Марк Владимирович меняет профессию

Каждое утро, словно по часам, мимо тюрьмы проезжало такси. Марку Владимировичу казалось, что водитель специально едет так медленно, чтобы успеть окончательно отпугнуть его сон. Пробуждал не рёв мотора, как можно было бы подумать, а распевки знаменитого артиста. Старозубова Багдасаров опознал сразу: помнил, сколько бочек денег отдал за его выступление в "Канарейке" в честь победы на выборах. Всеволод репетировал по утрам, а распевался ещё в машине, чтобы сэкономить время. И каждое утро Марк слышал одни и те же строки о тет-а-тетах с летом. Сначала Марк Владимирович злился: жизнерадостное пение казалось особым видом насмешки над ним, сидящим в заточении. Он даже пытался писать жалобы, но быстро сдался под безразличным взглядом полковника Жилина, уже уставшего от его прихотей и беспричинных возмущений. И тогда раннее пробуждение под музыкальный аккомпанемент превратилось в маленькую утреннюю традицию. Когда-то в прошлой жизни такой традицией была чашка крепкого кофе до завтрака, а в этом марте – стала единственная музыка, которую ему доводилось слышать в тюрьме. Марк стал невольно просыпаться чуть раньше, чем становились различимы первые звуки песни, и даже решил для себя, что даст Всеволоду Старозубову какую-нибудь особую награду за вклад в культуру, когда снова займёт вожделенный пост президента. Марк Багдасаров был уверен, что его на свободе ждут с нетерпением. Всё-таки фигура важная, он бы даже сказал, ключевая для всего города. Поэтому вполне логично предполагал, что передачки ему будет некуда складывать. Чего он не ожидал, так это того, что их не будет вовсе: то ли никто о нем не вспоминал, то ли они бесследно пропадали где-то в кабинете у Жилина или в руках, а то и в желудке вездесущего Катамаранова. Единственное, что дошло до Марка Владимировича, были спицы и несколько мотков пряжи. Бесполезные предметы, предназначавшиеся, очевидно, для бабушки из соседней камеры. Он бы и рад был от этого отказаться, но жилинское "Всё, голубчик, делать мне тут нечего, кроме как передачки путать" звучало более чем строго. Багдасарову было скучно в тюрьме, но не настолько, чтобы тут же браться за такое бесполезное, как ему казалось, хобби. Он всё же не бабушка какая-то, а почти президент. Хотя спицы выглядели заманчиво для попытки бегства, Марк понял: электорат ещё не готов к триумфальному возвращению. Очевидно, народ не успел соскучиться, а поэтому побег можно отложить на потом, чтобы его выход из тюрьмы сопровождался столько же бурными овациями, как выход Старозубова на сцену.