Кимаен

Как и всегда в приступах ярости, Гривус не желал видеть никого и ничего. Он шагал по коридорам, далеко разнося по ним лязг своих механических ног, что позволяло всем нежелательным встречным удалиться, пока не поздно. Всем здравомыслящим нежелательным встречным. Достигнув очередного поворота, генерал резко вылетел из-за угла, все представляя, как он поочередно откручивает головы всем, кто так досаждает ему, когда один из них неожиданно впечатался прямо в него. Какая-то секунда разлучила голову несчастного с замахнувшейся рукой Гривуса, решившего, что это очередной надоедливый дроид из охраны. Его остановил истошный вопль: дроиды так не кричат, это точно. Красная пелена перед глазами спала, и генерал увидел перед собой Нута Ганрея — последнего жителя Галактики, которого он пожелал бы сейчас видеть. Буквально через момент киборг пожалел, что не дал волю руке. Надо было и дальше думать, что это охранник. Со стороны дрожащий Нут выглядел невероятно жалко, — даже не верилось, что уже через несколько секунд этот неймодианец вновь обретет былую напыщенность. Но так происходило из раза в раз, всегда, когда ему удавалось довести Гривуса. Пока генерал не представлял собой угрозу и был в хорошем расположении духа, наместник позволял себе хамить, воображать, будто он лучше, будто все остальные — а в особенности Гривус, — по сравнению с ним — ничто. Но генерал прекрасно знал, как неймодианцы, с которыми ему приходится работать, страшатся его. Что Ганрей, что его дружок Рун Хаако, до смерти боялись генерала Гривуса, но излишняя гордость не позволяла выказывать хоть толику уважения, поэтому приходилось всеми силами строить из себя храбрецов. Они знали, что генерал не убьет их, — слишком значимые фигуры. Но вся эта храбрость, конечно, была лишь маской. Как только генерал начинал злиться, сердца у неймодианцев опускались куда-то в живот. Если хватало наглости — а ее всегда хватало, — они не прекращали упрекать и делать замечания, пока Гривус не выходил из себя окончательно. Вот тогда-то наместник забывал и о том, что союзник не имеет права причинять ему вред, и о том, что он, вообще-то, планировал сохранять хладнокровие. Но никакие угрозы не действовали долго. Уже очень скоро вице-король с его советником вновь вели себя, как ни в чем не бывало. Ни капли почтения в сторону Гривуса. Они тоже принимали его за простого слугу. В первую встречу Ганрей даже назвал генерала дроидом, о чем пожалел в тот же момент. С тех пор наместник вздрагивал каждый раз, когда слышал хотя бы упоминание имени неприятного ему союзника. Когда Ганрей осмелился убрать свои руки, закрывавшие голову от удара, и взглянуть на генерала, он обнаружил, что тот не собирается причинять ему вред, хотя жуткие глаза говорили об обратном. — Приветствую, наместник. Таким голосом разговаривают только убийцы, пронеслось в голове у перепуганного Ганрея. Гривус стоял со сжатыми в кулаки ладонями, явно прилагая все усилия для того, чтобы не размозжить по стенке голову неймодианца. Но самое страшное было даже не то, что вице-король врезался в разъяренного Гривуса. Неймодианцу надо было кое о чем его спросить. Для этого он, собственно, и шел по коридору «Незримой Длани». Только вот как теперь что-то спрашивать? Собрав все остатки рассудка, Нут Ганрей выжал из себя приветствие: — Г-генерал... Гривус, во избежание дальнейших конфликтов, обогнул Ганрея и отправился дальше по своему маршруту, но вице-король, выпрямившись и вернув себе невозмутимое выражение лица, его остановил. — Я как раз вас искал. Тяжело вздохнув, военачальник развернулся лицом к Ганрею. — Слушаю. — У вас... есть какие-нибудь продвижения в моем деле? Гривус немного помолчал, подавляя новую вспышку гнева. Дело, о котором спросил вице-король, невероятно шокировало генерала, когда ему впервые об этом доложили. Шокировало своей глупостью. В тот момент он готов был прикончить неймодианца, да и сейчас был бы не прочь, раз уж тот осмелился спрашивать такое. Именно из-за происшествия, приключившегося с Нутом Ганреем и Руном Хаако несколько корусантских дней назад, наместник сейчас пребывал на одном корабле с Гривусом. Началась катастрофа с того, что Руна Хаако взяли в заложники пираты. Выяснить, как это произошло, ни у Дуку, ни у Гривуса толком не вышло: Ганрею было ужасно неудобно рассказывать про такое, и гордыня