***
Утро Малфоя едва ли можно было назвать хорошим. В отличие от Гермионы, будил его не голос близкого, пусть и сердитого человека, а крик собственного начальника, которого он всем сердцем хотел испепелить. Его Патронус ворвался в комнату с невероятной скоростью и застал блондина, почти сползшего на пол с кресла. Ночью он всё время ворочался из-за неудобного места для сна и странных сновидений, в которых присутствовал призрачный образ девушки, называвшей себя Спасительницей и незримо следовавшей за ним. С пробуждением не пришло долгожданного облегчения, ведь первым, что он почувствовал, было разочарование, с которым он и засыпал. — Драко Люциус Малфой, оповещаю вас о том, что уже девять часов утра, и вы должны быть на работе уже целых полчаса, но ваше рабочее место пустует. Если в течение двадцати минут вы не явитесь на работу, могу вас заверить, это повлечёт за собой определённые санкции, — и орёл растворился в воздухе. Двадцати минут было куда более чем достаточно для того, чтобы успеть добраться до работы, но явно недостаточно для того, чтобы привести в порядок своё внутреннее состояние. Грудь была переполнена какими-то зудящими чувствами, которые тонкими пальчиками щекотали внутренности. Когда воспоминания о прошедшей ночи стали вполне осязаемыми, Драко ощутил невероятную обиду на свою собеседницу. Из-за неё он проспал работу, так ещё и ждал ответа целый час, как полный дурак. Наивный мальчишка. Он отругал себя уже несколько раз, и даже подумывал о том, что, если его незнакомка и напишет что-то, он не ответит. Намерение это было весьма крепким, но было понятно, что бывший слизеринец едва ли сможет ему следовать, если всё-таки получит письмо. Когда лифт добрался до седьмого уровня, Малфой отметил, что в их коридоре на удивление тихо. Стоило ему только подойти к повороту, за которыми располагались ряды столов, он услышал звонкий женский голос. В их отделе работали девушки, но этот голос не принадлежал ни одной из них. Интуиция подсказывала ему, кого именно он может лицезреть у себя в отделе, но здравый смысл твердил, что это было бы совсем абсурдным началом утра. Однако… — Какая удача, значит, боги ко мне благосклонны! — взвизгнула Гермиона, когда коллеги Малфоя пробурчали ей, что он не явился сегодня на работу. Драко увидел, как девушка кидает на его стол серую рубашку и разворачивается в сторону выхода, вышагивая самой гордой походкой из всех возможных. Они пересеклись взглядами, но на лице гриффиндорки не промелькнуло и тени смущения, которое ещё вчера пёрло из неё со всей силой. Блондин невозмутимо смотрел на то, как она приближается к нему, и когда молодые люди поравнялись, гриффиндорка прошипела, приблизившись к нему лицом: — Можешь подтереться своей рубашкой. — Только если после этого ты её постираешь, — вторя ей, ответил Малфой, не понимая, чем вызван такой приступ злости у его бывшей сокурсницы. Драко проводил её взглядом и кое-как приказал своим глазам смотреть выше уровня её бёдер. Дождавшись, когда она скроется за углом, мужчина подошёл к столу. Сотрудники отдела почти сразу забыли (или сделали вид, что забыли) о произошедшем инциденте. Светло-серая рубашка комком валялась на столе, и это взбесило Драко. Нужно было взять себя в руки и зайти к начальнику, а уже потом разглядывать складки на дорогой ткани. Кларксон не сказал ничего такого, чего раньше Драко не приходилось слышать. Угрозы в виде лишения премии (будто на неё можно было достойно жить), отстранения от коллективных мероприятий (будто там было весело) и прочая подобная чепуха. Слова начальника проносились мимо ушей блондина, а он размышлял о том, что уже второе утро начинается паршиво, будто судьба прописала для его жизни определённый баланс, где плохого должно быть больше, чем хорошего. А раз общение с Куратором приносило Малфою-младшему