Диффузия

      Только мертвые ни о чем не жалеют.              Дивное время, мягкость касаний. Свежая едва проросшая кожа. Теплота воспоминаний.              И пусть глупо завидовать спящим.              Преображение, накопление, целостность.              Порою хочется заснуть.              «–А почему у тебя такое имя?              — В смысле почему я дух разочарования? Да все просто».              Холодное жжение, едва ощутимая боль от вонзающихся в кровь когтей.              «Вы подобное называете ошибками молодости.»              Тянет, мнет и требует ответа. Желание, покорение, причастность.              «А у тебя есть мечта?»              Заткнись.              Заткнись!              ЗАТКНИСЬ!              Не смей! Мечты — это зло. Если хочешь чего-то достичь, то ставь себе цель. Мечтать — значит пускать свою жизнь по ветру. Пустое ожидание несбыточного приведет лишь…              К Разочарованию?              — Проклятая мразь! — заорал Шайн и ударился головой об стену.              Каждый раз это происходило как в первый.              Каждый раз чувства топили, лезли в глотку, душили в своих сладостных объятьях. Они ныли, они ласкали душу, они выворачивали суть. Потому как их связь это…              Мечта.              — Да заглохни наконец!              Не выдержав, Шайн скатился на пол и сжался в комок. Нутро терзало и мучало, а проклятый зов не выходил из головы.              Сквома вновь желала его крови. И каждый раз она делала это так не вовремя.              Это была их взаимная жестокая игра: она звала, он терпел; она настаивала, он злился; она требовала и он приходил. Ни один из них не получал ни удовольствия, ни удовлетворения. Лишь жалкое подобие сытости, которое исчезало быстрее случайной мысли. Эта неправильная, порочная связь была их извращенным способом общения. Если ту ненависть, что они питали друг к другу можно было назвать общением.              «Мечта!» — вновь и вновь звучало в голове. Так ласково, тревожно и трепетно. Так грубо, зловеще и властно. Крохотная нить, которую не порвать, ни вырвать, ни сжечь.              Шайн кричал, срывал с себя фальшивую кожу и до крови сжимал себе рога.              Но все равно вставал и шел к ней.              Он знал, где она независимо от того, сколько взглядов разделяло их. Независимо от того, сколько горизонтов нужно было встретить прежде чем заглянешь в глаза.              И все это только для того, чтобы обновить связь, а после вновь разбежаться до нового зова.              Сквома — крылатая змея. Причина его боли. Причина его страданий. Та, по чьей вине он тот, кто он есть.              Искать долго не пришлось, она ждала там же, где и всегда: в собственном особняке на окраине столицы. Ее тело было прекрасно, ее сила искажала воздух, а дыхание звучало на кончиках пальцев. Она была столь же могущественна, сколь и отвратительна. На ее коже сияли кольца его цвета, след его крови. Основа их связи.              — Ты размяк, Саншайн, — с пренебрежением шептала она. — Ты больше не уничтожаешь ради меня города.              Раньше это действительно было правдой. Ради нее Шайн был готов подвергать разрушению все живое, лишь бы избавиться от мучений. От этого сладостного чувства. Но теперь…              — Много чести, — бросил он, будто сплевывая эти слова. — Делай, что должна и отпусти меня.              Сквома одним взмахом крыла отбросила его в сторону.              — Неужели ты не хочешь ударить меня? Не хочешь отомстить? — шипела она. — Я же знаю, ты ненавидишь меня.              — Нет, — ответил он, поднимаясь с пола. — Мне давно на тебя плевать.              — Лжец, — улыбалась Сквома, обвивая его торс хвостом. — Лже-е-ец, — Ее голос и касания отражались внутри и щекотали плоть.              Шайн молчал. Терпел. Он давно бросил всякие попытки бороться. Ничего страшного все равно не случится: она поиграет с ним, а после вышвырнет как всегда. Эта надменность была не более чем маской. Нелепая театральность, игра никудышной актрисы.              — Свет Мечты-ы-ы, — протянула она, возвышаясь и обнажая лезвия фальшивых клыков.              Зов засвербел внутри, исказил, ошпарил, оголил и без того шаткие нервы.              Терпение трескалось, осколки царапали грудь.              — Мечта, — сорвалось с ее губ.              И Шайн сорвался.              Редкие маре используют для битв когти или оружие — это привилегия органиков, как когда-то выразился Воржа. Маре сражаются своей кровью. И пусть людям это всегда казалось странным, но для маре это основа основ.              Первый удар крови похож на кипяток: он жжется, болит, а плоть сгнивает пораженная ядом. Следующий удар все такой же болезненный, но тело учится бороться. Чем больше битв, чем больше яда входит в противника, и тем сильней становится его иммунитет. Однажды наступает момент, когда кровь уже не причиняет вреда. И тогда тело с аппетитом ее поглощает.              Шайн же отдал свою кровь Сквоме добровольно. Он желал обмена и был готов к связи, а потому его кровь не была ядовитой.              Но Сквома ничего не дала взаимен. Она растоптала его мечту, его любовь, она смешала его с грязью и сковала цепями зова.              Он возненавидел ее, но было уже поздно.              Теперь, сколько бы он не атаковал — для нее это было лишь поводом насладиться вкусом. Его кровь стала ее частью, а потому не причиняла вреда.              И будто в насмешку — Сквома не сражалась с Шайном в ответ. Она била крыльями и хвостом, она насмехалась над ним и постоянно шептала:              — Ты никогда не вкусишь моей крови.              Как будто Шайн этого вообще хотел. Но он бил, пытался ее отравить и причинить хоть какой-то вред, пусть и осознавал бесполезность своих действий.              Сквома из крупных маре. Она одна из правящих. Одно ее желание, и целая страна встанет против Шайна. Просто и бессмысленно.              А кто Шайн? Да так, низкосортный маре, урод, тот, кого презирают даже малые. Он вне их иерархии и никогда не станет их частью.              Боль, истощение, освобождение.              Шайну было мерзко с самого себя. Ему хотелось остановиться, закричать и вырвать из груди эту проклятую связь. Как же ему этого хотелось.              Сквоме было мало. Она схватила Шайна, стянула ему руки и впилась так крепко, что хрустнули кости. По ее клыкам как по огромным шприцам поднималась его зеленая кровь.              Затем, обескровленный и униженный, Шайн вновь оказывался выброшенным на улицу.              — До скорой встречи, урод, — звенел в голове ее голос.              — Мразь, — в очередной раз бросил он и, с трудом держась на плаву, поплелся домой.              «Люди намного лучше маре, можешь верить, можешь нет. Человек может понять, что он ошибался, человек может признать слабого равным себе. Среди вас на самом деле много добрых душ. Маре же… увы, но мы все заложники своей природы».              Сил не было даже на крик.              «Мое разочарование — это не что-то плохое. Когда я разочаровался, то понял, что все, чем я жил и чем дорожил — ложь. Я освободился. И тогда я смог двигаться вперед».              — Ворж, — прошептал Шайн, когда рухнул на землю и сжал плечо. — Прошу, забери меня.              «Иронично, правда? Для сородичей я урод, не такой как они, пустое место. Но люди приняли меня как своего, хотя я вам никто. И я очень ценю вас за это».       