не позволила вдаваться в подробности даже после угроз от ситха. — Важно то, что моего советника похитили. Как это случилось — лишняя информация, — сказал тогда Ганрей. Вице-король самостоятельно кинулся в погоню за похитителями, что было очень неосмотрительно с его стороны. Прошло совсем немного времени, как корабль Ганрея выследили республиканские силы. Ему пришлось отказаться от преследования, и он не раздумывая отправился на «Незримую Длань» в поисках защиты. Приведенные с наместником истребители Республики были быстро уничтожены Гривусом, но на то, что пилоты не успели доложить о местонахождении сепаратистов начальству, оставалось лишь надеяться. Ганрею тогда сильно досталось за подобную оплошность, но делать было нечего, и Дуку разрешил ему остаться на борту, пока его жизни угрожала опасность. Гривусу казалось, что граф просто решил над ним поиздеваться, так как сам не видел жуткой необходимости в нахождении рядом Нута Ганрея. После рассказа наместника генерал не удержался, чтобы не спросить: — Что-то сильно вы беспокоитесь о советнике. К чему такая паника? — Что? Вы еще спрашиваете?! Рун Хаако — мой ближайший помощник, и... — Не придуривайтесь, я знаю, что вам двоим глубоко друг на друга плевать. Чего же вы боитесь? Что советник проговорится пиратам о делах сепаратистов? Или есть что-то еще? Ганрей был очень недоволен, но все же ответил: — Данные. У советника были данные от новых банков Федерации. Гривус не удержался от смешка: какие же неймодианцы предсказуемые. И сейчас вице-король спрашивал, как идет миссия по спасению его товарища. — Не беспокойтесь, наместник, — с наигранной вежливостью произнес Гривус. — Нам уже удалось связаться с советником. Он в полном порядке и скоро будет с вами. И, оставив Ганрея гадать, как же там его данные от банков, генерал удалился в свои апартаменты. Гривус уже не помнил, что такое «ощущать». Если он что-то и чувствовал сейчас, то только боль, и то ясно не было, боль это или еще какая форма страданий. Он не жил, он не был мертв. Даже сон не давал свободы душе... Если это можно было назвать сном. Гривус не спал. Он просто лежал с закрытыми глазами в своей коконообразной каюте и пытался вспомнить. Вспомнить хоть что-нибудь. При кибернетизации его мозг неплохо подчистили, срубив почти под самый корень дерево со всеми воспоминаниями о его прошлом. Но не все. Гривусу нравилось лежать и пытаться вспомнить что-то. Кое-что он не забыл, но подробности были ему неизвестны. От них остались ниточки, за которыми он тянулся и тянулся, а они все ускользали и ускользали. Мгновения из детства, мысли из юношества... Многое из этого было утеряно, даже некоторые неприятные моменты. И все же Гривус жалел об этом. Он бы все отдал, чтобы вспомнить хоть что-нибудь, что было ему недоступно. Даже какой-нибудь грустный день из юношества. Даже какое-нибудь разочарование из детства. Но все же самые яркие моменты отпечатались у него в сознании, хотя генерал и был уверен, что не все. Может, оно и к лучшему. Но незнание самого себя разрушало. Все эти переживания утомляли. Дуку и Ганрей будто сговорились, и теперь генералу хотелось уничтожить их, как никогда. Однако он был бессилен, и бессилие это обжигало изнутри. Чтобы забыть о всех проблемах, Гривус решил снова утонуть в прошлом, в своих взлетах и падениях, во времени, когда он мог... Все. Дышать, спать, чувствовать. Все. Он забрался в свою каюту и закрыл глаза, силясь вспомнить... вспомнить... *** Это был весьма необычный день. Вечером юношеское войско на Кали собралось у костра в лагере, чтобы послушать объявление младшего кагана о том, кто станет новым командиром. Молодые воины были взбудораженны, всем не терпелось узнать, кого же назначат на такую важную должность. Конечно, было уже несколько главных претендентов, а менее известным юношам оставалось лишь болеть за авторитетных воинов. Кимаен знал, что командиром станет он. Ему было всего восемь, а его уже заметил младший каган, — это был успех. Все признавали, что еще не знали таких молодых воинов с такой эффективностью в бою. Кимаен сражался прямо как взрослый, он всегда мечтал об этом. И теперь он был готов вновь обойти своих сверстников и более старших юношей. Правда... мало кто был на его стороне. Буквально пара человек, да и те ради шутки болеют. Все остальные были за других выдающихся