***
Это был первый раз, когда Жан оказался дома у Марко. Его семья вчера уехала в Колорадо к родственникам. Почему-то Марко не спешил знакомить Жана с мамой и своей младшей сестрой, и, кажется, тот понимал причину. Это был идеалистично сельский дом. Бежевый, с белыми деревянными ставнями. На углу висел Звёздно-полосатый флаг, крыльцо было заставлено горшками с вьющимися растениями, фасадные окна — с цветами. У гаража на дорожке стояла красная Шевроле, переливаясь на солнце своими наполированными боками. — Когда ты уже дашь мне порулить ей? — В любой момент, милый. Но не сейчас. Жан закатил глаза и фыркнул. — Тебе хочется прямо сейчас, да? — спросил Марко, открывая входную дверь. Он не видел лица своего парня, но готов был поклясться, что тот снова скорчил одну из своих противных ребяческих гримас. — Не знаю, хочу куда-нибудь рвануть… надоело сидеть на одном месте. Марко только хмыкнул. Дом Бодтов был ухоженный и опрятный, тут чувствовалась заботливая рука. Вышивка на стенах, цветы в вазах, распятье над камином, деревянная мебель и плед на кресле-качалке. Большие окна заливали гостиную и кухню дневным светом, отражавшимся от тёплых бежевых стен стен, и из-за этого пространство, заставленное мебелью, всё равно ощущалось огромным. — Я первый в душ, — заявил Жан, едва зайдя. — Дверь слева от лестницы. Они по очереди помылись, потом перекусили сэндвичами, которые сделал Марко, пока Жан был в душе, на большее его не хватило. Он постоянно подмечал, как Жан оглядывается и рассматривает интерьер. В какой-то момент он допил свой сок, облокотился о стол и, глядя куда-то на холодильник с рисунками Джуди, задумчиво произнёс: — Я так мало о тебе знаю. Марко едва не поперхнулся от смеха: — Каких именно знаний тебе не хватает? О том, когда у меня выпал первый молочный зуб? — Да, например. — Чувак, я не помню. — У твоей мамы должны быть записи. Марко пожал плечами и снова рассмеялся. — Я серьёзно. — Окей, я найду для тебя записи, как скажешь. Он тоже расправился со своим соком в стакане и, скрестив руки на столешнице, взглянул на Жана. Тот был по обыкновению своему хмур и смотрел на Марко, немного скосив набок голову, подпираемую кулаком. — Тебя что-то тревожит? — Да нет, — Жан выпрямился и тоже положил руки на столешницу перед собой. — Просто я подумал, что… тебе неприятно будет всё это видеть. — Что «это»? Твой дом? — Ну… я подумал о твоей маме. Жан на секунду опустил взгляд и мотнул головой: — Не, всё нормально. Мне реально интересно узнать о тебе и твоей семье, о том, как ты живёшь. Вы ведь правда католики, так? Марко рассмеялся: — Правда. Мама та ещё моралистка. — И ты весь в неё. А ещё мне кажется, что из нас двоих что-то тревожит именно тебя. Марко открыл рот, собираясь было что-то ответить, но только хлопнул им как рыба и чуть наклонился вперёд. Он внимательно смотрел на своего парня и чувствовал, как сам перенимает его мимику, начиная хмуриться. Хотя в этот момент Жан смотрел необычно спокойно, его лицо как будто не выражало ничего. Серьёзный и вдумчивый взгляд как у следователя. Какое-то время они молча рассматривали друг друга, и чем дольше это длилось, тем комичнее казалось. Но думать об этих мыслях было не смешно, и Марко бесило, что один вопрос Жана привносит столько лёгкости, которой быть вообще не должно. — Ладно, я не уверен, что об этом вообще стоит говорить и это имеет значение… Если ты хочешь… если тебе правда интересно, я могу обрисовать в общих чертах. — Чел, я не слепой, и я вижу, что ты витаешь в облаках в последнее время. Так что мне очень интересно, выкладывай. — В последнее время — это как давно? — Не знаю. Правда. Ты как будто исчезаешь временами, а потом снова