***

      Звук открывшейся бутылки привлек внимание, и Шайн повернул голову. Воржа поставил перед ним пузырек с белой кровью, а сам сел напротив и из горла отпил какого-то дорогого алкоголя. Закончив, он серьезно посмотрел Шайну в глаза.              — Мне стоит вмешаться?              Шайну потребовалось время, чтобы понять о чем речь, но когда он понял, то невольно вздрогнул.              — Нет, — ответил он и присосался к пузырьку.              Воржа отступил.              То, что Воржа являлся продавцом душ — имело как свои плюсы, так и минусы. Из плюсов было то, что он неукоснительно следовал тексту контракта. Минусом — то, что их контракт предписывал невмешательство в дела друг друга без непосредственной просьбы об этом. Тогда Шайн очень боялся, что Воржа будет полностью контролировать его жизнь. Но сейчас он бы с радостью отдал ему во служение всего себя…              … если бы связь со Сквомой не наложила на него такой отпечаток.              Шайн сам не то чтобы мог объяснить, почему отказался. Может он просто был слишком горд. Может просто трусил.              Взгляд в сторону, тревожность, сомнение.              А может он до сих испытывал к Сквоме чувства. Эта мысль пугала сильнее всего.              Но сейчас это совсем не важно.              — Ворж, — тихо позвал Шайн. — Можно?              Тот вздохнул с облегчением и протянул руку, на что Шайн с радостью прыгнул к нему и свернулся на коленях.              Такое славное чувство безопасности и уюта. Воржа мягко гладил его по рогам, а Шайн мелко трещал, показывая все свое удовольствие. Конечно, он был крупноват, и у Воржи на коленях помещалась одна голова, но Шайна это совсем не тревожило.              Воржа был рядом, он защитил, успокоил и дал вкусняшку. А главное, он подарил Шайну то, что тот потерял в момент, когда проросли рога.              — Эх ты, питомец, — смеялся Воржа.              — Ты как будто против, — хихикал Шайн и трещал громче.              Воржа стал его семьей.              Там, за стенами, Сквома могла бесконечно думать, что она главная, что от нее что-то зависит. Шайн же четко знал: Воржа от него никогда не отвернется.       

