Это личное, не так ли?

Андрес надевает мягкий свитер вместо рубашки и пиджака и выходит из спальни в коридор. Из соседней комнаты доносится голос Серхио, но понять, о чём говорит брат через дверь невозможно. А вот когда Мартин начинает отвечать ему, громкость увеличивается с каждым сказанным словом, и Андрес, проходя мимо, отчётливо слышит то, чего не должен. —…Я хотел бы быть для него не просто другом, а партнёром. Но я отдаю себе отчёт в том, что он натурал, и я никогда не позволю себе давить на него или склонять к тому, чего он не захочет сам. Что бы ты себе не придумал, я действительно забочусь о нём и его благополучии. Андрес с трудом дослушивает фразу до конца, а потом быстрым шагом уходит. В его голове роится стая мыслей, которые сбивают с толку. Они пугают больше, чем должны, потому что от этих слов становится удивительно хорошо. Андрес с ужасом понимает, что ему понравилось. Ему подсознательно хотелось знать, что Мартин, будучи геем, видит в нём не только друга. Но боги, как же это всё усложняет. Мартин нравился ему очень сильно. Рядом с этим человеком он ощущал себя полноценным, он говорил то, что хотел, не задумываясь, как это прозвучит. Он мог позволить себе не держать лицо. И в любой ситуации он находил понимание и поддержку со стороны Мартина. Они с самого начала будто были чем-то большим, чем друзьями. Но теперь, когда Андрес чётко знает, что именно Мартин хотел бы, и также знает, что он просто не может ему этого дать, не может сделать счастливым того, с кем чувствует родство. Теперь это будет мучить его и съедать изнутри, давя постоянным чувством вины. Андрес кривит губы в горькой улыбке. Из-за этого он может потерять человека, который ему дорог. Решив оставить эмоциональные терзания на вечер, он выходит в гостиную, но она оказывается пустой. Вот она — основная проблема дома. Хоть в прятки играй с членами семьи. Он ждёт несколько минут, но затем всё же решает зайти в комнату Люсии, однако слышит её голос из своего кабинет, откуда до этого услышал весьма пылкий монолог Мартина. Впрочем, то, о чём говорит дочь, тоже звучит любопытно и слегка странно, что он отмечает, заходя в комнату. Между Серхио и Мартином очевидное напряжение, хотя брат уже перестроился для разговора с Люсией, но это всё ещё заметно. Андрес почти сразу же, просто по контексту фраз Люсии, понимает, о чём шла речь в разговоре. Серхио явно не думает прекращать обвинять его друга, больше чем друга, во всех смертных грехах. За это он получает ледяной взгляд, по крайней мере пока Люсия в комнате. Позже Андрес обещает себе разобраться во всём как с братом, так и с Мартином. Он уводит дочь, сказав Мартину о том, что им пора ехать за главным подарком. Несмотря на то, что Мартин приехал на собственной машине, Андрес настаивает, чтобы он сел с ними. Во-первых, потому что в жилых районах вечные проблемы с парковкой, и найти, где оставить две машины намного сложнее, чем одну. Во-вторых, потому что несмотря на осознание чувств Мартина к нему, Андрес всё ещё чувствовал себя гораздо лучше, когда Мартин был рядом. Ну и наконец, на то, как нежно и весело Мартин общается с его Люсией было просто приятно смотреть. Это даже расслабляло в каком-то смысле. Мартин всегда смотрелся органично рядом с детьми, но рядом с его малышкой особенно. Люсия приняла Мартина сразу и безоговорочно, потянувшись к нему как к лучику солнца, коим Мартин и был, пусть и отрицал этот факт. Андрес то и дело бросал взгляды на друга, полные смеси вины, привязанности и нежелания отпускать. Мартин отвечал на них вопросительно, потому что просто не понимал в чём дело, а времени рассказать и пояснить пока не было, так что приходилось довольствоваться