Troubled minds

— Послушайте, это абсолютный бред! — Да нет, почему бред? — А почему Иллинойс? — Да какая вообще разница? — Вот и я о том же! — А почему не Иллинойс? Ожесточённая перепалка Конни и Армина вызывала сдержанные улыбки. Марко постукивал по столу в такт песенке, лёгким ритмом шелестевшей в динамиках, Саша что-то жевала, с крайне серьёзным видом впившись взглядом в разразившийся спор, готовая в любой момент вклиниться со своими вескими аргументами, Эрен прислонился к стеклу и залипал в телефоне, Энни сидела напротив него и залипала на тихий пейзаж за окном. — Ты должен выбрать достойный колледж, это прежде всего. — И с чего ты взял, что в Иллинойсе таких нет? — Я такого не говорил! На улице была зимняя сказка в самом её расцвете. Снег припорошил серый асфальт, и теперь искрился на солнце, обеляя весь район. От большого окна веяло холодом, Марко время от времени прятал ладони в рукавах своего худи и о чём-то мечтательно улыбался: — Нет, место тоже важно, — наконец, сказал он. — Может быть, я хочу куда-нибудь, где потеплее? — Это нерационально, — строго заметил Армин. — Да чего вы все такие правильные?! — вдруг крикнула Саша, пожалуй, слишком громко. — Может, вообще никуда не поступать? Отдохнуть год, подумать? В этот момент официантка принесла им что-то вроде местного варианта безалкогольного пунша, и все с большим энтузиазмом расхватали свои стаканы. — В этом, пожалуй, есть смысл. — Отец меня убьёт, если я никуда не поступлю в этом году, — сказала Энни. — Это глупо, но он уверен, что если я потеряю год, то всё пойдёт коту под хвост. — И что, ты выбрала? — Конечно, нет. — Полицейская академия? — Ты издеваешься? Марко рассмеялся. — А ты сам выбрал? — Ты издеваешься? — передразнил он. — Слушайте, — вдруг подал голос Эрен, не отрываясь от телефона. — Наш нападающий сломал ногу на прошлой неделе. — Чего-о-о? — Как?! — Это который Уилл? — Да. — Какой ужас! Он в порядке? — Вроде да. Но я не об этом. Знаете, что это значит? — Что мы просрём сезон? — Боже, нет, — Эрен закатил глаза. — Райнер будет нападающим. — Ты думаешь? — А кто ещё? — Так что, мы можем радоваться этой новости? — осторожно уточнил Марко. — Боже, да! С парнем всё будет в порядке. — Эрен, — Саша строго прищурилась, — ты что, читаешь школьный чат вместо того, чтобы проводить время с нами, с твоими друзьями? Вместо того, чтобы наслаждаться живым общением, ты залипаешь в телефоне? — Мам, перестань! Над столом разнёсся весёлый гогот. — Вы всё равно обсуждаете только ссаное поступление, о чём тут вообще говорить? Это скучно, я не хочу об этом думать. — Эрен прав, — оживился Конни. — Так, что там ещё пишут? — Ну… Сегодня утром в городе было задержание со спецназом. — Ого! Подробности известны? — Не особо. Какое-то киберпреступление. — А где именно? — тихо уточнил Марко. — Какая улица? — Где-то на юге, возле парка. — Кто-то пытался взломать Пентагон у себя в гараже, — Конни злобно оскалился. — А как Уилл сломал ногу известно? — спросила Саша. — Эм… — Эрен на секунду замолчал, пролистывая ленту обратно. — Пишут, что он на прошлых выходных ездил в горы кататься на сноуборде. Наверное, там. — Всё-таки это грустно. Он подавал надежды. — Да ладно, Райнер не хуже справится. — Я не сомневаюсь в Райнере, не подумай, — ответил Конни. — Но у Уилла явно будут проблемы с карьерой после этого. — Он уже получил спортивную стипендию в колледже? — Не знаю, — Конни пожал плечами. — Я даже не знаю, кто такой этот ваш Уилл, — улыбнулся Армин. — Мы с ним учились в средней школе вместе, — напомнил Эрен. — Такой хмурый качок. Не помнишь? — Ты сейчас описал буквально всю нашу футбольную