воинов, повзрослее. Особенно юноши любили четырнадцатилетнего Шили, прославившегося своей отвагой. Кимаен был ни чем не хуже, и он знал это. Только никто не верил в него... Но он верил, и это было главное. Кимаен сидел в одиночестве и чистил свою винтовку, пока с другой стороны костра остальные юноши заранее поздравляли Шили с победой. Каган где-то задерживался. Вдруг Кимаен услышал вокруг ропот и поднял голову. Каган уже был здесь. Взрослый воин вышел со стороны шалашей и встал по середине образовавшегося круга, чтобы все могли его видеть. Как только гомон стих, он начал говорить, и все замерли в напряжении. — Молодые воины! Я рад приветствовать вас всех здесь сегодня. Как вы уже знаете, пришло время выбрать нового командира вашего юношеского войска. — После этих слов раздалось несколько восторженных свистов из толпы. — Это решение выносил я совместно со старшим каганом. Надеюсь, все останутся довольны нашим выбором. Итак... Повисла тишина, от которой зазвенело в ушах. Видно было, что юноши волновались. Почти все, кроме Кимаена. Он, как настоящий солдат, умел сохранять хладнокровие. — Итак, — повторил младший каган, — новым командиром объявляю Брии Шили джай Шилал. Поздравьте вашего нового командира! По лагерю раздались раскаты смеха и радостных криков. Юноши поздравляли Шили... наверное. Кимаен уже этого не слышал. В полном забвении Кимаен поплелся домой. В юношеском войске служба шла с перерывами на отдых, когда воины возвращались на несколько недель с лагеря в дом, посменно. Смена Кимаена подошла к концу. Он должен был радоваться, но... Это было нечестно. Несправедливо. Он был достоин, он должен был стать командиром среди младших отрядов! Но не стал. И станет ли хоть когда-нибудь? Как он взглянет в глаза отцу? Ведь он теперь позор семьи. Придя к родному дому, Кимаен мешкал перед тем, как войти. Он боялся, стыдился. Но стоять снаружи смысла не было: все равно рано или поздно придется все рассказать. Кимаен вошел внутрь. Никого не было. Он знал, что его отец должен быть дома, потому что отряд того вернулся с разведки. Если отец не пришел, может, так даже лучше. Не надо будет его расстраивать. Хотя, Кимаен так соскучился, что готов был перетерпеть что угодно, лишь бы взглянуть на него. Юноша прошел в дом. Он приблизился к комнате отца и заглянул внутрь. Он был там. Сидел за столом и вырезал фигурки из дерева. Он часто делал их, особенно это занятие хорошо помогало ему успокоиться, когда он злился. Кимаен помнил это. И что это должно значить? Отец уже в курсе? Юноша постучал, давая знать, что он пришел. Азамад обернулся. — Кимаен! Сынок, я... — Пап... Кимаен стоял, понурив голову, и собирался с мыслями. — Сынок, что-то случилось? Голос отца был встревоженным. Он не знает. Было бы проще, если бы он узнал от кого-нибудь. — Я не стал командиром войска. Азамад растерянно промолчал. Кимаен же ожидал. — И... что? — К-как? — Кимаен непонимающе посмотрел на отца. — Я же должен был стать лучшим. — Но ты и так лучший. То, как отец спокойно и уверенно говорил это, озадачило юношу. — Нет, отец. Я ничего не добился. — Ничего, говоришь? — хмыкнул Азамад. — Ну да. Ничего, кроме навыков в военном деле и стрельбе. — Но есть кто-то лучше меня, отец. Азамад тихо усмехнулся, подавшись вперед. Он облокотился руками на колени, будто собирался поделиться каким-то секретом. — Лучше? Хм... Если кого-то выбрали командиром, это не значит, что он лучший. У каждого есть своя особенность, благодаря которой он незаменим. Тебе не нужны звания, чтобы быть лучшим в своем деле, со своей особенностью. Кимаен даже немного злился, что отец так легко относится к ситуации. — И зачем мне стараться, если я всегда буду оставаться позади? — произнес он, нахмурившись. — Хочешь сказать, ты больше не будешь воевать? Кимаен уставился в пол и задумался. Азамад тем временем закурил папиросу и все ожидал ответ. — Наверное. — Вот как? — Азамад снова хмыкнул, стряхивая с папиросы пепел. — И как ты собираешься стать лучше без боя? Если ты сдашься, у тебя даже не будет шанса стать первым. А пока ты не опускаешь руки, у тебя... есть выбор, знаешь. Кимаен хорошо запомнил эти слова. Он поднял взгляд на отца, который теперь почему-то улыбался. — Как бы то ни было, для меня ты всегда будешь первым, — сказал Азамад, подойдя к сыну. — Ладно, пойдем. Поговорим о чем-нибудь еще.