только переглядками. Заводчицей оказалась милая женщина, которая провела их в одну из многочисленных комнат квартиры и указала на манеж, в котором было много котят. Андрес остался разговаривать с хозяйкой, пока Мартин и Люсия знакомились и общались с котятами. — Так хорошо смотрятся вместе, правда же? — улыбается женщина, глядя в сторону манежа. Андрес кивает с лёгкой улыбкой. — Мартин мог бы упомянуть, что котёнок для дочери его партнёра. Я весьма толерантна и не вижу ничего плохого в этом, — продолжает женщина как ни в чём не бывало. И наверное, Андрес должен сказать, что они не партнёры, но у него не поворачивается язык первые пару секунд, а потом Люсия с горящими глазами приносит ему маленького котёнка, аккуратно прижимая его к себе и говорит: — Папулечка, посмотри, ну разве он не идеальный? Рыжий, очень маленький, совершенно обычный кот, но он восхищает Люсию так, что Андрес не может сказать ничего другого, кроме как: — Да, рысёнок, он чудесный. — Можно мне его забрать? — спрашивает Люсия уже у хозяйки. — Я буду любить его, кормить и играть с ним. Он будет самым счастливым котиком! — обещает она, вызывая у женщины искренний звонкий смех. — Конечно, дорогая. Позаботься о нём! — отвечает женщина, улыбаясь. Андрес переводит нужную сумму на карту хозяйки спустя несколько минут. У Мартина даже есть сумка-переноска для котёнка, но Люсия наотрез отказывается выпускать животное из рук. Котёнок сладко сопит, пригревшись на груди девочки. Андрес не находит в себе сил возражать и смотрит на Мартина, который, кажется, находится в том же состоянии. Они спускаются к машине и сажают внутрь Люсию. Мартин мнётся, явно собираясь что-то сказать. Андрес вопросительно приподнимает бровь, побуждая друга к началу диалога. — Я наверное пойду домой. Тут как раз всего три квартала и, я думаю, ты хотел бы провести остаток дня с дочкой, — говорит он мягко. Но в его тоне присутствует неуверенность, абсолютно ему не свойственная. Будто бы он думает, что Андрес больше не приветствует его нахождение рядом. Самого Фонойосу удручает это маленькое осознание. Несмотря на слова, свидетелями которых он стал совершенно случайно, он не хочет расставаться с Мартином. — Я бы хотел провести их с Люсией и с тобой. Пожалуйста, Мартин, давай вернёмся домой. Думаю, нам с Люсией нужны инструкции от счастливого владельца кошки. Мартин смотрит на него тревожно и снова пытается улизнуть. — Мне нужно покормить Сиэтл. — Мы заедем сейчас, и ты её покормишь. Заодно можешь захватить зубную щётку и одежду для сна, вообще-то, я хотел бы пообщаться с тобой сегодня вечером и ночью. В идеале, ты мог бы остаться у меня. Моя гостевая ничуть не хуже твоей. Мартин вздыхает, прикрывает глаза и болезненно улыбается. — Мне кажется, я лишний. Я не знаю, как это объяснить, Андрес, но ты просто… словно что-то изменилось после моего разговора с Серхио. Будто что-то поломалось. Я чувствую это интуитивно и не могу объяснить рационально, но может ты мне скажешь в чём дело? Андрес закусывает губу неосознанно. Мартин… такое поведение Мартина, его ощущения, то, как он сразу же уловил колебания настроения Андреса, — всё вновь подтверждало то, что они близки ментально, что они понимают друг друга так хорошо, как никто другой. Это заставляет мужчину улыбнуться и, конечно, это немного сбивает с толку его собеседника. — Я тебе обещаю, мы обсудим это вечером. Но это не стоит твоих переживаний. Ничего не сломалось. Его убеждающий тон и уверенность в голосе работают, и Мартин немного расслабляется. — Ладно. Просто скажи мне, в чём дело, хорошо? Чтобы я не паниковал. Просто пара слов, — голос Мартина звучал умоляюще. — Я слышал несколько фраз из вашего разговора