команду. — Ладно, забейте. Тут ещё одна разрывная новость. — Ну? — Конни снова оживился. — Завтра в столовке пончики по скидке. Эрен посмотрел на друзей, но не увидев на их лицах ожидаемого энтузиазма, нахмурился. Энни презрительно фыркнула: — Их же невозможно есть. Они каменные. — И отвратительные на вкус, — подхватила Саша. — Пф, да и пожалуйста. Мне больше достанется. — Ребята, мне, наверное, пора. Марко залпом допил пунш, хлопнул стаканом об стол и встал, закидывая рюкзак за плечо. — Куда ты так торопишься? — возмутилась Саша. — Ещё только четыре. — Да, знаю, но я хотел сделать домашку и лечь спать пораньше. Устал, — Марко потянулся, как будто разминая затёкшие мышцы, и виновато улыбнулся. — А мы устроим завтра забег за пончиками? — Эрен, я сделаю всё что угодно, чтобы ты отлип от телефона хотя бы на пару минут. — Тогда на большом перерыве на старом месте.  — Забились. Ладно, всем удачи! Саша, не ленись, выбирай колледж. — Да ну тебя! Марко удалился, тихо смеясь себе под нос. Хлопок входной двери прорезал фоновую музыку, а через пару секунд Марко промелькнул в большом панорамном окне кафе, морщась от холода и накидывая на голову капюшон. — Он всё ещё ведёт себя странно, — констатировал Эрен. — Да, — подтвердила Энни. — Вроде бы всё нормально, и вдруг его как будто отключает на ровном месте. Выпадает из реальности. — Бли-и-ин, я так переживаю за него, — взвыла Саша. — Где же наш прежний старый-добрый Марко? — Он уже никогда не появится. — Не говори так! — Может быть, Энни права, — неожиданно серьёзно вставил Конни. — Но это же не значит, что всё будет плохо. — Да, точно, — поддержал Армин. — Я уверен, что он со всем справится.

***

Марко не справлялся. Он быстро шёл по улице, свежий снег хрустел под подошвами кроссовок, его мелко трясло от холода, и, смотря на прохожих, он понимал, что вообще-то не от холода. Конечно, дом Бодтов был в другой стороне, а этот квартал Марко на самом деле осознанно обходил стороной последние несколько месяцев, но теперь ему срочно надо было убедиться в правоте своих предположений. Он всё понял почти мгновенно, и это вышибло его из пространства, что он даже забыл, о чём они говорили после. Жан однажды сказал, что все чувства со временем притупляются, и в итоге остаётся только боль. Марко привык жить с этой мыслью, ему казалось, что так и есть, это и происходит с ним, что он задавил в себе все потуги разобраться с этим. Но всё изменилось за считанные секунды, и теперь он едва ли не бежал к дому Жана, напуганный и растерянный, потому что чутьё подсказывало ему, что он не ошибся в своих предположениях. Старый дом Кирштайнов выглядел как обычно, как все другие на этой улице. В спальне наверху было открыто окно, и тюль плавно развевалась в порывах ветра. На белом газоне остались чёрные следы широких автомобильных покрышек, слегка припорошенные снегом. На обочине было припарковано три машины. Одна самая обычная, гражданская, её выдавала только эмблема шерифа на боковой дверце. Возле неё стояли две чёрные машины с затонированными стёклами, всем своим видом внушая чрезвычайную серьёзность происходящего. Марко передёрнуло. Ещё быстрее, едва ли не бегом он направился прочь. Он хорошо знал, что теперь будет: если Жана арестовали, значит, дело неизбежно (как такое вообще могло произойти? неужели некому его отмазать?), а если дело неизбежно, то его, Марко, привлекут как свидетеля. Если решат, что он не до конца честен, то привлекут и маму, так что лучше этого избежать. Его будут допрашивать, и, скорее всего, это будет не обычный полицейский из их участка и даже не из Чикаго, а ещё есть вероятность, что ему придётся выступать в суде. Его