возвращаешься. Уже давно. Может быть, так было и раньше, до нашей встречи? Просто я… — Жан опустил взгляд и забегал глазами по помещению. — Не знаю, мне больно, наверное. Я вижу, что в какие-то дни тебе так плохо, что ты хочешь удавиться, и мне больно от этого. Марко громко сглотнул и тоже опустил взгляд, почувствовав, как к глазам подступают слёзы. — Я не думал, что это так заметно… Сегодня на площадке? — Да. — Прости, Жан. Я не хотел тебя ни во что впутывать. — Не неси чепуху. Не говорил бы тогда, что любишь меня. Марко тяжело вздохнул. Он никак не мог сфокусировать на чём-то взгляд, но решил, наконец, остановиться на глазах Жана: — Там, на самом деле, ничего такого, нужно просто уладить кое-какие бумажные дела после смерти отца… Никак не могу собраться с мыслями и решиться, понимаешь? Жан кивнул. Он смотрел всё так же пристально, явно ожидая продолжения. — Это всё. — Поэтому ты такой убитый? Из-за бумаг? — Чел… — Марко пожал плечами. — За этот год на меня свалилось много дерьма, я устал и… — Я понимаю, да. Прости. — Не могу даже смотреть на эти бумаги, если честно. До сих пор не могу их открыть. Жан снова молча кивнул. Марко встал из-за стола и принялся собирать посуду: — Не веришь? — Верю, конечно, — Жан тоже подскочил с громким скрежетом стула и, схватив пару стаканов, понёс их к раковине. — Не думаю, что я имею право копаться в чём-либо. Но можешь пообещать мне, что ты не планируешь ограбить банк или типа того? Марко хмыкнул: — Нет, не планирую. Всё в порядке, честно. Я справлюсь. Он быстро поцеловал в щёку подошедшего к раковине Марко: — Если что, я рядом. — Банки грабить умеешь? — Как два пальца. — Тогда ты в деле. И ещё: посуда с тебя. — Чего-о-о? — Я готовил, ты моешь посуду. Всё по-честному.***
*** Мысль о том, что Жан подозревает что-то плохое, скреблась изнутри. Когда он молчал, Марко знал, что он думает об этом, пытается прикинуть какие-нибудь варианты, объяснения происходящего. Наверняка его распирает от любопытства, и он с трудом себя сдерживает. На это было тяжело смотреть. Думать о том, что ему больно. Следить за его задумчивым взглядом и пытаться угадать тревожные мысли. Неужели однажды им придётся говорить об этом? О несправедливости и мести? Представлять этот разговор было страшно, и Марко старался отвлечься от наваждения. Он говорил практически всё время, а когда не знал, что сказать, начинал тыкать Жана под рёбра и щекотать. К вечеру тот был вне себя от ярости. — А-а-а-а-а!!! Марко, я ненавижу тебя! — Не правда, ты меня любишь! — Нет! Ненавижу! Пустые разговоры делали всё непринуждённее и, кажется, действительно помогали отвлечься. Марко был заразителен в своей болтовне, а Жан был совершенно очарован им, поэтому внимал каждое слово и старался ответить на всё. Марко смотрел на него спокойно и прямо, вопросительно заглядывал в глаза, как будто приглашая поделиться своим мнением, и Жан чувствовал, что в этот момент к нему обращены все микрофоны мира. Он нервничал и не мог молчать. Они долго играли в приставку и пересматривали «Сумерки», в какой-то момент Джуди прислала их с мамой фотографии из Колорадо, и они рассматривали их под длинные комментарии и рассказы Марко о его родственниках по материнской линии. На ужин ели пиццу и много смеялись. Всё было как в идеальных подростковых отношениях. Уже вечером, когда стемнело и они занимались сексом в комнате Марко, Жан в какой-то момент резко навалился на него и с силой прижал к стене у изголовья кровати. Послышался глухой звук удара и звон разбитого стекла. — Что это было? — Жан замер. — Ты мне чуть позвоночник не сломал. Ауч, реально больно. — Да я не про это. В темноте они едва смогли поймать взгляд друг