с Серхио. Я не подслушивал, что бы ты себе не подумал, просто выходил из комнаты. А ты говорил экспрессивно и громко, только и всего. Мартин разом бледнеет, и Андрес жалеет, что не придержал этот разговор до вечера, не уговорил подождать. — Что именно ты слышал? — хриплым безжизненным голосом спрашивает Мартин. Андрес хочет закатить глаза от драматизма ситуации, но он из уважения к другу не делает этого. — Ничего страшного. Мы обсудим это вечером, ладно? — Андрес решает не усугублять и без того напряжённую ситуацию. Позже. Они обязательно поговорят позже, в спокойной обстановке, с бутылкой хорошего вина. Они всё взвесят и решат, что делать дальше и нужно ли вообще что-то делать. — Давай вернёмся в машину. Люсия скоро начнёт переживать даже несмотря на животное в руках. Мартин вздыхает, но согласно кивает, и Андрес искренне рад, что Люсия небезразлична его другу, так что тот готов поставить её интересы в данной ситуации выше своего беспокойства. Но всё же, когда они садятся в машину, Андрес находит ладонь Мартина и успокаивающе сжимает её в своей, в знак того, что всё действительно хорошо. Они действительно заезжают к Мартину, а потом возвращаются домой. Кормят котёнка и играют с ним, сидя на полу. Во имя безопасности животного они устанавливают в комнате Люсии манеж и ставят туда кошачьи вещи. Девочка кажется невероятно счастливой, и это радует Андреса. Он почти забывает о том, что произошло, до тех пор пока не укладывает Люсию спать. Девочка не сводит глаз с манежа, уже лёжа в кровати и просит сказку. Но не абы какую, не из книжки. Она просит придумать сказку, приводя этим отца в настоящий ступор. — Рысёнок, я не умею придумывать сказки, это по части Мартина, — честно отвечает Андрес. — Ну так позови Мартина, он же здесь. К счастью, Берроте не отказывается придумать сказку на ходу и рассказывает Люсии про принцессу, которая умела разговаривать с животными и выросла защитницей леса. Люсия не заснула посреди сказки, как обычно бывает с детьми, она дослушала до конца. — Так у этой принцессы не было принца? В таких историях обычно бывает принц, и он женится на принцессе, а потом у них появляется ребёнок. Андрес видит, как Мартина удивляет это, но тот быстро перестраивается и смеётся. — Ну, если ты хочешь, она может потом встретить принца. — Или править королевством, как Эльза, — тут же меняет направление мыслей Люсия, сонно зевая. — Ну да, как пожелаешь, — кивает Мартин. Они оставляют ночник для Люсии и уходят из комнаты, посылая друг другу тёплые улыбки. Андрес выбирает между вином и виски, но останавливается в итоге на вине. Он смотрит на два приготовленных бокала, а потом вспоминает молодость, когда на университетских вечеринках он с друзьями пил дешёвое вино прямо из горла, и его губ касается лёгкая улыбка. Может когда-нибудь он снова так попробует. Андрес намеренно зовёт друга в тот же кабинет, где они разговаривали с Серхио. Но сейчас они садятся в кресла друг напротив друга. У Мартина снова взгляд начинает бегать, по мере того как он понимает, о чём может пойти речь. Он беспокоится, и да, безусловно, у него есть причины. Однако Андрес уже решил для себя, что постарается сохранить их дружбу, их отношения, даже несмотря на то, что он узнал. — Мы никогда с тобой об этом не говорили, — начинает Андрес издалека, — но я думаю ты знаешь, что я был женат трижды. Мартин кивает задумчиво, ожидая продолжения. — И трижды я в разводе. Знаешь, что это значит? Три раза я поверил в любовь, — его голос звучит несколько воодушевлённо, даже несмотря на то, чем он планирует поделиться с Мартином. — Мой первый брак был с девушкой по имени Энн-Мари. Мне было двадцать два, ей двадцать. Очень ранний