удовольствие, нужно было чем-то компенсировать его удачу. Работа — отличный раздражитель. Грейнджер — ещё лучше. А Грейнджер, припёршаяся на его работу, принёсшая грязную скомканную рубашку — наивысший источник раздражения. Когда Драко увидел, что эта зазнавшаяся гриффиндорка решилась вернуть ему рубашку испачканной, внутри него что-то взорвалось. Будь она рядом, рубашка бы в ту же секунду полетела в её лицо, прикрывая одно из непростительных заклинаний. Было абсолютно плевать на то, что Кларксон строго-настрого приказал весь день сидеть за своим местом — он мог бы идти к чёрту. Эта работа не стоила ни одной потраченной нервной клетки, и Драко был бы рад лишиться её. Скомкав рубашку в ещё более плотный комок, пытаясь выместить раздражение, слизеринец сорвался с места и ринулся на четвёртый уровень. В отделе стало тихо, а уже через секунду все перестали делать вид, что забыли об утреннем инциденте и рабочие темы сменились обсуждением «штучки из отдела защитников».***
Гермиона сидела за своим столом и сверлила глазами бумаги, лежащие перед ней. Как удивительно дни могли отличаться друг от друга! Ещё вчера она с удовольствием касалась каждого листочка, требующего её подписи, а сегодня хотела разорвать их все на мелкие части и аппарировать куда-нибудь подальше. И кто мог предположить, что всё так обернётся? Рон вернулся и вовремя, и нет. С одной стороны, Гермиона бы предпочла лучше проспать работу, чем быть свидетельницей сцены, которую устроил ревнивец. С другой же стороны, нельзя было отрицать, что парень спас её от замечания со стороны начальства и сплетен среди подчинённых. Пускай бывшую гриффиндорку сейчас раздражал весь мир, главным объектом её ненависти был чёртов Малфой, который решил продемонстрировать свою маскулинность на глазах, Мерлин, всего Атриума! Если вдруг до Рона дойдут и эти подробности о вчерашнем дне, то беды не миновать. Этим утром удалось ловко ускользнуть от лишних расспросов, а вот что предвещал дальнейший день можно было только гадать. Гермиона захныкала на весь кабинет, опуская лицо в ладони. Ей было так паршиво, что хотелось бы вообще никогда больше не появляться на глазах у людей. Рой жалящих мыслей летал в её голове туда-сюда, то и дело задевая нервные окончания и вызывая боль. Её Подопечный, должно быть, обижен на то, что она вот так вот просто взяла и уснула. Он-то не знает о причине, по которой она не ответила ему на письмо. Мог решить, что чем-то обидел её или испугал. К тому же разговор их был на грани того, чтобы из дружеского перерасти в нечто другое. Гермиона даже предположить не могла, как допустила это. Она всегда знала, что ночь располагает к глупым поступкам, и лучше бы в это время суток спать, чем переписываться с незнакомым мужчиной. «Что, тебе любви в жизни не хватает? — ругала она себя, — захотелось свежих чувств, чего-то нового? О чём ты думала, дура? Не смей допускать даже толику неправильной симпатии к своему Подопечному! Ты его знаешь три дня!» Поток мыслей уносил её всё дальше и дальше, и в конце концов девушка убедила себя в том, что быть милым по переписке смог бы любой. Будь это противный и жадный до денег гоблин или даже… — Малфой! — Гермиона неожиданно для себя покинула воображаемую комнату для разговоров с самой собой и посмотрела на блондина, ворвавшегося в её кабинет. Он был даже для себя самого слишком суровым в это мгновение и с остервенением захлопнул дверь в кабинет. В руках у него была рубашка, и Гермиона почти завыла, когда в очередной раз заметила эту светлую ткань, доводящую почти до тошноты. — Кто тебе разрешил войти? — А я разрешения не спрашивал! — в глазах сверкали недобрые знаки. Он был до того злым и громким, что волшебница испугалась, что кто-то в коридоре может их услышать. Безмолвно она наложила заглушающие чары на кабинет, похвалив