Барин

      Огонек свечи в ночи трепыхался под дуновением полуночного северного ветра, который дул со стороны Костромы, ускореный прохладным течением ее волн. Свет напоминал маленькую танцующую девушку с рыжими растрепанными волосами. Она скакала на кончике фитиля, топя липкую сальную свечу, по краям которой стекал прозрачный жир, застывая у ее подножия, в плошке.       Родя немного боязливо оглядывался, прикрывая огненную девчонку-попрыгунью ладонью, чтобы она не погибла под напором ветра и чтобы быть не таким заметным посреди ночного сада. Угораздило же его идти сейчас, под светом только появившихся звезд и пламени свечи в руке, через весь приусадебный сад, в угол со старой подгнившей беседкой.       Судорожно роясь в памяти, совенок вспоминал, когда в последний раз там был и как она выглядела. Казалось, было это лет пять назад, может, шесть, он прятался в саду от хозяйских слуг, те уж слишком хотели накормить его манной кашей, которую Родион терпеть не мог, да и сейчас не сильно жалует.       Уже тогда это садовое украшение было немного обветшалым и покрытым тонким слоем плесени. Она была сделана на французский манер — круглая, с высокими столбиками и ажурными резными узорами по краям. Покатая шестиугольная крыша, покрытая дорогой итальянской черепицей, завершалась невысоким шпилем в центре.       Рядом с беседкой когда-то находился небольшой декоративный пруд, который еще полдесятка лет назад напоминал старое болото, теперь же от него ничего и не осталось.       Иногда Родя крепко задумывался и представлял, как выглядело поместье раньше. Ведь Майские еще полвека назад были сказочно, просто непростительно богаты. Все кричащее величие их усадьбы угасало вместе с угасанием их значимости в элитных кругах и увеличением безостановочного транжирства семейных богатств и реликвий.       Старый сад оживал в воображении парня, становился пластичным, легким и нарядно-праздничным. Все засохшие прудики, поросшие травой каменные тропки, прогнившие беседки и мостики через декоративные ручейки, скрюченые вишни и яблони, становились прелестными вновь.       На строениях появлялась чистая новая побелка, вода в ручейках напоминала зеркало, а бурые рыбки с серебряными хвостиками проплывали в них стайками. По дорожкам ходили дамы в кружевных платьицах, помахивая веерами и драматично надламывая бровки при излишне пошлой реплике спутницы.       Так ходила бабушка Бориса, перешептываясь со своими подружками и иногда вульгарно хихикая. Тогда у Майских было много садовников, а сад обладал некой гордостью. Нет, не человеческой гордостью, у людей она другая. Казалось, он был живым существом. Этот сад был величав, но совершенно невинен в своем раздутом самомнении. Он чувствовал себя садом при французском Версале, за это его нельзя винить, ведь он не знал, насколько он ничтожен.       Зацепившись носком своих любимых турецких тапочек за прогнившую доску на дороге, Родя чудом сохранил равновесие и осмотрелся. Нужная беседка была уже близко. Вскоре чернеющие силуэты кустарников и поникших деревьев расступились и показали еле виднеющуюся в темноте беседку. Она готова была вот-вот развалиться, слишком истерзана была годами и погодными ненастьями. Скользкие растения обвили резное дерево, а вход зарос крапивой и вереском. Неудачное место Фаррух выбрал для встречи…       Осторожно переступая через заросли, Родион, наконец попадает внутрь и громко ставит свечу на небольшой столик внутри. — Доброй ночи, — тихий шепот из самого угла и яркие блики в глазах цвета ночи.       Совенок испуганно подпрыгнул, чуть не переворачивая плошку. Сипло вздохнув, он произнес: — Черт! Федя, не пугай! — Извини, я не специально. — а в глазах так и пляшут огоньки хитрости, как у сытой лисицы.       Родиона еще больше раздражает такая неискренность в извинениях. — Так ты по делу меня звал или под луной погулять? — раздраженно пробурчал совенок.       Федор выскользнул из тени, а у его ног в темноте что-то зашевелилось, и спустя мгновение на стол запрыгнула кошка, осторожно подбираясь к свече. — Дорогая, веди себя прилично! — прозвенел притворно-недовольный голос Федора, и животное спрыгнуло обратно, затерявшись в темноте, повинуясь хозяину, как кукла на веревочках. — Постой-ка! Это же кошка Бориса! Не припомню, как он ее называл… Мелиона что ли? — совенок почесал лохматую макушку. — Это моя кошка. И зовут ее Далила, она сама имя выбирала. По-другому ее никак не нужно называть. — Фаррух приподнял изящную бровь. — Но… — Я сам ее к Борису отправил, чтобы присматривала за ним, пока ты по мельницам всяким шляешься. — парень перебил Родиона. — Вопросы закончились?       