брак. Мы были молоды и влюблены. Её родители были против, мой отец тоже. Но, разумеется, я его не послушал. Мы не прожили вместе и года, как всё посыпалось. Она хотела детей, а я был в ужасе. Мы разбежались. Я решил, что ж, первый блин комом, но это не конец света, — Андрес усмехнулся и пригубил вино. Мартин слушал его внимательно, смотрел цепко, будто считывая все до единой его эмоции. Он всегда хорошо его понимал и знал, когда нужно говорить, а когда просто слушать. — Второй раз я женился в двадцать восемь. Марита была как всполох. Она наполнила мою жизнь яркими красками. Она была художница, вольная птичка. В каменной клетке моей тогда ещё квартиры ей осточертело быть через год. Мы ругались, она путешествовала, потом возвращалась довольная и счастливая, снова принося с собой фейерверк. Но долго так продолжаться не могло. Она пришла ко мне, сказала, что влюбилась в другого, и в тот же день забрала свои вещи. Развод прошёл гладко, но я был расстроен. Мои мысли о том, что я что-то значу для неё, рассыпались. И потом, Серхио не вылезал из больниц тогда, дела в офисе были шаткие, мы только начинали выходить на международный рынок, везде нужно было моё присутствие, — Андрес поморщился. — Но буду честен, я не особо долго переживал. Мартин усмехается. — Сколько тебе было, тридцать? Не тот возраст, чтобы переживать. — Тридцать один, но да, ты прав. И потом, с Маритой не был налажен быт. Мы, можно сказать, виделись ради секса и развлечений, не более. Так что итог был закономерен. Когда я сделал предложение в третий раз, спустя год после второго развода, мне отказали, — Андрес не сдерживаясь засмеялся. — Татьяна была самой умной из всех моих женщин. Честно говоря, думаю, что может с ней-то как раз что-то и вышло. Но она сказала, что не станет менять любимую работу на полгода несчастного брака. Татьяна была и остаётся моей коллегой. И она единственная, с кем у меня остались хорошие взаимоотношения после расставания. Её профессионализм и мудрость позволили мне не испортить пару лет жизни нам обоим, — Андрес вздыхает, становясь с каждой секундой всё мрачнее и мрачнее. Дальше рассказ планируется далеко не таким радужным, как был до этого. Он снова доливает себе вина и пьёт, чуть морщась от скорости. — Это то, что я делаю, как в итоге оказалось. Я порчу всё, к чему прикасаюсь и отношения со мной обречены на страдания. Андрес сжимает пальцами переносицу и жмурится. На его плечо ложится ладонь Мартина, тёплая и тяжёлая, и как будто снимает часть груза с плеч в то же мгновение. Андрес находит в себе силы выпрямиться и отставить бокал, но смотреть на Мартина при рассказе об этом он всё-таки не может. — Мою третью жену звали Ариадна. Она работала в банке. Не знаю точно, чем она там занималась, но она ходила туда в довольно строгом наряде. Она обедала обычно в кафе недалеко от офиса, в котором я иногда встречался со своими юристами, чтобы успеть выпить кофе, разговаривая о делах. Мы познакомились там. Наученный опытом предыдущих двух браков, я пытался уделять ей больше времени, не оставлять её одну слишком часто и слишком надолго. Наш роман был стремительным, не прошло и трёх месяцев, как я сделал ей предложение. И она согласилась. Ещё когда мы встречались, у меня начали дрожать руки, и я понял в чём дело. Я знал, что болен, и однажды болезнь начнёт проявляться, я просто не знал когда. Мне было тридцать четыре. Моя мать умерла в тридцать шесть, так что, знаешь, несмотря на исследования и на лекарство, которое могло мне даже не помочь, я был почти готов умереть. И она это знала, я был честен с ней. И наверное уже тогда я должен был забить тревогу, потому что разве это нормально — хотеть быть с тем, кто