тошнило от этой мысли. И всё-таки он пошёл прямо в полицейский участок. Это было старое трёхэтажное кирпичное здание в центре с лоснящимися антеннами на плоской крыше. В детстве Марко бывал тут едва ли не каждый день, и, конечно, был в полном восторге, ему было всё по-мальчишески интересно. С тех пор участок почти не изменился, разве что мониторы на столах стали плоскими, но это место больше не вызывало прежних чувств. Войдя, Марко снял капюшон и с наслаждением выдохнул, ощутив поток горячего воздуха из кондиционера. Кончики пальцев до сих пор тряслись, ему было тревожно от самого факта нахождения здесь, от всего происходящего в целом, как будто он тоже совершил что-то противозаконное. В длинном коридоре в ряд были вывешены портреты в рамках, и среди них он нашёл портрет отца — точно такой же как в родительской спальне. Наверху было что-то написано про заслуженных работников или что-то в этом духе, большинство портретов принадлежало пожилым людям. Марко знал многих в этом участке, поэтому, выцепив первое попавшееся знакомое лицо, сразу направился к нему. Это был старик Мёрфи, несколько лет назад они с отцом вместе работали в патруле. Тот сразу же его узнал: — Марко, сынок, рад тебя видеть! Как поживаешь, как твоя мама? — Ничего, всё по-старому. — Ты весь дрожишь. Может кофе? — Нет, спасибо. Я вообще-то тут по делу. Сегодня утром арестовали парня, фамилия Кирштайн. Ты что-нибудь об этом слышал? Мёрфи задумчиво нахмурился: — Что-нибудь ещё знаешь? За что взяли? — Какое-то киберпреступление, — Марко пожал плечами. — Что бы это ни значило. — А, этот… А почему ты спрашиваешь? — Ну… — Марко запнулся. — Он вроде как мой бывший парень. Это всё сложно, можно я не буду объяснять? Мне просто очень надо его увидеть. Старый коп стал очень серьёзен, его лоб прорезали глубокие морщины, а губы сжались в тонкую линию: — Если вы с ним были близки, то тебя наверняка захотят допросить. — Да, я понимаю. — Скажи, — он придвинулся вплотную к Марко и понизил голос, — ты ведь в этом никак не замешан? — Я даже не представляю, в чём! Ты же меня знаешь, я далёк от такого. — Ладно. В любом случае, это неприятно, что тебя впутали во всё это… — Мёрфи почесал затылок. — Всё очень серьёзно, понимаешь? — Не особо. — Приказ об аресте пришёл сверху, дело ведут федералы. Говорят, из Интерпола приедут. Спецподразделение тоже прислали из города. Нам не дали ни провести обыск, ни оформить бумаги, даже в детали особо не посвящают. Тут что-то запредельной важности. Они накрыли что-то очень большое. — Насколько большое? — Не знаю. Наверное, какую-то крупную мафию. Марко догадался. После того, как он избил Жана и пришёл в себя, он перелопатил всё, что было на флешке старика Джойса. — Разве так бывает? Мёрфи пожал плечами: — Я не знаю, как это работает, сынок, я с таким ни разу в жизни не сталкивался. Федералы сказали, что им крупно повезло, был слив. И этот твой пацан — он какая-то важная шишка в этом деле. Они так о нём пеклись, нас на пушечный выстрел не подпускали. — Звучит серьёзно. Так где он сейчас? — Его уже этапировали в окружную тюрьму. И на самом деле, я посоветовал бы тебе туда не лезть. Если узнают, что ты приходил к нему — а они узнают — то могут начаться дополнительные вопросы. — Да, я понимаю. Спасибо. И спасибо за помощь, мне пора. — Может, всё-таки кофе? Когда ещё увидимся… — Извини, мне правда уже нужно идти. Но я рад был тебя видеть, обязательно зайду ещё. — Поедешь в окружную? Марко кивнул. Они пожали друг другу руки и распрощались. Выходя из участка, он снова остановился перед портретом отца, и вдруг Марко осенило — Жана будут судить и за это тоже. Он должен