себя за то, что даже в расстроенных чувствах наедине с Малфоем может действовать разумно. Вопреки ожиданиям шатенки, Драко не остановился в дверях или хотя бы полутора метрах от стола. Он решительно шёл к ней, и ничего иного в его намерениях, кроме злого умысла, явно не прослеживалось. Гермиона почувствовала лёгкое дуновение страха и встала с кресла, стараясь держаться как можно ровнее, чтобы не сильно уступать парню в росте. Слизеринец остановился на углу стола и на мгновение, казалось, превратился в статую. На самом же деле он изо всех сил старался подавить гнев. Он как только не издевался над Грейнджер в школе, но бить людей было нельзя. Ни своих туповатых коллег, ни нахальных девиц вроде Золотой девчонки. — Ты сейчас же, — почти не разжимая челюсть процедил Малфой, — отстираешь эту грёбаную рубашку, ты поняла меня? — на последних словах голос стал в разы громче и перерос в настоящий крик. На несколько секунд Гермионе захотелось сжаться в комочек, когда краем разума она коснулась неприятных воспоминаний о первых днях работы в Министерстве. Тогда-то и проявились в Роне склонности к необоснованной ревности. Впервые за долгое время молодые люди не были вместе в течение большей части дня, и он с чего-то решил, что юная волшебница воспользуется этим сполна. Стоит отметить, что в его словах было разумное зерно. В школе, особенно в последние годы обучения, Гермионе и дела не было до мальчишек. Она не разглядывала их и уж точно не оценивала в качестве кандидатов на её сердце. Работа же в Министерстве подразумевала общение с разными людьми, некоторые из них были очень интересными личностями. Не питай Гермиона чувства любви и уважения к Рону, она, возможно, и посмотрела бы в сторону одного из них. Ему недоставало многих качеств, которые принято иметь мужчине. В нём не было особенной целеустремлённости или проницательности, и этого, определённо, не хватало Гермионе. Но ведь никто, даже самый целеустремлённый или проницательный человек, не сможет любить её так, как делает это Рон, и это ставило рыжеволосого парня в глазах бывшей гриффиндорки выше всех иных возможных кандидатов. Однако Уизли знал о своих недостатках не меньше остальных, и потому каждый день устраивал скандалы, пока это не привело к большой ссоре, после которой Гермиона несколько дней с ним не разговаривала. Его крики и глаза, пылающие ненавистью, вызывали в ней чувство неподдельного страха, и вот сейчас на неё так смотрел Малфой. Пришлось приложить огромные усилия, чтобы перебороть подкативший ужас. — Тергео, — она с лёгкостью взмахнула палочкой над рубашкой. Лицо было непроницаемым. Чистка рубашки сейчас была настоящей победой. Порой одни и те же поступки совершенно по-разному выглядят в зависимости от обстоятельств. Если бы Гермиона выполнила просьбу Малфоя ещё дома, то слепо бы послушалась его и только лишь потешила самолюбие слизеринца. Теперь же, когда он всеми силами пытался вывести её из себя своими криками и непрошенными заваливаниями в кабинет, она не повелась на это и была совершенно спокойной. Забавная зрительная дуэль между этими двумя сопровождалась их предположениями о том, что будет дальше. Драко не был бы собой, если бы сейчас не понял, что гриффиндорка обвела его вокруг пальца и оказалась далеко впереди. Это злило его и, вместе с тем, вызывало чувство азарта. — Просто прекрасно, — сказал он таким тоном, что напомнил обоим профессора Снейпа. В голове не было ни одной идеи, как поставить зазнайку на место. Это же не её тупоголовый Уизли, с котором можно вечно вести словесные перепалки, раз за разом парируя банальные высказывания в свой адрес. О, конечно, Уизли. — Надеюсь, что твой женишок не сильно расстроился, когда узнал, чьей рубашки коснулись твои противные губы, — сказал это и почувствовал, как сердце кольнуло. Ему было или