног. Пылинки летают в воздухе и плавно ложатся на вековую мебель. Ливень за окном не утихает. Ужасное холодное лето только в самом своем начале, но обещает быть еще суровей. Многоразовые паводки, сырость и мерзлая репа с новомодным картофелем. Крестьяне недовольны.       Ком стоит в горле от странного чувства безысходности. Еще и Мелиноя пропала вчера вечером и никак не возвращается. Забот хватает.       Рыжеватые блики бегают по стенам, освещая потускневшие корешки книг на полках шкафа. Они пестрят, перескакивают, будто кто-то раскинул горсть драгоценных камней на ковер. Камин дымит и изредка застилает все полупрозрачной пленкой газа в комнате. С трубой что-то не в порядке.       Барин сидит в кресле, подперши голову тонкой рукой, и пишет что-то в толстом засаленном журнале. Многие страницы его слиплись и пропечатались друг на друга, многие числа и количества стерлись. Но они уже и потеряли свой смысл.       Это был учет барской казны, который, казалось, принадлежал еще деду Бориса. Никто не смел выкинуть этот старый большой том с еще доброй половиной пустых страниц. Каждую, даже самую мелкую трату, стоило записывать сюда и считать доходы и убытки. Но со временем в грязную тетрадь перестали записывать каждую покупку носового платка, теперь тут значились большие покупки или большие продажи.       Раньше все должен был заполнять Ефимка, да только что-то у него все сквозь рукава в этих расчетах, ошибок тьма, да и почерк не разобрать.       Медленно перебирая карточки и документы на освобождение крестьян, барин вписывал в подплывшие графы страниц имена свободных холопов.       Сегодня барин прекрасен в своей холодящей безразличности. Ему действительно шла маска мерзавца. Но все же светящаяся доброта взгляда, раньше бывшая неотделимой от мужчины, шла ему куда больше. Черная шелковая рубаха мягко обволакивала его тело и чернильным каскадом будто стекала вниз. Волосы были в беспорядке от того, что Борис слишком часто зарывался в них руками, в отчаянии пытаясь подсчитать сметы на строительства, убытки и заработки. В такие моменты на лбу проскакивали тонкие морщины, а брови сдвигались в недовольстве и напряженности.       Шаги все ближе к барскому кабинету. Они какие-то неспешные, даже осторожные. Это точно не Авдотья или Ефимка, они ходят быстро и громко, хлопая дверями, крича поручения пробегающим мимо служанкам. У Никитичны и ее сына походка твердая. Сразу можно узнать. Девки-служанки наоборот, ходят бесшумно, но очень-очень быстро. Всегда торопятся, что-то щебечут и задорно смеются.       Ответ один. Это совенок идет. После этой догадки взгляд барина сразу затуманивается. Строчки расплываются окончательно, а руки послушно откладывают перо в сторону.       Внутри теплилась надежда, что все-таки совенок идет не к нему, что он развернется и поспешит куда подальше. Ведь как смотреть в глаза человеку, которого предал, но вместе с тем и безмерно любишь. Легче трусливо прятаться от этих чистых, грустных, разочарованных глаз. Терзать их светом душу — вот истинная жертвенность и смелость. Но, как оказалось, Борис — трус. Ему тяжело. Он не хочет. Он предатель. Но он любит.       Любовь и боль перемешались внутри, являя собой новое неизведанное ощущение. Появился страх потерять совенка одним своим неверным жестом, словом. Ведь они уже и так слишком далеки, и так почти враги.       Но вот начал нарастать шум за дверью, послышался негромкий стук. — Входи. — бросил барин, пытаясь отыскать внутри себя все то безразличие, которое было там раньше. Но с приходом Роди оно испарялось, оставляя лишь жалкие крупицы.       Лохматая голова появилась в узком проеме, а за ней и все тело. Родя напоминал шарнирную игрушку. Руки и ноги будто болтались на больших стержнях, ненужным грузом свисая с тела. Тяжелый взгляд исподлобья только сгущал краски. Вся синева зрачка превратилась в штормующее море с яркими отблесками огня. Это было отражение огня камина, но создавало сюрреалистичную картину: горящие волны.       Задержав свой взгляд на лице, Борис невидящим взглядом прошелся по комнате, игнорируя желание взглянуть в прекрасные глаза напротив еще раз. — Здравствуйте, Борис Григорьевич. — так же дерзко, как при их первой встрече, отчеканил Родион. — Здравствуй, совенок. — неожиданно мягко ответил Борис. Он и сам не хотел этого, но слова вырвались из него не спрашивая разрешения. Брови сдвинулись. Дурак. Что он только что сказал?       