Теперь вера Фарруха в мистику не казалась Роде странной или глупой, он просто свыкся с тем, что было у того какое-то природное чутье. Ну и любовь к показушничеству, конечно. Для него вся жизнь — театральное представление с горой дыма, магических иллюзий и подменой актеров. Надрессированная кошка уже не казалась чем-то странным и необычным. — Тогда приступим. — Федор проигнорировал паузу и присел за стол, пододвинув свечу к себе.       Сегодня перс был одет не так блистательно, как во время визита к графине. Свеча показала его ярко-бордовый атласный жилет и бежевую рубаху из плотной материи. Рука парня лежит на шлейке льняной сумки, перекинутой через плечо, а на указательном пальце поблескивает кольцо с багряным рубином. Голос его звучал как и раньше — игриво-тягуче и сладко, — но вид был взбудораженный. Волосы были в легком беспорядке, а глаза блестели азартом, рука все сильнее сжимала льняную шлейку.       Родя садится напротив, сжимая в руках клочок Фединого письма. Он сам не заметил, как прихватил его с собой. После прочтения он сильно нервничал, теребя несчастную бумажку и не находя себе места — Федя обещал буквально грандиозные новости.       Поспешно порывшись в сумке, Фаррух достал две с виду одинаковые книги и положил их рядом друг с другом напротив Родиона.       Если не всматриваться, то книги казались действительно одинаковыми. Рисунки и тиснения на кожаной обложке и корешке совпадали. Это были дубы с вышитыми золотыми нитками листьями, но вместо желудей на них были изображены блестящие капли. В этом и заключалось главное отличие книг — на первой они были красные, а на второй — синие. В остальном (кроме степени запыленности) отличий Родя не замечал. Надписей на обложках не было.       Фаррух пододвинул обе книги к Родиону. — Что это? Зачем мне они? — совенок скептично приподнял бровь. Фаррух просто не мог держать в себе эмоций от счастливой догадки, а для Роди все еще оставалось в тумане. Такая несправедливость злила его. — Это два экземпляра родословной книги семьи Разумовских. Большая редкость! — Федор в предвкушении потер руками.       Родя все еще не разделял счастья иностранца. О родословных книгах он знал мало, можно сказать, почти ничего. Федор, заметив замешательство совенка, поспешил сухо объяснить, будто обвиняя того в испорченном драматичном моменте: — Ну это такая книжечка, в которую вписана родословная знатных семей. Там должен быть каждый член знатного рода вписан. Обычно, такую делают на заказ и украшают всякими цацками, возводя в ранг реликвии.       Родион задумался и на пару секунд на его лице застыло немного глупое выражение. — А у тебя откуда родословная Разумовских? Так еще и две. Ты и в правду им какой-то их дальний родственник, как говорил тогда?       Послышался переливчатый красивый смех. Так смеются очень красивые люди. Федор сомкнул черные длинные ресницы и задорно хохотал, это было его особым свойством — вовремя изящно заполнить паузу смехом. — Ну, нет, дорогой мой! Я с этой семейкой ничего общего иметь не хочу! Я вынудил нашу милую госпожу Разумовскую меня принять, я с ней встречался до этого. Думаешь, как я узнал, что она хочет с Майским под венец? Сказал, что помогу ей барина твоего удержать, вот она и согласилась. А чтобы никто ничего не узнал, я для всех троюродный дядя. Удивительная женщина, эта графиня. Она даже своего отца убедила, что я у них в гостях был лет шесть назад. — Но это же не дает тебе права забирать книги, «семейные реликвии», как ты сказал, из родовой библиотеки. — все еще недоумевал Родион. — Мне много на что прав не дано, дорогой мой! Но, не пойман — не вор. — Федор развел руки в якобы сожалеющем жесте. — Лучше надо за ценностями следить. — Как тебе вообще это удалось? — слова сквозили удивлением смешанным с неодобрением. — Ой, все тебе нужно знать что да как! Важны не средства, а цели, милый совенок.       Федор сложил руки на груди, принимая позу готовности к отражению любого словесного нападения против него. Но Родион уже и не думал продолжать закидывать перса вопросами. — Как ты меня назвал? Откуда… откуда ты знаешь?       Глаза парня округлились, а доверие к Федору резко исчезло. — Что? Знаю, как тебя твой барин называет? — опять ужасно театральный жест рукой. — Далила рассказала.       