противно даже произносить слово «губы» по отношению к Гермионе, или просто непривычно думать о том, что у неё есть что-то, чем можно целовать мужчин. Даже в лифте девушка не рассматривалась им, как женщина в привычном смысле этого слова. — А я, знаешь, — она опёрлась руками о стол, немного приблизившись лицом к Драко, — надеюсь на то, что тебя не сильно смущает, что мои губы до твоей рубашки побывали в более интересных местах моего «женишка», так тобою ненавистного. Ну и выдала. Гермиона оставалась внешне невозмутимой, но самой ей было так стыдно, и казалось, что она всё ещё живёт в тех ночных письмах, когда без остановки говорила о разных сокровенных вещах. Сказать, почти прямо сказать, Мерлин, Малфою, что ты не просто целуешь Рональда Уизли, а целуешь его в «интересных местах». Утешало лишь то, что слизеринец со стопроцентной вероятностью не расскажет об этом ни одной живой душе, ведь описывать, как какая-то «грязнокровка» шаг за шагом обходила тебя в странной дуэли — унизительно. Малфой смотрел на неё и был поражён в разы сильнее самой гриффиндорки. Теперь у него точно не осталось слов. Обычно их школьные перепалки заканчивались быстро, потому что гриффиндорцы тут же вступались за свою принцессу, но в этот раз не было никаких третьих лиц, способных прекратить это, позволяя обоим считать, что они одержали победу друг над другом. Ответить ей было нечего, потому что ничего более мерзкого, чем завуалированный член Уизли, Драко представить не мог. Но ведь не признавать поражение! Пусть даже это всё сейчас станет похожим на детсадовские разборки, но он будет стараться изо всех сил вернуть себе ощущение превосходства над Грейнджер, которая сейчас выглядела… особенно. — Так вот почему ты сегодня без помады? Всю оставила на «интересных» местах Уизли? — Не слишком ли много внимания моим губам, Малфой? — Гермионе, в отличие от слизеринца, хватило двух побед, и она не испытывала особой заинтересованности в дальнейшем разговоре. Удовольствие приносило лишь чувство облегчения, ведь свою злость она смогла выплеснуть на человека, чьи чувства не особенно приходилось жалеть. Что делать, когда слова бессильны, когда ты слишком, видимо, туп из-за недосыпа, чтобы противостоять заучке с Гриффиндора? Правильно! Пытаться подавить её физически. — В самый раз, Грейнджер, — и он приблизился к ней достаточно близко, чтобы она могла почувствовать мятный запах зубной пасты. Гермионе было некомфортно, и каждая клетка мозга, сохранившая разум, кричала о том, чтобы она отступила, потому что правила этой игры никто не знает. Но распалённое чувство азарта, поселившееся в самой глубине души, заставило выдержать новый вызов. Игра затягивалась, и волшебнице это совсем не нравилось. Ей не хотелось идти на поводу у Малфоя, но и отступить казалось невозможным. А его так бесило, что не получается продавить её, найти слабое место. — Приятно поболтали, Малфой. А теперь, будь добр, уходи, — и, наконец, отдалилась от него, почувствовав странную пустоту воздуха, не пропитанного мятой. Парень смерил её раздражённым взглядом и, поражённый, удалился из кабинета. Только в этот момент Гермиона смогла выдохнуть. Уверенная победа не принесла ей должного удовлетворения, и девушка решила, что нужно скорее закончить с важными бумагами, чтобы прочесть письмо, которое ей написал Подопечный. Работа шла быстро, ведь распалённый разум был нацелен на мыслительную деятельность после того, как несколько раз уверенно парировал выпады слизеринца, и, наконец, можно было приступить к тексту письма. Смутно девушка помнила, что под конец ночи становилась всё менее разговорчивой, одолеваемая желанием уснуть, чего нельзя было сказать о мужчине, который был всё более откровенен, писал интересные вещи и интриговал её. Мой милый Куратор, это снова я — Подопечный. Идея с метлой мне