умирает? — Ну мы же не можем приказать себе любить кого-то или не любить, Андрес, — отвечает Мартин чуть тусклым голосом. — Если речь идёт о чувствах, все нормативы катятся к чертям. Но Андрес только отмахивается. — Нет, мне кажется, уже тогда я мог что-то заподозрить. Но в любом случае… Ни один из нас не хотел детей. Ариадне просто никогда не нравились дети, а я не видел в этом большого смысла. Я ведь думал, что умираю. Я хотел оставить компанию Серхио, и пусть бы он решал дальнейшую судьбу. Но несмотря на то, что мы всегда предохранялись, произошла осечка. Нелепая случайность. Я никогда не следил самостоятельно за здоровьем Ариадны, никогда не проверял её карточку, не ходил с ней к врачу, разве что только страховку оплачивал. То, что у неё проблемы по части гинекологии, я узнал постфактум. У неё были задержки и перебои, и не единожды, так что она особо не переживала, вот только её живот стал расти, и она внезапно поняла, что беременна. На тринадцатой неделе. Я почти сразу понял, что делать аборт слишком поздно, но она будто не слышала слова врачей. Она билась в истерике, говоря, что ей не нужен паразит, что она не хочет ребёнка. Несла какую-то чушь про то, что найдёт хирурга, который вытащит плод из неё. Она хотела броситься с лестницы, чтобы спровоцировать гибель плода сама. Она была не в себе, и я паниковал, что она может причинить себе вред. Признаюсь, как бы отвратительно это не звучало, о будущем ребёнке я тогда не думал абсолютно, меня волновала моя жена. Всеми правдами и неправдами я уговаривал, почти умолял её ничего не делать с собой и с плодом. Выносить его. У меня тряслись руки. В прямом и переносном смысле, от болезни и бессилия. Я выполнял любую её прихоть незамедлительно. А это были не мифические рыба с арбузом или вроде того, нет. Я всю ночь рисовал на стене, потому что ей показалось, что я не могу реализовать себя как художник. Потом она велела закрасить всё просто белым, потому что это были каракули по её мнению. Под конец восьмого месяца она попросила коробку бриллиантов, чтобы узнать, на что я способен ради неё. Ночью. — У неё были проблемы с психикой… — шепчет Мартин, сильнее сжимая плечо Андреса и с сочувствием глядя на него. — Были, конечно. Но я почти до самого конца был слеп как крот. Сейчас я не понимаю, как можно было это не заметить. Но она родила-таки ребёнка. Я был с ней, приобретя в тот день… незабываемый жизненный опыт, — Андрес мрачно ухмыльнулся. — Шесть лет назад. Я взял на руки Люсию. Маленькую, сморщенную, красную, визжащую на весь родзал. Выглядела она… без слёз не взглянешь, в общем. Младенцы не слишком эстетичны. Но тогда я понял, что всё же где-то в глубине души я хотел ребёнка. У меня на руках была дочь, и это было очень странно осознавать, что теперь я отец. Что я теперь отвечаю не только за свою жизнь, но и за жизнь маленькой девочки. Ариадна не захотела даже брать её на руки. Она лежала и смотрела в потолок или стену, она не ела, не хотела разговаривать и даже прикасаться к ребёнку. Послеродовая депрессия или что-то вроде того. Она хотела убить себя, убить ребёнка. Она оставила её на полу за дверью палаты, а сама заперлась в ванной комнате, оставляя на своих ногах с десяток порезов. Я застал это. Ночь, у меня новорождённый на руках, поднятый с пола, а моя неадекватная жена себя режет. Я не знал, что мне делать, но мы были в клинике, так что я попытался позвать врачей. Я уже понял, что ей нужен психиатр и лечение, но она исчезла. Сбежала за те пару минут, что я звал на помощь. Подняли шум, Люсия плакала, а я не мог её успокоить, потому что и сам не мог успокоиться. Ариадну так и не нашли. Мне ничего не оставалось, кроме как забрать ребёнка