Кошка будто по волшебству, услышав собственное имя из уст хозяина, прыгнула к тому на колени и любопытно выглянула из-под стола. Горящие глаза сверкнули хитростью и необычайным для животного умом. Родя замолчал. — Тебе это важно? Сейчас это не главная наша проблема. Вот просидим до рассвета, а ты так ничего и не узнаешь! — Федор уже начинал раздражаться.       Тихо стрекотали сверчки в ближайших кустах, ветер почему-то утих, неуютное молчание можно было потрогать руками. — А почему книги две? — Родя решил проигнорировать возникшую заминку и продолжил говорить как обычно. — Правильные вопросы задаёшь. Одна из них лежит в библиотеке поместья, другую обычно отдают в главную канцелярию губернии, чтобы там тоже вели учет. Только Разумовские поступили иначе — отправили книгу в специальное заведение. — Федор указал тонким смуглым пальцем на книгу с красными каплями на позолоте. — А вот ее найти было сложнее. Один хороший человек, узнав, что я помогаю тебе, съездил за этим томиком в Кострому. Он побывал в местном подобии департамента герольдии¹, не маленькую взятку дал, чтобы Разумовские не узнали о том, что кто-то роется в их семейных тайнах. — Кому настолько не безразлична моя судьба? — лицо Роди вытянулось от удивления. — Князю Дикому. Я сумел его убедить. И, да, я не знаю, по каким именно соображениям он согласился, можешь и не спрашивать. — Федор почему-то загадочно подмигнул. — Но, как ты все это успел? — казалось, если перс скажет еще одну фразу граничащую с небылицей, Родя все равно поверит, ведь две книги, как доказательства, сейчас лежали перед ним, поблескивая слегка стертой позолотой.       Внутренне пообещав себе завтра же наведаться к князю, обязательно без Бори, он легким движением прошелся по шершавым обложкам книг рукой. — Ты месяц протирал штаны на своих очаровательных ножках и дописывал невероятно интересный биологический труд, а я вот занимался тем, что обещал сделать. — слова про альманах прозвучали с нескрываемой иронией, но совенок не обратил на это внимание. — Но что не так с этими книгами? Записи в них должны совпадать. Зачем они вообще? — Должны, но не совпадают. — тихо ответил Федор, почему-то переходя на шепот.       Перс открыл первую книгу и начал лихорадочно листать, ища одному ему известную страницу. Остановившись, он повернул книгу лицом к Родиону. — Это поколенная роспись² на два последних века. Прошу заметить, книга из дома графини.       Родион рассмотрел имена расписанные на много ярусов, все больше разветвляя цепочку к низу. — Смотри в конец страницы. Там должен быть наш граф и две его дочурки. — Федор откинулся назад, довольно наблюдая за реакцией на свою работу. — Две? — взгляд Роди соскользнул с текста и застыл на персе. — Откуда вторая? Есть же только Кристина, больше у графа детей нет. — Сейчас нет, но раньше были. У Кристины Витальевны была младшая сестра, умерла от чахотки в середине тридцатых. Девочке было лет пять, если не ошибаюсь. То ли от чахотки, то ли от чего еще, бог его знает. Нашел? Ее Анна звали. Запись должна быть рядом с записью о Кристине Витальевне.       Совенок опять углубился в книгу и вскоре молча кивнул, без слов сообщая, что нашел обеих. Перегнувшись через стол, Федор достал вторую книгу с синими каплями на обложке и начал ее листать. Через пару секунд он открыл в ней страницу, совпадавшую с той, что была открыта в книге, лежавшей в руках у Роди. — А теперь найди нашу милую графиню в этой книжке.       Получив книгу в руки, взгляд Роди, сразу зная, где искать, устремился вниз страницы. Но там он столкнулся с интересной загвоздкой: Кристины Витальевны в записях не было. Была ее сестра, Анна, была даже точная дата ее смерти написана — 1836 год, а вот записи о рождении еще одной девочки в семье Разумовских не было.       Заметив это, Родион изменился в лице, а Федя наблюдал за его реакцией с самым довольным лицом на белом свете. — Нет нашей графини, только ее несчастливая сестричка. — протянул Федя. — А ведь Анна родилась позже Кристины. Даже пусть графиню и забыли внести в родословную в год ее рождения, то при записи рождения, а потом и смерти ее сестры уж точно должны были вспомнить. Но, нет, ни словечка о старшей наследнице нет.       