"Взрывные котята"

      Наша песня хороша, начинай сначала. Снова я несусь на всех парах, лишь бы не опоздать. Всегда что-то остаётся вечным и неизменным, как, например, герой-образ: Фауст, Дон Кихот, Чацкий, Коробочка. Ну а в моем случае это постоянные проблемы. Они тоже вечные и не уступают легендам чтива мирового уровня признания, так же не уходя и все время откликаясь в настоящем.       Бежала я как скипидаром ошпаренная, в то время, как встречный ветер врезался в лицо, заставляя глаза слезиться, от чего улицы и дома расплывались и теряли четкие очертания. Я явно переоценила себя, решив, что смогу пробежать подобный спринт. Об этом мне с каждой секундой все сильнее напоминал сверлящий правый бок и боль в горле от того, что я все время дышала ртом. Да, жалкое зрелище со стороны, наверное. Но, худо-бедно, я добралась до пункта назначения. Подобно урагану я ворвалась в спортзал, даже не подумав по дороге скинуть верхнюю одежду. Но, о чудо, я успела тик в тик. Ровно пять, и передо мной стоят мои верные дружинники — Акабане и Кияма. Отрада для глаз.       Чуть ли не падая в обморок, я уперлась рукой в одно из сидений, что было поблизости и медленно села. В это время ко мне подошёл Айгер, Ранджиро же стоял супротив нас и по пояс зарылся в какие-то пыльные коробки.       — Не проспала в этот раз? — прозвучал над моей головой голос Айгера, и было слышно, что он улыбается.       Да что там думать, я не смотрела на него, но готова была биться об заклад, что он еле сдерживал свой смех, смотря как я вся то ли красная, то ли бледная жадно хватала ртом воздух, запутавшись в своём шарфе, как бестолковый висельник в петле. Ну-ну, смейся дальше. Сегодня тебе повело. Сейчас я физически не в состоянии язвительно ответить на твой очередной подкол, так что наслаждайся «минутой вольности святой».       — Да помогите мне уже кто-нибудь! Мы так до ночи провозимся! — прогремел как гром голос Ранджиро, который героически боролся с высоченной стремянкой и пятиметровой гирляндой одновременно.       Увидев эту картину, Айгер был вынужден оставить меня и поспешить на помощь.       Я пришла в себя и огляделась. Зал был просторным, но это пространство не заполнено ничем праздничным. Все было скучно и, откровенно говоря, никак, будто здесь только что провожали не очень-то приметного человека в мир иной. Ещё большую тоску нагоняли эти двое, что даже не могли справиться с несчастными декорациями. За мыслями о горемычности положения последовала и резонная мысль о том, что надо и самой начать что-то делать, если я хочу быстрее откреститься от всего этого. Посему я встала и зашагала к своим братьям по несчастью.       Я помогла повесить треклятую гирлянду, которая, между нами говоря, была ни пришей ни пристегни, но они столько сил потратили, чтобы она повисла над чертовой сценой, что уж лучше я не буду лишний раз ничего говорить.       После этого мы решили распределить обязанности, и это была единственная и самая здравая мысль, что приходила нам в голову за всё, так называемое, «сотрудничество». Мы решили, что я займусь украшениями по периметру, в то время, как двое из ларца будут рисовать плакаты. Нет, серьёзно? Какие к едрене Фене плакаты? Но и тут я решила промолчать. Пусть уж мальчики рисуют, хоть ручки свои займут. Да, это может по итогу выглядеть, мягко говоря, нелепо, но директор, я надеюсь, знал, на что шёл.       Работа шла хоть и не как швейцарские часы, но хоть беспрерывно и без конфузов. Хочу заметить, Айгер и Ранджиро все время находили повод для глупых ссор. То цвета у них не сочетаются, то кто-то «убого рисует инвалидов», кто-то пишет с ошибками, кто-то кому-то отдавил ногу.       Лично я, побоявшись стать третьим участником безудержных разногласий, воздержалась от бурного общения. Да и сама после сегодняшнего я чувствовала общую усталость, поэтому была несвойственно для самой себя тихой и учтивой. Мы с парнями перекидывались фразами, но не общались. Это смущало Айгера, тем не менее, его успешно развлекал блондин. Я же вся была в мыслях о словах Луи.       Он, на мой взгляд, удивительного уклада человек. Я очень много черпаю от разговоров с ним. Но сейчас я словно ощутила укол того, что каким бы мудрым аналитиком он не был, мне ярко не доставало простой человеческой похвалы.       Я всю жизнь слушаю, что кто-то всегда меня в чем-то превосходит. Самое страшное, что сколько бы я не пыталась, я все равно не лучшая. За что ни берусь, везде нахожу кого-то опытнее, успешнее. Опять-таки, Широсаги говорил: «всегда будет кто-то лучше, так устроен мир». Но черт возьми, это так раздражает. И меня бесит то, что я раздражаюсь. Я так устала от самой себя. Как. Я. От. Себя. Устала.       В моменты отчаяния у меня будто внутри что-то обрывается. Да, мне неоднократно говорили, что я слишком болезненно воспринимаю свои неудачи и критику, но да. Да, я такая. Потому что мне никто никогда не говорил «молодец», «я тобой горжусь», «что бы ни случилось, для меня ты всегда будешь лучшей», «ты умница, Нару, не потому, что у тебя премия мира, а просто потому, что ты пусть не идеальна, но стараешься, как можешь». Я с детства слушала от родителей, как они раздосадованы тем, что я не такая, как в их радужных ожиданиях, что миссис икс — главная переменная в нашем уравнении и по совместительству какая-то там дочь маминой подруги — добилась успехов, что она в сто крат прилежнее, достойнее, возышенней. Да чхать я на неё хотела. Нравится она вам, да и подавитесь. Я такая, какая есть. Я — это я. Да, неидеальная, раздражительная, опрометчивая, глупая и потерянная, я пытаюсь быть лучшей версией себя. Каждый день. Пытаюсь, как могу.       — Нару, все нормально?       Я вздрогнула, физически ощутив, что меня просто «вырвали» из раздумий. Даже в холодный пот бросило. Я медленно повернула голову и увидела озадаченное лицо Айгера. Его глаза бегали по моему лицу, которое в этот момент явно не светилось счастьем. Когда я повернулась, его выражение стало ещё более обеспокоенным и непонимающим. Сначала я просто смотрела на него, не понимая, неужели его могло взволновать просто мое молчание. Но потом я почувствовала, как по моему лицу побежали предательские слёзы. Отлично, больше всего в жизни ненавижу плакать. Тем более, когда кто-то видит это. Я быстро и с силой вытерла дурацкие слёзы и нахмурилась, пытаясь быстрее замаскировать свои растерянность и грусть. Кроме того я начала злиться. Злиться на себя? На свои слезы? Или на Айгера? Не знаю. Одно другому не мешает.       — В чем дело? — выпалила я, но мой голос предательски дрогнул. Все чувства и тело — подлые предатели, что выдают меня.       Я продолжила смотреть на Акабане, но уже требовательным вопрошающим взглядом. Он сглотнул и помялся, а потом неуверенно начал в полтона:       — Мы позвали тебя уже несколько раз, а ты будто не слышишь, — он явно в первый раз видел меня такой, ведь выглядел сейчас, как антилопа в свете фар.       После этого он ещё помолчал, а потом кивнул на мои руки, будто добавляя этот жест к вышесказанному. Я опустила глаза и увидела, что крепко сжимаю венок из веток, который, по всей видимости, хотела повесить над окном. Я ослабила хватку, и Айгер осторожно убрал его у меня из рук, откладывая на подоконник.       — Зачем вы меня звали? — переменилась я в надежде замять всю эту глупую ситуацию.       — Поможешь повесить большой плакат? — более громко ответил он.       Мы подошли к Ранджиро, который дул на плакат, суша таким образом только что нанесенную акварель. Кияма посмотрел на меня таким же изучающим и сбитым с толку взглядом, что и Айгер до этого, но быстро оживился, не подавая виду, и стал взбираться на стремянку с одной стороны, указывая мне пальцем на другую сторону их общего творения. Я взяла за другой край, и Айгер начал говорить нам, как, по его мнению, ровно. Это, безусловно, был тоже тот ещё спектакль. Но с горем пополам мы закончили.       К этому моменту меня настигло ещё большее отчаяние, ведь нужно было разобраться с уборкой. После короткого мозгового штурма было принято невероятно взрослое решение выбрать уборщика-козла отпущения на цу-е-фа. Как бы глупо это не было, но кандидат был избран. И им оказался Ранджиро. Но ещё долго выл, как собаки ночью в деревне на своеобразной «перекличке». Кияма твёрдо настаивал на том, что нам следует сыграть до трёх очков, но Айгер и я отказались, после чего мы были наречены бездушными предателями. Несмотря на весь этот цирк, блондину все равно пришлось убираться.       Я же была готова идти домой. Я уже накинула свою ветровку и была не прочь удалиться, но меня резко дернули за рукав, и остановили. Моему взору предстал Айгер, который без лишних разговоров схватил меня за руку без шанса выбраться из его тёплой руки, и Акабане потянул меня в сторону выхода на школьную крышу. Экой прохиндей, без году неделя в школе, а уже все пути и коридоры знает. Не пропадет.       Когда мы вышли на крышу, и Айгер наконец отпустил меня, я цокнула и потёрла запястье. Он лишь приподнял брови, будто нотариус, который свидетельствует подлинность уже сотого за сегодня документа.       — Ну что? — начала я. — Сейчас выбежит скрипичный оркестр?       После этих слов Айгер посерьёзнел. Раньше он никогда так не реагировал на мои слова. Я даже подумала, что что-то не так.       — Нару... — заговорщически начал юноша. — Ты мне друг?       Он посмотрел на меня, как сектант на принятии рекрутов в их братство.       «Что? Друг? — начало проноситься у меня в голове. — К чему это сейчас?»       — Как-то быстро ты записался ко мне в друзья...       Не успела я договорить, как Айгер закатил глаза, вздохнул и опять резко схватил меня за руку.       — Хорошо, я боюсь грозы, а ещё моя любимая певица Тейлор Свифт, — протараторил он без остановки.       От такой резкости и откровения я даже покраснела. Следующей реакцией было — засмеяться, но он опять перебил:       — Теперь мы знаем секреты друг друга, — продолжал он, не отпуская мою руку. — А теперь ответь, ты мне друг?       Его лицо не переставало быть серьёзным, а во мне так и не прибавлялось понимания. Я опешила, но поняла, что он не отстанет от меня и моей руки, да и мне уже самой стало любопытно.       — Д-да... — неуверенно начала я, но потом опомнилась. — Да, ты мне друг.       После этого его переключило, как по щелчку. Он по-доброму заулыбался и усмехнулся.       — Круто, — оживился он и продолжал смотреть на меня. — Тогда идём.       Теперь я окончательно ничего не понимаю. Куда мы вечно идём, и что он хочет от меня. Зачем он добивался этого признания? Что в конце концов происходит!?       Я неоднократно пыталась выведать у Айгера, куда мы идём, и что все это значит, на что он отделывался обобщающим «сейчас поймёшь» и не переставал тянуть меня.