На лице Роди промелькнуло польщенное замешательство, корка будто слезла с него на мгновение. Но не прошло и секунды, как он вернул себе прежний вид.       Барин аккуратно притворно кашлянул и спросил, уже нейтрально-вежливо: — Ты по какому-то конкретному вопросу? — Да, пожалуй. — строго ответил совенок. — Присаживайся тогда. — учтивость в голосе, учтивость в жестах.       Деланно-безразлично рука, увешанная перстнями, указала на твердое темно-синее кресло. Родя послушно присел на самый краешек и уставился глазами, которые готовы были метать молнии, прямо в лицо барину.       Подавив дрожь неуверенности, барин облокотился на стол и принял выражение крайней степени внимательности. — Я слушаю. — выжидающе произнес он.       Глаза Родиона скользнули в угол, вся неуверенность была продиктована его жестами. Парень лихорадочно пытался найти более-менее подобающую причину своего прихода. Он долго думал у себя в комнате и нашел как минимум три подходящие, но сейчас все чувства были обострены до предела, а треклятые оправдания все не вспоминались. Пальцы судорожно сжали бутылек в кармане штанов.       Наконец, лицо озарилось торжеством, и он сказал: — Я пришел обсудить твой процент от моих доходов после выхода альманаха. — Думаю, около половины, если делать все по закону. — Борис слегка задумался и прошелся пятерней по волосам. — Нам стоит съездить в город и поговорить с семейным юристом. — барин подхватил перо и растрочил на бумажке в углу что-то, — Я по образованию математик и физик, а не знаток права.       Рука барина сама потянулась к волосам и нервным жестом прошлась по ним. — Тут, я думаю, можно как-то выкрутиться. Это действительный грабеж твоих честно заработанных денег. Может, если… — Ты ее любишь? — тихие обиженные слова прозвучали. Совенок перебил барина и испытывающе посмотрел на него, светясь честностью. — Что? Кого? — глаза Бориса округлились в непонимании, задумчивая речь прервалась. Весь он застыл. Рука, перебирающая воздушные кудри, замерла. — Ты знаешь о ком я.       Глаза совенка засверкали с еще большим напором. Казалось, от ответа на этот вопрос зависит все. Поднявшись с кресла, он положил ладони на стол и оперся на него, почти что нависая над мужчиной напротив. Взгляд горел, прикованный к барину, он не давал шансов отступить назад, требовал ответов здесь и сейчас.       Борис отвел глаза, он не мог так откровенно лгать. — Да. — еле слышно ответил он, мужчина потеряно смотрел в сторону очага, а лицо не выражало буквально ничего.       Совенок нахмурился и, решив, что терять уже нечего, он рискнул потанцевать на лезвии времени. Раз уж исход все равно не в его пользу.       Маленькая нежная рука потянулась к барину и обхватила щетинистый подбородок.       Борис вздрогнул, но, повинуясь Родиному напору, повернул голову и как-то испуганно посмотрел на него, внутренне сьеживаясь. — Ты лжешь. — тихо прошептал совенок. В его словах была лишь полная уверенность и странное спокойствие.       Только Борису эта фраза казалась жестокой. Она будто делала его нагим, незащищенным. Холодок пробежал по спине, а кадык взволнованно дернулся. Тонкая шея показывала это как нельзя лучше.       Это послужило последним поводом и окончательно убило скептика внутри совенка, утверждавшего, что его чувства совсем надуманны, навеяны добротой Бориса.       Родя нагнулся к по-детски наивному и непонимающему лицу барина. Чужое дыхание скользнуло по губам, кружа голову, заставляя рассудок подчиниться чувствам. Его рука все еще поддерживала чужой подбородок и неконтролируемо его поглаживала.       Теперь он диктует правила.       Совенок склонился еще ближе, еще опасней. Их губы почти касались друг друга.       Длинные ресницы Бориса отбрасывали тени на щеки, становясь ещё длиннее, а искренние ореховые глаза смотрели уже прямо, извиняясь за слова своего хозяина. — Ты лжешь. — прямо в чужие губы произносит Родион и накрывает их своими.       Губы Бориса все такие же сладкие и недоступные, но он лишь языком проходится внутри, не успевая распробовать, и резко отстраняется.       Борис смотрит изнывая. Ему мало, ему слишком мало этого осторожного контакта.       Но Родя совсем не собирался убегать на этот раз. Он лишь быстро обогнул письменный стол и подошел к барину еще ближе.       Совенок обхватил его лицо руками и потянулся для нового поцелуя, с наслаждением его получая. Теперь уже Борис ответил на него.       Это чувство было незабываемо прекрасным. Они упивались друг другом отчаянно и с неподдельной эмоциональностью. В груди обоих взрывались фейерверки из теплых жгучих искр, но падая, они не угасали, а только сильнее грели.       