Родя лишь тихо ахнул. — Но что это значит? Почему ее нет в списке семьи? — столько догадок и предположений сразу налетело на совенка, а он не знал, за какую можно ухватиться, чтобы не растерять все остальные. — Попридержи коней! Это еще не все неурядицы. Обрати внимание на жену графа. В костромской книжке ее нет, а ребенок у Разумовского даже без жены есть. Так обычно записывали незаконнорожденных детей, которых отец, естественно, признал и принял в семью, сохраняя право на наследство. — Выходит, если верить книге из департамента, Анна — дочь какой-то крепостной и графа? — Именно. — кивнул перс. — Но во второй книге жена у графа имеется? — Родион долго сопоставлял факты, на то, чтобы все окончательно понять у него уйдет немало времени. — Да, кавказская девушка, прожила в браке совсем недолго. Что интересно, она должна быть матерью только Кристине, но ей и Анну в дочки записали почему-то тоже. — Почему во всем этом такая ужасная путаница, в голову не укладывается. — вздохнул Родион, которого все больше тянуло в сон. — Я пока не знаю, какой книге верить. Так что сейчас я планирую одеться в самый безобразный наряд и к утру уже быть у деревень, принадлежащих графу. Поспрашиваю людей, может и до домашних слуг доберусь как-нибудь. Людская молва будет получше всяких книжек.       Аккуратно закрыв оба тома, перс сложил их обратно в свою полотняную сумку и потушил свечу, зажав фитиль между пальцев. Родион молча сидел, пытаясь расставить по полкам все родственные связи, найти несоответствия. — Это все, что я пока могу тебе сказать. Не отчаивайся, спасем мы Майского из ручек Кристины Витальевны.       Федор повернулся к выходу из беседки, преследуемый черным комочком шерсти. Никто и не заметил, как небо стало сероватым, начинался рассвет.       Петляя по заросшим дорожкам из мелкого белого щебня, Родион спешил домой. Свечу он потушил за ненадобностью. Первые лучи утреннего солнца пронизывали воздух, походя на острые металлические мечи. Те мечи, которыми ловко размахивали английские короли из Родиной любимой книги. Сражались за свою землю и за сердце прекрасной дамы. Совенок тоже бы постоял за чужое достоинство, завоевал бы сердце. Только, конечно, не дамы, а своего барина. Он был его хозяином, но дело было не в крестьянском происхождении, куче бумаг, закрепляющих крепостное право, а в том, что Борису принадлежало сердце Роди.       Невероятно хотелось быть счастливым, жить размеренно и спокойно, как и до Бориса, только намного-намного полнее и прекраснее с ним вместе. Строить воздушные замки всегда приятно, но чем детальнее ты их продумываешь, тем больнее потом сидеть у их разрушенных обломков. Нет, он уж точно не собирался возводить барина в ранг идола, но и счастливая жизнь без него почему-то уже не грезилась.       После встречи с Федором стало тепло на душе, надежда зашевелилась под сердцем, напомнила, что жизнь не кончается, что нужно лишь прилагать усилия, а труд взрастет ростком надежды, росток окрепнет в дерево из стараний и принесет плоды любви и заслуженной неги.       Вклад — первое условие прибыли.       Выйдя на площадку перед входом в дом, Родион огляделся и тихо проскользнул внутрь, спеша зарыться в одеяло и заснуть, опоенным надеждой.

***

      Вода стекала по трясущимся рукам, выливаясь из стакана. Кошмарные картинки сна все еще всплывали в голове, не давая сосредоточиться на графине с прохладной водой. Спину холодило, а сухие губы жалобно просили хоть какой-то жидкости. Борис жадно примкнул губами к хрустальному стакану, не в силах оторваться от освежающей воды. Она стекала по подбородку и мокрым рукам. Дрожь медленно оставляла тело, оставляя после себя лишь неприятный осадок ночного кошмара.       Оторвавшись от стакана, Борис оперся руками о письменный стол, прикрывая глаза, восстанавливая дыхание. Поразмышляв о том, что заснуть больше не в силах, да и незачем уже: на улице светало, Борис подошел к окну и отодвинул легкую занавеску.       Глаза расфокусировано бегали с места на место, не цепляясь ни за какие детали. Но, взглянув вниз, он заметил Родю, выбегающего из глубин сада. Сначала он не придал этому значения.       Родя часто пропадал в лесу или на лугу всю ночь, рассматривая редких ночных мотыльков. Но сейчас в руке его была потухшая свеча, а ноги были босые. Это удивило барина: Родион всегда обувал в лес лапти, мало ли что по иглице ползает, а свечи он и подавно с собой не брал. Да и на ночные прогулки он не одевался в одну рубаху. Совенок явно где-то был, но что он делал — новая загадка для Бориса. ¹ Департамент герольдии — учреждение, ведающее толкованием и составлением гербов, родословных и др. В Российской империи существовало при Сенате. ² Поколенная роспись — документ, в котором в форме разбитого на поколения списка людей представлены сведения о чьих-то потомках или чьих-то предках.