домой. Год делами компании практически полностью занимался Серхио. Мои руки тряслись, а ретроксил первое время не действовал, и если бы не Агата, я бы просто чокнулся со свалившимся на меня отцовством и болезнью. Но потом всё стало налаживаться. Я восстановился, препарат работал, моя дочь росла, и постепенно я вернулся к делам. Андрес ненадолго замолчал. У него пересохло в горле от долгого рассказа, и голос под конец стал совсем хриплым, так что и говорить было трудно, однако молчать совсем — невозможно. И он был очень рад, что Мартин был благодарным, а самое главное молчаливым слушателем, иначе Андрес не смог бы рассказать всё это. Сейчас как никогда были нужны крепкие объятия, но Андрес не находил в себе силы самому потянуться к другу. К счастью, Мартин понимал его безо всяких слов и обнял почти сразу, готовый держать его в своих руках столько, сколько было нужно. Андрес не плакал. Эти воспоминания причиняли много боли, но не вызывали никакой истерики или даже намёка на слёзы. Просто чёрная тоска и полный до краёв стакан сожалений, вот и всё. Когда Андрес был готов продолжать, он отстранился от Мартина и прочистил горло, глубоко вдыхая и выдыхая, прежде чем начать говорить. — Это я дал дочери имя, Ариадна даже в такой малости не участвовала. Я назвал её Люсия Диана де Фонойоса. Спустя одиннадцать месяцев или около того Ариадна объявилась. Ей нужен был развод, только и всего. Она не претендовала на опеку над дочерью. Это были неприятные моменты, потому что она называла её отродьем, паразитом, мерзостью… мою дочь, мою девочку! Попутно она обвинила меня в насилии по отношению к ней, потому что я отговорил её убивать плод, потому что заставил родить… — Андрес прячет лицо в ладонях. — Я всё думаю: что если бы я раньше заметил симптомы её болезни, что если бы отвёл к врачу? Ей бы помогли, таблетки, терапия, что угодно. Может быть из-за моей невнимательности, из-за моей слепоты и безответственности я попал в такую ситуацию? Как я мог это предотвратить? — Разве это имеет теперь значение? — задумчиво спрашивает Мартин. — Зачем заниматься этим самокопанием? Произошло то, что произошло. Может быть, твоё действие или бездействие привело к фатальным последствиям. А может, даже если бы ты попытался что-то сделать, ничего бы не изменилось. Андрес пожимает плечами почти раздражённо. Несмотря на очевидный смысл в словах Мартина, он не может заставить себя прекратить думать и размышлять. — То, через что тебе пришлось пройти, действительно тяжёлые испытания. Но они сделали тебя тем, кто ты есть. Плохой опыт — тоже опыт. Из него не выносишь то, что хотел, но получаешь… можно сказать жизненный урок. Если бы всё не случилось именно так, у тебя бы не было Люсии, — Мартин искренне улыбается и тянется к руке друга. — У тебя есть восхитительная дочь, умная и красивая, весёлая здоровая девочка. Ей сегодня шесть лет. А это значит, что ты отец уже шесть лет. И, знаешь, я много отцов повидал, фактических и чисто номинальных, и хочу сказать, что ты преуспел. Несмотря на всю твою безумную занятость, твоя дочь счастлива, у неё всё есть, она любима. И это, конечно, далеко не всё, что нужно ребёнку, но это весомо. Поверь мне, у меня не было вообще ничего, — Мартин усмехается, — это много значит. Ты не идеален, но ты хороший отец. Андрес впервые поднимает взгляд на друга. Он пытается найти хоть каплю лжи в словах Мартина, но не может. Тот честен с ним, так было всегда, и этот раз не исключение. А Андрес умел определять ложь. — Я бы всё отдал, чтобы это было так, но… — он качает головой. — Мою дочь воспитывают Агата и Серхио, няни и воспитатели в детском саду… — он отвлекается на секунду, вспомнив. — Кстати, я