Каждый из них уже целовался с другими, но ни один раз это не приносило бурлящего восторга внутри.       Не отрываясь, Борис тянет Родю за руку и усаживает того на колени. Руки ложатся на чужие плечи, плавно спускаясь вниз, очерчивая все тело. Родя тоже не отстает и расшнуровывает мелкую тесемку черной рубахи. Уже совсем не страшно. Только истерично смешно и жарко. Нет былой неуверенности: он все делает правильно.       Роде первому начинает не хватать воздуха и он отрывается от Бориса. Его лицо покрыто красноватыми пятнами, глаза безумно сияют. А внутри полыхает, горит все. Падая в пропасть, он чувствует крылья за спиной и уверенно раскрывает их навстречу ласковому ветру. Нужно просто решиться…       Барин начинает покрывать лицо любимого робкими поцелуями, стремясь не пропустить ни кусочка нежной бледной кожи. Губы смазано проходятся по подбородку и спускаются к шее, Родион приятно щурится от удовольствия и легкой щекотки.       Попутно барин спускает домотканую льняную рубаху с плеч Роди. Фарфоровая кожа юноши покрыта тусклыми родинками в этих местах, и Борис, завороженно их оглядывая, очерчивает какой-то ему одному знакомый рисунок, собирая точки в созвездия. А потом он так же, легко, будто порхая, проходится по ним поцелуями.       Родя откидывает голову, опираясь спиной о край стола, давая больше места для поцелуев. Не сдерживаясь, он тихо всхлипывает и трется пахом о колено барина и сладко стонет.       Борис, будто отвечая на его жесты, торопится стянуть рубаху совсем. Совенок послушно поднимает руки, помогая.       Сняв ее, Борис замирает и зачарованно рассматривает тело, которое раньше мог видеть только во снах. До этого оно было скрыто неплотной воздушной тканью, оставляя очень много для фантазии, теперь же это все почти его. Он может смотреть, трогать и наслаждаться им.       Кажется, протянешь руку — и гибкий стан рассыпется на множество осколков, ускользнет ненавязчивой иллюзией.       Родя же был не намерен терпеть, он никак не хотел уступать Боре и жадно потянулся к рубахе мужчины, ответно оставляя барина без нее.       Рука Бориса потянулась к лицу совенка, убирая прядь непослушных светлых волос с лица, ложась на изгиб шеи, нежно проходясь по выступающим венкам большим пальцем. Заглянув в глаза Родиону, он тихо спрашивает: — Ты точно этого хочешь? — Всем сердцем. — оглушающе громко звучит ответ для Бориса, хоть и был произнесен шепотом.       Ритм сердец стучал в висках обоих, застилая мысли, оставляя только оголенные чувства, инстинкты.       В воздухе пахнет телом Бориса, ненавязчиво, легко, но очень жарко и приятно.       Барин медленно и вдумчиво приникает к чужим губам, на этот раз спокойней, медленно растягивая момент, греясь в лучах этой страсти.       Он тянется к чужой промежности, тонкая рука ложится на свободные брюки, аккуратно поглаживая и сжимая, вызывая неконтролируемые стоны и тягу к ласкающей руке.       Родион все ближе жмется, стремясь слиться с партнером воедино, поскуливая от удовлетворения.       Борис приближается к уху и томно шепчет, вызывая мурашки по коже: — Совенок, прошу, тише. Дом полон народу.       Конечно, его словам стоит внимать, но в голове у Роди полная каша от руки на паху, а от шепота в глазах темнеет. Хочется еще, хочется больше.       Бисер пота проступил на лбу Родиона, он взял себя в руки и начал освобождать барина от остатков одежды.       Он аккуратно слез с колен Бориса, не применув потереться о них развратным движением.       Барин же положил руки на подлокотники кресла и крепко их сжал. Родя несмело, стараясь не выдавать свою неловкость, старательно подтянул край чужих нижних штанов, тонкими пальчиками задевая член. Борис лишь одобрительно хмыкнул и схватил изящное запястье Родиона, заставляя паренька пройтись по органу рукой еще раз.       Не трудно догадаться, что это первый раз совенка с мужчиной, а, может, и просто первый. — Подымайся, дорогой. — уверенно прошептал Борис, помогая своей рукой, все еще покоящейся на запястье совенка. Парень послушно поднялся.       Теперь уже барин избавил партнера от лишней одежды, оставляя того совсем обнаженным перед собой. Штаны полетели куда-то на кресло.       Родион, смущаясь, прикрылся руками и зажмурился. — Эй, ты просто прекрасен. — восторженно прошептал Борис, согревая нежным светящимся взглядом.       