был чувствовать радость по этому поводу, но чувствовал только мерзкую склизь внутри. Полгода назад он мечтал о том, чтобы убийцу его отца наказали, но теперь всё стало настолько сложно и запутано, что всякое правосудие потеряло смысл. Весь вечер он провёл, роясь в сводках криминальных новостей, и с почти циничным безразличием читал о череде громких арестов по всему миру. Джойс в своих заметках только предполагал, насколько крупным бизнесом владеет семья Жана, у него не было даже примерного представления о масштабе, теперь же казалось, что всё всплыло наружу. Журналисты наперебой писали о каких-то нереальных объёмах наркотического трафика и оружия, соревнуясь в том, кто назовёт цифру больше, хотя было понятно, что пока ещё толком ничего не известно, видимо, даже Интерполу. И хотя Марко было практически всё равно, но в глубине души он был поражён, как и любой человек, перед которым открывается зло нечеловеческих масштабов. Многим преступникам удалось скрыться, но всё равно большая часть ключевых лиц была задержана практически сразу. Были фотографии ареста и старшего Кирштайна, которого взяли на его парижской квартире — он выглядел куда старше и злее, чем на фотографиях в альбоме. Он был до остервенения напуган, на его мерзкое лицо было тошно смотреть. Марко был удивлён, что его старшему сыну удалось скрыться. Он на секунду подумал, что, возможно, Филипп всё знал заранее и сам участвовал в этом сливе, но потом вспомнил те два дня, что провёл с ним в больнице, и тут же отбросил эту версию. Филипп был доволен собой и уверен в том, что он делает, он никогда бы не стал рыть яму под себя. Марко догадывался, кто стал бы, и ему было жутко из-за этой мысли. Через несколько дней ему, наконец, одобрили свидание, прошение на которое он подал в тот же вечер, и сразу после уроков он поехал в окружную. Дорога до неё занимала около двух часов на машине, и они прошли в тревожной дремоте, как и все дни до этого. Он всё ещё не знал, что будет говорить, но уже не боялся, потому что казалось, что их личная с Жаном трагедия поблекла на фоне всего того, что он вычитал из новостей об этом деле. Он морально готовил себя к тому, что будет говорить с убийцей. Тюрьма была огромная, серая, затянутая колючей проволокой. Марко представлял себе здание навроде того, что было в «Побеге из Шоушенка», и его ожидание не оправдались, комплекс оказался куда новее и современнее, чем в фильме про пятидесятые, но впечатление оставлял такое же гнетущее. Внутри всё было по предельно строгому регламенту: он долго заполнял бумаги не до конца понятного ему содержания, долго шёл за охранником по длинным коридорам, долго ждал. Вместе с ним было ещё много людей, которые так же ждали свидания, и только их суматоха и разговоры привносили что-то живое в происходящее. Наконец, его вызвали. Он зашёл в длинное помещение, разделённое стеной со стеклянными окнами на две части. Напротив стены сидели люди с телефонными трубками в руках, на противоположной стороне — такие же люди, но в серых робах. Марко раньше видел такое только в фильмах, и это произвело на него удручающее впечатление. Было что-то неправильное в том, что он находился здесь. Он сел на место, которое ему указали, и ему снова пришлось ждать. На этот раз около минуты, но она тянулась мучительно долго. Жан в сопровождении охранника появился перед ним внезапно и почти бесшумно. Он не был удивлён, на его лице застыло выражение отрешённости, мысленно он как будто был далеко отсюда, и это расстояние было непреодолимым. Он выглядел болезненно, намного хуже, чем в больнице несколько месяцев назад. Бледная кожа осунулась, под глазами набухли