пропустил январское родительское собрание. В общем, отец я, как ты сказал? чисто номинально. Я вожу на машине, покупаю сладости, потакаю любым капризам, потому что каждый раз меня гложет чувство вины за то, что я где угодно, но не с ребёнком. Даже мой брат больший отец, чем я, а Агату вполне можно назвать матерью не только для Акселя, её сына, но и для Люсии, — Андрес кисло улыбнулся и поднял бокал, чокаясь с невидимым собутыльником. Мартин молчал и внимательно всматривался в друга. Андрес понятия не имел, о чём он думает, но явно ничего хорошего там не было. Наверное он скоро поймёт, что за человек Андрес де Фонойоса, и сбежит. И в этом, на самом деле, вполне был бы смысл. Андрес абсолютно не лгал, когда говорил, что разрушает всё, к чему прикасается. Чужая жизнь отнюдь не исключение. — В общем, я провалился как муж. Трижды. Как брат. Как отец. И как друг. Потому что кроме Агаты, а теперь и тебя, я не общаюсь близко ни с кем. — Отчего же? — спрашивает Мартин осторожно. — А кому-то нужен друг, который проводит всё время в офисе, а в свободное время пытается не дать забыть дочери, что у неё есть отец? — Мне нужен, — говорит Мартин чётко и уверенно. Фраза вызывает у Андреса нежную улыбку. — Нет, — он мягко качает головой, не прекращая улыбаться. — Нет, Мартин. Это я с тобой дружу. А ты в меня влюблён. Мартин бледнеет. В его глазах застывает невидимое Андресом раньше выражение боли, и только тогда он понимает, что сказал. Вся эта история, весь этот больной монолог изначально подразумевался некой исповедью, которая бы пояснила Мартину, что он за человек. Что в него лучше не влюбляться, что отношения с ним всегда обречены на провал. Однако теперь его слова прозвучали насмешкой, да ещё и мимолётной, будто чувства Мартина были такой мелочью, что о них только мимоходом можно было сказать. Однако это было абсолютно не так. Они смотрят друг на друга. Мартин с болью, Андрес со страхом. Он ожидает, что из-за его неосторожности Мартин встанет и уйдёт, и не вернётся больше никогда. Но тот не двигается с места, только смотрит, прерывисто дыша. — Это… это та часть разговора, что ты застал? — спрашивает Мартин едва слышно, не отводя взгляд. — Да, но послушай, это ничего не меняет, — пытается сказать Андрес, но Мартин его не слышит. — Это твой брат… он просто пришёл в наш мир и разрушил его… — Мартин, — шепчет Андрес, — Мартин, прошу тебя… Мужчина качает головой и жмурится в попытке сдержать эмоции. Он улыбается, но потом его губы искривляет гримаса горя. Андрес тянется и хватает его за плечи, легонько встряхивая. — Мартин, прекрати! Я уже сказал, что ничего не поменяется. Твои чувства это не проказа. Они есть, и я принимаю их, даже если не могу ответить тем же. Это немного отрезвляет Берроте, и он смотрит чуть более осознанно. — Тебе не противно? — спрашивает он осторожно. — Нет. И я не собираюсь тебя отталкивать из-за этого. Ты ведь не хотел мне говорить, правда? — Андрес внимательно смотрит на друга. — Конечно нет. В этом нет смысла, я знаю, что тебе очень нравятся женщины. А мне слишком нравишься ты, — он пожимает плечами. — Да… История, что я рассказал тебе. Она нужна была не для того, чтобы ты меня жалел. Как бы трудно ни было, я уже прошёл через этот путь. Но я хочу объяснить, что я не лучший вариант для влюблённости. Это не образ страдающего героя, как могло показаться. Я не идеален, даже близко нет. Мартин коротко посмеивается. — Никто не идеален. Не нужно мне разжёвывать, я понял. Они сидят в тишине, смотрят друг на дуга и пьют вино. И это особенный комфорт, будто общение без слов. Кажется, их обоих это устраивает. Когда одна бутылка заканчивается, Андрес приносит вторую, вызывая изумлённый смех