очень понравилась, но неужели такой тонкий ум не предполагает неприятное обстоятельство того, что я могу быть заточён в Азкабане? У тебя есть гораздо меньше знаний обо мне, чем нам обоим бы хотелось, но ведь того требуют правила. Впрочем, не могу сказать, что когда-то любил следовать законам и, полагаю, по моей интересной судьбе это становится ясно. Признаю, что мне очень льстит твоё желание узнать, кто же я такой. Хотя, признаюсь, мне и самому интересно, кем я являюсь. В жизни я многим отличаюсь от того образа, который создаю в письмах. Например, я не говорю всякие старомодные словечки и не строю из себя жителя восемнадцатого века. Но если говорить серьёзно, то сегодня ночью я задумался о том, каким являюсь я «настоящий»? Галантный, открытый человек, способный испытывать что-то, кроме ненависти, как в письмах? Или, может заносчивый и несговорчивый, коим являюсь в жизни? Есть вариант того, что я являюсь чем-то средним, но это кажется мне странным. Только не подумай, что я дал слабину и ушёл в сентиментальные мысли. Вовсе нет! Это всего лишь психология, поэтому не нужно начинать меня жалеть, лучше поразмышляй вместе со мной на эту тему. Было бы интересно услышать твои мысли, если не насчёт меня (ведь меня ты едва знаешь), то насчёт тебя самой. Ты в письмах многим отличаешься от той, кем являешься в жизни? Где ты более настоящая? Интересное словечко ты мне предложила, и я очень жалею, что первой моей ассоциацией была Кровать. Звучит не особенно интригующе, да? А ещё ты видела, сколько сейчас времени? Я очень редко когда засиживаюсь так долго, лишь за некоторыми книгами, но наши письма стоят всех потерянных часов сна. Кстати, относительно слова: я жалею ещё кое о чём.Невероятно ожидающий ответа, Твой Подопечный.
Если бы Гермиона Грейнджер знала, кто является автором письма, то не поверила бы в это ни за что и не испытывала бы такой щемящей боли в груди. Казалось, что на Лондон вновь опустилась ночь, которая сподвигла девушку на написание чувственного ответа. Слёзы почти подкатили к глазам, когда она прочитала слова о потерянных часах сна, и укол вины вновь пронзил сердце. Ведь она-то уснула. Наверняка незнакомец чувствовал себя очень неловко, когда понял, что после такого откровенного письма ответа не получит, что его чувства к переписке не взаимны. Хотя это, конечно же, было не так! Гермиона тоже не хотела засыпать этой ночью, но Морфей оказался сильнее. Кое-как совладав с собой, девушка взяла в руку перо и стала раздумывать над ответом. Нужно ли было сразу извиниться или вести себя так, будто ничего не произошло и извиниться в конце, как бы между строк? Доброго времени суток, Подопечный! Вынуждена извиниться за то, что пропала этой ночью, или, вернее выражаясь, утром. Мне очень жаль, что так вышло, но я поддалась сну. Прошу, не принимай это на свой счёт! Переписка была очень интересной, но физиологические потребности человека оказались сильнее. Не хочу, чтобы это выглядело, как оправдание, но вот тебе небольшая схема, придуманная магловским учёным Абрахамом Маслоу*. Он придумал её примерно в 1943 году. Я не совсем с ней согласна, но многие моменты кажутся мне разумными. Так вот, он говорит о том, что человек не может думать ни о чём другом и двигаться дальше, если не удовлетворены физиологические потребности, которые лежат в основе пирамиды. Здесь я почти согласна. Если мы, скажем, очень голодны или измотаны, то нам нет большого дела до уважения к нам со стороны окружающих. Естественно, мы будем стараться не упасть в грязь лицом перед ними, но всё же приоритетнее будет поесть или отдохнуть. Дальше я не согласна с расположением некоторых пунктов, думаю, что тут всё зависит от человека. Кто-то жадный до любви, а кто-то ценит своё положение в обществе. Не буду углубляться в психологию, потому что не считаю себя