жуткие фиолетовые мешки, на носу красовалось красно-синее пятно проступавшего синяка, а левая ладонь была перебинтована. Жан взглянул на Марко мельком, и тут же отвернулся, стараясь больше не смотреть. Он сел перед ним, медленно взял телефонную трубку, и Марко, спохватившись, потянулся к своей. Он почувствовал, что руки у него были словно из ваты, все движения казались тяжёлыми, почти мучительными. — Привет, — тихо прохрипел Жан, и его голос колокольным звоном прорезал сознание Марко. — Боже, что с тобой случилось? Ты как побитая собака. — Это при задержании. Спасибо, что вообще нос не разбили. — А рука? — Я её прострелил. — Зачем? — Не знаю. Надо было что-то почувствовать. Марко тяжело сглотнул и на секунду закрыл глаза, чтобы совладать с эмоциями. Ему казалось, что он попал в какое-то мерзкое густое месиво, и чем больше он барахтался, чтобы прийти в себя, тем сильнее его затягивало. Жан, наконец, посмотрел на Марко, сфокусировал взгляд на нём, и его жуткие впалые глаза были совершенно стеклянные. — Ты сейчас расплачешься, — почти безразлично констатировал Жан. — Нет, я… — Марко тяжело вздохнул, пробежался взглядом по помещению, немного расплавил плечи, встряхнулся. — Всё в порядке, я держусь. — Зачем ты пришёл? — Я хотел узнать, что случилось. В новостях пишут, что твоего отца арестовали. И ещё много кого арестовали, кучу людей. — Хорошо, — Жан кивнул. — Теперь главное, чтобы адвокаты его не спасли. — Это ты сделал? — тихо спросил Марко, сам боясь своего вопроса. Жан снова кивнул. — Зачем? — Это правильно. Я решил, что так будет правильно. — Боже, Жан… — Только не говори, что тебе жаль. Не делай вид, что не считаешь это правильным. — Я не знаю. Марко не мог сфокусировать взгляд, он устало тёр пальцами лоб и чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. — Всё ты знаешь, — передразнил Жан, и в его голосе промелькнул какой-то слабый намёк на злость. — Скажи, что с Филиппом? Ты слышал что-нибудь о нём? До меня новости доходят очень туго. — Его не арестовали. — Хорошо. Раз ещё не взяли, то, наверное, он в безопасности и сможет позаботиться о себе, — Жан ненадолго замолчал, а потом продолжил уже мягче: — Прости, я не должен на тебя давить. Как ты себя чувствуешь? Марко тяжело выдохнул и, наконец, нашёл в себе силы посмотреть на Жана. Ему было сложно совладать с этим стеклянным взглядом. — Я чертовски устал. — Я вижу. Можешь кое-что для меня сделать? — Что? — Я хочу… — Жан запнулся, взглянул куда-то в сторону, и, когда он снова посмотрел на Марко, в его глазах, наконец, мелькнуло что-то живое. — Ты должен пережить всё это дерьмо. Я знаю, что это нелегко, и я вообще последний, кто имеет право такое просить, но справься со всем, хорошо? Доживи до своего счастливого конца. Марко слабо улыбнулся: — Хорошо. Я постараюсь. Ты тоже кое-что пообещай, ладно? — Что ещё? — Дай мне знать, когда выйдешь из тюрьмы. Жан вскинул брови от удивления: — Ты с ума сошёл? Я не выйду через два года, это очень надолго. Лет тридцать, даже больше. Если… вообще выйду. — Не важно. Просто пообещай, ладно? — Это смешно. У тебя уже будут внуки к тому времени, ты можешь быть буквально где угодно в этот момент. Ты уже наверняка забудешь думать об этом, у тебя будет куча своих дел и… это будет уже совсем другая жизнь. Ты хотя бы представляешь себе, как это долго? Тридцать лет. Это целая вечность. — Найди меня. Ты сможешь, я знаю. Свяжись со мной как хочешь. Даже если я буду в маразме, заставь меня вспомнить. — Ты совсем дурак? Нахер оно тебе? — Понимаешь… я хочу знать, что ты тоже пережил это дерьмо. Что ты со всем справился. Жан замотал головой и тихо рассмеялся: — Это