Паренек действительно был непередаваемо красив. Тонкая кожа и россыпи родинок на плечах и плоском животе, мягкие изгибы и тонкие золотистые волоски на теле. Борис простер руки к нему и, подтянув ближе к себе за поясницу, поцеловал выпирающую бедренную косточку. А потом поднял голову, внимательно вглядываясь парню в лицо.       Было в его взгляде что-то волшебное. Удивительно, как этот человек мог поселить в сердце столько счастья и надежды, но и разочаровать, убить внутри одними глазами. За эти очи хотелось растерзать любого, склониться и поцеловать их обладателя. — Я люблю тебя. — беспечно сорвались слова с языка Бориса. — Не говори того, о чем пожалеешь. — грустно ответил Родион, присаживаясь обратно на колени к барину и, не давая тому что-то ответить, втягивает того в поцелуй. Только теперь он со вкусом горечи.       Слова любви из уст барина всегда обманчивы. Действия совсем не подтверждают слов, а слова не подтверждают действия. Он будто играется со всеми, не понимая, что своей свободной волей вершит судьбы. Нет, он не жесток. Просто наивен. Слишком много от него зависит и слишком мало он это понимает. Раз так, то пусть играет. Родя готов отдать себя в жертву удовольствию.       Их тела сплетаются в трепетном желании.       Вдруг, будто из ниоткуда, в руках Родиона появляется бутылек из яркого цветного стекла.       Они без слов поняли, что нужно делать.       Борис ловко выхватывает маленький сосуд и отдирает деревянную пробку. Он быстро стягивает тяжелые кольца, и украшения гремят, стукаясь о поверхность стола, некоторые упали на пол и укатились, попадая в отблески каминного огня, разрисовывая стены разноцветным калейдоскопом отражений.       Наконец, ароматное масло лаванды растекается по его ладони.       Аккуратно растягивая партнера, Борис сам сгорает в желании. Он слишком узкий, слишком прекрасный и открытый. Родя стонет и насаживается на пальцы, и барин не выдерживает, пересаживая Родиона на свой член сразу, облегченно вздыхая и желая лишь большего трения.       Родион неприятно морщится, но потом громко стонет, что-то внутри задело ужасно приятно.       Как в беспамятстве, он стонет и насаживается глубже, желая сильнее, грубее, иногда шипя то ли от боли, то ли от наслаждения.       Барин начинает медленно двигаться и прикрывает глаза в неземном наслаждении. Родион спешит отложить каждый момент эйфории у себя в памяти, боясь, что больше этого может и не быть.       Борис нежно приподнимает чужие бедра, насаживая на себя Родиона все глубже.       Внизу живота приятно тянет, напряжение нарастает до невозможности.       Внутри будто полыхает огонь, обжигая своими языками внутренности, но он приносит не боль, а головокружительное удовольствие.       Комнату заполнил жар, пошлые мокрые шлепки и стоны. Борис сдерживается, тихо выдыхает, хотя в горле стоит крик удовольствия. Родион же не прикладывает никаких усилий, чтобы удержать стоны внутри. Он просит, он стонет, почти плачет.       Родя кончает первым, сотрясаясь всем телом и громко вскрикивая. Барин следует за ним, тихо стонет и прикрывает глаза. Слеза скатывается по лицу совенка, смешиваясь с потом, и он расслабленно падает в объятия Бориса. Совенок утыкается носом куда-то между плечом и шеей, сладостно вдыхая аромат чужого тела.       Руки Бориса ложатся на туловище парня и нежно сжимают, грея, обводя пальцами родинки на спине, целуя шею и плечи.       Мягкая дрема укрывает обоих своим звездным одеялом, и пара замирает на некоторое время.       Влажная кожа быстро высыхает, становится прохладно. — Совенок, пора вставать. Холодно. — Шепчет барин в маленькое ушко, прикрытое спутанными золотыми волосами.       В ответ Борис получает лишь слабое возмущенное бурчание, разобрать которое, увы, не получится.       Борис не мог поднять Родиона, так что пришлось его будить. Мягко повернув послушную голову, он начал покрывать лицо совенка поцелуями, старательно обходя губы.       Через минуту Родя нахмурился и уже сам порывисто потянулся к губам Бориса. Но получил в ответ только короткий поцелуй, явно желая большего. — Вставай, дорогой. Надо идти в кровать. Нам будет тяжеловато здесь спать. — очень заботливо протянул Борис.       Родион привстал и протер глаза. Ноги подтрясывались, а по бедру все еще стекала сперма. Борис помог ему одеться (точнее, самостоятельно натянул на него одежду) и усадил в кресло.       Сам он быстро надел свои штаны и рубаху. Закончив, он потянул Родю за руку и вывел из комнаты.       Камин догорал, изредка вырывались снопы ярких искр из самых недр. А ветер и дождь завывали за окном, убаюкивая все живое.