в ней знатоком, но надеюсь, что тебе были интересны некоторые факты, которые я рассказала. Не думаю, что чистокровные волшебники сильно интересуются магловскими учёными. Отсюда же могу ответить и на твой вопрос. Думаю, что мы не можем быть теми, кем не являемся хотя бы в глубине души. Тут Гермиона немного задумалась, пытаясь разобраться, сильно ли она в жизни отличается от образа, созданного в письме. С одной стороны, ей казалось, что она полностью искренна со своим собеседником, но ведь многое, что она писала, не было бы ей сказано в жизни ни за что на свете. Я не сильно в жизни отличаюсь от того образа, который создаю в письмах. Или, по крайней мере, мне хочется в это верить. Однако с незнакомым мужчиной я бы так в реальности не общалась, да и вообще старалась бы избегать общества молодых людей, которые не являются моими друзьями. Возможно, в определённых жизненных ситуациях в нас преобладают различные стороны. Она хотела обратиться к пирамиде потребностей, но остановилась, хотя гениальная, на её взгляд, фраза уже почти выплыла из-под пера. Вполне возможно, что в жизни, скажем, на работе, подопечный кажется «колючим» из-за того, что не чувствует себя защищённым, а когда оказывается дома, то начинает чувствовать себя в безопасности, и в нём просыпается потребность в любви и уважении. Это и заставляет его быть таким милым в письмах, пусть даже он и говорит, что ему такое поведение не свойственно. Я ещё раз прошу прощения за то, что так внезапно уснула, и надеюсь, что это не повредит нашему дальнейшему общению. Подушка. С уважением, Куратор. Гермиона перечитала письмо несколько раз, чтобы убедиться, что в нём нет ошибок, и запечатала. Она взглянула на часы и подумала о том, что лучше отправить конверт ближе к концу рабочего дня, чтобы её незнакомец успел вернуться домой. Девушка всё же не верила в то, что он заточён в Азкабане.***
Малфой долго сверлил глазами письмо, которое сова принесла примерно через час после его возвращения домой. К счастью, остаток рабочего дня прошёл спокойно, и его никто лишний раз не пытался выдернуть из собственных мыслей. Пожалуй, весь отдел и даже мистер Кларксон видели, что бывший слизеринец явно не в настроении, и не хотели будить лихо, пока то тихо. Открывать конверт не хотелось. Его собеседница взяла и просто так исчезла, а он теперь должен был по первому зову читать её писанину? И всё же любопытство победило. Нельзя было сказать, что Драко остался довольным тем, что ему рассказывают про магловскую жизнь и каких-то там учёных со странными фамилиями, но рассказ незнакомки показался ему действительно интересным. Драко несколько раз пробежался глазами по ровно нарисованной пирамиде и даже задумался над ней. К тому времени он параллельно раздумывал над тем, стоит ли отвечать на письмо девушки или лучше заставить её помучиться. Второй вариант казался каким-то подростковым, но ведь у него, как и у неё, могут быть свои причины молчать. Решено было отправить короткий ответ, не располагающий к дальнейшему общению. По крайней мере, в ближайшие дни. Куратор, Всё в порядке. Интересная пирамида. Перья. С уважением, Ваш Подопечный. Краткость — сестра таланта. Малфой — обиженный мальчишка.***
Весь вечер Гермиона ждала ответного письма. Рона не было дома, и где он ходил, не было известно никому, а она не знала, о чём именно волнуется сильнее. В груди зрело неприятное чувство симпатии, обиды и разочарования в себе самой в первую очередь. Волшебница чувствовала себя такой грязной и униженной, что не знала, куда себя деть, расхаживая по дому туда-сюда. Синдром «верной жены» давал о себе знать, и она постоянно ругала себя за переписку, которая сквозила симпатией. И, стоит заметить, нездоровой симпатией, как казалось Гермионе. Она ведь совсем не знала человека, с которым переписывается, а уже