друга. — Призраки на чердаке шалят. Наверное, разбили какую-нибудь древнюю вазу. Знаешь, они те ещё гомофобы, постоянно роняют на меня предметы и подставляют мне под ноги углы. — Марко… — Что? — Бога ради, заткнись. Я пытаюсь тебя трахнуть, а ты тут разводишь клоунаду. Жан громко фыркнул и отстранился под задорный смех Марко. Какое-то время он сидел перед ним, дожидаясь, пока тот просмеётся. — То, что ты ведёшь себя как дурак, не делает ситуацию лучше. — Я знаю, но мне немного легче, — ответил Марко. — И то, что ты рядом, делает всё лучше. Не хочу думать о том, что у меня депрессия, хочу дурачиться с тобой. — Это не закончится ничем хорошим. — Я знаю, Жан, — Марко пододвинулся ближе и, нащупав его ладони, переплёл его пальцы со своими. — Но я не могу решить эту проблему, не могу отпустить отца, снять с себя ответственность за семью. И я не могу сделать так, чтобы ты перестал забивать себе голову тем, что от тебя не зависит. — Поэтому ты пустишь всё на самотёк? — Да. Поэтому. Помнишь, как ты говорил о своих родителях? Жизнь бывает тяжёлой, но это моя жизнь, и я хочу её жить. — Есть же психотерапия и всё такое… — Это не решит все проблемы. Я обязательно расскажу тебе когда-нибудь. Сейчас ты можешь мне просто поверить? — Я верю тебе всегда. — Не дуйся. — Я не дуюсь. — Ты дуешься. — Блядь, я не дуюсь, я переживаю за тебя! — крик Жана прозвучал как хлопок в пустой комнате и поглотил все другие звуки. — Не хочу, чтобы тебе было больно! Не хочу, чтобы ты превратился в кого-то вроде меня! Ты же совсем не такой. — Это от тебя не зависит. — Я знаю, но… — Послушай, — Марко прильнул ещё ближе и, обвив руки вокруг его пояса, положил голову ему на плечо; его голос упал до шёпота, — ты правда делаешь всё лучше своим присутствием. Ты добр ко мне, ты всё понимаешь, и мне не так страшно рядом с тобой. Не чувствую себя депрессивным куском дерьма. Я так благодарен, что ты просто есть, Жан. — Да, я понимаю. Прости меня. — Всё хорошо. — Да. Просто я переживаю, понимаешь? Но я всё равно тебе верю. — Спасибо. Они долго молчали, прислушиваясь друг к другу и звукам ночи. Марко слышал, как быстро ухает сердце в прижимающейся к нему груди, как в голове Жана стреляют и бьют в колокола мысли, которые он решил оставить при себе. Он гладил Марко по спине, по его веснушкам, пальцы плавно и ритмично проскальзывали выступы лопаток и позвонков, как будто перебирали чётки.***
Ближе к полуночи мир успокоился. Пока Жан тихо сопел у него под боком, Марко ещё долго не мог уснуть. Он слушал его дыхание и представлял, что они оторваны от всего мира и плавают в невесомости. Спутанные горячие движения Жана до сих пор отдавались болезненной пульсацией под рёбрами. Он весь был натянут и напряжён как струна, переливающиеся под кожей мышцы и резкие движения выдавали это. Он не мог сдерживать свой вечный комок нервов, когда они занимались сексом. Но сейчас его тело обмякло, он забылся в тихом сне, не выдавая никаких признаков своего беспокойного разума. Марко думал о том, что за последний год он стал таким же. Наверное, поэтому они с Жаном сошлись. Постоянно ищущие какого-то успокоения и не находящие его ни в чём. На шее останутся засосы, подушки ещё какое-то время будут хранить его запах. Но это не важно, ближайший месяц Марко не будет здесь ночевать, завтра они уйдут к Жану, и их счастливое лето даст новый оборот. Сон настиг его на мыслях о том, что звон разбитого стекла был не на чердаке, а за стеной, в комнате родителей. Над кроватью висел огромный портрет отца в рамке, который мама весной перевесила из гостиной. Марко задавила совесть, но глаза слипались и тело не желало двигаться, поэтому он отбросил это до утра.