***

      А еще утешение можно найти в женских руках.              Алюми, его паучья королева, всегда была щедра на ласку, и Шайн это необычайно ценил. Они ни о чем друг друга не спрашивали, проводили вместе ночи, а затем расходились полные сытости. И пусть ее руки холодны, а когти вонзались в кожу — ее хищная природа и чудовищное удовольствие всегда сполна окупали любые неудобства.              Для людей она тоже не была своей. Как своей не была и Хим. Они все инвимы, все нелюди. И если внешне та же Хим почти никак не изменилась, то Алюми по желанию судьбы стала пауком. И как же это славно ее раскрывало!              Шайн не видел особой разницы между людьми и инвимами, он любил их всех. Особенно он любил их чувства, их переменчивую природу, их переливы цвета. Чем странней и безумней человек, тем больше он привлекал к себе. А когда удавалось вырвать из его горла счастливый стон, то Шайн был готов кричать сам.              Эти чудесные игры тел, это забытье. Шайн подарил своему мастерству годы: он научился угадывать желания, научился вредить не больше, чем нужно. И если раньше его любовницы умирали после первой ночи, то теперь у него множество постоянных спутниц практически по всей стране.              А что, Имирикан далеко не маленький: от северных гор до побережья океана. Можно конечно забуриться и подальше, но возвращаться потом умаешься.              Что-то он отвлекся.              Алюми тихо сопела рядом, с ее разгоряченного тела медленно сходил пот, а отзвук ее удовольствия до сих пор звенел в голове.              Она была так прекрасна. Ставшая зверем, но сохранившая разум. Его сокровище.              Тем же вечером Шайн пришел и к Хим.              Когда она поняла, что нормы морали ее больше не сковывают, то позволила себе свободу. Из зашуганной девочки жившей по указке родителей и начальников она превратилась в ту, кто сам решал свою судьбу. Конечно, ей еще учиться и учиться, ведь годы воспитания так просто не откинешь, но успех на лицо.              — Слушай, Шайн, — спросила она, когда они лежали в обнимку и смотрели на небо. — Вы же бесполые, так? Почему тогда ты похож на парня?              — Хах, — улыбнулся он. — Потому что мне нравятся девушки, а девушкам нравятся парни? Нет, ну если хочешь, то для тебя я могу принять и женскую форму.              На лице Хим промелькнула заинтересованность, но она тут же ее отбросила.              — Не-е-е, — она помотала головой. — К таким экспериментам я не готова.              — С маре спать готова, а с девушкой — нет. Смешная ты, — он засмеялся.              — Уж кто бы говорил, — она пихнула его в бок.              И они вновь замолчали. Хим любовалась, как через стеклянную траву проходил свет, а Шайн смотрел на тянущееся через все небо планетарное кольцо Роама.              — Так странно, — протянул он. — Я живу в этом мире многие сотни лет, но так и не привык к мысли, что это всего лишь кусок камня размером с мировой хаос, который летит в бесконечной пустоте. Ты представляешь, Хим, там над нами еще столько миров. А мы их даже не видим.              — Думаешь, это правда? — с сомнением протянула она. — Воржа и мне говорила такое, но может она того… придумала?              — Нет, — Шайн сделал жест похожий на вздох. — Воржа правда оттуда, — он указал на черную Луну. — Я видел его воспоминания. Наш мир так красив.              Этот мир. Его новый дом. Планета Саравей.              — Хм, — Хим поднялась, взяла с земли камешек, а из травы сделала круг. — Если Роам ни на чем не стоит, — она подвигала травинку как обруч, — то почему он не падает на нас?              — Ну, это вопрос точно не ко мне. Увидишься с Воржей — спроси, — Шайн положил руки под голову.              — Хитрый ты. Сам затеял разговор, сам отлыниваешь, — она швырнула камень в траву, тем самым распугав мотыльков.              — А что, если я не знаю? — засмеялся он. — Спроси лучше про людей, тут я тебе все расскажу.              — Про людей — неинтересно, — Хим наигранно скрестила руки. — Давай лучше про маре.              — А про маре уже мне неинтересно, — он показательно развесил рога, но не выдержал и засмеялся в голос.              –Дурак ты, Шайн, — она надулась.              — Я тебя тоже люблю, — он послал ей воздушный поцелуй.       

***

      — Тут Граф просит аудиенцию, — крайне озадаченно протянул Воржа.              — А в чем проблема? — Шайн с аппетитом потягивал линевку.              — Аудиенцию с тобой.              Шайн от неожиданности сломал линевке раковину и испачкался ее соком.              — Вот и я об этом, — кивнул Воржа.              — На кой я ему сдался? — вскочил Шайн. — Он что, заметил, как я стащил чулки?              — А ты стащил? — Воржа повел бровью. — Ладно, сделаю вид, что ты этого не говорил.              — Не-е-ет, не выдавай меня ему! — От досады Шайн повис у Воржи на полах сюртука.              — О, и документы ему передай, раз все равно по пути, — тот как ни в чем не бывало достал из груди бумажки.              — Воржан, скотина! — продолжал вопить Шайн.              — Спасибо, что напомнил, — Воржа достал еще и здоровую коробку. — Это для его семьи. Там мои извинения за беспокойство.              — Ыа-ыэ-аэ! — Шайн упал лицом в пол.