сочувствовала ему и проникалась его историями, будто он был её давним другом. Так ещё и Малфой был к ней сегодня непростительно близок. И что из этого всего хуже, Гермиона не знала. Но эти события вместе взятые пробуждали в ней необыкновенную женскую энергию, какая была в первые месяцы их отношений с Роном. Не совсем бабочки, но нечто подобное заставляло её куда-то выплеснуть это всё, и возвращение парня она ждала с особым нетерпением. Вот камин загорелся зелёным пламенем, и Гермиона, не дав Рону даже возможности начать что-то говорить, подпрыгнула к нему и кинулась на шею, впиваясь в губы. Это не было так, как и всегда. Обычно к такому её подталкивали иные чувства, вызванные его собственными поступками или словами. Именно поэтому девушка ругала себя за то, что желание в ней вызывал не её мужчина в чистом виде, а события, произошедшие в течение дня. Главное не фокусироваться на том, что Драко Малфой приложил руку к её возбуждению. Рон не стал сопротивляться и ответил на поцелуй Гермионы. Пара моментально оказалась в спальне, их поцелуй был необычайно страстным, и Гермиона жарко отзывалась на каждое прикосновение. С силой девушка отгоняла прочь мысли о том, что поступает нечестно по отношению к Подопечному, который не знает о наличии у неё парня. Чувства родились с обеих сторон почтовой сети — это было ясно, но вот есть ли, куда выместить их парню, волшебница не знала. «Я ничего не должна своему Подопечному.» — Я хочу… — отвлёк её Рон, и она была ему благодарна. — Всё, что угодно, Рон, — и притянула его к себе.***
Гермиона была абсолютно права, полагая, что чувства рождались не у неё одной. В этом не было ничего странного, ведь симпатии достаточно порой и одного взгляда, чтобы появиться, а тут целый десяток писем с красивыми словами и личными признаниями. Драко не знал, что делать с комком в груди, который давил на самое сердце, просящее немного любви. Он всё прожигал пирамиду глазами и думал о том, что третью её ступень ему никогда не перешагнуть. — Грёбаная Грейнджер! — было легче всего свалить вину за свои неудачи на неё. Это она заставила его в лифте тогда повеселеть. Казалось бы, чего такого плохого в хорошем настроении? Но ведь именно это сподвигло его после общаться с Куратором именно так, как он общался: развязно, кокетливо, откровенно. А после эта же навязчивая гриффиндорка разозлила его испачканной рубашкой и своими мелкими победами в кабинете. Это к ней он был так близко, что не верил сам. И, главное, ему не хотелось отвернуться и проблеваться от её запаха манго. Близость к женщине и симпатия к незнакомке в письмах сыграли неприятную шутку, и Драко прикрыл глаза, стараясь погрузиться в сон. Получилось это у него весьма скверно, стоило ему только задремать, как перед глазами замелькали непонятные образы, а вместе с ними ворвался и голос Грейнджер: «… мои губы до твоей рубашки побывали в более интересных местах…» Он мог бы назвать её шлюхой, а что толку, если она не шлюха? Это было мальчишеской привилегией, тогда подобное слово было почти что высшей степенью оскорбления, но сейчас уже были другие времена, и такое обзывательство лишь выставило бы его в невыгодном свете. Расстегнув брюки, Драко выпустил рубашку и откинулся на кресло. Из головы не выходила его Куратор, которая была такой милой и податливой этой ночью. Хотел бы он иметь возможность видеть, как она улыбалась, когда читала его шутливые замечания. Как выглядит эта девушка было для него загадкой, но сейчас очертания её лица в фантазии Драко были едва заметно схожи с лицом Грейнджер. «Это не аморально!» Драко спустил с себя штаны и глубоко вдохнул, осознавая, что за женщина пляшет перед его глазами. Можно было бы представить кого-то другого, но за последнее время так близко, чтобы разглядеть даже радужку глаза, к нему была только Гермиона. Пальцы скользнули на член и стали его массировать. Мысли постепенно стали угасать, позволяя фантазии разгуляться. Можно было бы упростить себе задачу и полистать журнал с откровенными колдографиями, но Драко именно сейчас, как никогда раньше, ощущал пластмассовость женщин на изображениях. Куратор была совершенно не такой — настоящей, нежной и, определённо, кокетливой. Фантазия умеет творить странные вещи. И это играло Малфою на руку.***