у Мартина. — Ты хочешь напиться? Может стоит поесть чего-нибудь? — Нет, Мартин. Не напиться. Культурно выпить, — отвечает Андрес, вынимая пробку. — Ты ведь уже… — Немного. Но сегодня день рождения моей дочери, а я начал разгребать прошлое и выворачивать душу наизнанку. Андрес разливает вино по бокалам. Коллекционное, отличное вино. Мартин должен оценить. Но друг всё ещё смотрит на него с сомнением. — Мы не выпьем её всю, — закатывает глаза Андрес, — просто попробуем. Прекрасное вино. У меня были мысли купить виноградник где-нибудь в Провансе и делать своё. Может однажды я так и сделаю. Отправлю Люсию учиться в университет, продам компанию, или отдам Серхио, а сам уеду куда-нибудь делать вино. Как тебе? — Звучит отлично, — улыбается Мартин, — но как скоро тебе станет скучно? Спустя месяц, два? — В тебе умер дух романтики? Ты бы не хотел чего-то спокойного? Тебя не угнетает скорость Мадрида, непрекращающийся поток информации, всё это бесконечное движение? — Ну… вообще-то мне это нравится. Я житель каменных джунглей, и меня это вполне устраивает. Я не фанат деревенских реалий. Я привык к комфорту за десять лет и не хочу менять его на мифическое спокойствие. Эти пояснения кажутся Андресу логичными, как и вопросы Мартина о том, скоро ли ему самому станет скучно в какой-нибудь деревушке. На самом деле очень скоро. — Я прочитал твою книгу, — говорит Андрес, внезапно перескакивая на другую тему. Он садится рядом с Мартином и разворачивается всем корпусом к нему. Его глаза пьяно блестят. — Приятно знать, — кивает Мартин, и Андрес понимает, что тот смотрит не в его глаза, а на губы, которые он прикусывает. — Почему ты убил Берлина? — задаёт он интересующий вопрос. Если автор перед тобой, почему бы не спросить, в конце концов. Лучше, чем он, всё равно никто не объяснит. — Он пожертвовал собой во благо команды. К тому же, миопатия всё равно убила бы его, рано или поздно. — Но он же принимал ретроксил. И долго, — не понимает Андрес. — Ну да, но он не уберёг бы его от смерти. Андрес насмешливо приподнимает брови. — В этом суть препарата. Он останавливает процесс гибели мышечных волокон. Если Берлину не помогало, тогда зачем он его колол? — Чтобы руки не дрожали. — Так он тремор не убирает, для этого принимают миорелаксанты центрального действия, — Андрес соврал бы, если бы сказал, что не издевается сейчас над Мартином. — Я не фармаколог, ладно? Я не знаю всех лекарств. В моей книге оно именно так действует. Считай это художественным вымыслом, если хочешь. Андрес фыркает. — Ладно, пусть. А Палермо? — А что Палермо? — Берлин постоянно думает о нём, вспоминает их разговоры, решает, как его друг отреагировал бы на то или иное событие. Но ты не показываешь этого персонажа, его нет в Монетном дворе. Где он? Он тоже умер? Мартин качает головой с немного грустной улыбкой. — Нет, он не умер. Этот персонаж появится в следующей книге. — Которую ты пишешь сейчас? — любопытствует Андрес. Мартин насмешливо кивает. — Расскажи мне, что там будет, — просит Андрес и укладывает голову на плечо Мартина, прикрывая глаза. — Нет-нет, сначала я напишу её, а потом ты можешь прочитать, если захочешь, — смеётся Берроте, тут же обнимая друга за плечи. — Тогда расскажи что-то, чего никто не знает. Ну, не вошедшие в книгу моменты или вроде того. Какие-то детали, которые кажутся интересными, но их некуда было вставить. На это Мартин соглашается с радостью. Андрес вслушивается в его голос, в эмоциональный рассказ, изобилующий всевозможными деталями, пояснениями, важными моментами. Должно быть, это доставляет Мартину реальное удовольствие, говорить о своём детище. Под приятный голос Мартина Андрес засыпает, так и не допив вино.