всё полнейший бред. — Ты думаешь, что я глупый? — Нет, я… — Жан устало вздохнул, — я думаю, что ты замечательный. Марко не мог сдержать улыбки. Его душило, перемалывало внутри, но он не мог не улыбаться. Он медленно поднял руку и прислонил раскрытую ладонь к стеклу. Жан с недоверчивым удивлением взглянул на неё, но сделал то же самое со своей стороны. — Так что, обещаешь? — Да, обещаю. Обещаю, что объявлюсь через тридцать лет и буду кошмарить твоих внуков. Марко сдавленно рассмеялся, и ему показалось, что лицо Жана просияло. — Ты слишком хорошего обо мне мнения, раз думаешь, что через тридцать лет у меня появятся внуки. — Не надо мне тут, я как раз оцениваю ситуацию трезво, в отличие от тебя. Только не смей все эти тридцать лет думать обо мне. — Хорошо, не буду. Марко почувствовал, как на глазах выступили слёзы. Он правда этого совсем не хотел. Он мелко затрясся и прикусил нижнюю губу, чтобы не окончательно не расплакаться. — Чёрт, ты всё-таки плачешь, — тяжело вздохнул Жан. — Я думал, что всё будет по-другому, когда я тебя снова увижу. — Думал, что снова набьёшь мне морду? Марко тихо прыснул от смеха, но сквозь слёзы это было больше похоже на сдавленный всхлип. — Типа того. Не думал, что мы найдём, о чём поговорить. Как ты себя чувствуешь? Жан скривил неприятную гримасу и слегка покачал головой: — Это сложно описать. Честно говоря, до этой секунды не думал, что вообще кто-то задастся этим вопросом. — Тебе стало легче? — Да, наверное. Думаю, что стало. Это хороший конец для меня, другого не было. Позади Жана показалось тучное тело охранника. Он прохрипел себе в усы: «Время». Марко откинулся на стуле и нервно заёрзал, почувствовав тревожную тяжесть в груди: — Мне ещё столько всего надо тебе сказать. — Свидания разрешены раз в три месяца, так что у тебя будет время подумать. Но тебе лучше не приходить, правда. — Я могу написать тебе письмо? — Нет. — Как ты сможешь мне запретить? — Хорошо, я скажу по-другому: тебе лучше этого не делать. Ты же понимаешь? — Да, я понимаю. — Ну что? — Ты должен сказать что-то мотивирующее на прощание. — Да пошёл ты! Они оба рассмеялись. — Увидимся в другой жизни, Марко. — Увидимся. После этого Жана увели. Марко ещё какое-то время сидел на стуле, уставившись в пустоту. Он не мог прийти в себя от мысли, что вот Жан сказал это, его увели, и больше он его никогда не увидит. Это было так просто, оно резко контрастировало с непоправимостью и всем ужасом ситуации. Выходя из здания, Марко был всё ещё в анабиозе от этих мыслей, и, только сев в машину, он почувствовал, как его раздавило, и он не мог сдержать слёз, кусал губы, тихо скулил, уткнувшись лбом в руль. Его поражало всё: как они смеялись, как понимали друг друга без слов и как Жан буднично и легко навсегда ушёл из его жизни. Это было до мурашек знакомое чувство, точно также исчез его отец. Марко знал, что этот болезненный взгляд будет преследовать его до конца жизни, но ему тоже стало легче. Долго просидев в холодной машине, выплакав всё, что у него было на душе, он, наконец, почувствовал, что что-то всё-таки изменилось, что всё уже не выглядело абсолютно безнадёжным, что он может сейчас поехать домой и посмотреть вечернее шоу с семьёй, наплевав на уроки, потому что одно несделанное задание никого не убьёт. Это было немного, но он решил с чего-то начать, потому что если Жан смог сломать свой порочный круг, то и у него должно получиться, пусть он и не такой храбрый и решительный, но его храбрость тоже чего-то стоит. Так он решил и, повернув ключ зажигания, завёл мотор. Он должен выполнить обещание, которое дал своему самому любимому человеку в мире, только и всего.