Малфой, сидевший на кресле, охватил запястье незнакомки и потянул её вниз так, что та оказалась перед ним на коленях. Он бережно провёл по её щеке костяшками среднего пальца, а когда тот достиг губ, протолкнул его в её рот. Девушка широко раскрыла глаза и, сама того от себя не ожидая, начала посасывать палец. — Ты оставила меня одного той ночью, а делать так нельзя, — в ответ на эти слова девушка едва заметно кивнула и потупила глаза, а Драко толкнул палец глубже. — И потому сейчас ты извинишься. В это же мгновение он убрал руку от её лица и одним лишь взглядом указал на свой набухший член. Секунду раздумывая, куда бы деть своё стеснение, девушка подалась вперёд и обхватила ствол руками. Она зажмурилась от удовольствия, когда поняла, насколько он твёрдый, как сильно он желает её прикосновений. Малфой позволил ей эту слабость и терпеливо ждал. И вот шатенка в нерешительности наклонилась к головке и лизнула её, от чего дыхание слизеринца тут же сбилось. — Вот так, — он откинулся головой на спинку кресла и из-под прикрытых ресниц стал наблюдать за тем, как девушка медленно берёт его в свой горячий ротик. Она губами обхватила головку и начала сосать её, обводя языком. Когда девушка ненароком задевала уздечку, Драко вздрагивал, и в какой момент не выдержал этих мучительных ласк и надавил на её затылок, подталкивая к тому, чтобы продвинуться глубже. Рот шатенки податливо прошёлся вдоль ствола, изучая каждую выпирающую венку, стараясь уделить внимание всем самым чувствительным местам. Её свободная рука легла на яички и стала мягко их сжимать. Драко смотрел на то, как её первоначальное стеснение пропало, уступив место страсти и похоти. В какой-то момент каштановые волосы упали на живот Малфоя, и он, намотав их на кулак, стал прожигать взглядом прекрасное личико между его ног. Оно уже приобрело вполне читаемые очертания, но это не заботило Драко. Именно сейчас ему было так чертовски хорошо, что ругать себя за такое было глупо. Тёмно-морковная помада размазалась по лицу девушки и казалось, что она настолько погружена в процесс, что не замечает ничего вокруг. И лучше бы сейчас Малфой не представлял, насколько она мокрая, потому что одна эта мысль, вызванная коротким взглядом на бёдра, движущимися в такт с головой, подвела его к опасной черте. Девушка почувствовала это, и, вопреки желаниям блондина, не дала ему шанс перевести дух, а стала двигаться с ещё большей скоростью. Он было запротестовал. Организм буквально изнывал от желания оказаться внутри женщины, ощутить, как член скользит по мокрому от естественной смазки лону. Но это всё было ему недоступно, и незнакомка была лишним тому напоминанием.***
Тело едва заметно подрагивало. Драко сидел с закрытыми глазами, а рукой пытался нащупать палочку, чтобы убрать следы спермы. Он никогда не ругал себя за фантазии, хотя, стоит признаться, раньше и не было такой острой необходимости в этом, как сейчас. И всё же что-то кололо в груди. Спустя некоторое время он добрался до кровати и почти сразу провалился в сон, напоследок убеждая себя в том, что это была не Грейнджер и что чувство тоски ушло, а не жжёт его изнутри. ______________________________________ * Пирамида потребностей по Маслоу — общеупотребительное название иерархической модели потребностей человека, представляющей собой упрощённое изложение идей американского психолога Абрахама Маслоу.